Читать книгу: «Внутренняя красота», страница 2

Джованни заметил, что эти слова были произнесены не как совет, а указание.

– И мать тоже? – спросил он. – Обычно так…

– О боже, только не это. Белла не… нет, нет. Я не желаю, чтобы писали мою жену.

– Кого тогда… Их сестру? – спросил Джованни, повернувшись к леди Крессиде.

– Только мальчиков. Я хочу, чтобы вы отразили все их достоинства, – сказал его светлость, многозначительно глядя на дочь. Он явно считал, что у той нет никаких достоинств.

Джованни чуть не вздохнул. Еще одна скучная картина с изображением пухлых и розовощеких детишек. Сыновей, а не дочерей. В этом отношении английская аристократия ничем не отличалась от итальянской. Из-под его кисти должен был появиться хорошенький и приукрашенный портрет, лишенный всякого правдоподобия. На полотне найдет отражение законный результат усердия чресл лорда Армстронга. Для будущих поколений портрету найдут место в семейной галерее. У художника сердце упало.

– Вы хотите, чтобы я написал ваших мальчиков очаровательными, – удрученно повторил он.

– Они и в самом деле очаровательны. – Лорд Армстронг нахмурился. – Имейте в виду, это замечательные и отважные мальчики. Я хочу, чтобы вы это также отразили. Не надо ничего сентиментального. А теперь поговорим о композиции…

– Вы можете предоставить это на мое усмотрение. – Джованни можно заставить писать картину далекую от действительности, но слава все же давала ему хотя бы некоторую свободу. Как он и ожидал, его светлость остался недоволен. Это можно было предвидеть. – Вы можете всецело положиться на мой выбор. Милорд, полагаю, вы знакомы с моими произведениями?

– Нет, но я слышал отличные отзывы о них. Я бы не пригласил вас, если бы таковых не было.

Вот это новость. По ужасу на лице леди Крессиды Джованни догадался, что для нее это тоже новость.

– Не понимаю, какое отношение к данному случаю имеет то обстоятельство, что я не знаком с вашими произведениями. – Лорд Армстронг сердито взглянул на дочь. – Как дипломат я постоянно должен полагаться на мнение других. Если возникает проблема в Египте, Лиссабоне или Мадриде, нельзя ведь ожидать, что я лично успею побывать во всех эти местах. Тогда я решаю, кто лучше всего справится с этим, и поручаю заняться возникшей проблемой. То же самое можно сказать про портрет. Я навел справки и узнал мнение экспертов. И действительно, мне настоятельно рекомендовали синьора ди Маттео, – сказал он, повернувшись к Джованни. – Мне говорили, что вы самый лучший. Меня ввели в заблуждение?

– Признаться, спрос на портреты далеко превосходит мои физические возможности, – ответил Джованни.

Художник сказал правду, что доставило ему большое удовольствие, хотя он прямо не ответил на вопрос лорда Армстронга. Он пользовался столь огромным успехом, что мог требовать за свои портреты исключительно высокое вознаграждение, хотя это обстоятельство воспринимал не как свободу, а скорее как тюрьму, возведенную собственными руками. К тому же Джованни недавно обнаружил, что успех – оружие обоюдоострое. Слава и богатство, с одной стороны, давали ему независимость, но сильно вредили творчеству. «Но эта жертва оправдывает себя», – твердил он себе каждый день. Несмотря на то, что с каждым новым заказом муза быстро отдалялась от него.

Новый заказчик, видно, остался вполне довольным ответом художника. Обладать тем, что желали другие, было достаточно для него, как и для большинства представителей его класса.

– Тогда мы договорились, – заключил его светлость, вставая, и протянул руку. Джованни тоже встал и крепко пожал ее. – Мой секретарь займется… гм… коммерческими деталями. Я с нетерпением стану ждать дня, когда можно будет взглянуть на завершенную работу. А теперь я вынужден извиниться, ибо меня ждут в Эпсли-Хаус. Возможно, мне придется сопровождать Веллингтона во время его визита в Санкт-Петербург. Неудобство, но что поделаешь, если того требуют интересы государства! Синьор, оставляю вас на попечение дочери. Она будет присматривать за братьями во время сеансов. Крессида обеспечит вас всем, что понадобится, поскольку леди Армстронг, моя жена, сейчас испытывает недомогание.

