Читать книгу: «У Персидской границы», страница 3

– Скажу, чтоб воинов своих развязал, – ответил Михаил.

– Только шею свою длинную сильно не высовывай, – сказал Фёдор, зная неугомонный нрав Михаила.

– Ясное дело, – ответил довольный Михаил.

Он быстро снял с головы свою казацкую шапку, нарвал траву, наложил её на голову и спину и пополз по траве к дубу, который рос рядом с баррикадами.

Михаил дополз до дуба, поднял с земли сухую палку одел на один конец шапку и, высунув её из-за дуба, громко крикнул:

– Эй, Алихан! Ты меня слышишь?

– Пошёл на куй, – злобно ответил Алихан.

И тут же пуля сбила шапку казака.

– Алихан! Не стреляй! Дело есть к тебе, – крикнул Михаил, высовывая свою шапку с другой стороны дуба.

– Чего хочешь? – выкрикнул Алихан.

– Алихан, пойди, развяжи своих воинов, а то боюсь, что их волки разорвут. Они сидят возле ущелья с завязанными глазами, – сказал Михаил.

– Врёшь, свинья! – с испугом выкрикнул Алихан и стал стрелять по дубу.

– Что не веришь? Хочешь, мы тебе своих коров покажем? Они здесь, у нас. Да прекрати ты стрелять, – крикнул из-за дуба Михаил.

Алихан действительно перестал стрелять и тут же услышал мычание коров с противоположной стороны. В его сердце сразу же закралось сомнение, но он взял себя в руки и крикнул:

– Пошёл на куй. Это другие коровы.

– Не другие, это те самые. Мы их только что у твоего погонщика Махмуда отбили, – ответил Михаил.

– Собаки! Убью всех! – в бешенстве закричал Алихан, сообразив, что его джигиты упустили скот.

– Поторопись, Алихан, а то всех своих воинов растеряешь, – крикнул Михаил, высовывая свою шапку из-за дуба.

Алихан выстрелил ещё три раза в сторону дуба, затем вскочил на коня и поскакал вместе со своей гвардией к границе.

Глава третья

Вскоре после нападения разбойников на скот поп пригласил Олесю в молельный дом. Она пошла туда со своей дочкой. Бабушка категорически отказалась принимать новую веру. Олеся всю дорогу шла и оглядывалась в надежде, что бабушка изменит своё решение и пойдёт с ними, но старуха была непоколебима.

В конце улицы, перед поворотом в переулок, Олеся остановилась и посмотрела назад.

Девочка поняла свою мать и спросила:

– Мама, а почему бабушка не идёт с нами в молельный дом?

– Она не может туда идти, – ответила Олеся.

– Почему, мама?

– Потому что она старенькая и ей будет очень трудно привыкать к новым законам и обычаям, – ответила Олеся.

Она последний раз шла по земле Олесей. С тревожно бьющимся сердцем она вошла в молельный дом. Там все уже было готово для проведения таинственного обряда посвящения её субботническую веру. Из молельного дома она вышла Рахилью, а её дочь – Диворой. Несмотря на то, что Олеся стала субботницей, земельный надел ей не выделили, так как по закону земля распределялась только на мужчин. Староста Семён предложил ей выйти замуж за вдовца, на что Олеся ответила, что предпочитает остаться работницей. Выйдя из молельного дома, Олеся почувствовала сильное душевное просветление. А в голове всё ещё звучали слова попа Якова, который говорил в присутствии старейшин:

– Осознано ли ты, дочь моя, входишь в наш дом, принимая нашу веру? Ведь пути назад не будет. Ты должна навеки остаться с нами.

– Да, осознано. Я, великая раскаявшаяся грешница, иду к вам осознанно, иду к вам с верой, любовью и чистой душой, – без сомнения ответила Олеся.

Рахиль была очень рада, что обрела надёжную семью мудрых, и мужественных сельчан, готовых в любую минуту придти к ней на помощь. Она шла и светилась от счастья, в полной мере осознав, что нашла, наконец, свой причал и ей не придётся больше скитаться по свету в поисках ночлега. И нашла она его, пройдя через нечеловеческие муки и лишения. И пусть у неё ещё не было своего угла, зато был у неё теперь молельный дом, в который она могла входить как в собственный.

– Благодарю тебя, Отец Небесный, – тихо произнесла Рахиль и с любовью посмотрела на небо.

