Читать книгу: «Обман на обмен. Ника Лисина – 1», страница 2

Глава 3

В спальне я заперлась на защёлку и плюхнулась в кровать, не раздеваясь. Мозг отказывался переваривать произошедшее. Получается, маменька прикатила на смотрины? Как собаку или лошадь оценит и решит, годна ли я ко двору? Мне такая перспектива не нравится. Вот только меня никто не спросил.

В дверь поскреблась бабушка. Почему не мать? Не знаю. Но уверена, что это бабулец.

– Ника? – раздался из-за двери бабушкин голос.

– Я сплю, – членораздельно сказала я и уткнулась в подушку.

Булик ушла. Я осталась лежать лицом в подушку. Спать не хотелось, ровно так же, как не хотелось никого видеть. Бабушка это поняла и не тронет меня до утра.

Провалявшись в кровати до заката, я влезла на подоконник и открыла окно. Вечерняя прохлада ворвалась в комнату. Стало легче дышать. Противный ком скатился к пяткам, и горькие слёзы перестали щипать глаза. В общем-то, нет смысла валяться в постели и думать о том, почему маменька так со мной обошлась. Бросила на бабку, а теперь оценивает, как молоко на полке в магазине, можно ли данный продукт презентовать, или за подобный подарочек муж осерчает. В любом случае, я не виновата в том, что произошло. Просто данной особе не нужна дочь.

Так с этим смирилась. Ну не нужна, и ладно. В конце концов почти все свои двадцать лет я прожила с дорогой булечкой. Теперь бы смериться со смотринами.

Это оказалось сложнее. Детское желание понравиться маме выпирало над всеми доводами. Хотя я уверена, что не поеду во Францию, во всяком случае, пока не окончу училище.

Утро тяжело упало на мою несчастную голову. Спала я урывками. Мысли о внезапно появившейся родительнице перемежались обрывочными сумбурными сновидениями. Так что встала в шесть утра я с гудящей головой.

Натянув приличную домашку, я спустилась на кухню. Бабулец сидела у окна и занималась очень странным делом – раскидывала по столу карты таро. Я подавилась зевком.

– А-а-а… что это ты делаешь? – спросила я, совладав с лицом.

– И тебе доброе утро, – улыбнулась бабушка, не поднимая головы. – Ты чего так рано подскочила? Тебе же сегодня во вторую смену.

– Не спится что-то.

Я присела к столу. Бабушка бросила ещё две карты на стол, отложила оставшуюся колоду и стала медленно по одной переворачивать карты рубашками вниз.

– Ты умеешь гадать? – отмерла я, когда все карты оказались перевёрнуты.

– Угу, – медленно протянула бабушка, задумчиво глядя на картинки.

– А давно? – продолжала я допрос.

– Давно, давно, – отмахнулась бабуля и сгребла карты одним движением обратно в колоду.

Она тщательно перемешала карты и вытянула пять штук рубашками вверх, разложив крестом и что-то шепча. Потом отложила колоду и быстро перевернула картонки. Нахмурилась, покачала головой, сложила карты в колоду, перемешала и спрятала в складках одежды.

– Теперь можешь задавать свои вопросы, – улыбнулась бабушка и встала.

– Почему ты никогда не говорила, что умеешь гадать на картах? Насколько я помню, ты отрицаешь всё это.

Она сноровисто насыпала молотый кофе в турку и, залив водой, поднесла к огню.

– Видишь ли, – начала она, не прекращая своей деятельности, – я многого не говорила о себе ни Марине, ни тебе по множеству причин. Их я объясню, но не сейчас. Просто поверь, есть причины не всё рассказывать. Я умею гадать с детства, но не брала в руки гадательных штук более сорока лет.

– А почему сегодня взяла?

– Не могу сказать. Порыв, уверенность, что именно так нужно поступить. Тебе ведь знакомо это чувство?

Я кивнула. Булик поставила на стол две чашечки кофе и вынула блюдце с сухофруктами.

– И что сказали карты? – продолжила я расспросы.

Бабушка улыбнулась:

– Ничего такого, о чём бы я не догадывалась.