Резко кивнув в сторону дочери, лорд Армстронг тут же вышел из комнаты, довольный тем, что одним мастерским ходом избавился от всех домашних затруднений и теперь сможет полностью сосредоточиться на более важных и чертовски трудных делах – как лучше решить проблему независимости Греции, не вступая в конфликт с турецкими и российскими интересами.

Оставшись наедине с художником, Крессида впервые основательно разглядела его. Она потратила немало сил, чтобы держать себя в руках, и пока лишь заметила, что синьор Маттео, вопреки ожиданиям, не разодет, как павлин. Художник оказался моложе, чем она предположила, а его английский звучал безупречно. Сейчас Кресси весьма удивила его поразительная красота. Он был не просто красив, но обладал таким загадочным магнетизмом и аурой физического совершенства, что ей захотелось узнать, земное ли существо перед ней.

Поймав себя на том, что пристально разглядывает художника, Кресси силой воли пыталась привести в порядок блуждавшие мысли. Высокие скулы и лоб, изящные очертания головы, которые подчеркивали коротко постриженные черные как смоль волосы. Карие глаза прикрывали темные веки, лицо отличалось классическими пропорциями, хотя и таило в себе едва заметный оттенок мрачности. Гладкие с ямочками щеки, приятный, можно сказать, почти совершенный нос. А рот – он вполне мог бы украсить женщину. Полные чувственные, как у скульптуры, губы изгибались так, будто он вот-вот улыбнется. Это чуть смягчало грозное выражение лица. Даже не вникая в детали, Кресси определила, что художник являет собой физическое воплощение совершенной, математической красоты. Такое лицо способно привести в движение тысячу кораблей или вызвать трепет у тысячи женских сердец. Кроме того, оно подтверждало ее теорию. При этой мысли сердце Кресси неожиданно затрепетало.

Однако она, судя по взгляду синьора ди Маттео, повела себя невежливо. Высокомерный и в то же время сдержанный, он явно привык к тому, что его разглядывают. Что и говорить, безразличие к ней не вызывало удивления, ведь он писал знаменитых красавиц. В отличие от отца, Кресси, работая над своим трактатом, изучила несколько произведений синьора ди Маттео. Не только художник, но и его картины отличались совершенными пропорциями и классической красотой, казались нереально совершенными. Он выписывал сюжеты безупречно и привлекательно. В небольшом количестве его портретов, которые она успела изучить, прослеживалось некоторое сходство в том плане, что изображение лиц приближалось к идеалу. В результате получалось почти точное сходство, хотя при этом индивидуальные черты были схвачены, будто снятые с кальки красавицы. А это точно соответствовало предпосылке теории, разработанной Кресси. Красоту можно свести к ряду математических правил. Было бы чудесно воочию посмотреть, как синьор ди Маттео, знаменитый художник, творит свои произведения.

Кресси сильно смутилась и покраснела, заметив, что знаменитый художник нетерпеливо барабанит пальцами по столу ее отца. Наверное, он считает ее не очень вежливой.

– Синьор, очевидно, вы уже придумали подходящую композицию. Как вы уже, несомненно, заметили, мой отец души не чает в своих сыновьях.

– В своих очаровательных мальчиках.

Неужели в его голосе послышалась легкая ирония? Неужели он насмехается над заказчиком?

– Мальчики весьма приятной внешности, – согласилась Кресси, – но их никак не назовешь очаровательными. Вам следует знать, они особенно любят грубые шутки. Их гувернантка недавно ушла без предупреждения после одной из них. Вот почему я займу ее место, поскольку братья славятся…

– Вы!

Кресси напряглась.

– Я вполне способна обучать азам математики.

– Я не это имел в виду. Дело в том, что скоро открывается сезон. Я думал, вам придется бывать на балах. Однако простите, это не мое дело.

