Читать книгу: «Криошок», страница 3

– Переохлаждение, – сказал Фридман. – Он чёрт знает сколько пробыл на холоде, а я как-то сразу и не сообразил. Сделайте горячего чаю, только не крепкого!

Рядом возникли Егор и Вячек, озабоченно взиравшие на незнакомца.

– Может, дать ему водки? – предложил Шумилов.

Герман посмотрел на него, как на идиота:

– А, может, ты не будешь говорить ерунды, Вячеслав?

– Да, действительно, – согласился сибиряк, укоризненно глянув на Вячека. – Водкой его лучше немного растереть, а напиться он всегда успеет, – и крикнул Царицыну:

– Стёпа, гони водку!

Полярник поделился своими запасами горячительного из фляги, и голого Шахицкого щедро растёрли водкой. К тому времени Света подоспела с горячим сладким чаем и протянула ещё один плед, найденный в одной из комнат кают-компании.

Постепенно дрожь тела микробиолога начала стихать, и его, укутанного в два пледа, оставили в покое под присмотром Светы и Лены.

Прикрыв за собой дверь большой комнаты, Фридман мрачно оглядел присутствующих и сказал:

– Я надеюсь, все вы люди здравомыслящие, и потому скажу напрямую – на станции случилось что-то непонятное. Шахицкий здесь не первую неделю и, возможно, разъяснит нам всё, когда придёт в себя. В любом случае, оснований для паники нет.

– Ну, если мы до сих пор не запаниковали, профессор, то, значит, не ждите этого от нас и в дальнейшем, – бодро ответил Егор, подмигнув Вячеку.

– Где радист? – спросил Фридман.

– В дальней комнате, – сказал Николай. – Ковырялся там со своей рацией, пока вас не было.

Фридман махнул рукой Царицыну, и они вместе быстро направились через всё здание к радисту. Миновав несколько комнат, столовую и камбуз, Герман толкнул тонкую фанерную дверь последнего помещения и остолбенел. В комнатке, освещённой бледным светом люминесцентной лампы, располагался небольшой письменный стол, на котором стояла рация и лежали наушники с микрофоном. На полу, раскинув руки и ноги в стороны, лицом вниз лежал радист, вокруг его головы растекалась тёмная лужа крови.

Царицын не сдержал эмоций и громко выругался. Фридман, не дотрагиваясь до тела, внимательно осмотрел рану на голове, затем бегло оглядел помещение. В метре от тела лежал молоток-гвоздодёр. Герман аккуратно поднял его, предусмотрительно накинув на рукоять салфетку, которую достал из кармана, чтобы не оставить своих отпечатков.

Царицын, осматривая аппаратуру, издал новый панический возглас:

– Шеф, рация разбита! Конкретно выпотрошена…

– Я так и думал, – ответил Фридман. – Иначе зачем было…

Царицын растерянно огляделся, словно надеялся увидеть кого-то ещё.

– Кто же это сделал? Не сам же он раскурочил радиостанцию и грохнул себя молотком по макушке!

– Разумеется, нет. Это сделал кто-то из наших… милых спортсменов.

Степан с ещё большей эмоциональностью выругался повторно. Фридман положил молоток на стол, щёлкнул выключателем, погасив лампу, и, вытолкнув из комнаты Царицына, тихо прикрыл за собой дверь.

Глава 5

АН-26 без эксцессов приземлился на ледовом аэродроме всего с двумя пассажирами на борту. В течение трёхчасового полета Щеглов нетерпеливо елозил на одном месте, выказывая крайнюю нервозность. Несколько раз он вытаскивал из наплечной кобуры пистолет, проверял и прятал обратно, сердито поглядывая на своего напарника, который, напротив, казался преспокойным, как питон. Тот был поглощён своим ноутбуком и как будто избегал смотреть в иллюминатор, за которым простиралась довольно однообразная картина.

Едва самолет остановился на льдине, Щеглов сорвался с места и устремился к палаткам полярников. Видов, который должен был стать его проводником, едва за ним поспевал. Они вошли в большую надувную палатку, в которой находился основной инструментарий полярников и радиорубка радиста, в изумлении вытаращившегося на них, словно стал свидетелем второго пришествия. Старший опер набросился на него с места в карьер с энергией голодного хорька, соскучившегося по свежей крови.

Во-первых, он потребовал рассказать ему всё, что тот знает о кураторе экспедиции Фридмане и полярной станции СП-Н-5, однако от радиста сложно было добиться мало-мальски вразумительного ответа. К тому времени подоспел и Маскевич, заняв свой пост «доброго» опера; он уважительно и благодушно осмотрел аппаратуру, стоявшую в палатке, и посмотрел на радиста так благонамеренно и дружелюбно, что у того начал понемногу развязываться язык. Между тем в палатке уже собралась большая толпа народу – все четверо пилотов и кое-кто из местных, что, по-видимому, способствовало снятию первого налёта напряжённости, которую нагнал было суетливый старший опер.

– Когда Фридман в последний раз выходил на связь? – спросил Щеглов, буравя полярника колючим взглядом.

– Он ещё не выходил.

