Читать книгу: «Хрупкая мелодия», страница 6

Он попытался поцеловать её нежно; с непривычки вышло неловко, но сам контраст между этим поцелуем и первым вызвал у Магрэнь предвкушающую дрожь – она до конца не верила, что он может пойти ей навстречу, и только теперь, когда он без споров ответил на первую же её просьбу, она поверила, что в самом деле сумеет наладить с ним контакт на этом поле.

Воодушевившись этой нежданной удачей, она ловко перебралась к нему на колени, недвусмысленно намекая, что не планирует останавливаться на полпути.

Это стало для Михара неожиданностью – он всё ещё пытался удерживать себя в рамках, потому что был уверен, что она лишь подразнится и ускользнёт, а принуждать её ему не хотелось.

Осознав, что останавливаться не придётся, он прекратил бороться с овладевающим им желанием и принялся настойчиво освобождать её от платья. Она рассмеялась, но, вместо того, чтобы помочь ему в этом, принялась расстёгивать его жилет. Досадуя, что платье не поддаётся, он рванул его с её плеча слишком резко и чуть не порвал.

Она тоскливо вздохнула и перехватила его руку.

– Пожалуйста, Аренсэн, – проникновенно заглянула она ему в глаза. – Вы даже вообразить себе не можете, как мне сейчас хочется нежности!.. – голос её задрожал и оборвался на очередных умоляющих нотках, которыми она была крайне недовольна, но которых не смогла удержать. Теперь, в шаге от того, чтобы получить от него то, в чём она крайне нуждалась, она совсем потеряла самоконтроль. Ей так хотелось, так сильно хотелось нежности, принятия, близости! – Пожалуйста! – вырвалось из неё сквозь поцелуи, которыми она покрывала его шею.

Её неожиданно откровенная мольба прорвала в его душе какую-то плотину – к привычному желанию овладеть ею добавилось новое, мощное и сносящее все доводы рассудка и властно требующее отдать ей всю нежность, на какую он только мог быть способен.

Чувство это оказалось столь сильным и всепоглощающим, что он совершенно не смог ему сопротивляться. Нежность, о которой он даже не подозревал, что она вообще в нём есть, вырвалась из-пода льда всех его привычных масок и потоком рванула наружу. Всю жизнь подавляемая, всегда запертая, впервые востребованная и выпущенная на волю – она оказалась силой совершенно непреодолимой.

Ни он, ни она не планировали близости настолько глубокой и откровенной. Вместо почти формального страстного порыва, который было бы легко объяснить потребностью в разрядке, который так прекрасно бы вписался в концепцию их отношений и к которому можно было бы относиться так легко и снисходительно, – они вступили в глубокую интимную близость, не только телесную, но и эмоциональную. То, что произошло между ними теперь, ни с какими допущениями не удавалось вписать в формулировку «просто для здоровья» или даже «просто для удовольствия».

Ни он, ни она не были готовы к такой близости.

Ни он, ни она не хотели такой близости, боялись её и полагали совершенно излишней в их отношениях. Им было слишком страшно – невыносимо страшно оказаться друг перед другом настолько уязвимыми, настоящими и безжалостно обнажёнными в своих глубинных эмоциональных потребностях.

И он, и она, обнаружив, как глубоко они раскрылись друг перед другом и сколь откровенны были друг с другом в момент этой близости, пережили тяжёлое нервное напряжение и страх.

И он, и она, едва придя в себя, совершенно единодушно решили, что это просто катастрофа, и нужно немедленно отойти на прежним позиции, спрятаться обратно за привычную броню и сделать вид, что ничего такого не было, что им это просто примерещилось, что этот эпизод не имеет вообще никакого значения.

Натягивая на неё платье обратно, он, пряча глаза, в которых слишком отчётливо читалось смятение, с насмешливой холодностью сказал:

– Что ж, будем считать, что ваши извинения приняты.

Вместо того, чтобы оскорбиться таким резким переходом от запредельной нежности к циничной грубости, Магрэнь, напротив, почувствовала волну облегчения от того, что можно вернуться к прежнему безопасному формату взаимодействия.

Независимо хмыкнув, она перебралась обратно на сидение напротив, оправила причёску и деловым тоном откликнулась:

– Да, я вам ваши тоже зачла.

Он с облегчением перевёл дух, осознав, что и она готова сделать вид, что ничего такого не произошло, и занялся поправлением своей одежды.

– Мы, кстати, уже приехали, – отстранённо отметила она, глядя в окно.

– Давно уже приехали, – ворчливо отозвался он, пытаясь сделать вид, что вовсе не был увлечён ласками так полно, что напрочь упустил этот момент и только сейчас заметил, когда она ему это сказала.

Она, ни капли ему не поверив, передёрнула плечом. Сердце её, впрочем, кольнуло каким-то странным чувством, которое она не сумела распознать.

Убедившись, что его одежда теперь полностью в порядке, он открыл дверцу, вышел сам и подал ей руку.

Она, опершись на него чисто формально, с надменным видом вышла наружу, не глядя на него.

Он тоже старательно на неё не смотрел.

«Только бы он мне этого не припомнил! – в отчаянии вспоминала она слишком откровенные и нежные слова, вырвавшиеся из неё так некстати. – Впрочем, да, я просто скажу, что притворялась, что просто хотела ему польстить, да!» – с облегчением нашла она способ откреститься от сказанного и сделанного.

«Скажу, что натренировался на любовницах, – одновременно с ней решал он. – И непременно сравню её с ними не в её пользу, тогда точно заткнётся и никогда не станет поднимать эту тему!»

Оба были весьма довольны принятыми решениями, но, к большому счастью, придуманные отговорки им не потребовались, потому что ни один из них так и не заговорил об этом слишком откровенном опыте.

…дробные россыпи нот дрожали по стенам гостиной хрустальными каплями мелодии. Танец, который они пытались репетировать, получался не слишком удачным, но, определённо, не настолько паршивым, как в прошлый раз.

Нелепостью он отдавал скорее не из-за неверных движений, а из-за того, что они старательно смотрели куда угодно, лишь бы не друг на друга.

Впрочем, как ни пытались они делать вид, что ничего не изменилось, было то, что отчаянно их выдавало: он прикасался к ней с гораздо большей осторожностью, чем было ему свойственно, а она неосознанно продлевала любое прикосновение на такт больше, чем того требовал рисунок танца.

И хрупкая мелодия музыкальной шкатулки, обволакивая их нежностью своих переливов, наполняла их танец чем-то большим, чем просто музыкой.