Со стороны моря бежала небольшая тучка.

– Вот и дождь дождались, – произнесла Рахиль, рассматривая тучку.

– Мама, мне можно будет под дождём побегать? – спросила Дивора.

– Конечно можно, – ответила Рахиль.

Если случалось, что летом шёл дождь, то он был тёплым, и дети часто резвились и играли под ним.

– Дивора, сейчас зайдём в магазин и купим чай, – сказала Рахиль.

– А конфеты купим?

– Купим и конфеты, – ответила Рахиль.

Они вошли в магазин, купили чай с конфетами и пошли к двери. Впереди них шла молодая женщина, Маруся Огончиха, а рядом с ней шёл казак Михаил.

Чернов. Увидев дождь, Маруся остановилась и радостно произнесла:

– Ой! Дождик идёть!

– Маруся, не идёть, а идёт, – поправил её казак.

– Не идёт, а моросить, – взглянув на казака, выпалила Маруся.

Рахиль улыбнулась и пошла с Диворой под дождём, который быстро прекратился.

Старуха поджидала их во дворе дома, где они временно проживали.

– Олеся… – хотела что-то спросить старуха у внучки.

– Прости меня, бабушка, – опустив глаза, тихо произнесла Рахиль.

– За что, Олеся?

– Бабушка, Олеси больше нет. Теперь я – Рахиль. А моя дочь – Дивора.

– Как Рахиль? Что ты говоришь, внучка? Ты не шутишь со мной, Олеся?

– Нет, бабушка, я не шучу, теперь я действительно Рахиль, – ответила внучка.

– Ну что ж, может оно и к лучшему. Говорят, что человек, изменив своё имя, отрезает своё прошлое. У него начинается новая жизнь. Пусть так и будет. Значит, всё так и должно быть, – сказала старуха и, сгорбившись, медленно пошла в домик.

На следующий день на восходе солнца Рахиль шла по улице в дом попа и с упоением смотрела на то, как в каждом доме перед открытыми окнами стояли жители села и молились живому Отцу Небесному. При том мужские голоса сливались с женскими, мелодично переливались с нежными детскими голосками.

– Господи помилуй. Господи помилуй. Господи поми…лу…й, – доносилось до Рахили со всех сторон.

Пело всё село. Сердце Рахили сладостно затрепетало. Она никогда ещё не слышала такого божественного пения, этой чистоты, которую с умилением стремился донести до Отца Небесного каждый сельчанин. Она почувствовала воздух, наполненный духовной гармонией, которая расстилалась над домами, деревьями и поднималась в небо. Здесь всё дышало верой, достатком и привольем, за что сельчане благодарили Отца Небесного. На улице не было видно ни одной живой души: все стояли перед окнами и пели, простирая руки к Отцу Небесному, а тот, кто в это время находился в поле, поворачивался к восходящему солнцу и тоже пел. Рахиль немного устыдилась, ведь и она теперь субботница и тоже должна стоять у окна и петь.

Она шла вдоль улицы, слушала пение и чувствовала, как с двух сторон впивались ей в спину глаза молившихся, провожая её удивлённым и осуждающим взглядом. Рахиль пошла быстрее.

В благодарность за то, что бабушка Рахили помогла Матвею вернуться к жизни, поп с попадьей предоставили им для жилья заднюю избу в большом доме, окна которой выходили на южную сторону. Из окна хорошо были видны Талышские горы и лес.

Рахиль долго стояла у окна и смотрела вдаль, за речку, мысленно окунаясь в лесную прохладу, пока в комнату не вбежала Диворочка.

– Мама, дедушка сказал, чтобы ты затопила баню, – сказала девочка.

В пятницу после обеда все жители села топили бани. Мылись в обязательном порядке и хозяева и работники. Бани топились по-чёрному: весь дым выходил через дверь, но когда прогорали все дрова, закипал котёл с водой и выходил весь угарный газ, париться в ней было одно удовольствие.

Рахиль зачерпнула из ведра ковш холодной воды и плеснула на раскалённые камни. Они дружно зашипели, разметая по бане горячий пар.

– Жарковато, – подумала Рахиль и открыла настежь дверь бани.

– Рахиль, пойди сюда, – с порога позвал её поп.

Она положила ковш на лавку и вышла из бани.

– Рахиль, моя Сара хочет поговорить с тобой, – сказал поп, когда Рахиль подошла к нему.