Мы молча пили кофе, заедая сухими фруктами. Потом я поднялась к себе и с мстительным ажиотажем принялась «украшать» свою спальню. Не верю, что в моё отсутствие мама не пойдёт проверять, в каких условиях я обитаю.

На дверцу шкафа я вывесила старый раздобытый не очень честным способом плакат, на котором сверху красными буквами было написано: «НЕ ПРОХОДИ МИМО! ОКАЖИ ПЕРВУЮ ПОМОЩЬ», ниже располагались четыре ужасающе правдоподобных рисунка. На первом снежная целина, на белом полотне чистого снега лежал мужчина с обмороженным лицом и руками. Всеми способами неизвестный художник выделил полученные бедолагой травмы. Следующий рисунок содержал в себе морской пляж. Вода переливалась белыми барашками волн и накатывала на берег, а на жёлтом песке лежал утопленник. Несчастный был жив и пытался выкашлять воду, но без посторонней помощи ему было очень тяжело. Следующий рисунок представлял собой пепелище, на котором лежал полуобгоревший, но живой человек. Последний пейзаж демонстрировал стройку и мужика со сломанной ногой и рукой. Из ран торчали во все стороны кости и брызгала кровь.

Я фыркнула, закрепляя нижние углы плаката. Даже при осколочном переломе кости не могут так торчать.

На магнитную доску вернулась схема кишечника, а над кроватью я прикрепила несколько листочков с правилами оказания первой помощи, рекомендациями по уходу за лежачими больными и схему мионеврального синапса. На стол стопочкой сложила справочники по медицине.

Я собираюсь стать медиком, и пусть маменька это видит.

Ближе к одиннадцати бабуля позвала есть. Я с ужасающим грохотом скатилась с лестницы почти под ноги маме.

– Ника? Почему ты так спускаешься? Это небезопасно.

– Мамусик! – завопила я так, что у самой заложило уши. – Доброе утро! Буличка, я бегу кушать!

И вихрь по имени Ника влетел прямо бабушке в руки. Зачем я так вызывающе себя вела, затрудняюсь сказать даже спустя довольно много времени. Ну, вот захотелось мне повыделываться.

За завтраком я вела себя нарочито правильно. Ела омлет ножом и вилкой, церемонно пила кофе, оттопырив мизинчик. Булик созерцала это безобразие с невозмутимым лицом, мама благосклонно улыбалась. Подожди, в моей спальне тебя ждёт сюрприз.

После завтрака я помчалась в училище подстреленной козой. Из-за моего выкаблучивания я сильно задержалась, и теперь приходилось шевелить ногами, чтобы не опоздать.

Пары прошли как по маслу. Нас постоянно срывали к куратору то по одному, то всей группой разом. Мне в один из перерывов пришлось нестись в соседствующую с училищем больницу и брать документы для практики повторно, кто-то там в учебной части их потерял.

– А надо со всеми вместе идти, а не блатом фигурять, – бурчала куратор.

Усилием воли я проглотила фразу «стадом ходим – стадом какаем» – и пошла на лекцию.

Домой я шла, как на ярмарочный балаган. Маменька наверняка заглянула в мою опочивальню. И точно! Когда я вошла в дом, мама сидела в глубоком кресле бледная.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась я.

Бабуля вздрогнула. Обычно если я начинаю говорить подобные фразы, жди каверзы. Но на этот раз сделаем исключение из правил.

– Добрый? – вяло приподнялась из кресла мама.

Бабушка только кивнула.

– А что сегодня на ужин? – бодро спросила я.

Мама передёрнулась.

– Иди переодевайся, скомандовала бабушка, – на ужин сегодня пюре.

Я обернулась за пять минут. Бабушка с мамой едва успели обосноваться в кухне.

Бабусик сразу принялась хлопотать у плиты.

– Ника, – неуверенно начала мама, – а что это у тебя в комнате? Очень неуместные иллюстрации. Особенно плакат. Это так ужасно!

– Ничего ужасного. Я собираюсь стать врачом. Это моя работа.

– Врачом? – переспросила маменька.

– Ну, не сразу, – успокоила я её. – Сначала в отделении физиотерапии поработаю, потом на скорой покатаюсь. Наберусь опыта, заодно определюсь, на какую специальность идти. Может, ты мне посоветуешь? Я вот не знаю на хирурга, онколога или травматолога. А может, на врача широкого профиля? В ожоговый центр, например.

