Читать книгу: «Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга первая», страница 3

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

ФРАНЦИЯ

(Декабрь 1400 года).

«Боже, как холодно! – думал монсеньор Петрос Филаргос, приплясывая на снегу и без конца кутаясь в свою епископскую мантию. – Надеюсь, мои муки стоят того, чтобы их терпеть, и епископ Лангрский не заблуждается в своих предположениях».

Он вздохнул, бросил тоскливый взгляд в пустую перспективу дороги, что вела от франко-испанской заставы, и, запахнувшись в очередной раз, всё же потрусил степенной рысью к кострам возле повозок и шатров.

Сегодня арагонская принцесса Виоланта должна была въехать во Францию.

По этому случаю в окрестностях Тулузы собралось весьма представительное общество и был разбит небольшой лагерь.

Сначала, правда, ожидалось, что принцесса прибудет морским путем, прямиком в Нант, что было разумно во всех смыслах – и путь короче, и до Анжера рукой подать. Но официальные переговоры о свадьбе сильно затянулись из-за проблем герцога в южной Италии, которые внесли свои коррективы.

Всю зиму Луи Анжуйский слал гонцов к Ладиславу Великодушному, пытаясь дипломатическим путём утвердиться в правах короля Неаполитанского. Но, как истинный сын своего отца, добился только того, что весной была развязана новая военная кампания, куда герцог и отправился с полным удовольствием, справедливо полагая, что с женитьбой, в принципе, всё уже утряслось, и, как только её высочество надумает ехать в Анжу, он тотчас вернётся.

Со своей стороны, Виоланта тоже не спешила к семейному очагу. Сборы приданого, новый гардероб, достойная свита… Потом пришло известие о скоропостижной кончине отца Телло… А тут уже и осень, холода, внезапная простуда… Морское путешествие стало представляться слишком опасным из-за чего, в итоге, арагонская сторона сообщила, что встречу следует организовать на франко-испанской границе, куда невеста сможет прибыть не ранее декабря.

Герцог остался крайне доволен таким поворотом дела. К декабрю он и сам собирался отступить на зимние квартиры, поэтому, желая отблагодарить будущую герцогиню за деликатное промедление, на встречу не поскупился.

Уже в начале месяца жители Тулузы могли с интересом наблюдать за богатейшим обозом, тянущемся через их город к границе. Многие, как паломники, двинулись следом, чтобы собственными глазами увидеть обустройство чудо-лагеря, и, вернувшись, рассказывали обо всём, благоговея от восторга.

Тут, действительно, было на что посмотреть.

Самый большой шатёр – бело-синий, затканный золотыми крестами по белому фону и геральдическими «шишками» по синему, – выделялся не только размерами, но и богатством драпировок и привезённой утвари. Здесь принцесса должна была передохнуть, прежде чем отправляться дальше, поэтому, в знак особого почтения, всё внутреннее убранство было выдержано в жёлто-оранжевых тонах арагонского дома и украшено с той избыточной роскошью, которую многие тщеславные мужчины, желая произвести впечатление, считают необходимой.

Тяжелые кованые сундуки-гардеробы с французскими нарядами для принцессы были привезены в таком количестве, что их хватило бы на целый двор. Только меховыми накидками и плащами оказались заполнены доверху целых два сундука, чтобы будущая герцогиня могла представать в новом облике хоть каждый день. Точно так же герцог поступил и с драгоценными украшениями, наполнив ими до отказа большой ларец мавританской работы, при котором неотлучно находились два стражника.

Почти половину шатра занимал огромный дорожный алтарь, также выдержанный в испанском стиле, раскладная кровать, венецианские креслица, так густо обложенные по сиденью подушками, что сесть в них уже не представлялось возможным, да ещё пара столиков с угощениями. Всё остальное пространство устилали ковры.

С самого утра в день приезда принцессы в шатре полыхала жаром небольшая печь и «дышали», подогреваясь теплым вином, придворные дамы будущей герцогини. Им было строго-настрого наказано встретить арагонскую принцессу с тем же почтением, что и королеву, и теперь разомлевшие от тепла дамы со смехом обсуждали, надо ли воспринимать слова герцога буквально или он хотел сказать больше того, что сказал, поскольку нынешнюю королеву Франции мало кто почитал.

