Читать книгу: «У красавиц нет души», страница 3

– Да пошла ты! – кричу неожиданно я. Голос у меня тонкий, детский. Я чувствую, как ужасно звучат такие слова моим голосом, но не останавливаюсь – Не смей про маму говорить! Это я тебя проклинаю!

На бабушкиных глазах собираются слёзы, а я ухожу на кухню. Там я сажусь на табуретку. Со странным сладострастием я вспоминаю все обидные моменты из своей восьмилетней жизни. Папа не приехал на 1 сентября. А вот мама кричит на меня, чтобы я не мешала ей отдыхать после работы. Московская бабушка говорит все эти слова, а тверская не моет руки и может пальцем задавить таракана. Девочки в классе не очень-то дружат со мной, а Эдик, дебильный Эдик пинает мой портфель, и мне не у кого просить защиты. Нормальный папа защитил бы меня. Но мой папа вот такой. От всех этих мыслей мне нестерпимо жалко себя – так, что в горле становится больно, будто я проглотила всухую большую таблетку. В комнате через стенку суетится бабушка: раздевает папу и моет с хлоркой пол. Я слышу, как она при этом рыдает и всхлипывает, но её мне вовсе не жаль. От осознания того, что ей больно от моих слов, я чувствую удовлетворение.

Утром я не по-детски настойчива – мне надо уехать к маме. Бабушка звонит тёте Кате, а я мотаю головой на расспросы папы, который даже не помнит вчерашнего вечера. Уже на следующий день папа и мама снова встречаются на Ленинградском вокзале, на этот раз чтобы передать меня обратно.

– Что там было? – спрашивает мама, когда мы оставляем грустную папину фигуру далеко позади – Чего ты уехала-то?

– Просто к тебе захотелось – говорю я.

– Понятно – мама внимательно смотрит на меня.

Мы садимся в электричку и едем в Тверь. У мамы хорошее настроение – она чуть улыбается и провожает глазами быстро мелькающие в окне деревья. Наверняка, она скучала и рада, что я вернулась раньше. Моё настроение тяжёлое, тёмное, непонятное мне восьмилетней. Мне сложно объяснить, даже самой себе, что я чувствую. В восемь я ещё не знаю таких фраз, как разочарование, душевная пустота. Я просто не верю и не хочу понимать. Неужели папа всегда был такой? Где весёлые шутки, запах зелёного одеколона, фигура в синем костюме с галстуком? Почему папа теперь вызывает у меня брезгливость намного большую, чем десять тверских бабушек, давящих руками тараканов? Я ведь так любила его. Пока что, я ещё не знаю – я попытаюсь полюбить мужчину ещё только раз. Только раз, после которого в моём сердце больше ни разу не появится это чувство.

ГЛАВА 4.

Наша с мамой жизнь здорово налаживается. Спустя пару лет судов и разборок, мы наконец-то переезжаем в свою собственную квартиру. С хорошим ремонтом – как я и мечтала. На кухне у нас теперь висят шкафчики из дерева, а в ванной лежит плитка модного зелёного цвета. Я люблю разглядывать её блестящую поверхность. У нас есть туалет, нет тараканов, и у меня даже появилась своя комната – в ней стоит та самая стенка из московской квартиры, только теперь на ней нет семейной фотографии из Одессы. Мне нравится эта стенка. Её древесный запах напоминает мне о времени, когда было хорошо.

Мама добилась раздела квартиры и даже перевезла оттуда мебель. Кажется, при этом они чуть не подрались с московской бабушкой, но я лишь мельком слышу об этом из маминых разговоров с подругами. На деньги от раздела квартиры мама купила нам новое жильё. К тому же, мама, по совету тёти Кати, открыла собственную палатку на рынке – из занятых у кого-то денег.

Мамина палатка популярна – там всегда толпится куча женщин. Мама и правда обладает неплохим вкусом, я люблю разглядывать её новую косметику и примерять вещи, когда её нет дома. Дома мама бывает не часто. Зато теперь она часто привозит мне из поездок за товаром новую одежду.

Мне нравится новая жизнь. К тому же, я перехожу в другую школу и наконец-то раздражающий Эдик, которым я неплохо научилась манипулировать за эти годы, остаётся в прошлом.