– Ника, – осадила меня бабушка.

– А?

– Прекрати.

Не вопрос. Прекратила. Сама вижу, что родительница не в себе.

– Мама? – через некоторое время очнулась мама. – И ты позволяешь ей… – что именно булик мне позволяет: то ли говорить о своих намерениях, то ли идти в медицину, я не поняла, потому что мама не закончила фразу.

– А что я ей должна запрещать? – спокойно перебила её буля. – Твоя дочь взрослая и имеет право сама выбирать и место учёбы, и постеры для комнаты, и линию поведения.

На сим до конца ужина разговоры себя исчерпали. Мы с бабушкой принялись за картошку, маменька за крепкий чай.

После программы «Время» мама постучалась в мою комнату.

– Можно к тебе?

– Можно. Заходи.

Я спрыгнула с подоконника, на котором разместилась с комфортом. Моему заду ровнёхонько хватало место на широкой доске.

– Я хочу поговорить с тобой, – начала мама и замолчала.

Я вопросительно наклонила голову.

– Мы с Базилем хотим пригласить тебя к себе.

– В гости? – уточнила я.

– Ну, вообще-то я думала приехать к тебе на выпускной и устроить тебя в французский институт. Ну, скажем, на экономиста или адвоката.

– А почему именно на экономиста? – поинтересовалась я. Вообще-то я хотела спросить, почему же ты на выпускной так безбожно опоздала, но сдержала колкость. В конце концов у человека могут быть дела и заботы. А выпускной? Я сама была только на торжественной части, а потом буля мне устроила праздничный ужин, плавно переходящий в завтрак.

– Мне кажется, это самый удачный выбор для такой девочки, – улыбнулась мама.

У неё оказалась очень милая улыбка. Трогательная, нежная – мамина. Вот только сердце тревожно ёкнуло.

– Нет, мам. Есть две причины, почему я не поеду с тобой. Причина первая – я медик. Понимаешь, по складу характера, по темпераменту. Вот бывает такое. Увидит кто-то загаженную больницу, вредных больных и зарплату и бежать хочет чем дальше, тем лучше. Мне же ничего, кроме этой больницы, не нужно. Я чувствую, что это моё место.

Мама нахмурилась:

– Это всё романтика. Ну, а какая вторая причина?

– Язык, – просто ответила я. – Я не знаю французского языка. А в учебном заведении, тем более экономическом, язык необходимо знать на более чем высоком уровне. Ну, и бабушку я не оставлю.

– Язык – это не проблема, – почти радостно сказала мама, – ты быстро освоишь его. Что касается бабушки… ты слишком много внимания уделяешь взрослой женщине. Ты совершеннолетняя и имеешь право не спрашивать разрешения.

Я немного опешила.

– Это как? Она же с детства со мной.

– Мне кажется, ты выросла и в ней не нуждаешься, – довольно жёстко парировала мама.

Я растерялась:

– Но как же? Это же бабушка. Я не могу кардинально изменить жизнь, не посоветовавшись.

Беседа стала сильно напрягать. Я силилась понять, к чему клонит мать, и не могла. Булик часто говорила, что я понятлива не по годам. Быстро соображаю и вообще, в двадцать лет девочки мечтают, а я думаю. Это не мои слова, а бабуси и её соседки тёти Нины.

Мама поморщилась:

– Мне казалось, бабушка не принимает за тебя решения, и поступать в медицинский ты решила сама.

– Верно. Но я обсуждала с ней свою будущую профессию. Конечно, она не в восторге от моего выбора, но в то же время именно булик помогла мне его сделать.

– Это ерунда, – жёстко сказала мама, – Базиль хочет, чтобы ты жила с нами.

– А ты? – перебила я.

– Что я?

– Ну, ты хочешь, чтобы я жила с вами?

– При чём тут я? В нашем доме всё решает Базиль.

Некстати вспомнилась пословица: кто девушку ужинает – тот её и танцует.

– И всё же? – попыталась я настоять, но попытка провалилась.

– Ты слишком мала, чтобы умничать! – довольно сурово сказала маменька и поднялась с грацией королевы. – Запомни, в нашем доме всё решает Базиль. Он сказал привезти тебя домой, и я намерена это сделать!