– Я уже бывала на нескольких сезонах, синьор, и у меня нет желания терпеть еще один. Мне двадцать шесть лет. Для меня пора балов и приемов уже прошла. Дело не в том, что я… Впрочем, не важно.

– Значит, у вас нет желания подыскать себе мужа?

Слишком дерзкий вопрос, но его голос звучал спокойно. Кресси хотелось сорвать злобу именно сейчас, когда подлинный объект ее гнева ушел.

– Некоторые женщины не созданы для брака. Я пришла к выводу, что являюсь одной из них. – Это была не совсем ложь, а скорее попытка взглянуть на эту проблему в истинном свете. – Однако отец не согласится с данной точкой зрения, во всяком случае пока мне не стукнет хотя бы тридцать лет. Пока буду молиться. Отец милостиво разрешил мне пропустить нынешний сезон, но устроил все так, чтобы я не помешала младшей сестре найти себе отличную партию. Когда ее удачно выдадут замуж, меня снова выставят на продажу. В роли гувернантки я временно.

Откровенность Кресси явно озадачила его. Да и она не ожидала от себя подобной смелости. Небольшая морщинка исказила его идеальный лоб. Ее смутило, что его совершенные губы чуть устремились вверх. «Неужели он смеется?» – с негодованием подумала она.

– Синьор, я не собиралась давать вам повод для веселья.

– Я не веселюсь. Мне просто интересно. Я раньше не встречал леди, которая так гордится положением незамужней женщины и тем, что знает больше, чем… гм… азы математики.

Он смеялся над ней.

– Наконец-то вы ее встретили. – От негодования и гнева Кресси потеряла над собой контроль. – Если вам угодно, я действительно знаю гораздо больше, чем азы. Признаться, я опубликовала ряд статей на эту тему и даже написала рецензию на книгу мистера Ларднера «Аналитический трактат о планиметрии и сферической тригонометрии». Также составила азбуку геометрии для детей, которую весьма уважаемый издатель решил опубликовать. А сейчас я пишу работу по математике искусства.

Так-то вот! Кресси скрестила руки на груди. Она не собиралась выболтать все это сразу. Но слова уже слетели с ее уст, и она ждала, когда синьор ди Маттео начнет смеяться. Он лишь приподнял брови и улыбнулся. Не снисходительно, удивленно. Видя его улыбку, Кресси затаила дыхание, ибо в этот миг красота надменной статуи обрела вполне человеческие очертания.

– Значит, вы автор опубликованных работ.

– Под псевдонимом Пентесилея. – Кресси невольно выдала еще один ревностно охраняемый секрет. Что такого в этом мужчине? Он заставлял ее высказывать вслух самые сокровенные мысли. Она вела себя точно болтливый младенец.

– Пентесилея. Это амазонская воительница, прославившаяся своей мудростью. Весьма удачный псевдоним.

– Да, да, однако я вынуждена просить вас соблюдать осторожность. Если бы мой отец узнал… – Кресси еще раз глубоко вздохнула. – Синьор, вы должны понимать, в моем положении… то есть… отец полагает, что мои способности к математике препятствуют ему выдать меня замуж. Должна признать, мой опыт в целом подтверждает это. Мужчины не ценят умных жен.

Улыбка синьора ди Маттео приобрела циничный оттенок, взор стал холодным, будто он вспомнил что-то неприятное.

– Синьорина, кровные узы и красота превыше всего, – заметил он. – Так устроен мир.

Выражение его лица красноречивее всяких слов подтвердило то, во что верила Кресси. Поприще деятельности этого мужчины – красота, но она усомнилась, понимает ли он, насколько обременительна родословная. Кресси не придумала, как спросить художника об этом, не обидев его.

Он прервал ее раздумья:

– Если вы изучаете связь между математикой и искусством, то должны были прочитать академический труд моего соотечественника. Я имею в виду работу итальянца Пачиоли De Divina Proportione⁹.