«Неужели я что-то сделала не так? Может, я посуду перепутала? Только не это!» – с беспокойством думала Рахиль, пока шла к Саре.

Этого она боялось больше всего. Посуда у сельчан разделялась очень чётко: пасхальная, мясная и постная. И не дай Бог кому-то перепутать её.

Но, войдя в избу к Саре, по выражению её лица Рахиль сразу же поняла, что хозяйка ею довольна.

– Садись, Рахиль, отдохни маленько, а то, небось, умаялась за день, – заботливо произнесла Сара.

– Спасибо, – ответила Рахиль и присела на стул.

Сара посмотрела на Матвея, лежавшего на кровати, и строго произнесла:

– Матвей, закрой свои уши, мне нужно поговорить с Рахилью.

– Я могу и выйти, – вставая с кровати, ответил внук.

– Я тебе выйду! Какой герой нашёлся. Прямо сейчас он встанет и пойдёт. Не думает, что голова от слабости закружится и может упасть, – сказала вошедшая в это время в избу мать.

– Да я выходил уже. Если бы вы так сильно не опекали меня, я бы давно уже ходил. Вы же сами слышали, как бабушка говорила, что у меня очень крепкий организм, и я давно уже пошёл на поправку, – недовольно ответил Матвей.

Рахиль добродушно посмотрела на Матвея и, улыбнувшись, произнесла:

– Молодец, Матвей, ты вырастешь настоящим мужчиной.

– Дай-то Бог! – ответила его мать.

Чтобы ничего не слышать, Матвей положил себе на голову подушку и ладонями закрыл уши.

– Рахиль, сядь ко мне на кровать, – тихо произнесла Сара.

Рахиль присела на кровать.

Сара склонилась к уху Рахили и тихо произнесла:

– Рахиль, если «наступишь на мыша», то непременно подойди ко мне и скажи об этом. Тада всю работу по дому будет делать мой Яков. Нечистой нельзя месить тесто, печь хлеб и готовить еду. Это большой грех.

Рахиль слегка покраснела и опустила глаза.

– Да ты не смущайся, Рахиль. У нас все бабы один раз в месяц сидят в углу, а мужики работают по дому. Наши мужики правильно к этому относятся, и всё делают так, как положено.

– Хорошо, тетя Сара, я обязательно вам скажу, – вставая с кровати, ответила Рахиль.

И не забудь завтра встать до восхода солнца и помолиться, – сказала Сара.

– Не забуду. Дядя Яков уже дал мне молитвенники, – ответила Рахиль и пошла к двери.

Она взяла поднос, положила на него еду для Сары и понесла в избу. Поставив поднос на стул, Рахиль принесла маленький столик, поставила его возле кровати Сары и переложила еду на него.

Сара долго сидела молча и глядела на еду, а затем жалобно произнесла, покачивая головой:

– Ο…х! Ды мил…л…лая ты моя душа! Чего хочешь? Глянь, всё есть. И рыба, и холодец, и салатик из помидор, и фрукты… Ешь, милая душа моя, ешь… Нет. Ничего не хоча.

Сара сидела и сокрушённо качала головой. Происшествие с внуком сильно ухудшило её самочувствие.

– Тётя Сара, скажите, что вы хотите? Я приготовлю.

– Ох! Рон малое дитё я стала, сама ня знаю, чё хочу, – ответила Сара.

Рахиль постояла немного возле неё и пошла к двери.

– Рахиль, – крикнула ей вслед хозяйка.

– Что, тётя Сара? – остановившись, спросила Рахиль.

– Рахиль, скажи там Якову, чтобы он из белого винограда чидок суслу надавил. Может с охотки выпью чидочик.

Рахиль спустилась с порога, передала хозяину просьбу его жены, а затем взяла ведро с пшеницей и отправилась кормить кур.

– Тип, тип, тип, – кричала Рахиль, разбрасывая то земле пшеницу.

На зов со всех сторон стали сбегаться куры.

Данил, увидев во дворе Рахиль, взял валявшийся возле кучи дров топор и пошёл глубже забивать столбик в заборе, который находился прямо против Рахили.

Она тут же повернулась и встала спиной к Данилу.

Данил молча стоял и стучал по столбику топором, не отрывая свой взгляд от Рахили.

Неожиданно для себя Данил схватил левой рукой за вершину столбика и, стукнув по нему топором, задел большой палец левой руки.