– Но я могу не захотеть.

– Не захотеть жить в прекрасной стране в богатом доме? Это чушь! Подумай, дочка. Базиль тебя обеспечит.

И она покинула мою комнату.

Вот так. Базиль обеспечит. А если я не желаю, чтобы меня кто-то обеспечивал? Но мама вряд ли поймёт. Она привыкла жить за счёт мужа и не откажется от обеспеченной семьи.

Глава 4

Мама уехала через пять дней. После предложения поселиться у неё я перестала выделываться, а она претворяться. Мамочке до зубовного скрежета не нравилось чадо. Я же перестала изображать подростка. Впрочем, милую привычку возвещать о своём возвращении на весь дом я особенно подчёркивала.

Бабуля пару раз пыталась поправить ситуацию, но, откровенно говоря, поправлять было нечего. Я далеко не вдруг осознала, что если бы не настойчивость неизвестного Базиля, матери не было бы до меня дела. Говорить больше она со мной не порывалась, жизнью моей не интересовалась.

Практика моя началась двадцать восьмого мая. Я привычно приступила к своим обязанностям.

Ещё одна неделя канула в историю. Весна окончательно сдала позиции лету и в календаре, и в городе. Школьники, радостно гомоня, носились по улицам, студенты и выпускники сдавали хвосты и экзамены. Короче, июнь наступил во всех смыслах.

Я как всегда оформилась на ставку санитарки и была абсолютно счастлива, получая за свой труд копеечку.

Сегодня день начался как обычно. Я подскочила в половине шестого, приняла душ, позавтракала омлетом с гренками и кофе и, принарядившись, двинула на работу. Погода стояла что надо, и мне захотелось стать шальной и красивой. Обычно у молодых и не только голову рвёт весной, но я отличаюсь и тут. Моё шальное время наступает в июне. Тепло и зелено – что может быть лучше?

Я выпорхнула из калитки и почти вприпрыжку понеслась по бетонке. Лёгкое светло-голубое платье щекотало колени, распущенные волосы трепал утренний ветерок. Как же прекрасно это утро! Как прекрасна эта жизнь…

Между лопатками засвербело. Я инстинктивно дёрнула плечами. Свербёж стал заинтересованнее. Меня явно разглядывали с незамутнённым вниманием. Я была абсолютно уверена, что если обернусь – никого не увижу, даже если у меня внезапно откроется глаз на затылке.

Я невольно сбавила шаг, веселье испарилось. Я перебежала дорогу и свернула в арку, промчалась, пересекая квадратный двор. Взгляд пропал, но через минуту глядун отыскал меня снова.

Я не удержалась и на прямом отрезке пути резко развернулась. Улица за мной была прямая, как стрела. Справа дорога, слева на триста метров тянется высокий забор. И, конечно, никого.

Около больницы провожатый отстал. Я выдохнула, но после трудового дня взгляд прилип снова. Идти пешком я не рискнула и, свернув за угол, присела на лавку под навесом остановки.

Трамвай задерживался. В некоторых местах пути проходят по проезжей части, и рогатые вагоны частенько стоят в пробке. А там их нагоняют следующие, и следующие. И вот так они стоят, пока затор не рассосётся.

Через сорок минут, грохоча и переваливаясь, к остановке подкатил красный облезлый трамвай. Он был заполнен дурно пахнущими и ругающимися людьми. Стоило дверям распахнуться, я поняла, что ни за какие пряники не полезу в эту душегубку.

Как я и ожидала, следующий трамвай пришел через две минуты. Увы, места в нём оказалось не больше, чем в предыдущем. Я сидела на остановке, трамваи шли переполненные, а таинственный наблюдатель продолжал смотреть. Во взгляде не ощущалось ни любопытства, ни смеха – вообще ничего. Человек-невидимка просто смотрел: изучал, оценивал, эдак задумчиво, неспешно.

Наконец мне надоело ждать, и я заскочила в следующий трамвай. Он был чуть свободней предыдущих, но всё равно… быстрее и комфортнее было бы дойти пешком, но мне очень не хотелось тащить хвост.