– Хорошо. Они ведь шли на станцию, верно?

– Да, Царицын сказал, что у них были такие планы.

– Что означает СП-Н-5?

– Полярная станция… Возможно, научная, экспериментальная или что-то вроде того, но точно не уверен.

– Разве не все полярные станции строго научные? – продолжал давить на него оперативник.

– Все.

– Значит, Н-5 означает что-то ещё?

– Говорю же вам, что не имею понятия, гражданин следователь…

Щеглов презрительно хмыкнул и перевёл допрос в другое русло:

– Значит, вы поддерживали связь со станцией?

– Да, постоянно.

– Когда вы с ними общались в последний раз?

– Сутки назад. Было назначено точное время последнего сеанса, но почему-то они не вышли на связь. Я думаю, что их рация просто вышла из строя, иначе это не объяснить.

– Сутки. А экспедиция Фридмана вышла к ним…

– Это было примерно четырнадцать часов назад. Кстати, они должны были связаться со мной, как только достигнут станции.

– Значит, они её ещё не достигли?

– Видимо, нет. Хотя с учётом скорости дрейфа и направления течения, по идее были уже должны.

– С чего вы это взяли?

– Просто нам заранее была известна примерная скорость дрейфа льдины, на которой построена станция – она была довольно высока, кажется, около пятисот метров в час. При мне сам Фридман рассчитал время марш-броска, они должны были достичь станции в довольно сжатые сроки.

– Используете GPS? – спросил Маскевич, греясь у воздушного радиатора.

– Используем всё, что можно, – улыбнулся радист. – Но, конечно, современная техника очень помогает.

– Нам нужен вертолёт с пилотом, – сказал Щеглов. – У вас он есть, так что подготовьте всё по-быстрому. Кстати, сколько времени лететь до станции?

– Думаю, не больше получаса. Правда, начинает портиться погода, и я бы не советовал подниматься прямо сейчас…

– Ерунда, – отмахнулся опер. – Ждать мы не можем. Нужно ковать железо, пока горячо. Насколько я берусь судить, если погода здесь всерьёз испортится, то это будет надолго. А у меня каждая минута на счету.

Щеглов бросил взгляд на Маскевича:

– Схватим подонка и – назад. Час туда-сюда на вертолёте, три – до Хатанги, и домой!

Опер повернулся к пилотам, осмотрев каждого придирчивым взглядом, будто старшина – новобранцев в строю.

– Вы все знаете, что мы летим брать опасного преступника. Конечно, за нас с Маскевичем я могу поручиться, но субъект, за которым мы охотимся, может быть вооружён, так что нам может очень пригодиться один здоровый, уверенный в себе человек. Пилотом вертолёта я рисковать не могу, поэтому нам нужен доброволец. Никто не желает помочь правосудию?

Лётчики опасливо переглянулись, никто не ожидал такого предложения со стороны опера. Неожиданно Макарченко сделал шаг вперёд. В этот момент он подумал о Светлане и сенсорном мобильном, лежавшем у него в кармане, который он был обязан вернуть ей при встрече. Теперь его радовало и одновременно пугало, что встреча может случиться много раньше, чем была запланирована. Но такова жизнь, в ней иногда случаются незапланированные вещи.

Глава 6

Фридман и Царицын застали доктора Шахицкого в обществе Светы и Лены. Можно было подумать, что прийти в себя ему помогла больше компания молодых женщин, нежели первые необходимые меры по спасению от переохлаждения. Стараясь не подать и виду, что он чем-то серьёзно обеспокоен, Герман спокойно попросил девиц на время оставить их одних, после чего плотно прикрыл за ними дверь и пристально посмотрел на своего коллегу. Царицын встал у противоположной двери, ведущей в столовую, скрестив руки на груди и воззрившись на полярного медика с не меньшим любопытством.

– Я им ничего не сказал, – хмуро произнёс Шахицкий, не дожидаясь вопроса профессора. – Решать тебе, посвящать их или нет. Но ситуация более чем опасна.

– Рассказывай, что тут случилось?

– Во-первых, надо принять меры безопасности. Закрыть все двери и заколотить окна изнутри.

– Это ещё зачем?

На минуту Шахицкий умолк, закрыв лицо руками. В тишине комнаты было отчётливо слышно лишь его учащённое хриплое дыхание. Затем он сказал:

– На данный момент все участники экспедиции Н-5 представляют опасность для здорового населения планеты. Каждый из них, попади он на большую землю, может спровоцировать ужасную пандемию, возможно, самую опасную и смертоносную из всех. Наверное, это благо для всех нас, что мы оказались на ледяном островке посреди Ледовитого океана и под нами несколько километров воды. В этом спасение человечества.

– Что ещё за чертовщина, доктор! – воскликнул Царицын. – У вас часом крыша не поехала от переохлаждения?

Шахицкий криво улыбнулся ему в ответ.

– Теперь меня интересуют подробности, Аркадий, – сказал Фридман. – Что ты знаешь о болезни… возможной болезни?

– Она вполне реальна. Вызвана на редкость опасным патогенным агентом. Но это нечто совершенно новое из числа инфекций.

