Читать книгу: «Интервью Короткого Хх Века», страница 2

Субкоманданте Маркос

Venceremos ! [2] (рано или поздно)

Чьяпас, Мексика, Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас, « Hotel Flamboyant ». Под дверь моего номера просунули записку:

Выезжаем в Сельву уже сегодня.

Встреча у стойки регистрации в 19.00.

Возьми с собой горные ботинки, одеяло,

рюкзак и консервы.

У меня лишь полчаса, чтобы собрать эти несколько вещей. Пункт назначения ‒ в самом сердце джунглей, на границе между Мексикой и Гватемалой, где начинаются Лакандонские джунгли, одно из немногих совершенно неисследованных мест на земле. На тот момент существует лишь один необычный «туроператор», который способен доставить меня туда. Он просит называть себя Субкоманданте Маркосом, и Лакандонские джунгли ‒ его последнее убежище.

*****

За все годы моей карьеры я, наверное, до сих пор больше всего горжусь именно этой беседой с Субкоманданте Маркосом в Лакандонских джунглях, в Чьяпас, в апреле 1995 года для еженедельника « Sette » издания « Corriere della Sera ». Я стал первым итальянским журналистом, взявшим интервью у легендарного Субкоманданте, в его неизменной чёрной балаклаве ‒ по крайней мере, задолго до того, как в последующие годы он организовал нечто вроде настоящего «военного пресс-бюро», которое обеспечивало доставку журналистов со всех концов света в его укрытие в джунглях.

Прошло почти две недели с того дня, когда в конце марта 1995 года самолет из Мехико приземлился в военном аэропорту Тустла-Гутьеррес, в столице Чьяпас. На полосе гудели самолеты под знаменем мексиканской армии, военные машины угрожающе стояли вдоль обочин. На территории, равной по размерам трети Италии, проживало три миллиона человек, и у большей части в венах текла индейская кровь ‒ двести пятьдесят тысяч прямых потомков Майя.

Я находился в одном из самых бедных мест на земле: у 90% индейцев не было питьевой воды. Шестьдесят три человека из ста были неграмотными.

Мне всё казалось понятным: с одной стороны были белые землевладельцы, их было мало, и они были очень богаты. С другой – кампесинос , крестьяне: их было много, и они получали в среднем семь песо ‒ меньше десяти долларов ‒ в день.

Надежда восстания проснулась в этих людях первого января 1994 года. Пока Мексика подписывала договор о свободной торговле с Соединенными Штатами и Канадой, революционер в балаклаве объявлял войну стране: верхом, вооруженные винтовками (лишь некоторые из которых были настоящими, а не поддельными, из дерева), две тысячи солдат Сапатистской армии национального освобождения пытались захватить Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас, древнюю столицу Чьяпас. Их лозунгом стало: «Землю и свободу».

Всем известно, чем закончился первый, решающий, раунд: в нем победили пятьдесят тысяч солдат, присланных на бронеавтомобилях для подавления восстания. А Маркос? Что произошло с человеком, которому удалось каким-то образом возродить легенду об Эмилиано Сапате, герое мексиканской революции 1910 года?

*****

19.00. « Hotel Flamboyant »: наш связной пунктуален. Его зовут Антонио, мексиканский журналист, который в Сельве бывал не раз, а десять-двадцать. Конечно, сейчас всё иначе, чем год назад, когда Маркос относительно спокойно жил со своей семьей в маленьком городке Гваделупе Тепейак, у самого подножья джунглей, вооруженный телефоном, компьютером, подключением к Интернету и готовый принимать корреспондентов американского телевидения. Сейчас ситуация индейцев не изменилась, но в жизни Маркоса и его людей поменялось всё: после последнего наступления правительства главарям-сапатистам пришлось прятаться в горах. Там, где нет ни телефонов, ни электричества, ни дорог ‒ ничего.

Колективо (так называют здесь эти странные микроавтобусы-такси) быстро несется в ночи по узким и крутым поворотам. Внутри пахнет потом и сырой тканью. Чтобы добраться до Окосинго, поселения у самых джунглей, требуется два часа. Улицы переполнены длинноволосыми брюнетками с индейскими чертами лица, они смеются. Вокруг множество военных, они везде. В номерах единственного отеля нет окон, только решетка на двери. Я чувствую себя как в тюрьме. По радио передают: «Сегодня отец Маркоса заявил: Мой сын, университетский профессор Рафаэль Себастьян Гильен Висенте, 38 лет, родом из Тампико, и есть Субкоманданте Маркос».

На другое утро у нас новый проводник. Его зовут Порфирио. Он тоже индеец.

На джипе до Лакандона, самой последней деревушки ‒ почти семь часов по ямам и пыли. Там заканчивается грунтовая дорога и начинаются джунгли. Дождя нет, но грязь всё равно достаёт до колен. По дороге ночуем в хижинах, в самой чаще. После двух дней быстрой, утомляющей ходьбы сквозь неприветливые джунгли, задыхаясь от сырости, мы прибываем в деревушку. Место называется Джардин, мы находимся в зоне Монтес-Азулес. Здесь проживает почти двести человек. Старики, дети и женщины. Все мужчины на войне. Нас встречают хорошо. Мало кто говорит по-испански. Все говорят на цельтали, диалекте майя. «Мы увидим Маркоса?» - спрашиваем мы. «Возможно», - отвечает Порфирио.