От боли Данил отдёрнул руку от столбика и подул на него.

В это время мимо него проходила мать с ведром винограда в руке.

– Данил, смотри, пальцы топором отрубишь. Разве можно топором бить не глядя? Ты уже третий день по этому столбику бьёшь. Пойди лучше с улицы калитку поправь. Вчера ещё с петли слетела, – недовольно произнесла она.

– Сейчас поправлю, – ответил сын.

– Данил, что, ты, всё ходишь, да выглядываешь? Неужели тебе девчат в селе мало? Раньше ты не возражал, чтобы мы Веру засватали, – крикнула мать ему вслед.

– Не возражал, да и согласия не давал. Вы сами за меня всё решили, – ответил Данил.

– И что теперь прикажешь делать нам? – спросила мать.

– Делайте что хотите, – разочарованно произнёс Данил и пошёл поправлять калитку.

– Вот ещё присосалась. И стыда совсем нет, – громко сказала тётя Вера и пошла за Данилом.

Рахиль слышала её слова, но не обернулась.

Слова матери больно хлестнули по сердцу Данила.

Он остановился и тихо сказал подошедшей к нему матери:

– Мама, я как сын люблю и почитаю тебя, но прошу впредь не трогать Рахиль, мне и без того тошно.

Данил с таким серьёзным видом посмотрел в глаза матери, что она сразу же поверила в искренность его слов.

В субботу Рахиль проснулась до восхода солнца. Она подошла к Диворе, которая спала в детской кроватке, укрыла её тоненьким одеяльцем и улыбнулась своим мыслям. Девочка зашевелилась и сбросила с себя одеяло.

Рахиль вышла во двор и сполоснула руки чистой водой. В субботу запрещалось мыть руки с мылом. Руки целый день должны быть чистыми. Затем она повязала голову белым платком и впервые в жизни встала у стола при открытых окнах лицом на восток, взяв в руки святое писание.

В субботу можно было только молиться, кушать и отдыхать. И люди молились: на восходе и закате солнца дома, а в течение дня в молельном доме.

В этот день освобождались от работы не только хозяева, но и все работники.

Коров не доили, а вместе с телятами выгоняли на луга и они целый день сосали молока столько, сколько хотели. Коней к реке водили поить за узду, а, напоив, выпускали в поле.

Теперь, освобождённая от всякой работы на целый день, Рахиль предалась самой себе, взяв в руки самую великую книгу из книг.

С замиранием сердца она открыла страницу книги и, медленно складывая буквы в слова, прочитала:

Псаломъ 6.7

 
«Господи! Не во гневе Твоём обличай меня,
И не в ярости Твоей наказывай меня.
Помилуй меня, Господи, ибо я изнемогъ;
Исцели меня, Господи, ибо кости мои потряслись,
И душа моя сильно потрясена;
Ты же Господи доколь?»
 

Рахиль оторвала глаза от писания и посмотрела в небо. В глазах Рахили блестели слёзы. Её поразила глубина и смысл святого писания. Рахили показалось, что эти слова были написаны для её души. Она вытерла платочком слёзы, которые бежали по её щекам, и долго смотрела на золотисто-розовые кудри зари, вплетающиеся в белоснежные облака.

Затем она взяла в руки Псалтирь, открыла первую страницу и прочитала:

«Книга хвалений или

Псалтирь

Российскомъ языке

Одиннадцатое издание.

Цена в переплёте 1 руб 50 коп.

Санктпетербургъ

Въ типографии Российского

Библейска общества.

1823».

Сердце Рахили замирало от радости: сбылась её давняя мечта. Она научилась складывать буквы в слова.

– А ведь как хорошо-то читать! Всего несколько строчек прочитала. А сколько узнала всего! Оказывается, Псалтирь напечатан в 1823 году. Меня тогда и на свете ещё не было, – подумала Рахиль.

Неожиданно Рахиль вздрогнула. Она встретила знакомое слово.

– Санктпетербургъ, – тихо произнесла Рахиль, и голова её закружилась от былых воспоминаний.

Это был тот самый город с большими красивыми домами, о котором ей рассказывал Иван.

– Нет! Прочь воспоминания. Прошлого для меня нет. Оно отрезано для меня вместе с именем. Теперь я – Рахиль. Я забуду всё, что, было, забуду и Ивана.