На следующей остановке в салон заползла невероятно воняющая потом бабка с огромными сумками, которые почти сразу оказались на моих туфлях.

– Вы сумочки мне на ноги поставили, – попыталась я привлечь внимание вонючей тётки, но она матерно велела мне не ставить свои ноги под её баулы.

– Граждане! Вы ломаете дверь! – заорала мощная кондукторша.

– Чё ты так лаешь? – завопила обладательница сумок прямо мне в ухо.

В двери лез с упорством не знаю кого молодой парень с огромным рюкзаком. Снимать с плеч сумку было уже поздно, да и ничего бы это не изменило. Ну, тыкал бы своей ношей всех в ноги, а сейчас шваркает по лицам. Какая в сущности разница?

Через десять минут мне было не до взгляда, а ещё через пять я предпочла бы провожатого «уютному» трамваю. Ну, это, конечно, бравада. Мне не хочется приводить маньяка к своему дому. Но и продолжать путешествие расплющенной по стеклу – тоже не вариант.

На следующей остановке я попыталась выбраться наружу, но не тут-то было. Народ просто физически не мог раздвинуться, а ополоумевшие работяги пёрли внутрь, не давая выйти остальным.

– Выпусти меня! – заголосил кто-то. – Сначала нужно выпустить, а уж потом залезать.

– Прошу прощения, но мне уже некуда деться.

– Оплачиваем проезд!

– Слыш, мужик, ещё раз ударишь меня своим грязным рюкзаком!

– За проезд!

– Дайте сесть ребёнку!

– А-а! Что это?!

– Яйца.

– Чьи?!!

– За проезд или я иду сама!

– Ваши яйца мне штаны испачкали!

– Ну что ж теперь делать, милок, продукт-то хрупкий.

– Ну, я предупреждал, ещё раз твоя сумка!

– Что у вас за проезд?!

– Так хрупкий же продукт, сыночек! Это я, пожилой человек, могу компенсацию за испорченный продукт потребовать.

– Да выпустите меня! Идиоты!

– Не ломайте двери! Платим за проезд!

Вот под такой аккомпанемент я докатила до конечки. Толпа с невероятными воплями рванулась на волю. Я вышла последней и едва не упала. Свежий воздух городского вокзала сшибал с ног. Даже вонь несанкционированной помойки казалась почти райской.

До родного дома я дошла без происшествий.

– Бабуля! Я пришла! – по обыкновению крикнула я из коридора.

– Молодец, – откликнулась бабушка из кухни. – Переодевайся и иди есть.

Меня дважды не нужно просить. Через десять минут я сидела за столом и поглощала непередаваемого вкуса щи. После первого пришел черёд картошки, потом бутербродов с маслом и сыром. Бабуля с умилением наблюдала, как я уничтожаю вкусности.

– Как в больнице дела? – приступила буля к расспросам.

– Отлично, – заверила её я, откусывая от бутерброда.

Потекла плавная беседа о том, о сём. Потом мы с бабушкой отправились на её замечательный огород. Бабушка что-то рыхлить и сажать, а я, как любительница ягод, отправилась искать ранние созревшие плоды.

Вечером я намыла посуду, попила чай и отправилась в постель, но не спать, а читать новый детективный роман. Вместо одного-другого десятка страниц я прочитала половину книги и опомнилась, когда заметила полоску рассвета. Спать осталось совсем мало, всего каких-то полтора часа.

Я легла на кровать и мысленно дала себе установку на крепкий сон на грани отключки и ровно на девяносто минут и мгновенно отрубилась, чтобы в следующий момент открыть глаза и обнаружить, что прошло полтора часа.

Вот ещё странная способность в комплект к чутью неприятностей. Я могу задать себе сон. Ну, например: хочу увидеть во сне птичку. И с вероятностью в девяносто процентов я её увижу. Или мне нужно проснуться в три утра, и проснусь почти на сто процентов. Только нужно чётко задать параметр. Один раз произошла накладка. Возвращаясь с учёбы, я сказала себе:

– Нужно лечь спать в девять вечера и не позже.

Где-то в двадцать тридцать я пошла мыть посуду и через половину часа мирно задремала, примостившись на краешке табурета у раковины.

Вот такие мысли и сопровождали меня во время спешного завтрака и пути на работу.