За главным шатром полукругом расположились шатры поменьше. И хотя выглядели они скромнее, гербы, выставленные перед входом, могли затмить любые шелка и позолоту.

Да и само общество, переходящее в ожидании от жаровни к жаровне, должно было впечатлить принцессу с первых же минут её пребывания во Франции.

Здесь прогуливались, подмерзая, Пьер Наваррский, граф де Остреван, барон Жан де Линьер со своим старым, но все ещё влиятельным отцом – мессиром Филиппом; будущая свекровь принцессы – величавая Мария де Блуа-Шатильон, дочь правителя Бретани со своей кузиной, дочерью Пьера Благородного, Мари д’Алансон; рыцари дома д’Аркур, де Бар и де Руа. Дочь Беррийского герцога Бонна Прекрасная, опирающаяся на руку своего мужа графа Арманьякского, всё ещё хмурого после неудачного и крайне разорительного похода на Авиньон. Присутствовал даже посланник кастильского короля Энрике Транстамарского. Но этот, впрочем, ждал не столько принцессу, сколько своего кузена, едущего в её свите с какими-то важными семейными документами, однако герб кастильского монарха, выставленный среди прочих, вполне достойно дополнил общую картину.

Чего, кстати, нельзя было сказать о самом посланнике. Бедняга так замёрз, что, наплевав на все условности, большую часть времени проводил за шатрами, где плотной стеной стояли возки, кареты и подводы, на которых привезли всю утварь, и где устроили бивуаки рыцари из свиты, лучники и оруженосцы. Они разложили огромные костры, возле которых и грелись на зависть всем остальным. И несчастный посланник готов был зарыться прямо в горящие дрова, настолько он промёрз…

Епископ Филаргос обозревал всё это пышное великолепие и невольно усмехался про себя.

Как бывший воспитанник францисканцев, он всё ещё неодобрительно относился к роскоши. Но положение обязывает, и, потирая руки над жаровней, епископ нет-нет да и поглядывал с тайным удовольствием на огромный сапфир, который пришлось надеть поверх бархатной перчатки.

Пришлось…

Этот перстень, за версту бросающийся в глаза, служил опознавательным знаком, по которому принцесса должна была сразу, без представления, отличить Филаргоса от тех священников, которые представляли дома де Руа и д’Айе. И хотя сам он считал, что греческая внешность достаточно его выделяет, всё же епископ Лангрский настоял именно на перстне.

Что ж, пусть будет, решил для себя Филаргос. Из-за раскола между Римом и Авиньоном переписка епископов относительно встречи принцессы на французской земле велась почти тайно. Такой же тайной, но по другим причинам, она могла быть у французского епископа и с племянницей. Что поделать, любая политика дело очень тонкое, особенно семейная. Она, в отличие от политики официальной, оперирует нюансами, на первый взгляд, не всегда понятными. Сплошные намеки, иносказания, недомолвки… Скорей всего, перстень являлся не столько опознавательным, сколько условным знаком, которым монсеньор Лангрский что-то давал знать арагонской принцессе. А вот что именно, Филаргос счёл за благо не выяснять. И вообще решил не слишком демонстрировать свою догадливость и не спорить из-за пустяков. Пока он им нужен, всё, что делается, делается на пользу и ему. Лишь бы только и принцесса не обманула ожиданий. Пусть хоть десятая часть того, что писал о ней монсеньор Лангрский, окажется правдой, и тогда Новарский епископ признает любые дипломатические уловки правомерными, а также признает и то, что не зря мёрз на этой пограничной дороге.

Наконец, между деревьями полупрозрачной рощицы, что скрывала заставу, замелькали жёлто-оранжевые камзолы копьеносцев, затрубили сигнальные фанфары, и замерзающий в ожидании лагерь пришёл в движение. Свита побежала на свои места, из главного шатра, поправляя наряды, выбрались дамы, и даже несчастный кастильский посланник, закрыв оледеневший нос меховым шарфом, оторвался, наконец, от костра и заковылял к остальной знати, проклиная железные доспехи, положенные ему по кастильскому дипломатическому уставу.

На дороге появились первые всадники.

