Читать книгу: «Алекс и Адель. Рождество в Нью-Йорке», страница 5

Глава 9

Раздражающие лучи утреннего манхэттенского солнца бьют по глазам, когда хмуро провожаю взглядом жёлтые шашечки такси.

Злая, нервная, психованная… и неудовлетворенная.

Я никогда не бываю психованной. Это вообще не свойственное мне состояние! Мой инструктор по йоге говорил, что залог здорового духа – избавляться от отрицательной энергии через раскрытие чакр раньше, чем она тебя сожрёт. Я пыталась раскрыть их с самого рассвета, два часа промучившись на ковре в номере отеля, но моя аура по-прежнему настоящее дерьмо.

Меня не радует даже свежий круассан и стаканчик кофе, зажатые в руках. Меня вообще ничего не радует!

Бредя по какой-то стрит, номер которой не запомнила, достаю из кармана телефон и, немного подумав, фотографирую утренние сугробы и невысокие кирпичные дома. Залив фотографию в соцсети, проваливаюсь в сторис своей старшей сестры. На фото она лежит в кровати, обложенная своими детьми и мужем, который смотрит в камеру из-под густых тёмных бровей хмурым неприветливым взглядом.

Он тоже Немцев, и он совсем другой, не такой баламут, как Алекс! А вот Фёдору Немцеву я неоднократно советовала задуматься о своих чакрах, потому что они у него явно забиты.

«Дом, милый дом *смайлик крейзи*», – гласит комментарий.

Это странно, но моя сестра и её муж… они практически никогда не расстаются. Они будто приклеенные друг к другу. Разве это не опасно? Разве любви не нужна свобода? А чувства не остывают, когда вы вместе столько лет рука об руку?

Это то, что не даёт мне покоя и терзает. Кучи пар вокруг меня выглядели как намагниченные, а потом разбегались, швыряясь друг в друга упрёками и удаляя совместные фото из социальных сетей.

Перепрыгивая через кучу мусора, пишу в ответ на историю сестры:

«Вы спите? Позвонить хочу»

«В душе. Пять минут», – тут же отвечает она.

За это время я успеваю сфотографировать кучку рабочих в оранжевых спецовках и несколько бомжей, от которых стараюсь держаться как можно дальше. Они меня пугают, хотя в мире есть вещи и пострашнее манхэттенских бомжей. Например, знать, что после секса со мной Алекс Немцев на другой день примется смотреть на тот берег, где трава зеленее. Ну… может, и не после первого, а… тридцать первого…

Боже.

От отчаяния скулю, запрокинув голову. Вчерашний день забыть у меня уже точно никогда не получится! Потому что я, в отличие от своего лучшего друга, была трезва и при памяти!

Где он, чëрт его дери?

Я не звоню первой, потому что… я трусиха!

– Привет, мелкая! – Мокрая рыжая голова Тони появляется на экране моего мобильного. – Как там… м-м-м… музейная жизнь города?

– Мы были в баре, – насупившись, отвечаю. – Дважды.

Весь этот толстый троллинг моей семьи меня достал!

– О-о-о… это меняет дело, – посмеивается она, пристраивая телефон на на своём туалетном столике. – А где твой вундеркинд?

– Наверное, подыхает от похмелья, – говорю сердито, а потом напряжённо замечаю: – Ты сказала «твой».

– А? – переспрашивает непонимающе, точечно нанося на лицо крем, а потом кричит куда-то в сторону: – Немцев, я разговариваю с Аделькой!

– Ты… – безжалостно кусаю губы, пытаясь вернуть её внимание обратно. – Ты сказала… «твой вундеркинд». Почему ты так сказала?

Мне важно это узнать именно сейчас, когда я по щиколотку утопаю в снегу среди небоскребов. Почему она не говорила ничего такого раньше? Я бы… запомнила…

– Адель, – вздыхает сестра. – Ты сохнешь по нему с восьми лет. Думаешь, этого кто-то не знает?

– А кто ещё знает? – лепечу я.

Проигнорировав мой вопрос, она продолжает:

– Ты на другой конец света к нему рванула. Конечно, он «твой вундеркинд», чей же ещё…

– Он не мой. Я слишком бледнокожая, он любит мулаток… – выпаливаю обиженно.

– Сомневаюсь… – бормочет она, расчëсывая волосы.

Моё сердце заходится от волнения.

