Читать книгу: «Привычное насилие», страница 2

Финальным аккордом был фейерверк, но Борис его уже не увидел: заснул лицом в торте. Что ж, тоже весьма канонично, как в кино. Удивительно, как живучи набившие всем оскомину штампы искусства. Когда смотришь фильм, думаешь: ну все понятно, раз свадьба, то сейчас все напьются, потом будет драка, а под утро жениха будут заносить друзья. Ну сколько можно? Все это мы уже видели тысячу раз! Надоело. А потом наблюдаешь то же самое в реальной жизни, иногда даже еще омерзительнее и противнее. Почему-то популярность подобных штампов в жизни не падает, и тогда уже непонятно, это у нас как в кино или в кино как в жизни? Это кино изобилует штампами или сама наша жизнь? Казалось бы, что может быть банальнее, чем заснуть лицом в торте? Однако вот он, Борис, лежит на мягкой подушке из белкового крема и сочного бисквита и сладко посапывает. Лика хотела бы, обнявшись с ним, смотреть, как зажигаются и гаснут в черном небе разноцветные огни, но и одной было тоже хорошо, только немного грустно. Впрочем, хоть и обидно, и как-то неудобно, а все-таки ничего страшного не случилось. Подумаешь, немного перебрал. Свадьба же. Со всеми бывает.

Заносили Бориса в квартиру друзья. С шутками и прибаутками положили на диван, виновато поздравили еще раз Лику, подбодрили словами: «Не переживай, ну подумаешь, перебрал чуток мужик, женятся ведь не каждый день. Все у вас будет супер!» – и ушли. Лика в растерянности стояла перед диваном. Расправить его она не успела, а теперь это было невозможно: Борис распластался по дивану со всей свободой самоощущения спящего. Впрочем, можно было его немного подвинуть и втиснуться. Однако спать до сих пор не хотелось. Лика опустилась на колени, развязала шнурки на его туфлях, сняла их и дурно пахнущие носки, потом встала, освободила его шею от галстука, погладила по волосам, из шкафа достала подушку, еле-еле просунула ее под тяжелую голову мужа, укрыла его пледом и села на краешке дивана. Слезы, медленные, одинокие, не сопровождаемые рыданиями, текли по ее лицу. Финал свадьбы она себе представляла совсем иначе. Там был отель с украшенным для новобрачных номером, лепестки роз на кровати, свечи, много свечей, отбрасывающих таинственные тени на стены и потолок. Звучала романтичная музыка. Точнее, ее любимая песня, нет, их песня – о вечной любви.

А сейчас она сидит в обычной квартире с советскими обоями, стандартной, «бабушкиной» мебелью, маленькой кухонькой и рассчитанной на 1 человека прихожей. Стоит спертый, липкий воздух, нагревшийся в течение жаркого дня, и даже открытые окна не помогают, и ночь не дарит свежести и прохлады. На диване храпит пьяный муж (боже, все как в кино), и совсем не похоже, что только недавно закончилась ее свадьба.

Лика выдохнула, вытерла слезы, повернула голову налево и увидела пианино. Оно стояло здесь еще со времен бабушки Бориса, давно умершей, и было расстроено. Лика, когда переехала сюда, обрадовалась: можно будет снова начать играть (она окончила музыкальную школу, но в училище не пошла, а свое пианино в порыве безудержного максимализма и разочарования в собственных способностях продала). И вот спустя столько лет к ней вернулось желание играть. Наличие у Бориса инструмента казалось знаком, и Лика была полна приятного предвкушения забытого уже ощущения прикосновения пальцев к клавишам. Но пианино надо было настроить, играть на нем даже непритязательной Лике было сложно. Она хотела найти настройщика, но Борис все время откладывал: то он забывал позвонить по телефону, который дали Лике знакомые, то ему не нравился настройщик… Да и играть не получалось: днем Лика тоже была на работе, а вечером Бориса раздражала ее игра. Он говорил, что хочет после работы отдохнуть, а не слушать бесконечно одну и ту же мелодию. Лике сложно было вспоминать то, что она играла в музыкалке, да и разбирать новое тоже, поэтому каждый такт приходилось повторять по 20 раз. Она понимала, что это утомительно слушать со стороны. Может быть, теперь, когда она выйдет в декрет, получится играть днем, пока Борис на работе.