Кресси с удовольствием обнаружила, что художник не из тех, кто считает, будто ей, женщине, не разобраться в столь серьезном труде. В то же время она подивилась тому, как красиво звучит название этой книги на итальянском языке.

– Вы читали ее? – наивно спросила она, хотя и так ясно, что он знаком с этой книгой.

– Это классическая работа. Вы согласны с мнением автора, что красоту можно описать по законам симметрии?

– И пропорции. Но это ведь основные законы любого искусства?

Нахмурившись, синьор ди Маттео стал нервно расхаживать по комнате.

– Если бы живопись сводилась лишь к тому, как правильно выстроить углы и пропорции, любой мог бы стать художником.

– Тогда как же вы научились так хорошо писать картины? – возразила Кресси.

– Я учился. У старых мастеров. Был учеником у других художников. Все дело в практике.

– Значит, это профессия. Ремесло, правила которого можно выучить. Я придерживаюсь именно такой точки зрения.

– А я стою на том, что искусство не просто ремесло. – Сейчас в его голосе звучал гнев.

– Синьор, не понимаю, что в моих словах расстроило вас. Я сделала вам комплимент. Главная цель искусства – приукрашивать действительность. Разве не так? Если она такова, само искусство должно быть красивым. А если оно красиво, то соответствует тому, что считается красотой, – математическим правилам симметрии и пропорции, которые мы замечаем в природе, как доказал, например, ваш соотечественник, синьор Фибоначчи¹⁰. Чтобы стать самым лучшим, вы должны были овладеть не только техническими навыками рисовальщика, но также твердым пониманием лежащих в основе искусства правил.

– Значит, я пишу машинально. Вы это хотите сказать?

– Я хочу сказать, что вы овладели законами природы.

– Миледи, вас создала природа, однако вы никак не вписываетесь в эти законы. Если применить ваш метод дедукции, вы никак не можете считать себя красивой.

Столь жестокие слова прозвучали как пощечина. Кресси так увлеклась отстаиванием своей теории, что невольно оскорбила Джованни, а он воспользовался ее невзрачной внешностью, чтобы нанести весьма болезненный удар. Свет интеллектуальной правоты потускнел в ее глазах. Кресси вдруг вернулась к жестокой реальности. Синьор ди Маттео обладал внешностью, которая заставляла женщин забывать о благоразумии, скорее в физическом, нежели интеллектуальном плане.

– Синьор, мне хорошо известно, что я не красавица.

– Красота есть во всем, если вы знаете, как и где ее искать.

Джованни стоял слишком близко к ней. Она остро чувствовала присутствие мужчины, погрузившегося в раздумья. Кресси встала, намереваясь оттолкнуть его, однако он поймал ее за руку. Она рассеянно заметила, что у него длинные пальцы, загорелые и не перепачканные краской. Ее голова едва доходила до широких плеч художника. Со столь близкого расстояния она безошибочно угадала, что в этом гибком теле таится огромная физическая сила. Находясь так близко от него, Кресси прерывисто задышала. От смущения ее бросило в жар. Здесь уже не до приличий.

– Что вы себе позволяете. Немедленно отпустите меня.

Пропустив слова Кресси мимо ушей, Джованни поднял ее голову за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. Она могла легко убежать от него, но ей и в голову не пришла такая мысль.

– Я так и думал, – тихо произнес он. – Ваш нос не отличается идеальной прямотой и нарушает симметрию лица.

– Я отлично знаю это, – сердито отозвалась Кресси.

– А ваши глаза. Расставлены слишком широко и относительно губ расположены непропорционально. Именно такой пропорции требует Пачиоли.

Одним длинным пальцем он провел по упомянутой им линии. Его собственные глаза окружал золотистый ободок. Ресницы были черными и густыми. От его прикосновения Кресси охватили странные ощущения. Она запаниковала, занервничала. Неужели он заигрывал с ней? Ни в коем случае. Лишь наказывает за то, что она непреднамеренно оскорбила его.