Сегодня взгляд не преследовал меня. Слишком поздно я осознала, что мой вчерашний провожатый, всего скорее, видел, как я выходила со своего двора, а если нет – абсолютно ничего не мешает ему подкараулить меня на том же месте и проводить до дома вечером. Так что зря я вчера умчалась в трамвае.

В отделении как обычно утром стояли все на голове. Общей суеты прибавил отказ одной особы забрать свою очень пожилую родственницу. И куда теперь девать старушку?

Вечером незнакомец привязался ко мне почти перед калиткой. И снова я никого не обнаружила. Человек изучал и как бы примеривался, на что я сгожусь.

Через неделю я привыкла и почти не обращала внимания. Появлялся таинственный смотрящий без всякой системы, в здания за мной почти не заходил, а у дома сразу отставал. Правда, дважды я замечала его в отделении, и это напрягало больше всего.

Первым порывом было рассказать о преследовании бабуле, но пока я подбирала слова, чтобы не перепугать её до того, что она решит запереть внучку дома от греха, у меня сложилось чувство, что она знает всё и даже лучше моего. Так что поговорить определённо стоит. Тем более она обещала рассказать, откуда она знает, как нужно гадать.

Но в этот же день пообщаться не удалось. К нам забрела тётя Нина. Сначала дамы пили чай, потом пошли смотреть наш огород, затем тёти Нины направились к одинокому соседу напротив, который выращивал бабушкину мечту – невероятно большие и сладкие дыни.

Следующее утро тоже не представило возможности. После плотного завтрака булик собралась на выставку садовода вместе с соседом.

– Там будет всё для сада, расскажут, как вырастить настоящую экзотику в нашей широте, – радовалась булик как ребёнок, и я не стала портить ей настроение.

В конце концов сегодня суббота, пусть бабушка погуляет, а вечером перед ночным дежурством я всё спрошу.

Но мои планы потерпели крах. С рыночной площади бабушка пришла в расстроенных чувствах.

– Что случилось? – спросила я, когда буля прошла на кухню и плюхнулась едва ли не мимо стула.

– Марина вспомнила, что у неё есть мать, – устало сказала буля.

– Мама?

– Да, дорогая, твоя неподражаемая мама.

– И чего?

– Муж её очень расстроился, что она не привезла тебя и меня заодно. Теперь не даёт ей вольно жить, а она так к этому стремилась. В общем, что-то она вытворила в порыве чувств, и дорогой Базиль Перье собирается выставить Маринку вон. Как по мне, так пусть бы отправил ненасытную супругу куда подальше, но она, похоже, серьёзно заболела, а бывшей жене француз не собирается давать деньги на лечение.

– Серьёзно больна – это чем? – сжимаясь от дурного предчувствия, спросила я.

Буля только пожала плечами. Мы обе знаем, в каком случае так говорят.

Вечером она улетела в Париж, мама организовала билеты. Я не решилась лезть со своими проблемами. Вот вернётся, и со всем разберёмся.

Проводив бабулю, я собралась и пошла на ночное дежурство. Наверное, я неправильный человек, потому что обожаю ночные коридоры больницы. В казённых лабиринтах стоит тишина, медсестра и нянечки спят, и только в самом конце кишкообразного коридора натужно гудит старая лампа.

И утро после смены я тоже люблю. Воскресное тихое, невероятно тёплое. Я вдохнула бархатный воздух и почти бегом спустилась с крылечка. Где-то со звонком промчался трамвай, где-то стукнула оконная рама. Город был необычайно тих.

Я прошла до сквозного двора, нырнула в гулкую арку, и стукая подошвами о брусчатку, дотопала до детской площадки. Эту красоту построили совсем недавно. Красиво подстриженные кусты чередовались с искусно выполненными пряничными домиками, цветастыми качелями и другими механическими аттракционами.

Немного поразмыслив, я ступила на песочно-жёлтую дорожку. Очень уж хочется рассмотреть рисунки на качелях.

Улыбка расцвела на лице. Как же повезло малышам, я многое бы отдала, чтобы стать маленькой и провести на этой площадке хотя бы полчаса.