Она задумчиво открыла крышку пианино, села на стул и как будто нажала на клавишу, оставив руку в воздухе. Пальцы сами вспоминали заученные движения, и вскоре Лика уже самозабвенно, но беззвучно играла свою любимую мелодию. Беззвучно для других: для соседей, для упоенно спящего Бориса. Но в ее голове эта мелодия звучала сладкими нотами вечной любви и блаженной неги. Собственно, так она и называлась: «Вечная любовь». Играя, Лика представляла, конечно, Париж. Золотые, с ржавыми прожилками, осенние листья медленно перекатываются ласковым ветром по бесконечным набережным. Эйфелева башня виднеется вдали. Уличные кафе, несмотря на прохладную погоду, заполнены пьющими кофе парижанами. На улицах танцуют пары – свободно, никого не стесняясь. В зеркале Сены отражается Лувр, на ступенях набережных сидят пары влюбленных и целуются. Все это Лика видела в интернете, все было овеяно романтической дымкой. Казалось, по Парижу разлита любовь.

Лика услышала «Вечную любовь» по радио в 7 классе и влюбилась. Рассказала учительнице в музыкалке, та нашла ноты, и следующие полгода Лика разучивала композицию, пытаясь такты слить в музыку. Столько личного участия и труда было в это вложено, что и сейчас не забыть. Она, конечно, играла не так хорошо, как хотелось бы, но в ее сознании мелодия звучала идеально. С каждым тактом становилось легче дышать, как будто в жизнь возвращался воздух. Осторожно закрывала крышку Лика уже с чувством легкости и удовлетворения.

Самое время спать, решило она, и пошла в ванную. Смытый макияж обнажил большой синяк под глазом. Лика пристально посмотрела на себя в зеркало. Синяк вернул ее из страны грез в жестокую реальность.

Это случилось за два дня до свадьбы. По телевизору шел стендап. Борис сидел вальяжно на диване, смотрел и временами увлеченно хохотал. Лика доделывала ужин на кухне: не успела немного к его приходу с работы. Все уже было почти готово: гречка почти доварилась, котлеты почти дожарились. Лика хотела только еще добавить соленых огурцов, чтобы разнообразить нехитрую трапезу. Банка огурцов никак не хотела открываться. Лика пробовала уже и просто так, и с полотенцем, и ножом поддевала крышку, чтобы впустить в банку воздух – ничего не выходило. Оставалось попросить жениха. Лика вошла в комнату, осторожно остановилась в дверях и, затаившись и дождавшись перерыва между выступлениями, спросила:

– 

Боря, ты не мог бы открыть банку с огурцами, пожалуйста? Я хочу их добавить к ужину, а у меня не получается…

– 

Да-да, сейчас.

Выдохнув, Лика ушла на кухню. Но шли минуты, а Борис не приходил. Она вновь направилась в комнату, робко, тихонечко спросила:

– 

Боря, ты придешь? Это всего на минуту…

– 

Что? Зачем?

– 

Открыть банку с огурцами, я просила.

– 

Да-да, сейчас.

Прошло еще несколько минут. Ужин был готов, но Борис так и не пришел на кухню. Лика взяла банку и опять пошла в комнату, зашла аккуратно, бесшумно, приблизилась к Борису и застыла в нерешительности. Выступление комика все не заканчивалось, ужин тем временем остывал, а Борис не любил есть разогретую еду. Она решилась и шепотом сказала:

– 

Боря…

– 

Да ты заебала! – прорычал он вдруг, вырвал у нее банку из рук и бросил в стену.