– Мои уши не расположены на одной линии с носом, а соотношение подбородка и лба неверное, – сказала Кресси с деланой беззаботностью. – Что же касается рта…

– Что касается вашего рта…

Синьор ди Маттео провел пальцем вдоль ее нижней губы. У нее возникло нелепое желание попробовать его на вкус. Он что-то пробормотал на итальянском языке. Его пальцы оказались на подбородке Кресси. Он наклонил голову к ней, намереваясь ее поцеловать.

Сердце Кресси громко стучало. Он действительно хотел поцеловать ее. Мышцы ее ног напряглись, она готовилась бежать, но не сдвинулась с места. Пальцы художника скользнули по линии скул и застряли в волосах. Она следила за ним, уговаривала себя бежать, но одновременно другая часть ее мозга оказалась парализованной. Она не могла отвести глаз от его идеально симметричного лица. «Пусть, – подумала она, – пусть он поцелует меня, если у него хватит храбрости!»

Его уста застыли над ее губами, но достаточно долго, чтобы она ощутила, будто что-то тает, подумала, каково это, уступить, дать волю сдерживаемым порывам. Мгновения хватило, чтобы Кресси пришла в себя.

Она вырвалась.

– Что вы себе позволяете? – Эти слова даже ей самой показались очень неубедительными. Она не могла отдышаться, молила Бога, чтобы горевшие щеки не бросались в глаза, ведь это для нее равносильно унижению. Как он дерзок! Необычно красив и явно знает об этом. К тому же итальянец. Всем известно, что итальянские мужчины совершенно не умеют подавлять свои страсти. Видно, не столь уж избитая истина, как ей казалось. – Синьор, возвращаясь к вашей мысли, признаюсь, мой рот столь крупный, что его вряд ли можно считать красивым, – заметила Кресси и с облегчением услышала, что ее голос звучит почти спокойно.

– Красота, леди Крессида, не сводится исключительно к симметрии. По моему скромному мнению, ваш рот очень красив.

Джованни ди Маттео отнюдь не выглядел смущенным.

– Вам не следовало целовать меня, – сказала Кресси.

– Я не целовал вас. А вам не следовало язвить по поводу моих произведений, тем более вы их еще не видели.

– Не считайте меня столь же невежественной, что и мой отец. Я изучала ваши произведения, к тому же не язвила! Всего лишь отметила, что любое искусство…

– …можно свести к набору принципов и правил. Я слышал, что вы говорили. – Даже презрительно кривя губы, Джованни с ужасом подумал, что эта совершенно необычная женщина каким-то образом сумела докопаться до причин его недовольства. На ранней стадии творчества, когда писал ради удовольствия, по велению сердца, а не головы, стремясь создать нечто уникальное, он находил осязаемую связь между полотном, кистью, палитрой, кровью, кожей и костями. Этим он заслужил лишь насмешки так называемых экспертов. Наивно. Эмоционально. Произведения лишены упорядоченности и утонченности. Такие слова задевали его за живое. Он оттачивал ремесло, не позволял эмоциям влиять на произведения. По его мнению, все это лишало их души, правда, они обретали большую известность. Эксперты шумно приветствовали их, титулованные влиятельные особы делали ему заказы, а он предпочитал не разочаровывать их.

Джованни решил откланяться:

– Леди Крессида, хотя я получил огромное удовольствие от нашей беседы, мне пора заняться более прозаическим делом – писать портрет, заказанный моим нынешним клиентом. Желаю вам приятного дня.

Художник взял ее руку и поднес к своим губам. Поцеловал кончики пальцев Крессиды, и его осенило прозрение, а судя по удивленному выражению ее лица, не его одного.

Глава 2

Джованни спрыгнул с кабриолета до того, как тот остановился перед Киллеллан-Манор, огромным домом сельского имения семьи Армрстронг, и беззаботно отмахнулся от лакея, вызвавшегося сопроводить его до двери. Он доехал до Суссекса на почтовой карете, которую кучер лорда Армстронга встретил у ближайшего постоялого двора. Стоял холодный, но ясный день, облака, подгоняемые бодрым мартовским ветром, плыли по бледно-голубому весеннему небу. Кутаясь в пальто, он потопал ногами, ускоряя кровообращение. Англия восхищала его многим, за исключением погоды.