В три часа утра нас осторожно будят: пора идти. Ночь безлунна, но звезды освещают наш путь. До шалаша ‒ полчаса ходу. По теням мы догадываемся, что внутри находятся трое мужчин. Царит полная темнота, черная как их балаклавы. По описанию, выданному государством, Маркос является профессором с высшим философским образованием, дипломной работой по Альтюссеру и специализацией, полученной в Сорбонне. Вдруг, прерывая тишину шалаша, до нас доносится речь на французском: «У нас всего двадцать минут. Мне проще говорить по-испански, если это не проблема. Я Субкоманданте Маркос. Советую не пользоваться диктофоном, если запись засекут, это станет проблемой для всех, в первую очередь – для вас. Хотя пока у нас перемирие, на самом деле меня ищут всеми возможными способами. Спрашивайте всё, что хотите».

Почему вы настаиваете, чтобы вас называли Субкоманданте?

Обо мне говорят: «Маркос – глава». Это неправда. Главы – это они, народ сапатистов, я просто отвечаю за военную сторону дела. Они уполномочили меня говорить лишь потому, что я знаю испанский. Моим голосом говорят мои товарищи. Я только подчиняюсь.

Десять лет секретности – это много... Как вам удается выживать в горах?

Я читаю. Из двенадцати книг, которые я привез с собой в джунгли, одна – «Всеобщая песнь» Пабло Неруды. Вторая – Дон Кихот...

А потом?

Потом дни, годы проходят в борьбе. Каждый день мы видим все ту же бедность, все ту же несправедливость... Когда ты здесь, желание бороться, жажда перемен лишь возрастает. Если только ты не циник или не сукин сын. Есть вопросы, которые журналисты обычно не задают. О том, что нам, здесь, в джунглях, приходится есть мышей, пить мочу товарищей, чтобы не умереть от жажды во время долгих перемещений... вот и всё.

Чего вам больше всего не хватает? Что вы оставили дома?

Мне не хватает сахара. И пары сухих носков. Врагу не пожелаю быть постоянно с мокрыми ногами, днём и ночью, в холоде. И сахар ‒ это единственное, чего нет в джунглях, его надо привозить издалека, он необходим для поддержания физического тонуса. Для тех из нас, кто родом из города, некоторые воспоминания становятся чем-то вроде мазохизма. Мы повторяем: «Помнишь мороженое в « Coyoac à n »? А такос в « Division del Norte »?». Воспоминания. Здесь, если удается поймать фазана или другое животное, надо ждать часа три-четыре, пока он приготовится. А если отряд теряет голову от голода и ест его сырым, днем позже всем грозит диарея. Здесь другая жизнь, всё видится в другом свете... Ах да, вы спросили меня, что я оставил дома. Билет на метро, горы книг, тетрадь полную стихотворений... и несколько друзей. Немногих.

Когда вы откроете свое лицо?

Не знаю. Я уверен, что у нашей балаклавы есть позитивное идеологической значение, соответствующее представлению о нашей революции ‒ она не индивидуальна, у нее нет руководителя. В балаклаве мы все Маркосы.

По словам правительства вы прячете свое лицо потому, что вам есть, что скрывать ...

Они ничего не поняли. Но настоящей проблемой является даже не правительство, а скорее реакционные силы Чьяпас, местные скотоводы и землевладельцы, со своими частными белыми гвардиями. Я не верю, что существует настолько большая разница между традиционным расистским отношением белокожего из Южной Африки к чернокожему и землевладельца из Чьяпас к индейцу. Здесь продолжительность жизни индейца достигает 50-60 лет у мужчин и 45-50 лет у женщин.

А дети?

Детская смертность очень высока. Сейчас я расскажу вам историю Патичи. Когда-то, несколько лет назад, когда мы перебирались из одной зоны джунглей в другую, наш путь лежал через маленькую деревушку, очень бедную, где нас всегда встречал товарищ-сапатист с девочкой трех-четырех лет на руках. Ее звали Патриция, но она свое имя произносила как «Патича». Я спрашивал, кем она хочет стать, когда вырастет, и она всегда отвечала: «Партизанкой». Однажды, когда мы приехали, у нее была высокая температура. Антибиотиков у нас не было, а лихорадка у нее была под сорок или больше градусов. Мокрая одежда высыхала на ней как на печке. Она умерла у меня на руках. У Патриции не было свидетельства о рождении ‒ и смерть ее тоже не была зарегистрирована. Для Мексики ни ее самой, ни ее смерти никогда не существовало. Вот это и есть реальная жизнь индейцев в Чьяпас.

Сапатистская армия поставила в затруднительное положение всю мексиканскую политическую систему, но так и не победила.

Мексике нужны демократия и люди, стоящие выше партий, способные ее гарантировать. Если наша борьба поможет достичь этой цели, она будет ненапрасной. Сапатистская армия никогда не станет политической партией. Она исчезнет. И в тот день, когда это произойдет, у нас наступит демократия.

А если этого не произойдет?

Мы окружены военными. Правда заключается в том, что государство не захочет сдаться потому, что Чьяпас, и Лакандонские джунгли в особенности, буквально купаются в нефти. И нефть Чьяпас ‒ это гарантия, которую Мексиканское государство предоставило Соединенным Штатам в обмен на миллиарды долларов, взятые в долг у США. Нельзя допустить, чтобы американцы поняли, что ситуация вышла из-под контроля.

А вы?

Нам нечего терять. Наша борьба – это борьба за выживание и за заслуженный мир.

Мы сражаемся за правое дело.

2