Осколки вместе с огурцами разлетелись по всей комнате. Он вскочил, и Лика, заметив его бешеные, налитые кровью глаза и дергающуюся скулу, начала пятиться, как вдруг резкая боль под левым глазом сбила ее с ног. Она упала навзничь и несколько секунд не могла вдохнуть. Наконец сделав судорожный вдох, она ощутила, как боль разливается по всей левой половине лица и одновременно охватывает затылок. Перед глазами все плыло, сфокусироваться было сложно. Сквозь боль и размякшее сознание до нее долетали истеричные крики Бориса:

– 

Заебала ты со своими огурцами! Вот собирай их теперь сама! Не хуй меня отвлекать! Заебала! Даже посидеть спокойно ни минуты не даешь! Сука!

Вместе с истошными воплями изо рта Бориса вылетали, казалось, не слюни, а огромные тяжелые булыжники и падали прямо на Лику, придавливая ее к полу и не давая подняться. Нескончаемый камнепад грозил завалить ее полностью, не оставляя воздуха, но Борис выдохся, небогатый его словарный запас иссяк, и он только стоял над ней, тяжело дышал, как после 10 километров бега, и смотрел ненавидящими глазами. Лика ощутила свои руки и приказала им ощупать живот. Медленно, слишком медленно, но приказ дошел из мозга до рук, и они подчинились. Странно было ощущать свои руки как будто чужие, так неловко и неуклюже они двигались, как будто Лика их отлежала во сне. С малышом все было вроде бы в порядке. Лика выдохнула и с трудом, осознавая каждое движение как новое для себя, села и широко раскрытыми от ужаса, но ничего не видящими глазами уставилась прямо перед собой на журнальный столик.

– 

Ты че, убирать не собираешься? Слышишь меня, а? Убирай свои огурцы ебучие!

Очередной крик, полный агрессии и бьющей невидимыми плетьми ненависти долетел до нее через стену непонимания, и она медленно повернула голову влево, уткнулась взглядом в ноги, подняла голову и увидела совсем незнакомое ей лицо, изуродованное оскалом ожесточения. Лика сначала просто непонимающе на него смотрела, потом глаза ее переполнились молчаливыми слезами, потекшими по ее бледному лицу, на котором уже начинал проступать огромный синяк – след страстной Бориной любви. Потом слез стало так много, что они уже не могли литься, как спокойная равнинная река, и извергались бурными горными потоками. Лика рыдала.

Только в этот момент до Бориса начало доходить, что он сделал. Он вмиг переменился в лице. Теперь оно выражало ужас и раскаяние. Он опустился на колени, обнял Лику и начал вымаливать прощение:

– 

Ликочка, ангел мой, прости меня, я сам не знаю, что на меня нашло. Прости, я не хотел, правда, я не знаю, как это так вышло. Просто, видишь, я на работе сильно устаю, хочется просто отдохнуть, посидеть на диване, телек посмотреть, чтобы никто не мешал. Тут еще стендап шел, ты же знаешь, что это мое любимое шоу, там, к тому же, слушать надо, нельзя отвлекаться, а ты тут под руку лезла… Ну вот и как-то я вспылил, я сам не понимаю, как это так получилось… Больше такое никогда не повторится, я тебе клянусь. Я люблю тебя больше жизни, ты же знаешь.

Он обнимал ее и целовал в лоб, в нос, в шею, даже в синяк, целовал ее холодные руки, бледные щеки, безучастные губы, и все говорил, говорил, говорил… Лика оставалась в оцепенении.

– 

Лика, милая моя, хорошая, тебе нельзя на полу сидеть: дует, еще простудишься, давай сядем на диван.

Он поднял ее, как куклу, увел к дивану, посадил. Лика молчала.

– 

Ты сиди, моя родная, я сейчас все уберу тут и будем ужинать. Не беда, что остыло, разогреем.

Он принес из ванной веник и совок и стал заметать осколки стекла и огурцы. Отодвинул столик, посмотрел под тумбой для телевизора, под диваном, залез веником под шкаф – оттуда выкатился огурец.

– 

Ого, посмотри, ничего себе, куда закатился! – натянуто удивился Борис. Лика не посмотрела и ничего не сказала. – Ну вот, теперь все прибрал, можно и ужинать. Ты сиди, я сам все сделаю. Пойду разогрею еду.

Он ушел. Лика сидела, обнимая живот, чувствуя маленькую жизнь в нем и не чувствуя никакой в себе.