Но её сердце рвалось на клочья при мысли об Иване, и она ничего не могла с этим поделать.

– Ваня, Ванечка! Нет больше твоей Олеси, – чуть слышно произнесли её губы.

Слёзы невольно покатились из её глаз, и она не могла их остановить. Слишком глубоко запал в её сердце Иван и восьмилетняя разлука с ним ничуть не остудила её любовь к нему.

Буквы перед глазами Рахили стали прыгать и расплываться.

– Господи! Да что же это со мной? Ведь я – Рахиль! Прости, меня, Господи! – в глубоком раскаянии произнесла она.

Рахиль посмотрела на стайку летающих перед окном голубей и, слегка успокоившись, перевернула страницу. Чем дальше она читала, тем ровнее становились буквы и легче складывались в слова.

«Блажен муж, который не ходить на советъ нечестивыхъ, и не стоить на пути грешныхъ, и не сидить въ собрании развращённыхъ» – прочитала Рахиль.

И вновь её поразила глубина писания. Она была потрясена своим открытием. Её жаждущая душа, наконец, прикоснулась к извечно живому роднику познаний. Перед Рахилью открылся новый, доселе не познанный ею мир, в который она окунулась с головой.

«Надо же? Слова из святого писания сами рвутся в сердце и остаются там», – с удивлением подумала Рахиль, осмысливая прочитанное.

Она посмотрела на летающих перед окном голубей, затем перевела свой взгляд на отдалённые горы и неожиданно для себя произнесла вслух прочитанный псалом.

Слова сами полились из её сердца:

 
– Господи! Не во гневе Твоём обличай меня.
И не в ярости Твоей наказывай меня.
Помилуй меня, Господи, ибо я изнемогла.
Исцели меня, Господи, ибо кости мои потряслись.
И душа моя сильно потрясена.
Ты же, Господи, доколь?
 

Глава четвёртая

Рахиль стояла на крыльце у стола с рубелём в руках и разглаживала им холщёвые рушники, когда её позвала хозяйка. Рахиль отложила свою работу и подошла к ней.

– Рахиль, сходи на речку под Пашкино за родниковой водой. Что-то мне захотелось попить водицы из того родничка. Прямо нутро всё горит. Кажется, выпила бы той водицы – так сразу бы и легче стало.

– Конечно, схожу, тётя Сара. Прямо сейчас же и пойду, – ответила Рахиль.

– Ну, спасибо тебе, Рахиль. Только дальше родника одна никада не ходи, – сказала хозяйка.

– Почему? – с удивлением спросила Рахиль.

– Потому что в зарослях в обрыве над рекой живёт змей-баран.

– А разве змей-бараны существуют?

– Конечно, существуют. Именно такой змей и живет там.

– Это змей или баран?

– Это огромный змей, а кричит как баран.

– А нельзя ли поймать его? Вон сколько наших мужиков и казаков в селе!

– Не раз пытались мужики, только ничего у них не получалось. Уж больно хитрый он, днём спит, а ночью хозяйничает. И самое интересное это то, что он нападает на человека только в том случае, если он идёт один. А если вдвоём или втроём будут идти, то ни за что не нападёт. Хоть с ребёнком иди. Всё равно не нападёт.

– Странный змей. И много людей он погубил?

– Поначалу, как только мы пришли сюды, много людей он загубил. Люди тогда ещё не знали ничего об этом змее, и как только какой мужик задержится допоздна на своём поле и пойдёт домой через Пашкино, так и пропадёт.

– Они совсем пропадали?

– Были случаи, что совсем пропадали. А так находили людей умерших от укусов змея или удушенных его хвостом.

– А когда произошёл последний случай?

– Да уж несколько лет не трогает никого. А недавно сосед наш, Ананий Тушов, что напротив живет, слышал, как там баран кричал. Только он не один там проходил. С ним собака была, потому змей и не тронул его.

– Страшную вещь вы рассказали мне, тётя Сара. Теперь я буду более осмотрительной, – задумчиво произнесла Рахиль.

– Только ты, Рахиль, сильно не пужайся, днём ни разу никто не видал его. Днём бабы даже бельё ходят полоскать туды. Дюже вода чистая да прозрачная там, прямо все камешки на дне реки видны и все рыбки видны, что в реке плавают. А ежевика какая там растёт! Крупная да сочная, гроздья такие большие, будто кисти винограда над водой склонились, – с любовью произнесла Сара.