В нашу новую квартиру иногда заходит в гости дядя Лёша. Раньше он привозил маму на белой «мазде», но мама никогда не приглашала его в деревенский дом. Мама говорит, что дядя Лёша её друг, но мне кажется, что он немного больше. Мне нравится этот друг или немного больше – он высокий, приносит торт-мороженое, и кажется добрым, несмотря на его чёрную бороду.

Помимо дяди Лёши, к нам иногда приходят в гости мамины подруги – мне так нравятся их золотые украшения и манеры. На нашей новой кухне мама и подруги красиво курят тонкие сигареты и пьют из большой бутылки незнакомое «Мартини». Я всегда сижу где-то между них и внимательно наблюдаю. Они блестящие и вкусно пахнут. Мама и подруги любят учить меня «про мужиков».

– Ленка, ищи себе такого мужика, чтоб ни дня не работать! – говорит моя тёзка, тётя Лена, выпуская изо рта сизую струйку дыма – А то заебёшься батрачить потом!

Я согласно киваю.

– Ага. Я вон уже грыжу заработала, и спина к хуям – вздыхает мама.

Мне слегка режет ухо мамин мат – раньше она говорила так очень редко. Бранные слова мне нравятся. «Заебался» звучит так ярко, лучше, чем банальное «устал»

– Пусть мужики работают! – другая мамина подруга поднимает бокал – Ой, девчонки, а я знаю классный тост!

Мы вопросительно смотрим на неё.

– Пусть плачут те, кому мы не достались. Пусть сдохнут те, кто нас не захотел!

Звучит красиво, мы хохочем. Мне нравится атмосфера веселья на нашей кухне – сигаретный дым, запах мартини. Мама удивительно добрая, когда выпьет. Мне нравится такая мама. Иногда она бывает наоборот.

Например, в тот зимний день, когда она пришла с рынка. Сильно замёрзшая, уставшая.

Я читаю книгу, сидя на диване. По выражению маминого лица, становится ясно – нас ожидает ссора. Мамино лицо обветренное, красное, а губы сжаты – верный признак её плохого настроения.

Едва кивнув мне, мама идёт в ванную. Я откладываю книгу, жду, немного тошнит от волнения. Что будет дальше?

Вот шум воды стихает. Мама идёт на кухню. Помыла ли я посуду? Облегчённо вздыхаю – точно помыла. И даже подмела полы.

– Лена, а что поесть дома ничего нет? – раздаётся мамин голос с кухни.

Я встаю с дивана, шлёпаю к ней.

Мама стоит у холодильника.

– Мам, ну там была курица какая-то, я доела… – я растерянно замолкаю.

– А что теперь я буду есть после работы? – мама повышает голос – ты не могла подумать обо мне?

– Мам, ну там только один кусок был… – я смотрю на неё.

Мама достаёт из холодильника кусок сырого мяса.

– А это что блядь такое?! – кричит она.

Я молчу. Мама взрывается.

– Ты что, блядь, мясо пожарить не могла?!

Я не знаю, что ответить. Во мне тоже начинает закипать злоба. Мама никогда не показывала мне, как готовить мясо. К тому же, раньше она никогда не просила меня готовить. Виновата я или нет?

– Да ты же не просила готовить! – я тоже повышаю голос.

–Ах ты гавно сраное! – кричит мама. Она подскакивает ко мне, берёт за волосы на затылке и шлёпает мне по лицу куском сырого мяса – Еще орать тут будешь!

Я отпихиваю мясо от лица, царапая мамину руку ногтями, но её это злит ещё больше. Лицо её красное, зубы крепко сжаты. Меня тоже душит злоба.

– Кобыла, уже сиськи вон выросли, я работаю целый день, а она не может мясо матери пожарить! – продолжает кричать мама.

Наконец, я вырываюсь от неё и бегу в ванную. Там я запираюсь на шпингалет. Чтобы успокоиться, я рассматриваю узоры на кафеле похожие на дым от сигареты. Дым, запертый в керамической плитке. Вот этот узор похож на усатого мужика из рекламы «Вегеты», а этот имеет отдалённые очертания лошади. Успокоиться не получается, и тогда я начинаю громко рыдать – так, чтобы мама слышала и ей было стыдно.

Когда горло начинает болеть от рыданий, и слёз, как не дави, больше нет, я выхожу. Мама сидит перед телевизором, умиротворенная и спокойная.