Величественная резиденция лорда Армстронга была построена из серого песчаника в стиле Палладио¹¹. К основному четырехэтажному зданию примыкали два крыла. Фасад, обращенный в сторону подъездной дороги, по мнению Джованни, портил совершенно неуместный полукруглый портик, пристроенный значительно позднее. Окруженный высокими изгородями, через которые проходили ворота, дом казался мрачным и весьма неприветливым.

Прежде чем объявить о своем прибытии после долгого путешествия, Джованни пожелал размять ноги и зашагал по главной дорожке мимо конюшен и сада, окруженного высокой оградой. Перед домом открылся совершенно другой вид, намного приятнее для взора. Здесь стриженые лужайки соседствовали с яркими нарциссами, тянувшимися по мелким каменным ступеням к реке, которая с журчанием устремилась по галечному дну к водяной мельнице. В дальнем конце реки простирались волнистые луга, аккуратно разделенные живыми изгородями. Несмотря на то что мостик подозрительно выделялся из окружающей среды, художник невольно восхитился поразительным английским пейзажем.

– Вот идеальный образец того, что поэт, мистер Блейк, называет зеленой милой землей Англии. Не так ли?

Джованни вздрогнул, ибо эти слова произнесла женщина, стоявшая позади него. Из-за шума воды, бежавшей по гальке, он не расслышал ее шагов.

– Леди Крессида. В моей голове возникла именно такая мысль, хотя я не знаю этого поэта. Если только… это не Уильям Блейк, художник.

– Он больше известен своими стихами, нежели картинами.

– Я видел ряд его картин. Они… – Джованни хотел найти подходящее английское слово, чтобы описать фантастические рисунки и акварели, которые будто вырывались из полотна, – необычны, – наконец произнес он, остановившись не на самом точном определении. – Я нахожу их прекрасными, но они вряд ли впишутся в ваши математические критерии.

– А вот это? – Она указала рукой на пейзаж. – Как, по-вашему, он красив?

– Подозреваю, ваш отец вложил немало денег, чтобы сделать его красивым. Тот мостик вряд ли столь древний, как кажется.

– На этой земле искусно сотворена не одна глупость. Вы правы, ничто из этого не превосходит меня по возрасту.

Минуло уже две недели с тех пор, как они впервые встретились в Лондоне. Впоследствии Джованни не раз вспоминал их разговор и тот чуть не состоявшийся поцелуй. Он поступил глупо, допустив такую вольность в отношении дочери человека, который оплачивал заказ на портрет да еще пользовался столь заметным влиянием. Он не мог понять, почему вел себя столь бесцеремонно. Попытки запечатлеть черты лица леди Крессиды на бумаге ни к чему не привели. Никак не удалось схватить одну неуловимую черту, привлекшую его внимание. Теперь, когда она стояла перед ним, а солнечный свет падал сзади, образуя нимб вокруг строптивых локонов, темные круги под поразительно голубыми глазами, едва заметная морщинка, стягивавшая брови, придавали ей хрупкий ранимый вид. Он понял, дело не в чертах ее лица, а в чем-то более сложном. Именно это и притягивало его к Крессиде. Это озадачило Джованни, но тут он догадался: ее обаяние объясняется весьма просто. Ему хотелось передать двойственность ее привлекательности масляными красками.

– У вас усталый вид. – Джованни громко сказал, что думал.

– Мои братья не знают усталости, – ответила Кресси. Точнее, на них уходят все силы, но это означало бы признать свое поражение. Она две недели стерегла четверых малышей, у которых на уме были одни проказы. Это сказалось, ведь близнецы, хотя им и не полагалось заниматься уроками, хотели все время находиться вместе со своими братьями. Пока Кресси не присматривала за ними, она не обращала внимания на жалобы Беллы, что мальчишки совсем изматывают ее. «Они ведь всего лишь дети, и надо лишь чем-то занять их голову», – тогда подумала Кресси. Теперь она поняла, что ее мнение основывалось на блаженном неведении.