Ехавший во главе отряда, держал в руке флаг, в уменьшенном виде копирующий королевский штандарт – напоминание о том, что титул королевы Арагона всего лишь номинальный. Следовавшие за ним двенадцать пажей тащили на огромных носилках позолоченные статуи святого Евлогия Кордовского, Ламберта Сарагосского и святой Лукреции; за ними двигалась подвода с приданым принцессы, и следом восемь конюших вели в поводу великолепных скакунов – подарок принцессы будущему супругу.

Отдельным строем поезд сопровождал отряд французских рыцарей во главе с герцогом ди Клермоном. По протоколу они представляли Луи Анжуйского и все без исключения довольно высокомерно поглядывали на отряд арагонских дворян, одетых слишком скромно и чопорно по мнению французских щёголей.

Замыкали шествие крытая повозка с фрейлинами принцессы и огромная, переваливающаяся по дорожным рытвинам зимняя карета, со всех сторон увешанная гербами королевств Сицилии, Неаполя и Арагона.

От кареты валил пар, из трубы на крыше веял легкий дымок, и все встречающие, ёжась и кутаясь, невольно позавидовали принцессе, которой сейчас явно было и тепло и уютно.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Из окна своей натопленной кареты Виоланта осмотрела собравшееся общество, дождалась, когда откроют дверцу и, прежде чем выйти, погрузила руки в большую муфту. – Улыбнитесь им, ваше высочество! – прошипела дуэнья, сидевшая напротив. – Вы должны с первой минуты произвести хорошее впечатление!

Виоланта окинула её холодным взглядом. Стоило ли отвечать? Старуха отсюда поедет обратно и о ней будет забыто навсегда. А тем, кто сейчас ожидает выхода будущей французской герцогини, она ещё успеет улыбнуться, чуть позже, когда поговорит с Филаргосом и определится, кому эта улыбка нужна, кому – не очень, а кто её вообще не достоин. Францисканцы не зря учили Виоланту не лицемерить без нужды. «Сладкие улыбки и фальшивые речи оставьте для непригодных глупцов, – говорили они. – Не пытайтесь понравиться всем сразу. Лучше, при встрече с нужными людьми, старайтесь, чтобы никто ничего про вас сразу не понял. Заинтересуйте этой непонятностью, присматривайтесь и молчите о своём интересе до тех пор, пока люди не выскажутся о себе сами и самым исчерпывающим образом! Так вы вернее определитесь – нужны ли они вам на самом деле и, заодно, получите информацию, с помощью которой будете ими впоследствии управлять». Умная Виоланта легко усваивала такие уроки, поэтому вышла из кареты даже не пытаясь придать лицу какое-то определённое выражение. Она просто вышла, пробежала взглядом по лицам встречающих и поклонилась. Но поклонилась так, что всем сразу стало ясно – в их лице арагонская принцесса кланяется Франции, как своему новому дому.

Филаргос уже устал одной и той же рукой поправлять то шапку, то ворот мантии. С того момента, как принцесса вышла из кареты, он только этим и занимался. Да ещё тем, что не сводил взгляда с её лица. Но Виоланта все представления и приветствия слушала, глядя исключительно на говоривших с ней, и ни единого взора не бросила в сторону сверкающего епископского перстня. Даже когда представляли самого епископа, получилось так, что она уронила на снег меховую муфту, в которой отогревала руки. Ди Клермон и стоявший с другой стороны д'Айе, бросились эту муфту поднимать, из-за чего создалась некоторая сумятица, и епископу пришлось отступить, оставив принцессу без крестного знамения и традиционной подачи руки для поцелуя. Больше поводов оказаться рядом у него не было. Оставалось только досмотреть до конца церемонию представления и насладиться тем, как величаво удалилась её высочество в свой шатёр!

Филаргосу такое начало совсем не понравилось. Раздражаясь всё больше, он уже мысленно составлял епископу Лангрскому гневное послание, как вдруг увидел, что к нему спешит герцог ди Клермон, только что в некотором смятении выскочивший из шатра Виоланты.

