Читать книгу: «Охота за душой», страница 2

И Гера учился. С первого класса он был отличником, призёром (всегда первое место) олимпиад и конкурсов (по точным наукам) различного уровня, включая областные и мировые. Его любили учителя, но терпеть не могли одноклассники. Этого он понять не мог. Да и где было понять мальчишке, что люди могут простить всё, кроме таланта. Поэтому, в отрочестве, вглядываясь в разлитую по небу синеву, он хотел очутиться там, где нет ненависти, зависти, где царствует тёплое ласковое солнце и блуждают невесомые белые облака. Он был уверен, что в том мирном безмолвии никто не покажет на него пальцем и не крикнет вслед: «торгаш». Наблюдая за внуком, бабушка по- своему поняла его тоскующий взгляд, обращённый к небу. В восьмом классе она записала его в секцию, где подростков обучали прыжкам с парашютом. Тренером там оказался молодой человек, родом из их деревни, которого в детстве она вылечила от воспаления лёгких. С каждым годом здоровье знахарки ухудшалось и, почувствовав скорый конец, она продала всю живность, купив внуку, взамен списанного старенького компьютера (подаренного когда-то ему сельской школой как лучшему ученику), новый современный, да ещё и костюм прикупила на выпускной вечер. Оставшиеся деньги припрятала на «чёрный день», о чём и написала ему в письме, что положила до времени в комод. Чёрный день настал, когда он счастливый, прижимая к груди аттестат зрелости, спешил к бабушке. Возле дома, ещё издалека, увидел женщин в чёрных косынках, и всё понял. Он повернул к реке, и там, окаменев, неподвижно просидел до утра, не проронив ни единой слезы. После похорон, забив окна и дверь дома досками, он уехал в Москву. Воспоминания об уходе родного человека вызвали у Германа слезу, которую он постарался незаметно смахнуть и переключить память на «дружбу» с начальником, закончившуюся так плачевно.

III

Всё началось в университете, где он учился на бюджетном отделении, а Пашка Городецкий (нынешний его начальник)– на платном. В конце третьего курса этот богатый юноша небольшого роста, с нагловатыми, слегка навыкате глазами, длинным носом и кривой улыбкой, приезжающий в институт на элитной иномарке, предложил ему свою дружбу. Он принял её, не раздумывая. Павел брал его с собой в клубы, водил по ресторанам; на дни рождения дарил дорогие подарки, «забывая» при этом снимать ценники с нулями. Когда Герман, смущаясь, пытался отказываться от столь щедрых даров, Паша делал обиженное лицо. Тогда Азаров пообещал, что возместит ему все расходы, как только начнёт работать. Друг в ответ только улыбнулся своей фирменной улыбкой, более похожей на язвительную усмешку. Вскоре, ссылаясь на занятость, Павел стал просить Германа делать за него курсовые работы и выполнять прочие институтские задания. Азаров исполнял все его просьбы, не находя в этом ничего предрассудительного,– ведь они же друзья. Но встречи с «другом» становились всё реже, а заданий всё больше. Наконец, поняв, что его нагло используют, Герман взбунтовался, отказав «другу» в помощи. Это случилось на выпускном курсе. Его отказ совпал с трагедией в семье Павла.

За коррупцию в крупных размерах посадили отца Городецкого. Жалея почерневшего от переживаний сына коррупционера, Азаров вновь продолжил «учиться» за него.

IV

После окончания университета Павел уговорил Германа устроиться на работу в этот концерн, хотя его уже ждали в другом месте, не менее престижном, где он проходил стажировку. Позже он узнал, что у отца Городецкого сохранился в концерне блат.

Став через какое-то время начальником, Павел без тени смущения напомнил «другу» о долге, и Азаров вновь попал к нему в кабалу. «Может, действительно,– думал Герман,– отец прав, и мои взгляды на жизнь, мораль, дружбу устарели. Если даже Вика, когда-то первая признавшаяся мне в любви, ушла к Городецкому. Значит, всё, во что я верил – мираж? Не существует настоящей дружбы, любви, а есть только деньги, за которые всё это покупается?!». Раздумья молодого человека, замешенные на обиде, не давали ему сосредоточиться, и до конца рабочего дня он был рассеян.

Когда стрелки часов доползли до заветной цифры, в дверях появился сам Павел Игоревич Городецкий. Начальник был в прекрасном расположении духа. Окинув всех высокомерным взглядом, он криво улыбнулся.

Сотрудники, уже собиравшиеся покинуть свои рабочие места, настороженно смотрели на него. За спиной Герман услышал насмешливый девичий голос, знакомый ему ещё с университета, шёпотом процитировавший строчки из детской сказки поэта Ершова «Конёк – Горбунок»:

«Только начало зорниться,

Спальник начал шевелиться».

Её тут же поправил мужской голос, прошептавший в ответ со специфическим грузинским акцентом: «В данном случае – «стало вечериться»».

Появление начальника в отделе было редким явлением. Он приходил, лишь, когда ему нужно было забрать у Азарова папку или флэшку со «своей» работой или, когда необходимо было довести до сотрудников указание свыше. «Итак, господа, – привычно скривив губы в неприятную ухмылку, начал он,– в эти выходные уикенд отменяется. Наш отдел, как и всегда, будет принимать участие в парашютных соревнованиях между отделами концерна. Так что, Азаров, твой звёздный час настал. Ты же у нас – звезда парашютного спорта, как – никак, 300 прыжков совершил. Завтра, то есть в субботу, забирай своих пятерых молодцов – и на тренировку. А в воскресенье прошу всех остальных – на аэродром – «болеть» за наших.

Да, Герман, – кривя рот в улыбке, обратился он к Азарову,– не перепутай даму – парашютистку с графиней. Скажу по секрету, что она не знает трёх заветных карт. Так что, ни прибей её ненароком». Пошутив, Городецкий скользнул весёлым взглядом по сотрудникам, ожидая реакции. Несколько человек, дабы угодить начальнику, зажато хихикнули. Остальные промолчали. Поняв, что шутка не прошла, Городецкий стёр с лица улыбку и грубо бросил Герману: «Азаров, не забудь, в понедельник моя папка должна быть у меня на столе».

Когда начальник вышел, к побледневшему Герману стремительно подошёл высокий смуглый, черноволосый, черноглазый, с крупным носом, говорящий с акцентом, молодой мужчина.

– Ты что творишь, да? Ты такой добрый или глупый? Зачем работаешь за него? С твоими мозгами, да?! Ты должен быть начальником, а не этот…! – с негодованием проговорил Гоги Абашидзе.

– Я ему задолжал крупную сумму,– невозмутимо ответил Азаров.

– Вах! Ты что… занимал у него на спортивный комплекс «Лужники», да? – изумленно протянул грузин. – А то, что он у тебя увёл твою женщину,– в сумму погашения долга не входит, да?

После последних слов коллеги, Азаров померк, но нашёл в себе силы с достоинством ответить:

– Увести можно козу со двора, а человек сам принимает решение, как ему поступить. Прошу прощения, – добавил он, недружелюбным взглядом обведя коллег,– но мне пора,– работы, как вы слышали, предстоит сделать ещё много. До свидания. – Кивнув на прощание, он покинул помещение.

За Германом потянулись к выходу и все сотрудники, но Гоги преградил им дорогу.

«Куда, геноцвале, давайте поговорим,– сверкая чёрными глазами, обводя коллег возмущённым взглядом, заговорил он. – Совесть есть, да? Он к нам как друг: в работе помогает, подменяет, когда заболеем. А когда нас, пятерых, прыжкам с парашютом учил, то возился, как с детьми малыми, иная мать так со своим дитём не возится. А мы?