– Ну, хорошо, тетя Сара, я пошла, – сказала Рахиль и направилась к двери.

– Иди, Рахиль, – произнесла ей вслед Сара.

Рахиль зашла под навес, взяла там два пустых ведра и пошла под Пашкино за родниковой водой. Её путь лежал через сад попа и далее через крутой склон к реке. Спускаясь по склону к реке, Рахиль с большим интересом рассматривала противоположный обрывистый берег реки, где, по словам Сары, затаился лютый змей баран. Склон действительно имел диковатый вид и угрожающе нависал над рекой. Теперь Рахиль не сомневалась, что он был неприступным рассадником змей, так как к нему невозможно было подобраться ни с какой стороны. А непроходимая чаща, кусты и деревья говорили о том, что их никогда не касалась рука человека.

Спустившись к роднику, Рахиль зачерпнула кружкой воду и всю, без остановки, выпила. Вода была очень вкусной и холодной. Затем с помощью кружки она набрала воду в два ведра и невольно залюбовалась рыбками, которые плавали в реке у самых её ног. А вода, действительно, была такой чистой, что видны были все камешки на дне реки и рыбки, плавающие над ними. Река в этом месте плавно несла свои горные воды, омывая каждый камешек прохладной водой, издавая лёгкую, журчащую мелодию. Она пела тихо и мелодично, как может петь молодая красавица, склонившись над колыбелькой своего крохотного младенца. И до того музыка была сладкой и проникновенной, что Рахиль замерла, склонившись над водой.

Слушая музыку и любуясь движением рыбок, Рахиль вдруг почувствовала, что кто-то подошёл к ней сзади. От неожиданности она вздрогнула, невольно вспомнив рассказ Сары. Неприятное чувство охватило сердце Рахили.

– Здравствуй, Рахиль, – услышала она голос Данила.

– Здравствуй, Данил, – ответила Рахиль, повернувшись к нему лицом.

Рахиль была очень рада, что это был именно Данил, а не кто-то иной.

Данил посмотрел на руки Рахили, на кружку и невольно взгляд его упал на ее грудь. Данил с трудом проглотил слюну и, пытаясь овладеть собой, встряхнул своим кудрявым русым чупом и дотронулся до своей бороды. В селе Привольном все мужчины носили бороды.

Рахиль посмотрела на Данила и приветливо улыбнулась ему. При этом вся она искрилась солнцем и светом, ослепляя Данила своими белоснежными зубами, редкой красотой и нерастраченной женской нежностью.

Данил стоял, смотрел на Рахиль и не мог оторвать свой взгляд от ее бездонных глаз. Он впервые в жизни утонул в женских глазах и был от этого счастлив… Его сердце ныло и стонало от боли и в то же время ликовало, впадая в сладострастие под взглядом Рахили.

– Рахиль… – произнёс Данил, приближаясь к ней.

Перед глазами Рахили закружил образ Ивана.

– Иван! – беззвучно прошептали её губы, и земля поплыла под ногами.

Никого кроме Ивана не желало впускать её сердце.

«Иван, только Иван!» – тревожно стучало оно.

Рахили до боли захотелось, чтобы сейчас перед нею стоял Иван и смотрел на неё с такой же нежностью и любовью, с какой смотрел Данил. Её разум говорил о том, что Данил добрый, надёжный человек, что она будет жить с ним как за каменной стеной, но сердце бунтовало и каждой своей клеточкой выступало против Данила. Она чуть не застонала от сознания того, что ничего не может изменить в своей жизни. Её сердце было неподвластно разуму.

«Иван, только Иван!» – безжалостно колотилось сердце в груди, усиленно разбрызгивая кровь по венам.

Улыбка бесследно исчезла с губ Рахили. Вид у неё стал необычайно серьёзный и сосредоточенный.

Несколько дней Данил ходил за Рахилью молча. А теперь, оказавшись с нею наедине у родника, он решил, наконец, признаться ей в своей любви.

Его будто прорвало. Жаркие слова любви били ключом из его опалённого приграничными боями сердца.

Дожив до двадцати восьми лет, он впервые в жизни признавался женщине в любви, признавался страстно и пламенно.

Неожиданно для самого себя он схватил Рахиль за руку.

– Отпусти, Данил, – строго произнесла Рахиль и с силой дёрнула руку.