– 

Вот, зая, все разогрел, нашел консервированные помидоры. Их поедим тогда, да? Еще вкуснее, чем огурцы. Я тебе еще чай заварил, как ты любишь, черный с бергамотом. Будем ужинать, да?

На столе в мгновение ока появились две тарелки с ужином, кружка чая для Лики и бокал пива для Бориса. Однако Лика ни на что не реагировала и продолжала молча сидеть, смотря в никуда. Борис сел рядом и опять ее обнял. Лика вздрогнула.

– 

Лика, милая, любимая, родная, ну прости ты меня, я тебе чем хочешь клянусь, что больше никогда такого не будет. Ну это все какое-то роковое стечение обстоятельств. Хочешь, я перед тобой на колени встану?

Он встал на колени и продолжил свой вдохновенный монолог покаяния, прерываемый поцелуями ее коленей, пальчиков и ладоней. Лика не понимала: это снова был ее Борис, даже еще более нежный и ласковый, чем обычно. Ничего в нем, ни один мускул, ни одна морщина, ни один жест, ни тон голоса не напоминали то чудовище, которое так ее напугало.

– 

Ангел мой, ты лучшее, что случилось со мной в жизни, я вообще не представляю, как бы жил без тебя. Прости меня. Такого больше не будет. Я безумно люблю тебя и нашего малыша, я все сделаю, чтобы вы были счастливы, я тебе обещаю. Простишь? Даже в Библии сказано, что любовь все прощает. Я знаю, ты добрая, ты все поймешь, ты ведь тоже меня любишь, да? А если любишь, то поймешь и простишь.

Лика не понимала, но видела перед собой мужчину, которого так любила, которого обнимала по ночам, который ей клялся в любви и, как ей казалось, действительно ее любил, который относился к ней до этого так трепетно и нежно, как никто и никогда, от которого она ждала ребенка и за которого послезавтра должна была выйти замуж. И Лика простила.

Стоя в ванной и разглядывая живописный синяк, сочетающий в себе оттенки фиолетового, желтого, белого и зеленого, Лика до сих пор не понимала, как ей быть. Она вглядывалась в Бориса весь этот день, но не заметила ни следа, ни отдаленной тени той неконтролируемой агрессии. Задача осталась неразрешенной. Лика вышла из ванной, посмотрела на храпящего на диване мужа, и рука ее сама собой потянулась к синяку. Как теперь жить? Она не знала. На тумбочке у телевизора стояла фотография в рамке, их фотография, сделанная на первом свидании. Это было, когда опадали листья. Золотой свет еще ласкового солнца встречался с золотом листвы и умножал сияние. Они стояли обнявшись среди деревьев на ковре желтых листьев – как будто в драгоценной шкатулке. Сияние счастья и радости жизни исходило не только от природы, но и от их лиц. Это был идеальный день, идеальное свидание, овеянное флером романтики, влюбленности, легкости. Как все могло обернуться таким обескураживающим финалом? Напившийся, храпящий в первую брачную ночь муж, синяк под глазом, глубокие сомнения… Лика старалась найти в своих чувствах радость, однако, как ни перебирала разные оттенки, так и не смогла. Но ведь все-таки был тот сказочный день. Лика опять всмотрелась в фотографию и вспомнила жар первых поцелуев, электричество первый соприкосновений, пристальность смелых взглядов, сладость первых признаний, и чувства нежности и любви всколыхнулись со дна души, разлились по телу. Лика поставила фотографию на место, переоделась, примостилась на диване рядом с мужем. Конечно, диван надо было бы расправить, но уж как есть… Лежать было не очень удобно, живот уже был заметный, но места Лике все-таки хватило. Она обняла мужа, закрыла глаза и нырнула в тот самый день – день их первого свидания, самый счастливый в ее жизни.

ГЛАВА II. СОН О СЧАСТЬЕ

Ах! Обмануть меня нетрудно:

Я сам обманываться рад.