– Будешь есть? – не поворачивая головы, спрашивает она меня – я пожарила мясо.

Больше она не злится.

Мама – целый мир для меня. Она бывает моим лучшим другом и самым страшным карателем. Бывает, я сижу у нее на коленях, и она целует меня много-много раз. Она привозит мне красивые вещи и помогает с уроками. Я очень боюсь маминого гнева. Я стараюсь угодить ей, чтобы она не злилась. Лишь по одной линии губ, я умею предсказывать себе – с какой мамой мне предстоит провести день или вечер. С нежной, доброй – или наоборот.

Через пару недель на нашей кухне снова вечеринка. Я в воодушевлении. У нас вкусная еда, сегодня будет весело. Одна за другой приходят те же мамины подруги. Я, как всегда, протискиваюсь между ними. Мартини чуть зеленовато переливается в хрустальных бокалах, на столе модные оливки, бисквитный рулет и моя любимая сырокопчёная колбаса.

– Ты хорошо учишься? – у маминой подруги чуть заплетается язык.

Я киваю. Учусь я хорошо. Почти всегда пять, редко четверки. Мне нравится учиться, но больше всего на свете я люблю читать. Мама покупает мне книги, в которых я живу. Энид Блайтон, Чарльз Диккенс, Марк Твен уносят меня в другой мир. После них охватывает вдохновение – тогда я даже пишу свои собственные рассказы. Часто они похожи на прочитанные перед этим книги, но мама хвалит меня.

– Молодец! – тётя Наташа, гладит меня по голове – Ой, Светка, хотя на хер ей учиться? Она с такими ногами да с такой мордахой, себе мужика богатого найдёт! Да, Ленка, найдёшь?

Все смеются. Я тоже смеюсь. Конечно – я найду себе самого богатого мужика. Кажется, у тёти Наташи есть такой, она знает о чём говорит.

– Ой, девчонки, а смотрите чего я принесла! – тётя Наташа забывает про меня, встаёт из-за стола и, слегка шатаясь, идёт в наш крохотный коридор.

– Вот чего! – она гордо демонстрирует небольшую видеокамеру.

Я смотрю на камеру во все глаза. Недавно мама купила чёрный видеомагнитофон, который мы коротко называем видик, и кучу кассет. На кассетах я люблю смотреть мультики Дисней. По изображению постоянно идёт раздражающая рябь, а всех героев озвучивает один и тот же, будто простуженный, голос. Тем не менее, мне кажется удивительно крутым, что у нас теперь есть техника. А вот камеры я не видела ещё никогда.

– Оооо – радостно кричат все – Давай врубай!

Тётя Наташа нажимает на какие-то кнопки, а мама тем временем ставит кассету в магнитофон. На кухне громко начинает играть группа «Нэнси».

«Ах, какая женщина,

какая женщина,

мне б такую!» – кричат все, кривляясь на камеру.

Одна из маминых подруг расстёгивает декольте и показывает в камеру голую грудь. Мама подходит к камере и поворачивается к ней задом. Поднимает подол юбки, спускает трусы, и показывает в камеру голую попу. Тётя Наташа загибается от смеха так, что кажется, будто она кланяется.

«Девушка мечты,

в этот вечер не со мной осталась ты,

Я тебя нарисовал,

Я тебя нарисовал,

Только так и не познал твоей любви!» – громко орут все.

Я от хохота сползаю на пол. Мне смешно от того, какие они пьяные и весёлые. Я вижу, что им хорошо.

– Так, ну всё, убирайте телеса свои! – командует тётя Наташа – буду вас потом шантажировать!

– Девчонки, пойдёмте в «Добрыню»? – отхохотавшись, предлагает вдруг мама – Лёшка звал сегодня.

Сразу становится грустно. «Добрыня» – это пивной ресторан в центре Твери. Сейчас они уйдут, я буду дома одна. Одна я почти всегда, и я очень люблю, когда приходят гости.

Все, кроме меня, начинают собираться. Мама и её подруги хохочут, брызгаются духами и продолжают петь.

– Давайте быстрей, нас Лёшка уже ждёт, у него там друзья какие-то из Москвы! – подгоняет всех мама.