Встретившись с сердитым взглядом Рахили, он невольно отпустил её руку.

Рахиль с опасением посмотрела по сторонам. Ей очень не хотелось, чтобы кто-то из сельчан увидел их вместе.

– Рахиль, выходи за меня. Завтра же сватов пришлю. Не откажешь? Столько лет бобылём ходил, тебя ждал. Всегда знал, что ты есть на свете, что обязательно встречу тебя, единственную любовь мою, потому и жил бобылём. Как увидел тогда тебя возле забора, так сразу внутри всё оборвалось. С тех пор и сохну по тебе, Рахиль, без тебя и Божий свет мне не мил. Только тебя и вижу одну. Ответь, Рахиль, Христом Богом прошу тебя. Выйдешь за меня? Дочь твою как родную любить буду.

А она, испугавшись его слов, стала медленно отходить вглубь берега, пока не наткнулась спиной на тутовое дерево.

При этом с её губ чуть слышно срывались слова:

– Нет, Данил, не надо. Ты мой сосед и не более. У тебя есть Верочка. Ты скоро пойдёшь её сватать. Мне это дядя Яков сказал.

– Верочка, говоришь? Её собираются сватать мои родители, но не я.

– Я не желаю ничего об этом слышать. Я хочу жить спокойно. Мне никто не нужен. У меня есть дочь, и я не хочу, чтобы в нас летели камни. Уходи, Данил, и больше никогда не подходи ко мне. Ты слышишь?

В её глазах горел неподдельный страх. Она заметно побледнела. Затем расстегнула верхнюю пуговицу своей блузы и, тяжело вздохнув, произнесла:

– Уходи, Данил.

– Тебе плохо, Рахиль? Чего ты боишься? Никто не посмеет сказать тебе грубого слова. Перед Богом клянусь, – хриплым от волнения голосом проговорил Данил.

– Уходи, Данил. Нас могут увидеть.

– Пусть видят, я и сам скажу, что хочу тебя в жёны взять.

– Ты хочешь пойти против воли своих родителей?

– Рахиль, я не виноват, что у меня вот здесь ты, а не Верочка, – произнёс он с жаром и приложил свои сильные руки к сердцу, – а Верочка в девках не останется. Вон Пётр Баев так и кружит возле неё.

– Данил, человек не в силах изменить то, что предрешено на небесах, – обречённо произнесла Рахиль, взяла вёдра с водой и быстро пошла по тропинке крутого склона домой.

Данил догнал её и тихо произнёс:

– Рахиль, дай мне вёдра, я помогу.

– Не надо, я сама, – сухо ответила Рахиль и пошла ещё быстрее.

По склону она поднималась быстро, а следом, не отрывая от неё своих задумчивых глаз, шёл Данил.

– Мама, посмотри, какую крупную кисть винограда я нашла, – громко крикнула девочка, увидев свою мать, идущую среди кустов винограда с двумя вёдрами воды.

– А кто разрешил тебе сорвать виноград? – спросила Рахиль.

– Дедушка Яша, – ответила девочка.

Дивора была очень похожа на свою мать, такая же темноглазая и темноволосая. Две длинные косы с белыми бантами свисали сзади по её голубенькому платьицу.

– Только сначала вымой виноград, а потом ешь, – сказала мать.

– Я знаю, мама, мне бабушка уже сказала, – ответила девочка тоненьким голосочком.

В это время бабушка доставала из колодца воду. От взора старухи не ускользнуло, что параллельно Рахили по своему саду шёл и Данил.

Взглянув на Рахиль и встретив её встревоженный взгляд, старуха произнесла:

– Рахиль, мне нужно поговорить с тобой.

– Бабушка, только не сейчас, – рассеяно произнесла Рахиль.

– Именно сейчас, – недовольно произнесла старуха и пошла в дом.

Рахиль пошла следом.

Закрыв за собой дверь, чтобы никто не слышал их разговор, старуха сказала:

– Рахиль, какие у тебя отношения с Данилом?

– Мы с ним соседи и не более, – ответила Рахиль.

– Я очень хочу в это верить, но ты от встречи с ним стала сама не своя. Что между вами происходит?

– Ничего, бабушка, тебе это просто показалось, – опустив глаза и слегка покраснев, ответила Рахиль.