– Что ты имеешь в виду? Почему ты так сказала? – позорно требую я, как крупицы чего-то важного собирая каждое её слово.

Мне нужно знать…

Тоня поворачивается к камере и смотрит на меня с некоторым снисхождением.

– Милая, парни просто так не дружат с хорошенькими девочками годами!

– Дружат!

– У тебя там что… – Тоня вдруг прищуривается, поднося телефон к самому носу, так что мне становятся видны только её глаза. – Засос на шее?

– Эм… всем привет, и всё, пока! – Сбрасываю вызов, в панике чуть не отшвырнув телефон в сугроб.

Чëрт!

«НЕ ДРУЖАТ», – прилетает от сестры сообщение в мессенджер, и толпа жёлтых глазастых колобков ржёт надо мной до слëз.

Закрыв глаза, запутываюсь в себе ещё сильнее, чем пять минут назад. И вдруг понимаю, что одной из этого лабиринта мне никак не выбраться. Если… он заварил всю эту кашу, пусть поможет мне её расхлебывать!

Толкнув дверь первого попавшегося сувенирного магазина по пути на Уолл-стрит, влетаю внутрь и осматриваюсь. Баскетбол. Отлично.

– Дис энд дис, – тычу пальцем в бейсболки «Никс».

Синюю и красную.

– Энд дис, – показываю на шарф с принтами в виде американского флага.

– Кул, – поднимает вверх пальцы чернокожий парень за прилавком.

Быстро замотав шарфом шею, примеряю бейсболку. Я никогда в жизни их не носила, даже толком не знаю, как это правильно делается.

Беру обе: одну для себя, а вторую…

В кармане пальто звонит телефон, и я вытаскиваю его оттуда, кипя от негодования.

– Неужели? – бросаю зло. – Не беспокойся, я совсем не потерялась.

– Доброе утро, – слышу в трубке короткий сиплый ответ Алекса.

Даже в таком «предсмертном» образе его голос для меня как доказательство существования вселенной, но сдержанность его ответа заставляет меня насторожиться.

– Взаимно, – бросаю сухо. – Я почти на месте… а ты? Ты что, спишь?

– Нет, возникли дела, – обрывает так же сухо, как и я. – Встретимся сразу на арене «Мэдисон-сквер-гарден». У парковки TT16. Возьми такси.

– На стадионе? – переспрашиваю, шумно дыша в трубку в ожидании, что он скажет что-то ещё.

– Да. ТТ16, – повторяет, после чего кладёт трубку.

Это очень… мило!

Шокированно смотрю на потухший экран.

Но ведь мы договаривались встретиться рядом с этим чëртовым быком на Уолл-стрит. И с его натëртыми до блеска яйцами! А до игры ещё уйма времени…

От обиды хлопаю глазами, бессмысленно мечась ими по пёстрым полкам вокруг себя.

Я ожидала чего угодно, но не этого… он что… меня игнорирует? Избегает?

– Мисс! – напоминает о себе продавец.

– Иду… – Расплатившись, выхожу из магазина и замираю на тротуаре, поражённая тем, что город и всё вокруг вдруг стало чёрно-белым.

Будто солнце для меня померкло!

Меня здесь ничего не задержит, если… если Алекса не будет рядом.

Чувствуя себя ужасно одиноко, бреду вдоль оживлённой улицы, глотая смог и испарения канализационных люков.

Всю ночь я провела в безумных муках. Его поцелуи меня даже во сне доставали. Я проснулась с насквозь мокрым бельём, а ему, судя по всему, хоть бы хны. А может быть, он решил всё забыть, как это сделала я? Откуда мне знать?

Сделав пару селфи с вымученной улыбкой на фоне достопримечательностей, отправляю их родителям и занимаю столик в маленьком кафе с видом на Гудзон. Загрузив шахматную партию, прошу отца составить мне компанию.

К стадиону я приезжаю в полном унынии, и даже здание домашней арены «Нью-Йорк Никс» меня не впечатляет.

На парковке ТТ16 толпа итальянских туристов просит меня помочь с групповой фотографией, поэтому я упускаю тот момент, когда за спиной возникает мой неизвестно где пропадавший друг.

Засунув руки в карманы подбитой мехом замшевой куртки и осматривая пространство поверх моей головы, бросает:

– Привет, Эйнштейн.

Глава 10

– Где ты был? – спрашиваю у его спины, когда он, схватив за рукав пальто, тащит меня за собой.