– Ваше преподобие! – горестно запричитал он ещё издалека. – Прошу вас! Духовник её высочества в дороге заболел… Она скорбит, что вынуждена пересечь границу Франции без исповеди и отпущения грехов, а каяться в прошлых грехах перед французом… ну, вы понимаете…

Едва удержавшись от «наконец-то!», епископ степенно кивнул и, дыша на озябшие руки, двинулся за герцогом к шатру. Все, кто находился внутри, были тотчас выдворены, у входа поставлена охрана, и епископ смог наконец благословить духовную дочь крестным знамением под блеск своего сапфира.

– Давайте сразу к делу, ваше преподобие, – произнесла Виоланта, указывая Филаргосу на стул и сама усаживаясь напротив.

Всё ещё полагая, что речь идёт об исповеди, епископ потянулся к святым дарам, но принцесса его удержала.

– Не надо. Моя совесть абсолютно чиста, и сама я со дня последней исповеди не успела пока нагрешить. Лучше сядьте и расскажите всё, что вы знаете про людей, которые меня встречают, и про вот этих, кстати, тоже.

Деловито порывшись в недрах злополучной муфты, принцесса извлекла мелко сложенную бумагу и протянула её Филаргосу.

– Это полный список всех, приглашённых на свадьбу, – пояснила она. – Я получила его от монсеньера епископа Лангрского. Если хотите, начнём с него. Вы ведь знаете, что меня интересует?

Немного ошарашенный таким напором Филаргос кивнул, как под гипнозом.

– Конечно, ваше высочество.

– Тогда приступайте. Я не хочу с первых минут прослыть здесь грешницей, которой для исповеди требуется полдня. Епископ послушно взял бумагу и забегал глазами по строчкам.

– Так, так… Ле Менгр, де Рье, де Шампань – два маршала и коннетабль… Личности, конечно, заметные, но нейтральные. Вы зря потратите время на них… Та-ак, Жан де Монтегю, великий управляющий двора… Берёт взятки, не марайтесь. Если возникнет нужда пристроить кого-либо, лучше действуйте в обход, через подставных лиц, иначе, он обязательно припомнит вам оказанную услугу… Мессир Карл, ваш будущий деверь… Нет, слишком молод и слаб здоровьем. Относитесь к нему, как к родственнику, не более. А вот с герцогиней де Блуа, вашей будущей свекровью, очень советую подружиться. Эта дама, живёт политикой, равно как и чужими страстями и очень в них сведуща, а такая информация людям заинтересованным в любых мелочах может дать немало. Мадам многому научит вас, дорогая. Лучшего проводника по лабиринтам придворных связей вам не найти… Так, дальше. Филипп де Жиресм, Великий шталмейстер… Этот, несомненно, будет без ума от ваших скакунов, но большего не ждите – того ума только на лошадей и хватает. – Епископ вздохнул и прибавил чуть тише: – Увы, безумный король на фоне людей разумных казался бы ещё безумнее. Все закономерно, и большую половину французского двора составляют люди…, как бы это сказать помягче? Не самые мудрые, пожалуй… Зато, вот вам человек, ко двору пока не самый близкий, но, при случае, крайне полезный – Жак д'Аркур. Разумен, храбр, служит капитаном при Филиппе Бургундском, однако, не очень хорош с молодым мессиром Жаном, имейте это в виду, в будущем может пригодиться – заполучить служаку, верного как пёс, дорогого стоит… Его брат женат на Мари д'Алансон, которая очень кстати приходится кузиной её светлости де Блуа. Дама тепло принята при дворе и давно стала неисчерпаемым источником дворцовых сплетен и альковных историй…

Епископ, с опаской, покосился на принцессу – не оскорбилась ли её девственность такой вольной фразой в устах священнослужителя, но Виоланта, похоже, ничего не заметила. Нахмурив брови, она сосредоточенно «переваривала» информацию.

– Кстати, попросите её научить вас новой игре, которая при французском дворе стала более чем популярна, – продолжил Филаргос. – Раскрашенные картинки – короли, дамы, валеты… Их называют «карты», и уже поговаривают, что это игра политиков, хотя придумали её всего лишь для развлечения несчастного короля Шарля.

Виоланта откинулась в кресле и, сцепив пальцы, о чём-то задумалась, а епископ, отметив про себя азарт, промелькнувший во взгляде принцессы, подумал, что её дядюшка, пожалуй, прав – эта девица за прялкой сидеть не станет. И вряд ли ей так уж нужны те мелкие характеристики, которые он даёт на каждого, упомянутого в списке. Похоже, будущей герцогине требуется четко разделить поле деятельности на чёрные и белые квадраты, а уж фигуры она и сама потом расставит…

– Дитя моё, – зажурчал сладким голосом епископ, сворачивая листок и расплываясь отеческой улыбкой, – чтобы наша исповедь действительно не затянулась, давайте не будем разбирать всех поименно. Положение при французском дворе таково, что всем волей-неволей приходится выбирать между Орлеанским и Бургундским домами. Личности, стоящие особняком, как, например, ваш будущий супруг, крайне редки. Скорее нас должны интересовать союзы и кланы. Сейчас в силе Орлеанский дом, и любой француз посоветовал бы вам делать ставку на них. Но я итальянец. Я смотрю со стороны, откуда перспективы заметнее. Луи Орлеанский слишком любит себя. Он молод и, простите за прямоту, глуп. Потакание собственным страстям наказуемо даже в ребёнке, а уж для брата короля совсем недопустимо! Помяните моё слово – сейчас он в силе только потому, что главный его противник – герцог Филипп – стар и болен. Но, как только герцогом Бургундским станет молодой мессир Жан, многие, очень многие повернутся в его сторону. И тогда приверженцам Орлеанского дома придется туго. Мессир Жан засиделся на цепи. Власть, которую его отец делил с герцогом Бретонским и Луи Орлеанским, понадобится ему вся, целиком. Ради этого он ни перед чем не остановится…

Виоланта слушала молча, и трудно было по её лицу определить направление мыслей, однако епископ особенно и не старался. Он разделил доску на белое и чёрное а дальше решать принцессе. Хотя, на пару полезных фигур можно было бы и указать.

– Единственный, кого я выделю, как вероятного противника для мессира Жана, это граф Арманьякский. Его вы сегодня уже видели. Умный человек, прямой, хотя тоже ни перед чем не остановится. И будет тем злее, чем меньше прав будет иметь. Управлять им вряд ли возможно, но граф обладает редким свойством, которое даст ему несомненное преимущество: он умеет дальновидно подбирать людей. Недавно при его содействии ко двору герцога Орлеанского были приближены два молодца из семейства дю Шастель – Гийом и Танги… Кстати, присмотритесь и к ним, когда представится возможность. Служат честно, но без фанатизма и с полным пониманием. По нынешним временам вещь полезная, а братья дю Шастель, в этом смысле, особенно хороши. Я немного знаком с их семейством и готов поручиться. Их бы во времена короля Артура… Хотя, кто знает. Подобные люди в любые времена положение завоёвывают не на охоте и не в альковах…

Филаргос ожидал какой-нибудь отповеди на свое последнее замечание, но Виоланта лишь вскинула на него внимательные глаза и кивнула, как прилежная ученица. Ободрённый таким послушанием, епископ поднялся, подошел к печи и, опустив в неё листок с именами, немного подержал руки над огнем.

– И вот ещё что, – прибавил он неторопливо. – Не сбрасывайте со счетов королеву. Будь она добродетельна, её в расчёт можно было бы и не брать. Но распутство, простите меня за такую откровенность, скрывает под собой глубокий омут, в котором тонет любая высокая цель. Многие в Европе недооценивают мадам Изабо, считая её всего лишь легкомысленной, но я уверен – она себя ещё проявит. И к этому надо быть готовым…

Филаргос помолчал, обдумывая собственные слова – всё ли сказал? Да и верно ли? И снова, не дождавшись никакой реакции со стороны принцессы, вернулся на место.

– А церковь? – вдруг спросила Виоланта.

Епископ замер. Наступал момент, который он считал очень важным для себя. Теперь надо было с величайшей осторожностью подбирать слова, чтобы не «пережать», но и не остаться ни с чем.

– Церковь переживает не лучшие времена, как вам известно, – вздохнул он, разводя руками. – Увы, два папы – это всегда плохо, а выбор нового, единственного, крайне затруднен. Его святейшество Бенедикт, конечно, предпочтителен для многих из нас, и я ужасно огорчился, когда узнал, что он готов отречься от Авиньонского престола, лишь бы церковь вновь обрела единство. Но беда в том, что римский папа Бонифаций компромиссов не признает, от своего престола не отступится и раскол церкви его не волнует. Что поделать – старость не всегда дарит мудрость дошедшему до нее. И теперь, когда отречения Бенедикта стали требовать, едва ли не силой, трещина между Римом и Авиньоном расширилась и углубилась. Его святейшество выдерживает в своём дворце настоящую осаду и, фактически, отстранён от дел.