– Ленуся! – мама поворачивается ко мне и дышит мне в ухо запахом мартини и сигарет – Ты помой посуду пожалуйста. А я тебе пирожное принесу!

Я киваю. Я бы и так помыла посуду, но за пирожное из «Добрыни» я сделаю это с удовольствием.

Вскоре все уходят, а я остаюсь один на один со столом, заставленным полупустыми стаканами и тарелками с размазанным майонезом.

«Дым сигарет с ментолом,

пьяный угар качает,

В глаза ты смотришь другому

Который тебя ласкает» – льётся музыка из магнитофона.

Подпевая, я начинаю складывать тарелки в раковину. Я знаю песни «Нэнси» наизусть, потому что мама часто слушает их. Ещё ей нравится группа «Божья коровка» и песня про «гранитный камушек в груди».

Я начинаю возить намыленной губкой по тарелкам. Чтобы помыть бокалы, я сливаю остатки «мартини» в один большой стакан. Вскоре я выключаю воду и сажусь на табурет, смотря на почти полный до краёв стакан. Заглядываю под стол – там, прижатая к поклеенной коричневыми обоями стене, стоит недопитая бутылка «Мартини». Рядом с собой я замечаю пачку сигарет и осторожно открываю картонную коробочку. Там болтаются две тонкие изящные трубочки.

Несколько минут я думаю, а потом решаюсь – вряд ли мама вспомнит о недопитой бутылке и сигаретах.

Я беру чистый бокал, переливаю «мартини» из стакана. Бокал выглядит очень красиво, мне приятно держать его в руке – так я чувствую себя по-настоящему взрослой. Собравшись с духом, выпиваю несколько глотков. Напоминает сироп от кашля, который мама даёт мне, когда я болею. Я выпиваю ещё несколько маленьких глоточков. Чувствую, как по организму разносится новое, приятное чувство. Я на несколько секунд замираю в восхищении. Как же назвать это приятное чувство? Будто по телу разливается восторг?

Зажмурив глаза, я залпом допиваю стакан. Через пару минут становится удивительно хорошо. Зрение менее чётче, в голову внезапно прилетает тысяча приятных мыслей. Так вот, почему мама и её подруги так любят пить вино или мартини. Восхитительное веселье. Мышцы расслаблены, а музыка как будто звучит громче, чем раньше.

Подтанцовывая под «Нэнси», я осторожно вытягиваю сигарету из пачки. Сердце замирает от собственной смелости. Неужели я сделаю это?

Я зажигаю газ на плите и аккуратно подношу кончик зажатой в губах сигареты к огню. Слышится шипящий звук – это горит мой волосок, случайно попавший в пламя. Чувствуется запах палёного. Убрав волосы за уши, я снова подношу сигарету к огню, затягиваюсь. Лёгкие наполняет жжение, горло сковывает сухость. Я начинаю кашлять, на глазах выступают слёзы.

С сомнением я смотрю на сигарету, но затягиваюсь снова, на этот раз неглубоко. Взрослые курят – значит, в этом тоже должен быть кайф. Вскоре я понимаю в чём кайф – от сигарет ты становишься ещё пьянее. Именно так. Перед глазами плывёт. Прекрасное химическое счастье.

Держа бокал в одной руке, а зажжённую сигарету в другой, я подхожу к зеркалу. Оттуда на меня смотрит красивая девочка – с блестящими от алкоголя глазами, тонким ровным носом и чуть большим ртом. Лицо узковато, но так будто бы даже лучше. Я помню разговоры маминых подруг – у меня удивительно длинные стройные ноги и грудь, про которую мама со смехом говорит – «подающая большие надежды».

Я танцую у зеркала, затягиваясь сигаретой и по глоточку отпивая мартини. Да, я правда красивая. Может я стану моделью? А может актрисой? Здесь, у зеркала, я уверена – именно так и будет. Наверняка, я удивительно талантливая.

По крайней мере, у меня точно будет богатый муж – решаю я.

Вспоминаю тётю Наташу. У неё всегда самые красивые украшения. Я подслушиваю все разговоры и знаю, что эти украшения ей дарят мужчины. Дядя Лёша не дарит маме таких.

Мне нравится, как тётя Наташа себя ведёт – будто точно знает, что она лучше остальных. Красивая жестикуляция, острые ответы. Мама не умеет так. Могу ли я стать похожей на тётю Наташу? Вести себя так, будто я чуть лучше остальных. Тогда остальные тоже будут думать, что я лучше их. Я важно киваю сама себе в зеркало. Именно так и будет.

Эта странная особенность – копировать людские черты, которые кажутся мне удачными – будет со мной всю жизнь. Пока не надоест мне до рвоты. Я научусь нравиться почти любому мужчине. Манера голоса, жестикуляция. Показавшийся мне интересным юмор или притягательное саркастическое отношение к жизни. Вот с этим нужно казаться милой и невинной, а с вторым шутить чёрные шуточки и быть распутной в постели. Всё, чтобы нравиться другим. Позже я буду себя за это ненавидеть – сложно любить себя, когда ты даже не знаешь, что ты есть на самом деле.

***

Мне нравится новая школа, особенно я обожаю уроки литературы – понравившуюся книгу я могу проглотить за сутки. В школе есть два заметных для меня человека – учительница русского и литературы Мария Викторовна и одноклассница Кира Кузнецова.

На Марию Викторовну я смотрю со смесью почтения и любви. Учительница современна, умна. Относится к нам с удивительным уважением – далеко не все учителя считают нужным уважать детей. По русскому и литературе я всегда получаю только «пять».

– Лена, очень хорошо. Я твоё сочинение повешу в рамочку. – Она улыбается мне, смотрит внимательно через чуть спущенные очки, протягивает голубую тетрадку в линейку.

– Спасибо! – от удовольствия я краснею.

Меня удивляет, если кто-то получает плохие оценки за сочинения. Писать их так легко, я делаю это с удовольствием.

Кира Кузнецова сидит через три парты позади. У Киры смуглая кожа, тонкие губы и большие карие глаза. Наверняка до того, как в класс пришла я, Кира считалась тут самой красивой девочкой. Все в классе знают, Кира из неблагополучной семьи – матери у неё нет, зато есть сильно пьющий отец.

У Киры есть две подруги – Лера и Айгюль. Эти трое – самые заметные девочки в параллели. У них даже есть парни из старшего класса. На переменах их компания сидит в специальном месте – под лестницей, где кучкуются старые уличные скамейки. После уроков они идут гулять в детский сад за нашей школой.

Тусоваться в садике со старшеклассниками, как это делает Кира, считается крутым. Ещё крутым считается хорошо драться, а Кира и её подруги драться умеют не хуже мальчиков. Если им не нравится чьё-то поведение, они с подругами легко могут «забить стрелу» и трепать провинившуюся девочку за волосы на заднем дворе школы. На это всегда приходит смотреть много учеников. Я до дрожи боюсь, что мне когда-нибудь забьют стрелу. Драться я совсем не умею.

Как-то на перемене, мы с одноклассницей Машей играем в догонялки в школьном коридоре. Я только что «ужалила» Машу и с хохотом бегу, петляя восьмёрки меж столбов, на которых висят зеркала. Вдруг со всего размаху я врезаюсь в Киру, которая красит ресницы у одного из зеркал. Я остаюсь стоять, Кира же неловко падает на бок.

– Ой, прости пожалуйста, я не специально! – я ещё не знаю ничего о Кире, поэтому спокойно тяну руку, чтобы помочь ей встать. Её подруги, стоящие рядом, смотрят на меня исподлобья.

– Ах ты тварь! – кричит багровая Кира и, игнорируя мою руку, поднимается на ноги. На щеке у неё чёрный след от туши – Ты вообще, что ли? Может тебя отпиздить, чтоб повнимательнее была?

Вся кровь ударяет мне в лицо. Я чувствую исходящую от этих девочек опасность. Они действительно могут ударить меня.

Вокруг уже начинают собираться дети. Маша, моя партнёрша по догонялкам, смотрит сочувственно, но не вмешивается. Я чувствую – мямлить нельзя. Если я буду мямлить, если спасую сейчас, эти девочки будут травить меня. Поэтому я чуть вскидываю голову и, еле ворочая непослушным от страха языком, говорю:

– Я извинилась, сказала, что не специально. Не нужно на меня кричать! – не дав Кире ответить, я разворачиваюсь и твёрдым шагом ухожу. Я ожидаю чего угодно – удара ногой в спину или плевка в волосы. Сердце бешено колотится от страха, но я продолжаю идти, не оборачиваясь. Только у туалета я позволяю себе мельком глянуть на то место, где мы столкнулись с Кирой – она стоит у зеркала, пальцем оттирает щёку и, кажется, забыла про меня. До конца перемены я сижу в кабинке туалета, чтобы не попадаться ей на глаза. В класс я вхожу внешне спокойно, не глядя на Киру и её подружек, но до самого последнего урока я терзаюсь. Будут ли они ждать меня после школы, чтобы всё-таки «отпиздить»?