А. С. Пушкин

Тот день был полон счастья и надежды. Чтобы понять, что испытывала тогда Лика, собираясь на свидание, надо представить себе теннисиста перед выходом на финальный матч Уимблдона, или балерину за минуту до того, как она в первый раз выпорхнет на сцену в роли Одетты-Одиллии, или альпиниста, застывшего в шаге от вершины Эвереста. Это был трепет, и страх, и наслаждение, и тревога, и предвкушение, и волнение, и легкость. Это было первое в ее жизни свидание. Лике всегда было стыдно и неловко признаваться в том, что она за целые 25 лет своей жизни ни разу не была на свидании. Это был ее скелет в шкафу, ее тайна за семью печатями, которую она поверяла только самым близким людям, в верности которых не сомневалась. Сложно сказать, что такого постыдного или плохого было в этом факте ее биографии, но интуитивно Лика чувствовала, что в наше время как-то неправильно девушке в 25 лет не иметь совсем никакого опыта в романтических отношениях. Это как будто говорило о том, что с тобой что-то не так, есть в тебе какой-то скрытый изъян, раз до сих пор даже на свидание никто тебя не позвал. Когда подружки в школе начали бегать на свидания с мальчиками, Лика недоумевала, почему она оказалась на обочине этого бурного потока подростковых влюбленностей. Когда они потом выходили замуж, Лика с завистью рассматривала фотографии со свадеб в соцсетях. Когда все начали рожать детей, Лика удалила все свои аккаунты, чтобы не видеть эти милые ручки, ножки и личики, чтобы меньше чувствовать свою неполноценность. К 25 годам некоторые из ее знакомых и подруг уже успели развестись, а Лика так даже и не сходила на свидание. Стоя перед зеркалом, она разглядывала себя, пытаясь понять, что не так. И не находила причин. Она была стройная, в меру высокая, черные густые волосы волнами обрамляли овал лица и постоянно норовили залезть в большие карие глаза, по-детски доверчиво смотрящие на мир. Нос был изящен, как у римских статуй, а губы алели вечерней зарей. В ее облике было что-то возвышенное, небесное, поэтическое, утонченное. Если бы она жила в эпоху Петрарки или Данте, то легко могла бы заменить Лауру или Беатриче.

А может быть, дело не во внешности, а в застенчивости? Лика была очень стеснительна и плохо, долго сходилась с людьми. Разговор с незнакомым человеком был для нее непосильной задачей. Если кто-то вдруг обращался к ней в очереди в больнице, или на остановке, или просто на улице с каким-то невинным вопросом, она тушевалась, что-то мямлила и не могла ничего толком ответить. Кокетство, заигрывание, тонкий язык намеков и обольщения – все это было ей не свойственно и не органично. Смотря бесконечные романтические комедии, она могла только обреченно вздыхать, удивляясь, как это у героев получается так легко разговаривать друг с другом и даже шутить. Сложно сказать, откуда у Лики взялась эта застенчивость. Однако она была ее неотъемлемой чертой с самого детства, сколько Лика себя помнила, слилась с ней и стала доминантной ее личности. Возиться с такой закрытой и стеснительной девушкой, видимо, никто не хотел, так что Лике оставалось ждать и мечтать. В своих романтических неудачах она не винила ни судьбу, ни маленький город, ни время, нет, она винила только себя. И постоянно старалась себя улучшить: училась разнообразно готовить, слушала вебинары по женственности и открытию сексуальности, постигала основы домашнего хозяйства. Но вот только главного своего врага, как она считала, – свою застенчивость – побороть никак не могла. Нельзя сказать, что мечта Лики о любви была навязана представлениями общества о необходимости каждой девушке выйти замуж и родить детей. Лика и сама этого хотела. Вернее, не собственно свадьбы и детей: они были лишь логичным и единственно возможным продолжением той самой, настоящей, захватывающей дух любви. Любви, которая становится главным событием в жизни и переворачивает ее с ног на голову, позволяет летать над городом, творить безумства, смотреть не друг на друга, а в одном направлении и жить полной жизнью. Лика мечтала о любви, определяющей твою жизнь, трансформирующей твою личность. О любви, озаряющей своим светом весь твой жизненный путь. Твое прошлое, настоящее и будущее. Как в ее любимых фильмах, пересмотренных по тысяче раз и выученных наизусть: в «Унесенных ветром», «Властелине колец», «Пиратах карибского моря», «Титанике», «Ромео и Джульетте» и многих, многих других. Жажда любви волновала ее давно, лет с 14, но годы шли, пора давно пришла и миновала, а любовь так и не явилась. Проблема была даже не в том, что Лику никто не приглашал на свидания, что Лику никто не любил – она тоже никого не любила. И ей оставалось только мечтать. Долгих 11 лет вплоть до этого момента она ждала и мечтала. О, как самозабвенно и страстно она мечтала!