– Я слышала, это очень роскошный дворец, – заметила Виоланта.

Филаргос незаметно перевернул перстень на руке камнем внутрь.

– Ну что вы, крепость, как крепость, – пробормотал он. – Хотя – да, конечно, бывают ошибки… Многие, к сожалению, полагают, что для полного отрицания роскоши надо сначала понять её суть. Я не сторонник такого образа мыслей, однако мнение существует, и глаза на него не закроешь. Но должен вам сказать, что слухи о нас, священнослужителях, по большей части, вымышлены. Вот вам ещё одна беда нынешней церкви – оговор. Рим клевещет на Авиньон, Авиньон на Рим… Два папы – это всегда плохо…

Епископ с досадой оборвал сам себя – зачем повторился?! Повторы говорят о нехватке аргументов, а нехватка аргументов – о слабой позиции…

Впрочем, позиции у него действительно слабоваты, иначе, сидел бы он здесь! Но тем, от кого ждёшь помощи, слабость всё равно показывать нельзя.

– Я вижу только один выход, – заговорил Филаргос, как можно бодрее, – созыв Пизанского собора, который объявит святейший престол вакантным и выберет нового папу.

– И вы думаете Рим подчинится решению собора?

– Не мне судить. Здесь очень помогла бы поддержка людей, мнение которых имеет вес во всех европейских делах. Мой покровитель, герцог Висконти, в этом смысле высоко ценит вашего будущего супруга, а епископ Лангрский считает, что Европа скоро заговорит и о герцогине Анжуйской.

Тут снова последовал осторожный взгляд на лицо Виоланты – понравится ли ей такая неприкрытая лесть? Но принцесса сидела, опустив глаза, как будто ничто из сказанного её не касалось.

– Избрание единственного папы принесёт благо всем, – продолжил монсеньор. – Объединившееся духовенство укрепит Церковь и вернёт ей власть, достаточную для наведения порядка в Европе.

– Вы хотите сказать, что новый папа прекратит войну с Англией? – удивлённо вскинула брови Виоланта. Епископ запнулся. Его глаза забегали по убранству шатра, словно в поисках ответа. Сам он не знал, что отвечать. С одной стороны, принцесса могла задать свой вопрос просто так, ничего не имея в виду, и тогда Филаргосу придётся признать, что она не так умна, как показалась вначале: ведь ясно же – без конца вспыхивающую войну может остановить только чудо. Но, с другой стороны, вопрос мог бы стать неплохим аргументом для созыва Пизанского собора, и кто знает, может, Виоланта хочет услышать приемлемое объяснение.

– Ну-у, не думаю, что это возможно так уж скоро, – осторожно начал епископ, – однако, согласитесь, ваше высочество, чем больше единства, тем это лучше для решения любого вопроса.

– Значит, чудо вы отрицаете?

Филаргос часто заморгал, не понимая, о чём речь.

– Чудо? Какое чудо?

– Явление Спасителя. Или Спасительницы. Вы же знаете о пророчествах?

«Господи, какие пророчества?». На епископа было жалко смотреть. «Или я что-то не понял, или упустил, или… О Боже, она глупа! И я напрасно здесь распинался, – подумал он. – Хотя нет – не похоже… Может, это их с епископом Лангрским какие-то дела, и она меня просто проверяет… Но, ради всего святого, что за странный способ?!»

Растягивая время, чтобы обдумать ответ, Филаргос степенно откинулся на спинку стула и медленно сцепил пальцы на руках, как это недавно делала сама принцесса.

– Чудо явления Спасителя, или, если угодно, Спасительницы происходит от Бога. А кто служит Богу вернее, чем Церковь?

– Ну и…? – Виоланта явно ждала продолжения.

«Чёрт возьми, чего она хочет? – разозлился епископ. – Может, спросить напрямую?»

– Ваше высочество, что вы хотите услышать? – поинтересовался он со сладкой улыбкой.