Вот почему она вечерами старалась лучше познакомиться с мачехой, не скрывавшей, что общество падчерицы терпит лишь за неимением другой собеседницы, ведь стоило только Кресси появиться в Киллеллане, Корделия немедленно направилась в Лондон. Она опасалась, как бы лорд Армстронг или тетя София не передумали и не помешали ее выходу в свет во время очередного лондонского сезона. Впервые Кресси осталась одна без общества сестер. Она стала раздражаться и ворчать на мальчишек, что, в свою очередь, вызвало неудовлетворенность собой, ибо ей хотелось любить братьев. Она винила их в недисциплинированности, отчего те становились непослушными сверх всякой меры. Каждое утро Кресси уверяла себя в том, что все зависит от ее усилий.

– Боюсь, я не догадывалась, сколько сил потребуется, чтобы занять столь резвых мальчишек, – сказала она, с трудом улыбнувшись художнику. – Однако думаю, учеба принесет свои плоды. Я все же надеюсь, что так оно и будет.

Выражение лица Джованни не выражало оптимизма.

– Вам следует просить у отца справедливого вознаграждения. Думаю, вы получите приличное жалованье, если попросите. Даже его реакция станет вознаграждением.

– Боже, он придет в ужас! – воскликнула Кресси. – Дело в том, что я так поступаю, имея в виду собственные цели, а не ради того, чтобы угодить отцу.

– И каковы же эти цели?

– Это не ваша забота, синьор ди Маттео. Вам ведь мой отец не особенно симпатичен, правда?

– Он мне напоминает одного человека, которого я не очень люблю.

– Кого?

– Это не ваша забота, леди Крессида.

– Мы с вами квиты, синьор.

– Вы ведь тоже не особенно любите своего отца, верно?

– С вашей стороны такой вопрос не совсем уместен. Мне ведь следует отвечать на него положительно. – Кресси состроила гримасу. – Отцу нравится осложнять мне жизнь. Честно признаться, я тоже ставлю ему палки в колеса.

Джованни тронуло выражение вины и озорства на лице Крессиды. Ветер прикрыл ее лицо длинной прядью волос. Она не успела отбросить ее, Джованни неумышленно сделал это за нее. Его рука в перчатке накрыла ее пальцы. При этом контакте он испытал то же ощущение, которое возникло, когда он целовал ей руку. Застывший взгляд Кресси поведал, что она испытала нечто подобное. Ее глаза сделались большими. Она вздрогнула. Солнце ослепило ей глаза, и волшебное мгновение улетучилось.

Подул ветер, Кресси обхватила себя руками. Она вышла из дома без накидки.

– Нам пора идти в дом, – сказала она, отворачиваясь и потеряв душевное равновесие не столько из-за того, что платье от напора ветра обвило ее ноги, сколько из-за собственной реакции на прикосновение Джованни ди Маттео. Она не была впечатлительной, но в присутствии художника остро ощущала обоюдную близость. Кресси не хотелось, чтобы Джованни заметил, как она реагирует на его присутствие, хотя он, вне всякого сомнения, производил такое впечатление на любую женщину, с которой встречался. – Сейчас я должна познакомить вас с моими братьями. Мачеха не любит, когда я слишком долго оставляю их с няней.

– Пусть они немного подождут. Мне хотелось бы познакомиться с домом, чтобы подыскать удобное место для мольберта. Не станет же леди Армстронг возражать, если вы поможете мне в этом? А вы, леди Крессида, не станете возражать, если я оторву вас от общества братьев, даже если мы не согласны почти по всем вопросам.

Она невольно рассмеялась и тут же забыла о скованности.

– Уверяю вас, после утра, проведенного в классной комнате, я предпочту любую компанию, даже вашу. Решительно не возражаю. Следуйте за мной.

Портретная галерея тянулась вдоль всего второго этажа. Свет лился через окна, выходившие на английский парк. Портреты висели в строгом хронологическом порядке на длинной противоположной стене.