– Не давай повода для разговоров, соблюдай себя. Ты должна думать не только о себе, но и о Диворочке. Ты хорошо знаешь, какие жёсткие законы в селе Привольном. Пятно с матери спадает на дочь безвозвратно. Ты не должна об этом забывать.

– Я это знаю, – ответила встревоженная Рахиль и вышла из избы, чтобы отнести воду хозяйке.

Вечером, закончив трепать лён, Рахиль взяла кипящий самовар, который стоял на большом плоском камне, и понесла его к столу, под большое тутовое дерево.

– Ночь нонча дюжа светлая, скоро заосеняеть и поползуть по степи туманы, – наливая из самовара чай, сказал поп.

– Туманы здесь часто бывают? – спросила Рахиль.

– Как тебе сказать? Год на год не приходится. Но одно могу точно сказать, что сентябрь будет сухой, а там пойдут дожди.

– Дожди бывают сильные?

– Дюже сильных дождей осенью не бываеть. Так, сыплется с неба крупа мелкая или хмарь стоить, да туманы стелятся. Оно и хорошо: скоро трава пойдёть – будя где скот пасти. А то в этом году лето дюже сухое и знойное было, пастухи под самые горы скот гоняли.

– Тюк, тюк, тюк, – монотонно и тоскливо пел над головой филин.

– Не люблю сов и филинов, – сказала Рахиль.

Она встала со скамьи и отошла в сторону, нашла небольшой камешек и бросила его в филина. Филин перелетел на ореховое дерево и стал петь там.

– Рахиль, не гоняйся за ним. Это бесполезно. Он живёть тут.

– Где?

– Прямо вот тут, в дупле этого тутовника.

– Вот тут?

– Да, прямо вот тут. С той стороны дерева есть дупло, там он и живёть. А гоняться за ним бесполезно. Я сам одно время гонялся, а потом понял, что всё это напрасно. Раньше он жил в саду в дупле старого тутового дерева. Я срубил то дерево, думал, что он улетит со двора. А он видишь, как умудрился? Взял да и переселился мне под самый нос, будто в отместку. Я махнул на него рукой и всё. Он не трогаеть никого, живёть себе и живёть. А то, что тюкаеть, так это сам Бог велел ему тюкать. Вот так и живём уже лет пять. Раньше, когда были там маленькие птенцы, я часто заглядывал в дупло. Темно в дупле, только одни глазки горящие видны. По глазкам и определял, сколько птенцов вылупилось. А один раз вечером подошёл к дуплу, чтобы посмотреть на них, а оттуда как выскочить змея. Я еле увернулся. Если бы хоть чуть-чуть замешкался, то прямо в глаза пустила бы свой яд. С тех пор и сам не подхожу к ним и другим не позволяю. Пусть живуть. У них своя жизнь, а у нас своя. Их вон полно у нас в селе.

Рахиль взяла в руки поднос с тремя чашками чая и понесла в дом. Когда она возвращалась к столу, то увидела входящего во двор соседа Анания, коренастого мужчину сорока лет.

Днём он часто проходил через двор попа, чтобы попасть на свою лавину, находившуюся на берегу реки. Но в такое позднее время он шёл туда впервые.

– Ананий, ты куда собрался на ночь глядючи? – спросил удивлённый поп.

– Да я пса на лавине к столбику привязал, а отвязать забыл. Боюсь, что волки ночью нападут и загрызут его, – ответил сосед.

– Волки реже стали заходить к нам, не то, что в те года, – сказал поп.

– А кто его знает? Вдруг возьмут да и нагрянут, – ответил сосед.

– Оно-то верно, Ананий, только почему ты сыновей с собой не взял? – с беспокойством произнёс поп.

– Не хочу беспокоить. Они спать пошли.

– Смотри, Ананий, долго не задерживайся там, – заботливо произнёс поп.

– Я мигом. Собаку отвяжу, и прибежим вместе, – ответил сосед.

– Ананий, будешь идти обратно, не забудь калитку на крючок закрыть, – сказал поп.

– Закрою, не сомневайся, дядя Яков, – проговорил сосед и скрылся в ночной темноте среди кустов винограда.

Рахиль молча посмотрела вслед удаляющемуся соседу, затем прошла за ним несколько шагов и громко крикнула:

– Ананий!

– Ты чего, Рахиль? – отозвался сосед.

– Вернитесь! – громко крикнула Рахиль.

Ананий остановился, посмотрел назад, затем досадливо махнул рукой и пошёл дальше.