Лика ныряла в мечты при первой возможности, как хороший пловец прыгает с первого попавшегося утеса в освежающие воды озера или реки, не боясь разбиться или утонуть. Она могла рисовать желанные картины в своем воображении в автобусе, на скучном уроке, дома перед сном. Дома она вообще могла мечтать часами, не замечая хода времени, живя в выдуманном ей мире. Она не представляла себя героиней романов или фильмов, не грезила об Иване-Царевиче на сером волке, который прискачет и спасет ее от плена обыденности, не думала о благородном пирате, жестоком с пленными и командой, но сохранившем в душе остаток нежности именно для нее, не волновали ее и более современные объекты всеобщего обожания: ни всевозможные супергерои, ни мультимиллионеры с яхтами и дворцами, ни рэперы. Она знала, что сказка не жизнь, а жизнь не сказка. Лика думала, что мечтать нужно только о том, что реально может сбыться, и была в своих мечтах непритязательна и максимально реалистична. Сначала, в школе, она воображала, что к ним в класс придет новенький – непохожий на всех ее одноклассников: скромный, тихий, немного несуразный, неловкий. Она полагала, что такому будет проще ее понять, тем более что уверенных в себе, популярных мальчиков она все равно была недостойна. И вот придет Он, и как-нибудь случайно увидит у нее дневник с «Властелином колец» и спросит: «Ты любишь «Властелина колец?» «Это лучший фильм на свете. А книга еще лучше», – ответит она. И все. Это судьба, поймут они. А дальше – как в тумане: совместные прогулки из школы до дома, обсуждение героев «Властелина колец» и сюжетных линий, первые неловкие прикосновения и признания. И любовь на всю жизнь.

После школы Лика надеялась на техникум и новых друзей, потом спектр ее сценариев для возможного знакомства расширился кафе, театром и концертами, куда она часто ходила одна, потому что было не с кем. Казалось, что стоило симпатичному незнакомцу, сидящему рядом, поинтересоваться в антракте, нравится ли ей спектакль? Или почему не может случиться такого, что она забудет в кафе свой зонт, а он выбежит за ней, чтобы отдать, увидит ее глаза – и пропадет в них? Все вполне реально, все возможно, однако не происходило ничего. После очередного концерта Лика просто возвращалась домой одна, всегда одна, из кафе или бара выходила, грустно вздохнув; улица не преподносила никаких сюрпризов тоже. Шли годы, и Лика уже устала раскачиваться на качелях ожидания и разочарования. Временами она убеждала себя, что, видимо, любовь вообще не для нее и надо уже перестать мучить себя, перестать надеяться и ждать, перестать мечтать, смириться и жить как получится. А через некоторое время снова поддавалась соблазну мечтаний, и сама не замечала, как уже вновь сидит в автобусе с сияющими глазами и счастливой улыбкой, мыслями перелетев в день своей свадьбы. Фантазии были так подробны, так правдоподобны, что доставляли ей настоящее наслаждение; пожалуй, счастливее всего Лика была именно когда мечтала. Так, между постоянными попытками бросить мечтать и срывами в безудержное фантазирование и протекала ее жизнь, пока она не решилась зарегистрироваться на сайте знакомств. Подруги давно говорили ей про этот вариант, но он казался ей каким-то унизительным. Это значило открыто признать, что все твои попытки устроить личную жизнь потерпели фиаско. Судьба не благоволит тебе. Никакой романтики, обычный рынок. Но, дожив до 25 лет, она поняла, что дальше ждать невозможно, и, как это ни прискорбно, но пора признать, что на случай больше надеяться нельзя и придется пожертвовать романтикой. К тому же, две ее знакомые примерно в одно и то же время нашли спутников жизни именно на сайтах знакомств, а сейчас уже были замужем и с детьми. Это заставило Лику менее критично относиться к такому прозаичному варианту. Она пересилила себя, заполнила анкету – и стала ждать. Ждать, к ее удивлению, пришлось недолго. Лика было ошеломлена тем, что уже в первый вечер ей написало несколько мужчин. Некоторые сообщения поразили ее своей непристойностью, но к такому она была готова. Что было более удивительно, так это то, что были и вполне приятные в общении, адекватные люди. Борис показался ей самым привлекательным, и она, даже не выдержав никакой паузы и не помучив его ожиданием, через пару часов переписки согласилась пойти с ним на свидание. Пойти на свидание. Само это словосочетание приводило ее в трепет, вызывало невольную улыбку и как будто даже приподнимало над полом. Она примеривала его к себе, как крестьянка примеряла бы бальное платье, и все не могла поверить в то, что это – про нее. Удивительно, как все оказалось легко. И все же Лика не могла не воспринимать предстоящее свидание как подарок судьбы, как крупный выигрыш в лотерею. Она понимала, что на сайте знакомств именно за этим и регистрируются, в том числе мужчины, но это рациональное понимание не могло заглушить эйфорию.

Лика выпорхнула из квартиры на крыльях сладостного предчувствия и через несколько лестничных пролетов оказалась в хрустальной атмосфере ранней осени, пьянящей своим пронзительным воздухом и облитыми золотом деревьями, блистающими на фоне высокого голубого неба. Лика летела к парку, где они договорились встретиться, изящно перепрыгивая через лужи, оставшиеся после недавнего дождя. Уже собираясь войти в парк, она вдруг резко остановилась. В паре метров от нее стоял Он. Борис. Лика сразу его узнала, хотя он и стоял к ней вполоборота. Высокий, с темно-каштановыми волосами, постриженными не очень коротко – так, чтобы можно было запустить в них руку и взъерошить. Стильно одетый: в деловой костюм с лакированными туфлями. Он стоял в очереди в киоск с цветами. Неужели он собирался купить цветы для нее? Лика в мгновение ока шмыгнула за одну из колонн, охранявших вход в парк, и затаилась. Казалось, сердце у нее совсем не билось, а легкие не дышали. Наконец, судорожно вдохнув воздух, Лика поразилась его сладости. Это был лучший глоток воздух из миллиардов вдохов ее недолгой и неинтересной жизни. Ей скоро подарят цветы. О таком она даже и не думала, выходя из дома. Нельзя испортить момент. Надо подождать, дать ему время выбрать, купить, и только потом подойти. Все должно быть идеально. Интересно, что это будут за цветы? Классический букет алых роз, или белых, или более утонченные лилии, или демократичные хризантемы, или какой-нибудь из тех восхитительных сборных букетов, которые выглядят как произведение искусства? Лике никогда не дарили цветы, и она была бы рада любому варианту, но все-таки розы или лилии вызывали больше отклика в ее душе.

Момент настал. Борис отошел от киоска и встал у фонтана, но спиной к Лике, так что цветы не были видны. Так было даже лучше, чтобы сохранить интригу. Лика выдохнула, вышла из-за колонны, вошла в парк и, тронув Бориса за плечо, сказала:

– 

Привет.

Борис обернулся. В руках у него была алая роза. Одна. Зато она была красива, как роза из «Красавицы и чудовища» – любимого мультика Лики, и она решила, что это знак.

– 

Привет. Красивый цветок для красивой девушки, – сказал он, улыбнувшись, и протянул розу.

Лика взяла ее, понюхала (без этого никак не обойтись), подняла на него глаза и пропала.