Но всё обходится. Вроде, Кира не собирается меня бить.

На фоне других детей в классе я выгляжу заметно старше – совсем не та девочка, что пела в очередях. У меня уже торчат кверху острые груди, которых я пока стесняюсь. На каждом уроке сидящие сзади мальчики норовят расстегнуть мой лифчик. В ответ я бью учебником им по голове, но внутри мне приятно. Я хорошо чувствую – почти все мальчики в классе замечают меня, так или иначе. Некоторые пристают, другие постоянно пытаются быть рядом, третьи просто краснеют, когда я обращаюсь к ним за стёркой или запасной ручкой.

Кира тоже выделяется из других детей взрослостью, и не только внешне. Я до жути боюсь её, но странно, в тоже время, мне ужасно хочется с ней подружиться. Кира и её компания кажутся мне чем-то недостижимым. Другие дети такие пресные на фоне жгуче грубой, железобетонно уверенной в себе, опасной одноклассницы. Я не верю сама себе, когда у меня вдруг появляется шанс стать подругой Киры.

На одной из перемен я скучаю за повторением параграфа по истории. Вдруг по страницами учебника ползёт тень от чьей-то головы. Я оборачиваюсь, рядом со мной стоит Кира. Сердце начинает бешено колотиться. Только бы не покраснеть.

– Привет! – невозмутимо говорит одноклассница – пойдём в коридор, разговор есть.

Я, чувствуя пульсирующую в висках кровь, иду за Кирой в коридор. На ней чёрные штаны – клеши. Недавно я попросила маму купить себе такие же. У подоконника Кира поворачивается ко мне:

– Ты Димку из девятого «Б» знаешь? – улыбается вдруг она.

Я поражена в самое сердце. Кира улыбается мне. Мои губы тут же расплываются в ответной улыбке, уши начинают гореть.

– Неа, не знаю! – я и правда не знаю никого из девятиклассников.

– Ты ему нравишься, он с тобой гулять хочет. Мне велел побазарить. Ты как? – Кира снова становится серьёзной.

– Не знаю… – тяну я – Я ж его даже не видела.

– Он симпотный. Приходи в садик после уроков, познакомишься – Кира прищуривается на меня.

– Хорошо, я приду – я внутренне ликую. Тусовка в садике, сладко запретная, многообещающая. Уверена, мама никогда не пустила бы меня туда.

– Ну давай! – важно кивает Кира и идёт в класс.

После последнего урока я спускаюсь по лестнице в школьных холл. Я не переживаю – мама на работе, можно спокойно идти гулять. В холле меня уже ждёт Кира и её свита.

– Пошли, пацаны там уже. – Кира кивает, и мы идём. Я немного стесняюсь своего рюкзака – мои новые подруги носят учебники в сумках, как взрослые девушки. Мы подходим к решетчатой ограде садика, оглядываемся по сторонам, раздвигаем кусты и по очереди лезем в заботливо прорезанную кем-то дырку.

Компания парней уже ждёт нас на детсадовской веранде. Я думаю о том, как трудно представить гуляющих здесь маленьких детей. Всё пространство здесь исписано матерными словами, текстами из песен группы «Ария» и чьими-то восхитительно жуткими стихами.

«Расстегни свои застёжки и завязки развяжи.

Тело, жаждущее боли, нестыдливо обнажи

Опусти к узорам тёмным отуманенный свой взор,

Закраснейся, и засмейся, и ложися на ковёр

Чтобы тело без помехи долго, долго истязать,

Надо руки, надо ноги крепко к кольцам привязать.