– Мне показалось, это место может подойти вам для студии, – сказала Кресси.

– Здесь хороший свет, – ответил Джованни и одобрительно кивнул.

– Эти двери ведут в желтую гостиную и музыкальную комнату. Но Белла, моя мачеха, не очень часто бывает в них, она предпочитает маленький салон внизу, а с тех пор, как Кэсси – Кассандра, моя вторая сестра, – покинула дом несколько лет назад, думаю, вряд ли кто-то прикасался к фортепиано. Так что вам никто не помешает.

– Если не считать тех, кто будет мне позировать.

– Верно. Я не знаю, как вы пожелаете работать, придется ли им сидеть несколько часов подряд, однако…

– Это означало бы потребовать невозможное. Нет необходимости.

– Тогда все в порядке. Я уже подумала, что их надо будет привязывать к креслам. Я, кстати, подумала, не следует ли мне прибегнуть к подобному способу, чтобы удержать их на уроках. Я надеялась, мой учебник… – Кресси умолкла, накрутила на указательный палец локон и через силу весело улыбнулась. – Синьор, мои мучения в роли преподавателя вряд ли заинтересуют вас. Лучше взглянем на портреты.

Хотя решимость Кресси взвалить на свои плечи вину за проделки братьев заинтриговала Джованни, в ее голосе прозвучала нотка, предупредившая о том, что лучше свернуть эту тему. Он не возражал, когда она водила его от портрета к портрету и рассказывала о сложном и ветвистом фамильном древе семейства Армстронгов. Джованни наслаждался модуляциями ее голоса и воспользовался моментом для того, чтобы изучить не полотна, а ее лицо, пока Кресси оживленно рассказывала о разных членах семейства. В ней таилось нечто такое, что ему хотелось выявить, схватить. Он не сомневался, что под маской научного беспристрастия и цепко сдерживаемых эмоций кроется страсть. Короче говоря, написание ее портрета станет захватывающим опытом.

Джованни должен придумать способ, как написать ее портрет. Не очередной идеализированный сюжет, а нечто достоверное. Джованни уже думал, что желание писать по велению сердца давно умерло, но оказалось, оно просто пребывало в спячке. Из всех непривлекательных людей именно леди Крессида Армстронг пробудила его музу.

Однако волнующих мгновений, одних впечатлений от ее загадочной природы окажется недостаточно. Потребуется определенный уровень близости. Чтобы написать Крессиду, надо узнать ее, понять, что у нее на сердце и на уме. Ее тело не должно стать объектом его познания. Дни подобных приключений давно миновали.

Однако Джованни не мог отвести глаз от нее. Пока она переходила к следующему портрету, он заметил, как солнечный свет, проникавший сквозь затемненные стекла, выхватывал ее скромного покроя платье с высоким круглым воротником из белой хлопчатобумажной ткани. По моде широкие у плеча рукава сужались книзу, их затянутая кайма была отделана хлопчатобумажными кружевами. Опытным глазом рисовальщика он не без удовольствия заметил, как вырез платья подчеркивает фигуру – тонкую талию, полные груди, изгиб бедер. При этом свете он отчетливо разглядел форму ее ног, выделявшихся на фоне юбок. Один чулок смялся у лодыжки. Пояс завязан неряшливым узлом, а не бантом, верхняя пуговица у шеи расстегнута. Джованни догадался, что у нее нет горничной и она, разумеется, не потрудилась взглянуть на себя в зеркало. Либо спешила, либо ей все равно. Он подумал, что, наверное, и то и другое, хотя скорее последнее.

Джованни последовал за ней к следующему портрету, однако приятная округлость ее ягодиц, соблазнительная форма ног отвлекали его внимание. Захотелось поправить ей чулок. В хрупких женских лодыжках таилось нечто такое, что он всегда находил эротическим. А изгиб икр. Нежная женская кожа на верхней части бедер. Он отведал на вкус лишь ее губы, но уже мог вообразить, сколь податливым окажется тело.