Из-за огромной синей ракеты метнулась довольно большая тень. Я сразу поняла, что в следующий момент обладатель тени окажется за моей спиной. Метнувшись в сторону, я постаралась уйти с линии атаки, но куда там. Я не воин, и как супергерои тройным перекатом уходят из-под удара, видела только в кино, так что моя жалкая попытка не удалась. На моей шее сомкнулась чужая рука. Я бы закричала, но горло сковало спазмом.

– Тише, красотка, – раздался над ухом свистящий шепот. – Ты Ль'еровид'эриени?

– Чего? Простите, я кто? – хотела сказать я, но не смогла.

– Чего головкой трясёшь? Твой отец Ль'еровид'эриени?

– Нет, – прохрипела я.

За спиной раздался шипящий смех.

– Не ври, ты его дочурка. Ну, а раз так!.. Пусть помнит о своей плате!

Последняя фраза прозвучала настолько страшно, что я дёрнулась. Конечно, безуспешно. Мужчина рванул на мне футболку. Я попыталась завизжать, но голоса не было. От человека за спиной прямо-таки веяло опасностью. Он был готов убивать, я для него всего лишь средство для достижения лишь ему ведомой цели.

Меж тем он больно схватил меня за левую руку и что-то приложил чуть ниже плечевого сустава. Мой визг таки пробился через немоту, но был он почти не слышен, хотя мне казалось, что я ору на пределе лёгких. Это что-то оказалось калёным, точнее раскалённым железом, которое вот сейчас поджаривало мою руку. Впрочем, ни описываемого в любимых романах запаха жареной плоти, ни шипения не было, только дикая, какая-то неуправляемая боль.

Не знаю, через сколько руки незнакомца меня отпустили. Я скосила глаза и увидела, что он стоит позади. Его тень была выше и шире моей.

– Иди домой, – велели из-за спины. – И прикройся.

Тень метнулась за ракету, и всё. Словно ничего не было. Только я стояла посреди детской площадки с ноющей рукой и без кофты. Моя светлая футболка упала на землю.

Я наклонилась и подтянула одёжку обратно. Вещь испорчена, но не идти же до дома в джинсах и бюстгальтере.

Придерживая рваную футболку, я за несколько минут почти долетела до дома. Ну почему буля уехала именно сейчас?

В доме я отбросила останки майки и уставилась в зеркало. На левой руке красовался ожог – чёрный контур птицы, нависшей над схематичным человечком. Линии рисунка были чёрные, точно нарисованные тушью. В общем, татушка стильная, но… Что это? Очень похоже, что меня пометили.

Я прижала к груди останки футболки, села на пол и разрыдалась. Ну почему я? Почему буля не рассказала. Стоп! А что она должна была рассказать? Возможно, это просто маньяк, но тогда почему он не изнасиловал, не избил и напал в такое дурацкое время – раннее солнечное утро, а не тёмная ночь.

Слёзы бурной рекой текли и текли. Невольно подумалось, что я водопад и могу снабдить солёной влагой целый город.

Вопрос что происходит задавать уже поздно. Что-то произошло, причём давно. Как назвал меня этот маньяк? Ль'еровид'эриени? Это что такое? Или кто? Да, это скорее всего, имя или фамилия. Возможно… Да нет, точно! Напавший сказал, что я дочь загадочного Ль'еровид'эриени. Тогда выходит, что я Ника Ль'еровид'эриени, но по какой-то причине мне дали фамилию Лисина. Бабуля Лисина и мама тоже. Вывод: Лисин – это фамилия бабушкиного мужа, то есть дедушки, о котором я никогда не слышала. Возможно, он умер, возможно, бросил булю. Последнее неудивительно, у Анны Андреевны не лёгкий характер. В качестве друга или наставника она идеальна, но с уютной бабушкой, нежной женой она имеет мало общего. Вот звание бабуленции, активной, мудрой, всё понимающей ей прекрасно подходит.

Слёзы закончились, логические мысли тоже. Я задумалась над тем, позвонить ли буле? Впрочем, ей можно написать, она продвинута сверх всякой меры и уверенно пользуется новомодными социальными сетями.

Я поднялась к себе, откопала ноутбук и задумалась. Может, нет смысла писать сейчас. Какое в Париже время? И вообще, мама в сложной ситуации и, возможно, серьёзно больна. А я… Ну со мной всё, что могло, наверное, случилось. До понедельника я даже из дома не вылезу, а на практику поеду на такси.