Чтобы глупые соседи не пришли на нас смотреть,

Надо окна занавесить, надо двери запереть»

Всё это выведено мелко, красной краской на бревенчатых стенах веранды. Я читаю и мельком оглядываю стоящих здесь парней: почти все одеты в чёрное, на джинсах приделаны цепочки, меж пальцев тлеют огоньки сигарет. Кира и девчонки тоже прикуривают от зажигалки. Все они негромко смеются, поглядывая то на меня, то на высокого темноволосого мальчика. Наверняка, это тот самый Димка из девятого «Б».

– Стихи такие… – не зная, что сказать, я киваю на исписанную стену – Необычные…

– Стихи любишь? – темноволосый подходит ближе.

– Да не особо – я пожимаю плечами – просто читать люблю, но не стихи.

– Молодец – Димка улыбается. Он вполне симпатичный, только на щеках красуется несколько красных прыщей – я не особо читать как-то…Я на борьбу хожу, некогда – будто оправдывается он.

Дима выше меня на голову, но я вижу, что он смущён.

– Борьба – тоже классно – решаю подбодрить я. Он улыбается в ответ.

– Пиздец, Димон поплыл! – раздаётся вдруг голос, все начинают громко смеяться.

– А сам-то не поплыл что ли? – басит в ответ Дима, кивая на меня головой. Снова раздаётся взрыв хохота.

Кира слегка прищуривает глаза и отворачивается. Я стою совсем рядом с ней и чувствую – ей не нравится, что мальчики уделяют мне столько внимания. Она не ожидала, что будет так. Несколько секунд Кира стоит молча, а потом протягивает мне открытую пачку сигарет.

– Будешь?

Я понимаю, что нужно взять сигарету – иначе Кира разозлится. Если не возьму, будет считаться, что я пытаюсь выглядеть хорошей на их фоне. Стараясь казаться уверенной в своих действиях, я вытягиваю сигарету из пачки, Дима даёт зажигалку. Только бы не закашлять. Сначала, как и тогда на кухне, мне не нравится курить, но через несколько затяжек горло перестаёт саднить и становится даже приятно.

Мы стоим на веранде, разговаривают в основном мальчики. Они такие взрослые и, кажется, у них даже что-то вроде музыкальной группы. Трое обнимают Киру и её подруг за талию – это их парни. Дима держит руки в карманах чёрной куртки и старается держаться поближе ко мне. Я потихоньку оглядываю его. Нравится он мне или нет? Не знаю…но мне точно хочется почувствовать его руки на своей талии. От этой мысли внизу живота начинает сладко тянуть. Я чувствую, что в компании мальчиков он авторитет. Над ним не подшучивают, он мало говорит, и его всегда слушают.

Домой я возвращаюсь, когда начинают спускаться сумерки – а значит скоро придёт мама. Быстро забросив рюкзак в комнату, я бегу в ванную, долго мою руки с мылом и чищу несколько раз зубы. Если мама унюхает запах сигарет, будет скандал, или даже хуже.

Вскоре я слышу из коридора голоса – мамы и дяди Лёши. От меня уже не пахнет сигаретами, а голова склонена над тетрадкой.

– Лен, я же тебе говорила делать домашку сразу после школы – мама встаёт в дверном проходе – Чего по вечерам сидеть?

– Мам, просто задали много! – отвечаю я. Дневник у меня никогда не проверяют. Маме достаточно того, что я хорошо учусь. Она доверяет мне.

На следующий день, в школе, я уверенно ищу глазами Кирину компанию. Я вижу их спины в разноцветных кофтах у подоконника.

У меня хорошее настроение и хочется слегка их напугать. Тихо подкравшись сзади, я негромко говорю Кире на ухо:

– Бу!

Ожидая, что она вздрогнет от испуга и начнёт смеяться.

– Блядь! – Кира поворачивается ко мне, глаза впиваются мне в лицо настоящей злобой – Ты вообще дура что ли? Иди отсюда! – громко, так, что слышат все, говорит она мне и отворачивается к окну.

Я остаюсь лицом к их спинам и чувствую, как краска начинает заливать лицо. Мне хочется сказать Кире какую-нибудь грубость, обозвать её матом, но я слишком боюсь того, что последует после.

В висках клокочет, я иду в класс. Мне кажется, все одноклассники смотрят только на меня. За что она так со мной, ведь ещё вчера, в садике, мы общались почти как подруги? От унижения хочется плакать.

