Читать книгу: «Из дневника», страница 8

Еще одно: приписываемая Сереже статья, т. е. рассказ в «Золотом руне», не его. А ведь как утверждала Люба, и Аля верила. Все это заставляет меня только лучше относиться к Любе.

24 августа. Петербург

Была у наших, только что вернулась. О, сколько важного произошло без меня. Главное то, что дети решили отделиться и зажить самостоятельно; началось это еще в Шахматове, а сегодня, по приезде их, Люба смотрела уже первые квартиры и при мне решено окончательно, что они уходят. О, как жаль было Алю, как робко она просила их остаться. Какой это удар для нее, хоть и знает она, что так надо. Но скрепилась и решила все принять бодро. Детка был удивителен: мягкий, добрый и вместе мужественный; как он вырос нравственно за это время; говорит, что все больше склоняется к социализму, а если останется, обленится и все пойдет прахом. Любе не хочется, жаль комфорта, баловства и беззаботности, но идет за ним, конечно. Франц жалеет, что уходят. Это главное. А еще: Боря вызвал Сашу на дуэль. Посылал секунданта в Шахматово. О, глупый! Конечно, дуэли не было. Секунданта Кобылинского сначала Люба отчитала, потом с ним оба страшно подружились, и Боря уже прислал покаянное письмо⁴⁴. Еще третье: Сережа женится на крестьянке, поссорился с бабушкой и со всеми своими и революционер. Вот, они как хватают, молодые-то наши! Борю Саша мягко и великодушно защищает, а Аля бранит дрянью, тряпкой, лгуном и пр.

21 октября. Петербург

Какие новости? Сначала про Алю и Сашу. Люба в дурной полосе – не любит, когда к ним приходит Аля, а недавно при мне очень ее обидела. Был длинный, тяжелый и ненужный разговор, в котором Аля, по обыкновению, унижалась. Требовала любви и доверия там, где этого нет. Странная это у нее манера. Дело в том, что Боря Б<угаев> уехал в Мюнхен по Любиному желанию, предварительно видевшись с ними здесь и наделав массу глупых и несимпатичных вещей: грозил убиться, но не убился. Она разрешила это, выбрав вместо отъезда. Он, однако, сам предпочел уехать. Напечатал в «Руне» фантастическое нечто («Куст»)⁴⁵, изображающее прекрасную огородникову дочку с «ведьмовскими глазами», зеленым золотом волос и пр., которую насильственно держит дьявольский царь, прячущий ее от Иванушки-дурачка, а она-то его, Иванова, душа и т. д. Потом Куст уже является в качестве «красивого мужчины» с синим пятном на щеке и т. д. Этот бессильный пасквиль взбесил и разволновал Алю – Люба ни гу-гу ей, а сама, оказывается, написала Боре, что не желает больше иметь с ним дела. Он ответил, перевернувшись на каблучке, что не имел в виду ни ее, ни Сашу, т. к. Куст его царственный, а Сашу он очень уважает и ценит – и т. д. Словом, Люба как бы разорвала с ним. Аля упрекала ее в том, что она ей ничего не сказала, не захотела ее успокоить, а та говорила: «А вы зачем не поверили? а зачем вы меня в копья приняли?» и т. д. Разумеется, Аля была посрамлена, а она (по своему мнению) возвеличена. Удивительно ко всему этому относится Саша. Без всякого раздражения; только Борина болтовня и кривлянье ему надоели. Ну, он-то великодушен и крупен необычайно. Ее же я считаю довольно обычной тщеславной и самолюбивой женщиной, но исключительно здоровой, страстной и обаятельной, а также способной, не интеллигентной, а именно способной. И недобрая она, и жестокая, ух – какая. Ну, довольно с ней. Саша написал драму «Король на площади». Нам с Алей она не нравится, а молодежь от нее в восторге. Еще событие: ее читали в клубе Комиссаржевской и она произвела бурю. Актеры восхищаются, литераторы не только критикуют, но шипят и злобствуют. По-моему, драма наивна, невыдержана, идея скомкана, конец никуда не годится и не мотивирован, а подробности прекрасны. Но успеху я несказанно рада. Брюсов, Соколов и «Руно»⁴⁶ просят драму наперерыв. Какой-то итог успехов Любы. Была мила с актерами и до дерзости неприятна с литераторами. Все это мне рассказала Аля на днях, когда я провела у нее от 5-и до 11-и. Сама она боится сойти с ума, говорит, что ее стережет безумие, и описывает страшные и тревожащие состояния своего духа, т. е., вернее рассудка. И я за нее боюсь. А Франц, который с полком на охране в Кронштадте, впервые распоряжался (заочно) расстрелом политических преступников и вернулся совершенно потрясенный, с другим лицом, другими чувствами, мыслями и словами. Это трагично, но сближает его с Алей. Вот, сколько нового у них. Прервал меня звонок и письмо С. В. Письмо очень замечательное. Все сплошь о Саше и о том, что художнику надо писать и творить: «для всех», что это гибель, что он не «проявляет себя» и довольно.

1 ноября. Петербург

Вчера мне было очень приятно и интересно у Али<…>

Саша читал стихи. Понравилась очень «Незнакомка». Одобрены разные «Чертенята».

29 ноября. Петербург

Была у Али 3-го дня. Были дети и Франц. В виде особого развлечения хорошенькая такса, которую принесла Люба. Пришел еще Городецкий. Я смертельно устала и под конец совсем загрустила. Насилу досидела до 11-ти часов. Несмотря на всю свою утонченность, они меня не удовлетворяют. Я страдала от их скачков, от их жестокой нетерпимости, безапелляционности, односторонности и невежественности. Боря прислал скверные стихи Саше и обоим два безвкусных портрета. Едет в Париж, к Мережковским.

Саша едет в Москву на juri в «Руно» или «Перевал»⁴⁷.

25 декабря. Петербург

Праздники наступили. Вчера у Софы пили чай с елкой. Аля сидела с Розановым, тот завел с ней разговоры об анархизме и религии. Очень умен и многое знает, с другой стороны. Катя Бекетова глумилась, т. е. главным образом насмешничала. Адам грубо врывался с пошлостями, пытаясь прекратить этот «неуместный разговор». Аля доверчиво пошла на удочку Розанова и совершенно высказалась, принимая его за своего. А говорит, что понимает людей, а я не понимаю и доверчива. Бывает и обратное. Аля рассказывала интересные вещи про Семенова. Тот вернулся из тюрьмы временно. Очень горд и надменен. Думает, что правы одни социал-демократы, и презирает поэтов. Признает только Андрея Белого.

29 декабря. Петербург

Вчера была на генеральной репетиции «Балаганчика» в числе нескольких литераторов, актеров, Али с Любой. Автор не то Аполлон, не то ребенок и ангел, мелькал то там, то здесь своей головой поэта. Он был доволен и весел и не боялся провала, и не сердился на плохих актеров. Люба веселилась в театрально-почетной обстановке и все находила прекрасным. Аля страдала на все лады, то тупостью, то остротою чувств. Во время «Балаганчика» чуть не плакала. Ну, это понятно. Завтра первое представление. Будет много родственников, но не все. Как-то примет публика? Что будет, не знаю. Вчера в антракте или перед представлением познакомилась с Урванцовым⁴⁸. Олицетворенное добродушие <…>

Да, еще Кузмин. Музыка к «Балаганчику». Талантливо, воздушно, грустно, но не то, что говорила Люба – совсем не то, и не то, что говорила Аля.