Я включила бук и залезла в сеть. Проверила почту, удалила спам. Залезла в VK. Одно непрочитанное оказалось от були.

«Привет, Ники! Всё отлично! Добралась прекрасно. Пообщалась с Перье. Маринка слишком серьёзно восприняла его слова. Короче, расскажу словами, когда вернусь. В понедельник отправимся с Мариной к врачу.

Как твоё ничего?»

Под булиной аватаркой появился кружочек. Она в сети. И что писать и писать ли вообще?

Пока я думала, от неё прилетело сообщение:

«Так как дела?»

«Привет!» – написала я и на мгновение замешкалась. Нет, мне кажется, что сообщать о произошедшем пока не стоит.

«У меня всё ничего. Пришла с дежурства. Вот думаю: поспать или поесть?»

«Поешь, а потом поспи», – предложила буля.

«Как там новый папахен? Правда, что ли такой, как мама описывала?»

«Важный, как чистый лист бумажный! Не дом – вокзал! Постоянно народ, в трусах на кухню не пойдёшь. Пока идёшь, забудешь зачем, да и в кухне три повара днём и дежурная помощница ночью».

«А ночью зачем?»

«Видимо, чтобы по шкафам не лазали))))»

Я отправила смеющийся смайлик и пошла на кухню. Надо поесть и выпить. Желательно крепкого спиртного, а то руки до сих пор подрагивают.

В нижнем шкафу нашлась початая бутылка виски. Вяло удивившись такой находке, я плеснула огненную воду в чайный стакан и залпом проглотила содержимое. Желудок противно съёжился от горячего кома, глаза вытаращились, лёгкие замерли на вдохе. Ооооох… Забористо.

Кое-как я встала с пола, и когда успела сесть на плитку, убрала бутылку и принялась соображать завтрак.

Вынула из холодильника молоко, два яйца, сосиски и сыр. Вот и омлет. Сварила кофе и села за стол.

Вкуса еды я почти не ощутила. Наступило какое-то отупение. Очень хотелось кому-нибудь рассказать о произошедшем. Вот только кому? Булик в Париже, Галка ещё то радио, а соседи мне чужие люди. Только тётя Нина, да и то это бабушкина подруженция, а мне она начальник.

Побродив по дому вверх-вниз, я наконец забралась в постель и уснула.

Снилось что-то тягомотное, неприятное. Странные люди говорили на странных языках. Молодая буля в шикарном платье идёт по красной дорожке в огромном зале. Ей машут и улыбаются, маленькая мама на уроке математики. Она очень мила внешне, но я чувствую, что она невероятно злится.

Проснулась я за полночь и больше не спала. Поела, посидела в нете, попереписывалась с булей. Вот и рассвет.

Идти в больницу пешком я не отважилась, вызвала такси. Белый рено подъехал почти мгновенно. Поминутно озираясь, я заскочила в салон.

Вежливый водитель довёз меня за считаные минуты и не сдержал вопроса:

– Пешком, наверное, за пять минут доходите?

Я пожала плечами и попросила подъехать к самому крыльцу. Водила покосился, но выполнил просьбу.

Из-за вчерашнего негодяя пришлось напялить халат с длинным рукавом – жутко неудобная вещь, и как люди раньше работали в таких хламидах.

Сбежав пораньше с практики, я выловила полупустой трамвай и доехала почти спокойно, а к дому летела на всех парах и едва не угодила под машину.

Вот примерно в таком режиме я дотянула до среды. И тут ужас сковал меня конкретно. Со среды на четверг ночное дежурство. Очень не хотелось никуда выходить, но я никак не могла найти достойный повод сидеть дома. Заболела? Нет. Придётся утром топать в поликлинику или в мою же больницу. Просто прогулять? Тётя Нина уже будет дома, и после того, как ей позвонят и сообщат, что её протеже не явилась на дежурство, пойдёт выяснять, что приключилось с аккуратной мной. Надежда, что вернётся буля и её нужно встретить, даже не зарождалась, её самолёт прилетит только в пятницу вечером и то в Москву, а оттуда поездом около пяти часов.