В омуте его серых глаз потонули все представления Лики об идеальном мужчине: волосы у Бориса были не иссиня-черные, черты лица нельзя было назвать благородными, он не был похож на Джонни Деппа или Орландо Блума, и еще много минусов поставила бы Лика напротив качеств в воображаемом списке, если бы была знакома с Борисом чуть дольше. Но это все уже не имело совершенно никакого значения. Вслед за Татьяной Лика могла бы сказать: «…я вмиг узнала, вся обомлела, запылала, и в мыслях молвила: вот Он!» Тот, кого она ждала и о ком мечтала. И Лика бросилась в любовь, как в пропасть.

Можно было бы, пожалуй, упрекнуть Лику в опрометчивости и наивности, а то и просто в глупости. Как можно влюбляться в первого встречного? Надо сначала приглядеться, понять его психотип, узнать его интересы, хобби, отношение к ведению хозяйства, к воспитанию детей, к проведению досуга, уровень его зарплаты, есть ли квартира и машина, не маньяк ли он, не маменькин ли сынок, нет ли у него каких-либо странностей, перспективный он или нет, подумать о том, насколько вы совместимы, а потом уже принимать решение о том, будете вы пытаться строить серьезные, долгие отношения, или все ограничится кратковременным романом, или вы сразу прекратите общение. Так сделать, конечно, было бы разумнее. Беда только в том, что любовь абсолютно неразумна. Иногда она приходит в один миг – как у Лики, а иногда прорастает медленно, но всегда ее появление в твоей жизни внезапно, даже если ты ждала ее долгие годы. Как бы люди ни пытались объяснить любовь, ни одно из объяснений: ни мальчик со стрелами, ни потребность в другом, ни половой инстинкт, ни гормоны – не объясняют окончательно феномен любви. Почему именно этот человек и почему сейчас? Эти вопросы останутся риторическими навечно. Сама природа любви таинственна и непостижима. Именно это и составляет ее главную прелесть.

– 

Пойдем прогуляемся сначала? – предложил Борис и легонько подтолкнул ее рукой по направлению к одной из дорожек. – Хорошо, что у меня получилось сегодня вовремя уйти с работы, а то часто приходится задерживаться. А, я же тебе не рассказывал. Я работаю в автосалоне главным менеджером по продажам, остальные часто без меня ничего толком сделать не могут, всех приходится учить. Неудивительно, что у меня больше всего продаж. Я вообще продажник от бога. Вот иногда придет клиент, и по нему сразу видно, что он только посмотреть: ходит, втянув голову в плечи, весь как будто сжавшись, готовясь отразить любые предложения и про себя молящий «только не надо ко мне подходить». Такие обычно сразу выбегают, как только менеджер подходит с предложением помочь. А я наблюдаю за ним, делаю кофе, подхожу с чашечкой, предлагаю угоститься. Отказывать же неудобно, да? Ну мы садимся на диванчик, начинаем базарить, а через час он уже подписывает договор на кредит. Больше ни у кого так не выходит. На меня весь отдел молится. А ты чем занимаешься?

– 

Я

…я работаю швеей на фабрике, – застенчиво промолвила Лика. Рядом с таким важным Борисом ее работа казалась незначительной и неинтересной. Но ведь так и должно быть?

– 

Это на той, что на окраине? А, понятно. И как у вас, покупает вообще кто-нибудь? – и, не дождавшись ответа, добавил:

–

Должно быть, ты там самая очаровательная швея.

От обилия комплиментов Лика уже и не знала, куда деться.

– 

Ты меня совсем засмущал, – сказала она, улыбнувшись и

против своей воли мило покраснев.

Так, разговаривая обо всем и ни о чем конкретно, они гуляли по парку часа два. Вернее, говорил в основном Борис: о работе, о школе, о машинах, о брате и родителях. Лике оставалось только восхищенно ахать, удивляться и время от времени говорить «еще бы!», «естественно», «конечно», «какой кошмар!» Это было очень удобно, так как в тени Бориса она чувствовала себя еще более неуверенно, смущенно, зажато, как первоклассница перед строгой учительницей. И вместе с тем от него веяло такой непоколебимой уверенностью в себе и особой мужской энергией, что она могла чувствовать себя с ним как за каменной стеной.