Мне приходится кричать, потому что вокруг невероятное скопление людей!

– В лабораторию вызывали, – говорит, притормозив под плазменными указателями так, что я врезаюсь в его спину.

– Сегодня сочельник! – замечаю возмущённо, потирая свой ушибленный нос.

Его работа – это законспирированное дерьмо!

– Ненормированный график, – осматривается, бросая этот жутко устаревший термин. – Есть будешь? – смотрит на меня поверх своего плеча.

– Я сыта. Спасибо, – сообщаю, обиженно дуя губы.

Мы должны были пообедать вместе. В итоге я весь день провела, будучи предоставлена самой себе.

Я знаю, что его голове требуется грома-а-а-а-дное «поле для гольфа», хоть он и утверждает, что претендентов на это поле здесь полно. Может, и так, но… он всё равно один из немногих, и у него на этом поле есть свой клочок первоклассного спонсорского газона.

Я им горжусь. Как и вся его семья, хотя он привык не придавать значения своим достижениям, потому что… все достижения познаются в сравнении, а здесь, в этом городе, и подавно. Но я бы не хотела, чтобы хоть когда-нибудь он забыл, как многого, чëрт возьми, добился!

Глядя на его хмурый профиль, поражаюсь тому, что после вчерашнего у него вообще нашёлся аппетит, но, кажется, у него всё чудесно, кроме немного помятого лица!

Он был пьян как сапожник, но я понятия не имею, помнит ли он хоть что-нибудь из того, что случилось вчера в его квартире. И я не знаю, хочу ли, чтобы он помнил, или хочу, чтобы он всё забыл…

Мои чакры мгновенно сжимаются, парализованные этой мыслью.

Я хочу, чтобы он помнил.

Каждую секунду…

Пока я в панике думаю, какую тактику поведения должна выбрать, Алекс тащит меня ко входу на трибуны, объявив:

– Возьми меня за руку.

Сплетя наши пальцы в крепкий замок, смотрю на его затылок.

Немцев сегодня… резкий. А я не привыкла видеть его таким. По крайней мере, с собой – никогда.

Что происходит?

У него был трудный день?

Он всегда преподносит себя как развесëлого и беззаботного, и я со стыдом понимаю, что всё это время, все эти годы ни разу не видела его вот таким – замкнутым и замороченным.

– У тебя всё нормально, Алекс?

– Да.

Понятно. Не хочет ничего говорить.

Как много людей вообще видело его таким? Его отец? Кажется, только с ним Алекс близок настолько, что это до мурашек… Они очень похожи, очень. И будто общаются без слов. Я бы решила, что это глупости, если бы мой собственный отец не примчался однажды ночью в мою комнату за минуту до того, как меня вывернуло от неспелой виноградины наизнанку.

Схватившись за руку Алекса второй рукой, кручу головой.

Гигантский свод арены выглядит космическим, и у нас места в глубине дальнего сектора прямо за одним из баскетбольных колец. Мне это совсем ни о чëм не говорит, потому что я смотрю баскетбол на «Мэдисон-сквер-гарден» первый раз в жизни, как и любой баскетбол в принципе.

Алекс ставит пакет с едой на пол между своих ног и, достав телефон, делает несколько быстрых кадров всего подряд.

– Ты уже здесь бывал? – спрашиваю, теряясь оттого, что он не предлагает сделать совместное фото.

– Да. Два раза. – Не поворачивая головы, сосредоточенно принимается за свой хот-дог, а у меня резко пропадает аппетит.

– Я не знала, – отвожу глаза, ужаленная его отстранëнностью в самое сердце.

– Не вся моя жизнь опубликована. – Ест он так, будто постился целый год.

Сняв крышку, запрокидывает голову и почти залпом выпивает стакан кофе, а потом смотрит куда угодно, только не на меня.

Это задевает меня настолько, что я готова расплакаться. Я бы умерла, но не смогла бы игнорировать его присутствие рядом.

– За кого мы болеем? – смотрю на арену, чувствуя, как поджимаются мои губы.

– Я болею за тех, кто в оранжевом. – Опускает на пол стакан. – Ты – понятия не имею.

– Тогда и я за оранжевых… – бормочу сдавленно, засовывая свои ладони между колен.

Мне неуютно рядом с ним. Такое… чëрт, такое у нас впервые!

Даже когда в детстве он рассказывал мне страшилки, от которых я потом не могла заснуть до самого утра, я не испытывала ничего подобного.