– Только одно: явись миру такая Спасительница – что сделает Церковь? Признает её за посланницу Божию, или распнёт, как еретичку?

Филаргос мысленно выдохнул и вдруг вспомнил о письме монсеньора Лангрского. «Моя племянница, – говорилось там, – имеет опасную склонность ко всяким предсказаниям и мистическим знамениям. Постарайтесь со своей стороны убедить её в недостойности подобных увлечений и укажите иной путь для приложения своих способностей».

«Только то!» – порадовался епископ. – Да ради Бога, почему и не признать, раз ей так хочется это услышать. Но всё же она глупа, если на самом деле верит во все эти предсказания о чудесных явлениях».

– Ваше высочество, – торжественно объявил он, – как только Церковь станет едина, ничто не помешает ей узреть чудо Явления, а новый папа, как верный слуга Господа нашего, всегда признает нового Спасителя. Или Спасительницу!

Виоланта наклонила голову. Со странной улыбкой она смотрела на Филаргоса, как оценщик, который прикидывает, пригодна или непригодна вещь для заклада, и вдруг спросила:

– Как скоро вы намерены принять кардинальский сан?

У Филаргоса перехватило дыхание. «Ох нет, она умна! Очень умна! Умнее многих!» – лихорадочно пронеслось в его голове. То, как Виоланта смотрела, позволяло предположить, что вопрос был задан не из праздного любопытства. Если Пизанский собор созовут, папу на нём смогут избрать только из числа кардиналов, и в сане епископа Филаргос оставался хотя и первейшим, но всего лишь человеком, которому новый папа будет обязан своим рукоположением. Однако, кто ж не знает о том, как коротка память у сильных мира сего – вчера был благодарен, сегодня равнодушен, а завтра? Иное дело самому в кардинальской шапке, да ещё при поддержке светской знати стать в ряды соискателей папской тиары!

Но нет, нет – об этом пока нельзя! Главное, не пережать. Смирение, и только смирение! В глазах этой принцессы оно лишь украсит будущего папу…

– На все воля Божья, – тихо пробормотал Филаргос, опуская глаза.

– И поддержка тех, чье мнение в Европе чего-то стоит, не так ли? – добавила Виоланта. – Аминь.

Принцесса встала, давая понять, что беседу пора заканчивать.

Встал и епископ. «Забавно, а дядюшка-то, похоже, толком ничего не понял, – подумал он, – К чему бы её высочество склонности ни питала, не мне менять её путь, потому что она его уже ОПРЕДЕЛИЛА. И, как кажется, все эти предсказания лишь поверхностная рябь на том омуте, что скрывает в душе эта девица. Ах, знать бы, что действительно у неё на уме! Воистину, добродетель лишь оборотная сторона распутства, и этот омут такой же глубокий и тёмный. Может, стоит ради опыта бросить туда камешек и посмотреть, что за круги разойдутся?».

Епископ степенно пошёл к выходу из шатра, но на пороге, словно спохватившись, остановился.

– Ах, да, – сказал он, как бы в забывчивости потирая лоб рукой, – я знаю, что в Сарагосе вы держали патронаж над францисканской общиной. В Анжу у вас тоже будет прекрасная возможность возобновить свое благородное покровительство. Недалеко от Сомюра есть аббатство Фонтевро. Обратите на него внимание. Возможно, там найдётся много интересного и о предсказаниях разного рода. Оттуда, кстати, рукой подать до владений Карла Лотарингского. Его предок Готфрид Бульонский познал в крестовых походах много тайн и, вернувшись, основал некий орден… Я это говорю для того, чтобы вы знали: все тайны францисканцев лишь отголосок тех тайн.

Епископ произнёс это, как бы между прочим, но за лицом Виоланты наблюдал с большим интересом. Принцесса вежливо улыбалась.

– У вас чудесный перстень, святой отец, – вымолвила она на прощание. – Камень чистый, как небесные помыслы. Мой дядя не ошибся, рекомендуя вас в советчики. А про себя подумала: «Ловко. И мою наживку заглотил, не поперхнулся, и свою мне подбросил. Но, дорогой монсеньор Филаргос, здесь мне и без ваших подсказок всё давно уже интересно…»