Алгебра проходит как в тумане. На перемене я не могу найти в себе сил подойти к другим девочкам. Мне кажется, все видели, как накричала на меня Кира. Все будут смеяться надо мной. До самого звонка я сижу на подоконнике и делаю вид, что повторяю домашку. На следующей перемене я всё ещё не могу отойти от своего позора. Снова открыв учебник на середине, я утыкаюсь в него лицом, загораживаясь от общения. По классу то нарастает, то чуть утихает привычный шум – разговоры, смех, топанье ботинок и шуршание пакетов. Одноклассник пытается втянуть меня в какую-то глупую беседу, но в ответ я лишь выразительно закатываю глаза, прикрываюсь спасительными страницами. Я не сразу чувствую, как шум слегка стихает, в классе раздаются уверенные шаги, будто бы учителя. Шаги останавливаются у моей парты и в мой учебник, будто в дверь, раздаётся стук.

– Тук-тук! – поверх учебника появляется голова Димы. Он улыбается, красных прыщей на щеках почти не заметно. Мои одноклассники мальчики смотрят на него угрюмо.

– Пойдёшь гулять сегодня? – Дима мягко забирает учебник из моих рук и присаживается на мою парту – Хочешь, я зайду, ты где живёшь?

Я чувствую, что все смотрят только на нас и краснею снова. Мальчик на два класса старше зашёл ко мне. Он спрашивает, где я живу и хочет зайти за мной. Кажется, будто я стала настоящей звездой и прямо сейчас вокруг нас будут раздаваться вспышки фотокамер.

Проглотив глупое хихиканье, я называю адрес. Дима слезает с моей парты – до встречи – и даже оглядывается на пороге класса. Я прячу блестящие глаза. Жаль лишь, что Кира не видит моего триумфа – их компания, как всегда, сидит под лестницей до самого звонка. До конца уроков я уже не прячусь за учебниками и делаю вид, что не замечаю Кирины взгляды искоса.

Дома, переодевшись, я жду Диму. Часто я подхожу к окну – наша квартира на первом этаже – и смотрю вбок, на мост через реку, откуда должен прийти мой парень. Мой парень – от этого мурашки бегут по коже. Наконец вдали показывается он – в чёрных джинсах и куртке, с чёрным рюкзаком «Ария» за спиной. Я оглядываю себя в зеркало – на мне красные брюки и синий свитер, который мама привезла из Турции. Я распустила косу и мне очень нравится, как я выгляжу – в русых волосах сверкает солнце. Настроение портит только аппликация на свитере – плюшевый медведь. Кажется, я одеваюсь как ребёнок. Мои новые друзья не ходят так.

Мы идём по мосту и болтаем. Дима спрашивает, чем я люблю заниматься. Рассказывает про свою секцию борьбы и про то, как он учится играть на гитаре. Песни «Нирваны», «Металлики». Я не знаю ни одной из этих групп. Нужно обязательно попросить маму купить кассеты. Так хочется понравиться, казаться взрослее. Дима не такой, как мальчики из класса. У него есть хобби, и это вызывает уважение.

Дима не торопится в садик, идёт медленно. Мы проходим через старую стройку, и он помогает мне спуститься с кучи песка. Когда он берёт меня за руку, я переживаю – вдруг моя ладонь стала потной от волнения? Когда мы почти подходим к рваной ограде садика, Дима останавливается и смотрит на меня сверху вниз. От него пахнет сигаретами и мятной жвачкой.

– Лен, я спросить хотел. Давай гулять? – он хочет сказать это расслабленно, но голос вдруг слегка срывается. Мне удивительно, что этот взрослый парень так нервничает. Я лишь киваю в ответ и почему-то начинаю смеяться. Он смеётся тоже. Если я согласилась гулять, значит теперь мы – официальная пара. В садике мы сразу встаём рядом, и он обнимает меня за талию. Как приятно чувствовать руку парня, обвивающую тебя. От этого прикосновения сердце стучит так громко, что кажется, это слышно всем вокруг.

Киры и её подруг не видно, я жду, когда они придут. Теперь я в компании, и им придётся считаться со мной.

Вскоре Лера, Кира и Айгуль показываются сквозь решетчатую ограду садика. Я вижу их недовольные лица. Это из-за меня? Кира чуть прищуривается. Я поднимаю подбородок, делаю вид, что не замечаю её.