– Табло справа показывает счёт, – поясняет себе под нос, принимаясь за второй хот-дог. – На экранах слева – повторы. На первых рядах можно увидеть кого угодно: от президента до Бейонсе.

– Понятно… – Протягиваю ему синюю бейсболку, достав её из кармана. – Вот…

Посмотрев на неё, он поднимает руку и утирает ладонью плотно сжатый рот.

– Спасибо, а я тебе ничего не купил. – Забирает бейсболку и надевает её на свою русоволосую голову.

Взрываюсь.

– Ты думаешь, это мой подарок на Рождество? – смотрю на его профиль.

– Нет? – интересуется спокойно.

– Нет!

Обняв себя руками и надвинув на лоб козырёк собственной бейсболки, сквозь слëзы смотрю на арену.

– Хочешь пить? – протягивает мне колу.

– Не хочу… – говорю, отвернувшись.

Чувствую его глаза на своём лице, делая вид, что мне хотя бы на один процент интересно, кто там сидит на первых рядах.

Никто из них ему и в подметки не годится.

Я не знаю, что за игру он затеял. Но это… не для меня.

– Я… знаешь… я, наверное, пойду. – Собираюсь встать, но его рука вдруг сжимает моё плечо.

– Извини… – Притискивает меня к себе, кладя подбородок на мою макушку.

– Зачем ты так? – спрашиваю сквозь слëзы.

– Потому что… – Сильнее сдавливает мои плечи. – Я не знаю, как до тебя достучаться.

– Может, тогда и не стоит?! – молю я.

Глядя в моё лицо горящими глазами, он вдруг прижимается носом к моей щеке и шепчет на ухо:

– Сейчас будет свисток… и начнётся самое интересное.

Через три секунды море голосов вокруг затихает, и даже отсюда я слышу свисток арбитра!

– Что там происходит? – продолжает шептать мне на ухо.

– Эм… – пытаюсь дышать ровно. – Парень в… синей майке… забрал мяч, хотя он ростом с картошку… а тот, другой… наш, жёлтый с… с сельдерей…

Алекс тихо смеётся, щекоча мою кожу своей улыбкой.

– А сейчас?

От удовольствия у меня закрываются глаза. Большой палец его руки обводит моё ухо. Весь этот галдящий стадион за пределами его объятий кажется мне поставленным на паузу. Всё, что я чувствую, – это тепло его тела и его запах, которому не могу сопротивляться.

– Эм… – шепчу, потираясь губами о его скулу. – Наш парень под номером… восемнадцать… кажется, у него руки дырявые…

Алекс снова смеётся.

– М-м-м… – с наслаждением втягивает воздух, прижимаясь губами к моему виску. – Это Блейк Бёркс. На его месячную зарплату можно слетать в космос всей семьей.

– С его телом… что-то не так… – Впиваюсь пальцами в колено Алекса, потому что его губы вдруг ласкают мочку моего уха.

– Ты права, – бормочет так, чтобы я слышала каждое его слово. – Размах его рук на четыре сантиметра превышает рост. Он ассиметричный. Я скучал по тебе, Эйнштейн…

– Алекс… – давлю ком в горле, переполненная ощущениями.

– Продолжай… – настаивает он.

– Ты не хочешь… сам посмотреть? – говорю сдавленно, опуская веки.

Он водит по моей щеке носом, задевая её губами, и шепчет:

– Мне нравится смотреть на мир твоими глазами…

Я бы могла сказать, что смотреть на мир его глазами для меня самое любимое занятие на свете, но мои сомнения в завтрашнем дне затмевают всё. Даже жар его губ и силу его рук вокруг своего тела. С обречённостью я понимаю, что сдаюсь. Что не сопротивляюсь, потому что у меня на это нет силы воли!

По моей щеке скатывается слеза.

– Это начало конца… – шепчу, закрывая глаза.

Алекс стирает её большим пальцем руки и заставляет смотреть на себя.

Его брови сведены, глаза мечут молнии, но я тоже умею быть упрямой! Как и он!

– Мне девятнадцать! – смотрю на его губы, умирая от желания просто выбросить всё из головы и наслаждаться тем, чего мне так хочется. – А тебе почти двадцать четыре! – выплëскиваю на него свои страхи. – Что с нами будет через… пять лет?!

Удерживая моё лицо в ладонях, он рычит: