Читать книгу: «Только для меня», страница 3

Правда, эти чёртовы блины ему едва поперёк горла не встали, когда из кухни, откуда хорошо просматривался коридор, увидел как она, уже переодевшись в Машины футболку, действительно, оказавшейся ей большеватой, и пижамные штаны, порядком для неё длинные, вышла из ванной и, не заметив его, вдруг нагнулась и принялась подгибать эти самые штаны. Абсолютно точно не для того, чтобы его зацепить, подразнить и свои нижние девяносто во всей красе продемонстрировать, а чтобы просто не запнуться и во второй раз за последние сутки не познакомиться близко с полом. Влад умом это прекрасно понимал, только должным образом отреагировать не сумел. Приклеился взглядом к аккуратным, обтянутым тканью и так и просящимся в ладони полушариям и поймал себя на том, что в шортах, попавшихся первыми под руку, становится тесно, во рту сухо, в ушах шумно. Просто потому что девчонка без всякой задней мысли показалась перед ним кверху попкой. Дожили, Карл! Совсем уже рехнулся! Перед ним взрослые женщины, знающие себе цену, из кружевных трусиков выпрыгивали, а эта скорее всего ещё свято верила в то, что детей в капусте находят или аист приносит, но каким-то образом пробрала собой Баженова конкретно. Самое главное, даже не стараясь. Да так, что кружевные труселя с содержимым в них, будто и не встречались ему никогда, хотя ещё совсем недавно… Владлен призадумался, вспоминая. Нет, не недавно. Больше недели назад в последний раз спускал напряжение, а это для него уже срок. И вероятнее всего в этом-то и заключалась причина неожиданной зацикленности на Тониной сестре. Точно! Слава богу, простой недотрах. Даже как-то легче сразу стало. В душе и совести, а вот в паху…

Она, так и не заметив его в качестве стороннего наблюдателя, разогнулась и скрылась в гостевой. Мужчина же, затолкнув в себя блины и запив их минералкой из холодильника, направился в спальню. Уснуть только с ходу как назло не вышло. Крутился, вертелся, глаза долго закрытыми держать не мог, потому что перед ними то и дело возникали события сегодняшнего насыщенного событиями вечера с девчонкой в главной роли. Думал всё о ней, думал. Потом вспомнил, что оставил телефон на столе в кухне, и пошёл за ним, попутно на автомате кинув взгляд на дверь гостевой. Та, на удивление, оказалась немного приоткрытой. Видимо Соня по незнанию неплотно её закрыла, а она потом взяла и открылась, невольно вызывания подозрение о том, что сегодня похоже даже его собственная квартира была против него, не только тело.

– "Закрой и уходи!" – безапелляционно приказал здравый смысл.

Влад так и хотел сделать. Уже взялся за ручку, уже потянул на себя и… И зацепился глазами за зеркало, висящее на противоположной стене. В нём отражалась кровать и девчонка, лежащая на самом её краешке и словно в любой момент готовая вскочить и куда-то убежать. Даже во сне напряжённая, потерянная, одинокая и всё такая же странная. Такие, как она, обычно долго не протягивают. Ломаются или их ломают. Не потому что слабые, а потому что опереться не на кого. Какой бы душевной и физической силой человек не обладал, а всё равно случались моменты в жизни, выстоять в которых в одиночку, без поддержки и понимания, было почти нереально. Баженов это по себе знал, по друзьям своим видел, по родным. По отцу тому же, который, несмотря на свою физическую мощь, моральную, жизненный опыт и упёртый сложный характер, без мамы, её веры в него, мудрости и готовности в любой момент подставить плечо, прожить не мог. У Сони же похоже даже мало мальских подружек не было. Кому в жилетку плачется, интересно, о жизни своей незавидной? Или в себе всё держит? Так ведь и свихнуться недолго.

– "Сам что ли жилеткой хочешь стать?" – съязвила циничность.

Он отвернулся от зеркала и всё-таки закрыл двери и на этот раз как полагается. Нет, эта роль точно была не для него. Никогда не умел вытирать слёзы и убеждать, обманывая, в том, что всё будет хорошо, тогда как очевидно что так никогда не будет. Но дать ей свой номер телефона на всякий случай всё же должен был. В конце концов, она не просто девка с улицы, а девка с улицы, позднее оказавшаяся Тониной единокровной сестрой. А жена брата сама ему как сестра, поэтому… Чёрт! Звучало так, будто сам перед собой старался оправдаться! Глупость несусветная! Захотел номер дать, значит, даст. Без всяких объяснений. Разбираться с последствиями этого поступка потом будет.

Правда, как выяснилось утром, зря он сам с собой ночью спорил, потому что, проснувшись и сообразив нехитрый завтрак на двоих, увидел, что его гостьи и след простыл. Сначала было подумал, что она, вымотанная встречей с родственниками до сих пор спит, но, громко постучав в дверь гостевой, позвав по имени и так не услышав никакого ответа, забеспокоился. Вдруг всё-таки вчерашнее падение сказалось на ней не самым наилучшим образом? Вошёл внутрь и вместо валяющейся в бессознанке девчонки наткнулся на аккуратно заправленную постель и стопку одежды в шкафу. Словно и не было никого. Следом пришла смс от начальника службы безопасности с запрошенной ночью информацией о ней. Имя, дата и место рождения, родители, университет – ничего нового Владлен для себя в этом не увидел. То же самое вчера Соня рассказывала. Самое интересное и самое подозрительное содержалось в графе места работы, где указывался название и адрес детского сада, в который ходил сын Лёшки с Тоней и по совместительству его племянник – Илюшка.

Вот тебе и ангелок. Вот тебе и девочка невинная. Хотела, значит, просто на сестру посмотреть, да? Любопытно было? Ничего плохого не хотела?

И он тоже хорош. Уши развесил. На глазища голубые с веснушками повёлся. Идиот!

Ну, какой же ты, Баженов, идиот!

Глава третья.

София

Она сколько себя помнила обожала возиться с детьми. Со сверстниками и взрослыми общий язык не могла найти, как не старалась, кроме мамы, а вот с детишками общение само собой складывалось. Они её завораживали своей непосредственностью, любознательностью, чистым взором и открытой душой, в которую можно с лёгкостью влюбиться и с ещё большей лёгкостью ранить. Они смотрели на мир как-то совершенно по-особенному. Не так как взрослые. Видели в нём нечто понятное лишь им. Яркое, красочное, счастливое. Смеялись заливисто и честно. Плакали, злились, обижались, а потом очень быстро прощали. С ними Соне было спокойно и уютно. С ними ей хотелось связать свою жизнь и ради этой цели девушка старалась изо всех сил хорошо учиться и также хорошо работать, набираясь опыта у воспитателей. На полный рабочий день у неё не получалось выходить из-за пар, но даже нескольким часам после учёбы, проведённых в окружении маленьких, всё понимающих, вопреки мнениям взрослых, человечков, девушка не уставала радоваться. Особенно если удавалось побыть в группе, в которой числился сын её старшей сестры – Илья. Ему было пять лет, но по развитию он уже порядком опережал своих сверстников. Очень добрый, активный, весёлый, любящий и любимый, похожий на родителей. Ребята кучковались вокруг него, выбрав лидером, а он и рад стараться. Чистякова поначалу запрещала себе к нему привязываться, но сама не заметила как полюбила этого ребёнка всем сердцем и каждый раз с нетерпением ждала новой встречи с ним, чтобы заглянуть в тёплые каре-зелёные глаза чистые глаза, увидеть его открытую радостную улыбку и услышать звонкое: "Сонечка, привет! Смотри, что я нарисовал!" или "Смотри, какая у меня игрушка!". Тётя Тома из-за этого периодически называла её безмозглой дурочкой, говоря, что нужно не к нему подлизываться, а к его родителям. Только Соня к Илюшке и не подлизывалась. Она, вообще, не знала как это делается. Да и если бы знала, то абсолютно точно не стала бы этого делать ни по отношению к этому чудесному ребёнку, ни к его маме с папой. Потому что это неправильно. Потому что это ей не нужно. И о своём решении прийти к их дому девушка успела пожалеть не раз и не два. Была бы возможность отмотать время назад, то она ею обязательно бы воспользовалась, а без неё оставалось только корить себя за любопытство, принёсшее боль ни в чём неповинным людям, и надеяться, что у них всё будет хорошо. И у папы, и у Антонины, и у брата её мужа, оказавшего Соне столько помощи, сколько она за всю жизнь ни от кого не получала. О ней так разве что мама заботилась до болезни. А ведь сначала ей, глупой, показалось, что он не очень хороший человек. Так жутко смотрел на неё, подозревал, хотел подловить на лжи, но потом после появления отца и его слов, из-за которых София впала в состояние фрустрации и совершенно не соображала, не оставил в беде. Говорил с ней, оказал заботу и поддержку, пустил на ночлег домой, хотя мог оставить её, в тот момент и себя непомнящую, на остановке. Лишь благодаря ему папины жестокие слова затихли в голове. Благодаря ему у неё получилось прийти в себя. Правда, поблагодарить как следует не вышло. Ночью хватило лишь на простое "спасибо", а утром нужно было рано уйти, чтобы успеть к первой паре. Мужчина в это время спал и будить его Чистякова не решилась. В переполненном троллейбусе по дороге до университета только повторяла мысленно его фразу, произнесённую с твёрдой уверенностью ночью:

"Нет в этом твоей вины. Если кто и виноват, то родители твои. Отец, насколько я понял, в большей степени. Вот их и вини, а себя принижать прекращай, иначе не видать тебе счастливой жизни как собственных ушей".

После этого она, наконец, поняла, что значит выражение "сказал как отрезал". И также поняла, что даже не запомнила на эмоциях его имени. Помнила только его самого – большого и сероглазого. А ещё голос со смехом. Какой-то чисто мужской. Низкий. По-своему красивый и очень… Приятный? Да, наверное, так. Иногда отчего-то волнующе рычащий. Соня никогда такой не слышала. Ни у одноклассников, ни у немногочисленных одногруппников мужского пола в университете. После ночи в гостях Тониного деверя специально к их разговору прислушалась на переменах между пар и даже капли похожих звуков не уловила.

– Соня, – в группу заглянула чем-то крайне взвинченная Тамара Евгеньевна, вырывая из мыслей. – Зайди ко мне. Сейчас же!

Чистякова непонимающе переглянулась с воспитательницей и снова посмотрела на подругу мамы, сверлящую её очень недовольным и даже каким-то злым взглядом.

– Хорошо, Тамара Евгеньевна.

Услышав ответ, Смирнова скрылась в коридоре и Софии не оставалась ничего кроме как направиться следом за ней. Первое, что она услышала, стоило только закрыть за собой дверь директорского кабинета, было взбешённое:

– Сонька, дура, ты когда уже мозгами обзаведёшься?!

Девушка, привыкшая к вопросам такого рода от неё, опустила голову, не в силах выдержать тяжёлый и в чём обвиняющий её взгляд тёмно-карих глаз.

– Сколько тебя не учи, сколько не говори, сколько не пытайся помочь, а всё бестолку! У меня иногда складывается такое впечатление, что у тебя в башке вместо мозгов кисель клубничный! – тётя Тома говорила негромко, так как сейчас по расписанию был тихий час и дети спали, но резко и отрывисто, словно едва сдерживалась, чтобы не закричать в полный голос. – И зачем я пообещала твоей матери приглядеть за тобой?! Проблем только на свою голову нажила! Чёрт бы тебя…

– Я… – Чистякова несмело взглянула на женщину, стоящую возле своего стола и глазами метающую в неё молнии. – Я что-то сделала не так?

– Ты ещё спрашиваешь?!

Соня искренне не понимала. На работу она пришла даже на час раньше из-за отменённой последней пары, со своими обязанностями, как обычно, справлялась, чрезвычайных происшествий, которые частенько случались из-за любопытных непосед, коими являлись все детишки, не случалось.

– Я…

– Ты дура, Сонька! Причём безнадёжная! Зачем к сестре полезла, когда она не одна была, а?! Я разве тебе не говорила аккуратнее действовать?! – прошипела Тамара Евгеньевна, прищурившись. – Я разве не предупреждала, что ты можешь в два счёта отсюда вылететь, если абсолютно вся правда вскроется, и на этот раз я ради тебя одно место точно рвать не буду! Хватит с меня! Самой бы уцелеть!

Говорила, да. И предупреждала. Но единственное, что ей сейчас было ясно, так это то, что мамина подруга откуда-то узнала, что она была у Антонины. Сама София ей об этом решила не рассказывать, так как прекрасно знала, что та лишь покрутит пальцем у виска и назовёт пустоголовой за отказ от отцовских денег. О его словах, действиях и взглядах девушке, в принципе, хотелось как можно скорее забыть.

– Тётя Тома, а как вы узнали про сестру?

– Благодаря Баженову Владлену Валентиновичу! – едко усмехнулась она. – Знаешь такого?!

Чистякова, нахмурившись, отрицательно покачала головой.

– А он тебя знает, Сонька, и, судя по всему, это не сулит тебе ничего хорошего!

Смирнова села в своё высокое кожаное директорское кресло и кивнула на стул напротив. На этом же месте на столе лежал чистый белый лист и обычная синяя ручка.

– Садись и пиши заявление на увольнение по соглашению сторон сегодняшним числом. Потом собирай вещи и загляни в бухгалтерию, девочки отдадут тебе документы и расчёт.

Девушка замерла, оглушённая её словами. Увольнение? По соглашению сторон? Документы? Расчёт? Но… Но почему? За что?

– А раньше надо было думать! Раньше! До того как на Баженова нарвалась! Не знаю, что ты натворила и как узнал… Хотя, чего это я? Это же Баженов. Люди его уровня всегда и обо всём знают.

О чём? О чём знают? Соня же ничего плохого никому не сделала! Глаза защипало от слёз и ком перекрыл горло. Она же… Она же просто работала!

– Не вздумай реветь! Нюни нужно было перед братом мужа сестры своей разводить и ему плакаться, может, тогда бы и пожалел тебя бестолочь такую!

Брат мужа – это же… Это же тот самый мужчина, который её не оставил одну в трудный момент и приютил у себя на ночь! Но… Но он ведь хороший! Он ведь… Почему? Зачем он хочет её увольнения? За что он так с ней? За что с ней, в принципе, всё плохое раз за раз происходит? Неужели она этого заслуживает? Неужели она настолько ужасный человек?

– Скажи спасибо, что увольнением обходишься, а не чем-то серьёзным, потому что Владлен Валентинович – это не Антонина и даже не муж её. С ними я, может, ещё и замяла, сказочку какую-нибудь придумала бы, а ему лапшу на уши так просто не навешаешь, – Тамара Евгеньевна, поморщившись как от зубной боли, передёрнула худыми плечами. – Мало того что громила каких поискать, так ещё и хватка как у бульдога. Только узнал, что ты здесь работаешь, и сразу понял, где адрес сестрицы взяла. Думала с меня кожу живьём спустит за то, что сотрудники в персональные данные могут залезти и в своих интересах их использовать. На задних лапках перед ним пришлось прыгать, унижаться и… И всё из-за тебя! Неужели поумнее не могла действовать?! Садись давай, пиши заявление! Хватит глазами хлопать!

Соня на негнущихся ногах и с пеленой от невыплаканных слёз подошла к столу, чувствуя, как состояние, в которое впала после первой за долгие годы встречи с отцом и которое прогнал Тонин деверь, возвращается. Глухое, вязкое, холодное ощущение апатии, заполнившее, казалось, всё тело. Сложное. Тяжёлое. Сжимающее изнутри той самой бульдожьей хваткой.

Как писала заявление, собирала вещи, прощалась с коллегами и забирала документы из-за этого состояния не помнила. Ярким пятном в мыслях остался только образ сладко спящего племянника, мимо группы которого проходила к бухгалтерии, и Тамары Евгеньевны, что, смягчившись и видимо выдохнув из-за её ухода, пообещала позвонить своей знакомой и найти для неё работу где-нибудь в другом месте. Девушка только кивнула, толком не уловив смысла её слов, и вышла на улицу в надежде, что хотя бы там будет легче дышать, но ошиблась. Сырой воздух застревал в лёгких, ветер забирался под одежду, пробегаясь колючими мурашками от макушки до пят, и хлюпал недавно выпавший снег под подошвой, превратившийся из-за резкого потепления в обычную слякоть. Будто бы и не было красиво танцующих снежинок в свете фонаря и автомобильных фар. Будто бы мужчина и не помогал, не говорил тех поддерживающих слов, не смеялся так, как она ещё ни разу не слышала. Будто Соня его, доброго и чуткого, себе придумала.

Общежитие, как обычно, встретило её ароматом лапши быстрого приготовления, сигарет, выкуренных в тайне от коменданта в туалете, и пыли, а комната, в которой она пока жила одна, так как соседка ещё перед Новым годом переехала к своему парню, тишиной и детально знакомым одиночеством. Нужно было сходить в душ, что-нибудь приготовить на ужин и освежить в памяти лекции перед завтрашним учебным днём, но вместо этого, скинув обувь и пуховик, девушка прямо в одежде без сил рухнула на кровать, совсем не такую дорогую, удобную и большую как в квартире у… Как его назвала тётя Тома? Владлен Валентинович? Красивое имя. Очень ему подходящее. И квартира у него тоже красивая. Точнее та часть, которую она успела рассмотреть. Просторная, тёплая, уютная. Её небольшая комнатка, куда едва влезали две кровати, две тумбы, два стола и два небольших шкафа, такой сложно было назвать, хотя София и пыталась обуютить пространство вокруг себя как могла. Шторы на окне, которые всё равно не спасали от дыр в нём, пусть и изрядно затыканных ватой, новые обои, постоянно отклеивающиеся из-за сырости и старых стен здания, коврик на неровном и холодном полу, конечно, сглаживали ситуацию и делали её даже терпимой, но… Но… Слезы, сдерживаемые в процессе увольнения и по дороге от бывшего места работы до общежития, скатились по щекам в подушку и она накрылась одеялом с головой, прячась от жестокого и враждебного мира, что постоянно испытывал её на прочность и раз за разом бил наотмашь всё больнее.

***

Не торопиться после пар на ближайшую остановку, чтобы с неё поехать на работу, было странно, но Чистякова надеялась, что скоро привыкнет, и намеренно не спеша направилась в противоположную сторону от остановки, к общежитию. Наравне с ней шла громкая и весёлая компания первокурсников, обсуждающих какой-то лишь одним им смешной случай, то и дело вызывающий у них приступы хохота, поэтому она не сразу услышала как кто-то зовёт её по имени.

– Соня!

Девушка остановилась, огляделась и наткнулась взглядом на спешащую к ней Антонину. Такая же красивая, как и в первую их встречу, ставшей, как ей казалось, последней. С укладкой и макияжем. В короткой дублёнке, тёмных джинсах, подчёркивающих формы и стройные ноги. В стильных сапожках на каблуках, делающих её ещё выше. Студенты и преподаватели провожали её заинтересованными и восхищёнными взглядами. Соня и сама на мгновение замерла сначала от эффектного вида старшей сестры, а следом и от осознания, что она зачем-то приехала сюда. К ней.

– Привет, – догнав её, звонко поздоровалась первой.

– З-здравствуйте, – эхом произнесла девушка, не в силах поверить в происходящее.

– Ничего, что я без предупреждения? Я тебя не отвлекаю?

Солнечный свет, которого ближе к середине марта стало гораздо больше, красиво искрился в её серо-зелёных добрых глазах. На этот раз в них не стояли слёзы, шок и разочарование и Соню не могло это не радовать.

– Если ты свободна мы можем где-нибудь поговорить? – так и не дождавшись от неё ответа, продолжила Баженова. – Может, в каком-нибудь кафе поблизости?

София растерянно моргнула. Поговорить? О чём? Наверное, было бы логичным, если после всего произошедшего Тоня захотела лично попросить её, как и папа, больше не появляться в их жизнях, но сестра не выглядела воинственно настроенной. Не злилась. Наоборот мягко улыбалась в ожидании её ответа и не торопила.

– Эм… Можно поговорить у меня в комнате. В общежитии.

О кафе и прочих подобных заведениях поблизости она не знала практически ничего, так как не ходила по таким местам, не имея на то лишних средств и предпочитая готовить себе самостоятельно. Только слышала от одногруппников, которые исходили за время обучения окрестности вдоль и поперёк, что места общепита в их районе далеко не самые лучшие в городе, поэтому-то и решила позвать сестру именно к себе.

– Отлично! Так даже, знаешь, лучше. Я хотя бы на время сниму эти жутко неудобные сапоги. Все ноги себе стёрла всего за пару часов хождения в них, представляешь? – обрадованно затараторила сестра, с готовностью двинувшись за ней.

В общежитии она то и дело вертела головой, с интересом рассматривая каждый уголок, а её в свою очередь с таким же интересом рассматривал каждый встречный им человек. В комнате ситуация повторилась и, пока Чистякова искала запасную пару домашних тапочек, Тоня оглядела её достаточно скудное убранство от и до.

– А у тебя очень уютно и шторы милые. Я сама, знаешь, в студенчестве тоже мечтала в общежитие переехать, в такую же комнатку заселиться, романтично мне это почему-то казалось, но папа не пуст… – она осеклась, заметив, как Соня, развернувшись к ней с найденными тапочками, изменилась в лице из-за боли, кольнувшей сердце. – Эм… Слушай, а у тебя какой размер ноги?

– Тридцать седьмой, – с трудом выдавила из себя девушка сквозь ком в горле.

– Тогда боюсь, что в твоих тапочках я буду как Волк из "Ну, погоди!" в фигурных коньках. У меня-то сороковой, – весело хмыкнула Антонина и нагнулась, чтобы разуться. – Но ладно, не беспокойся, в носках похожу, тем более у тебя очень чисто.

– Пол холодный…

– Не страшно. Главное, это орудие пыток на каблуках снять… Оох, какой кайф! – с наслаждением протянула она, стянув правый сапог и пошевелив ступнёй в забавном ярко-салатовом носке с изображением овечек. – Боже, почему ты не уберёг меня от их покупки? За что так наказываешь? Хотя теперь понятно, почему на них была скидка в пятьдесят процентов…

Пока сестра разувалась, Соня успела освободить для неё вешалку, включить чайник, убрать со стола тетради и учебники и достать из тумбочки упаковку печенья с небольшой конфетницей, привезённой из родного дома в надежде почувствовать себя здесь также.

– Ой, и, правда, пол холодный. Ты не против, если я с ногами на стул заберусь?

– Нет, не против.

Красивая, ухоженная, с иголочки одетая Антонина и так очень необычно смотрелась в её комнатке, а усевшись за стол, как и хотела, подобрав под себя ноги, вовсе вызвала диссонанс своей простотой и естественностью.

– У меня ещё суп куриный есть, – запоздало вспомнила Чистякова и тут же мысленно себя за это одёрнула.

Ну, какой суп? Разве гостям, тем более таким, как она, супы предлагают?

– Сама готовила?

– Да.

– Тогда точно не откажусь, – вдруг загорелась сестра, кажется, даже облизнувшись. – С утра нормально не ела.

Через пару минут они уже вдвоём сидели за столом с тарелками горячего супа, приготовленного вчера, и ложками в руках. Софии из-за волнения еда в горло не лезла, а Тоня ела с аппетитом, от души нахваливая её кулинарные способности и перескакивая с одной неважной темы на другую. Похоже тоже волновалась и переживала.

– Ещё раз извини, что я так нагрянула внезапно да ещё и уселась тут как у себя дома.

– Ничего страшного.

– Я тебе фотографии принесла и заодно хочу поговорить. На этот раз с глазу на глаз. Тем более что тем для разговора, как выяснилось, у нас навалом, не правда ли?

Девушка отложила ложку, так не разу и не опущенную в суп, и несмело посмотрела на сестру.

– Мне жаль, что так получилось. Я… – опостылевшая фраза "не хотела ничего плохого" почти сорвалась с губ, но в последний момент Соня произнесла другие слова. – Я прошу прощения за то, что нарушила покой и сделала вам больно. Это последнее, чего я хотела, правда. Я не планировала с вами встречаться, знакомиться и тем более рассказывать о своём происхождении. Мне… Мне просто было интересно. Думала, что посмотрю со стороны, утолю любопытство, мучающее меня с детства, а потом уйду, но…

– Но всё случилось так, как случилось, – кивнула Антонина, серьёзно смотря на неё. – И тебе не в чем на самом деле извиняться. Правда, не в чем. Если бы не ты, то я бы, наверное, всю жизнь во вранье жила, свято веря в идеальность своего отца, – она помрачнела лицом, но взгляд, честный и открытый, не отвела, хотя было прекрасно видно, как тяжело ей давались эти слова. – К тому же больно сделала не ты, а он. Папа во всём виноват, Соня. Наш папа.

Чистякова с трудом сглотнула и зачем-то снова сказала:

– Мне жаль…

– Мне тоже. Только мы не должны отвечать за его грехи, ты же это понимаешь? Даже если он считает иначе, не обязаны. И… И те слова, что он тебе сказал… Это… Это неправильно. Ужасно неправильно. Будь я в нормальном состоянии, то ни в коем случае не допустила бы этого.

– Он… Он имеет право злиться на меня.

– Нет! Нет у него такого права, ясно?! – взвилась сестра, сурово нахмурив брови и став очень похожей на папу. – Пусть на себя злится, но никак не на тебя! А ты перестань его оправдывать! Он совершенно этого не заслуживает!

Соня нервно потёрла ладони. Она привыкла это делать. Постоянно искать ему оправдания привыкла. У мамы научилась, которая до конца верила в то, что отец о них помнит и любит, что он просто запутался, что он рано или поздно вернётся к ним. Так было легче, чем постоянно злиться и ненавидеть его. Видеть причины в обстоятельствах, непогоде, плохом самочувствии, чем осознавать настоящую сущность человека, являющегося родным отцом.

– В следующий раз шли его прямым текстом. Может, хотя бы тогда поймёт, что натворил.

– Слать? Прямым текстом?

– Да. Ты не умеешь? Не переживай, я тебя научу, – Антонина, сменив гнев на милость, задорно подмигнула и потянулась к кружке с чаем и к стоящей рядом конфетнице. – И, кстати, прекращай мне выкать! Я, конечно, старше, но не настолько же.

Растерявшись от резкой смены темы, Чистякова только молча кивнула.

– Знала бы, что в итоге у тебя окажемся, то привезла бы гостинцы. Как раз сегодня с утра успела пирожков перед работой напечь. С вареньем моим, знаешь, как вкусно? Пальчики оближешь! Домашние мои их обожают. Владлен с Илюшкой наперегонки за обе щёки уминают, – Тоня снова осеклась. – Кстати, насчёт Владлена… Я только вчера вечером узнала что он натворил и почему. Ты, правда, специально работала в детском саду, чтобы приблизиться к моему сыну и заполучить наш адрес?

– Нет! Это не так! Я… – девушка вздохнула, собираясь с мыслями и надеясь, что её следующие слова не будут звучать как оправдание. – Я работала там, потому что мне хотелось. Я люблю детей. Мне с ними интересно. Ещё это хорошая практика, опыт, небольшая прибавка к стипендии и…

– Влад из-за этого тебя аферисткой считает. Обманщицей, не побрезговавшей задействовать в своих целях ребёнка.

Сестра смотрела на неё пристально, словно готовилась уличить во лжи и убедиться в правоте своих подозрений.

– Я бы никогда так не поступила. Это же… Это же ужасно. Неправильно. И… И Илья он… Он замечательный мальчик. Очень умный, смышлёный, добрый, открытый, весёлый, любознательный. Им невозможно не проникнуться. Его невозможно не любить, – перед глазами возник образ племянника и София сама не заметила как на губах появилась нежная улыбка. – Я старалась держаться в стороне от него и относиться как ко всем остальным детям, но…

– Он очень расстроился, когда воспитательница сказала, что ты больше не будешь к ним приходить. Я даже было подумала, что он знает, кто ты на самом деле, и поэтому так переживает.

– Я не рассказывала и не планировала этого делать. Не думала даже об этом.

Соне хватало и того, что Илья знал её имя и широко и радостно улыбался при каждой новой встречи. А использовать его… Каким же плохим человеком нужно быть, чтобы использовать ребёнка ради своей выгоды? Как, вообще, на такое можно пойти?

– А адрес, Соня? Как ты решилась на то, чтобы залезть в личное дело и его оттуда выписать? Ты понимаешь, что персональные данные охраняются законом и у тебя могли из-за этого возникнуть проблемы? Хотя почему могли? Они уже возникли – тебя уволили, – Тоня не кричала и не обвиняла, скорее старалась понять. – Мы пусть и знакомы всего ничего, но, как мне кажется, ты бы не смогла пойти на такое. Или я ошибаюсь? Ладно, я бы ещё поняла, если ты, действительно, планировала познакомиться и заявить о себе, но ты же сама это отрицаешь и я тебе верю. Правда, верю. И в то же время не могу не заметить сколько несостыковок во всей этой истории.

Первым порывом было всеми доступными способами себя защитить, заверить сестру в обратном, рассказать как всё было на самом деле, но девушка не стала этого делать. Открыла рот, посмотрела на неё и поняла, что устала. Устала от бесплодных попыток доказать свою безвинность, устала быть в глазах других людей злодейкой и очень сомневалась в том, что её слова не воспримутся как попытка переложить ответственность с себя на тётю Тому, давшей адрес по своей, а не по её, Сониной, инициативе.

– Ладно, будем разбираться, – кивнула сама себе Антонина, так и не дождавшись от неё никакого ответа. – Подсказывает мне интуиция, что не всё так просто в этом деле, как кажется на первый взгляд. И раз уж зашла речь про взгляд… Как ты смотришь на то, чтобы узнать друг друга получше? – Чистякова удивлённо округлила глаза, совершенно не ожидая такого исхода событий. – Всё-таки как не крути мы сёстры и, если ты не против, то я хотела бы познакомиться с тобой поближе.

– П-п-правда? – ей не верилось своим ушам и в принципе не верилось в происходящее.

– Да, правда.

– А как же…

– Что?

– Папа. Он наверняка будет против нашего общения.

– Лично меня это не волнует! – фыркнула сестра, зло сверкнув глазами. – Он сам по себе, я сама по себе! И для себя я как раз таки всё решила.

– Но почему? Я же…

– Живое напоминание его неверности моей маме? Буду честна, Соня, я тебя пока именно так и воспринимаю, потому что вся эта ситуация мне нелегко даётся. Очень нелегко. И есть вероятность, что я так и не смогу начать воспринимать тебя иначе, как сестру, даже после того как мы начнём общаться, но я хочу хотя бы попробовать, понимаешь? Потому что, как я уже сегодня говорила, ни я, ни ты не обязаны рассчитываться за грехи отца и если у нас есть шанс построить нормальные человеческие отношения, то, думаю, мы можем им воспользоваться.

Скажи Тоня, что вдруг ни с того ни с сего воспылала к ней родственными чувствами, то Чистякова не поверила бы, потому что в отличие от неё, давно знающей о её существовании и принявшей этот факт, сестра совсем недавно узнала всю правду, вылившуюся на неё как ушат холодной воды, и рассчитывать на её расположение лишь из-за родства было глупо даже для Софии. К тому же у Антонины была семья – любящие её родители, муж, ребёнок, родственники и искать тепло и любовь в Соне, у которой этого всего не было, ей не требовалось. И это было абсолютно нормально. Девушка бы поняла, если она и вовсе вычеркнула её из памяти как страшный сон, но вместо этого Тоня захотела узнать её, познакомиться, попробовать наладить отношения. Чистякова о таком даже не мечтала, прекрасно осознавая утопичность и нереальность подобных грёз, и теперь не понимала как справиться с шоком, волнением и радостью. Глупой, отчаянной, щенячьей радостью, перехватившей дыхание и взбудоражившей надежду. Надежду на избавление от одиночества.