– Вирус?

– Нет, бактерия. Новая разновидность очень живучих и холодостойких одноклеточных. Я бы отнёс её к первой группе патогенности. Ты, наверно, знаешь, что в состоянии криптобиоза и анабиоза некоторые формы жизни способны выжить при температуре, близкой к абсолютному нулю. Здесь, в Арктике даже намного теплее, так что мне кажется, мы уже давно должны были столкнуться с чем-то подобным. Скажу больше, мы это искали и нашли.

– Только не говори мне, что это – единственная причина для полярных исследований.

– Нет, конечно, но поиск новых форм жизни никто не отменял.

Фридман скептически покачал головой; казалось, он хотел бросить медику в ответ что-то не совсем поощрительное, но передумал, вспомнив о присутствии Царицына, человека не то чтобы совсем постороннего, но далёкого от науки.

Вместо этого он коротко сказал:

– Продолжай.

– Несколько дней назад кто-то из наших подобрал на льду больного тюленя. Его принесли ко мне в лабораторию, зная о том, что мне всегда интересно исследовать болезни северных животных. Я поместил его в бокс, сделал вскрытие и обнаружил эту бактерию. Разумеется, я не стал делать безумных опытов на месте и сразу законсервировал её в жидком азоте, чтобы затем передать на большую землю.

– Тогда непонятно… – начал было Фридман, но Шахицкий быстро его прервал:

– Всё намного проще. Люди всегда совершали и будут совершать ошибки. Человек, который принёс мне тюленя, первым подхватил инфекцию из-за собственной безалаберности. Незадолго до этого он повредил руку, рана была ещё свежей, и бактерия без труда попала в организм через кровь.

– Отлично! – произнёс Герман, хотя оптимизма в этом слове явно было мало.

– Прошло всего несколько часов, когда с людьми начало происходить что-то необъяснимое и жуткое. Нас на станции было всего десять. Первый заражённый неожиданно скончался в ужасной горячке. Однако он успел заразить кого-то ещё и, должен сказать, после этого смертей больше не было.

Глаза Фридмана удивлённо округлились:

– То есть?

– Ну, я, конечно, не уверен, но может статься, все инфицированные живы. Точно не знаю, с чем это связано, но все они сейчас вроде носителей. Знаю, что ты скажешь – летальности нет как таковой, но болезнь опасна не этим.

– И где же они все?

– Они просто ушли.

– В одном из домов была кровь, – напомнил Герману Царицын.

– Да, кровопролития хватило, – ответил Шахицкий. – Инфекция влияет на мозговую деятельность, и практически все заражённые вели себя крайне агрессивно. Вообще по некоторым симптомам, болезнь смахивает на бешенство, если не брать во внимание, что мы имеем дело с бактерией, а не с вирусом. На некоторое время больные и здоровые разделились на два враждующих отряда. Всё это происходило у меня на глазах, я закрылся в лаборатории и наблюдал за этим безумством оттуда, изнутри. Разумеется, я не видел всего, но команда из трёх человек под руководством начальника станции Киреева попыталась обезоружить больных. Возможно, кого-то серьёзно ранили. Я слышал несколько выстрелов, после этого ненадолго наступило затишье. Ещё через пару часов кто-то попытался ворваться ко мне в лабораторию. К счастью, они быстро отказались от этой попытки, но зато отключили генератор, оставив меня без света и тепла. Они поджидали меня снаружи, я это прекрасно понимал. Мне повезло, что в лаборатории есть обычная печка, и я сжёг всё, что мог, чтобы не замёрзнуть. Потом они ушли в неизвестном направлении, заколотив мою дверь и окно, а ещё через несколько часов пришли вы. Это всё, что я знаю.

Фридман помолчал с минуту, обдумывая вышеизложенное, затем сказал:

– Их поведение говорит о том, что поступают они хоть и агрессивно, но довольно логично. Так что это явно не бешенство.

– Зомби, – серьёзным тоном вставил Царицын, но оба учёных даже не посмотрели в его сторону, будто не расслышав это псевдонаучное предположение полярника.

– Куда же они могли уйти? – спросил Фридман.

Шахицкий пожал плечами:

– Идти им некуда, на сотни километров вокруг – сплошные льды. Так что я думаю, они ещё вернутся. Поэтому, Герман, в первую очередь позаботься о своих людях.

– Я-то позабочусь… А что вы сделали с телом первого заражённого?

– Он в лаборатории, – ответил доктор. – Я потребовал сразу же перенести его в карантин, как только он умер.

– То есть всё это время вы находились с ним в одном помещении? – с удивлением спросил Фридман.

– Не совсем. В лаборатории есть герметичный бокс. Там он и лежит. У меня была возможность наблюдать развитие инфекции уже после смерти её жертвы. Для тебя, Герман, это тоже будет интересно. А вас, молодой человек, – он посмотрел на Царицына, – буду вынужден разочаровать, зомби тут и не пахнет.

– Тогда одевайся, – сказал Фридман. – Я осмотрю тело и решу окончательно, что делать. А ты останешься за главного, Степан, и проследишь, чтоб никто ненароком не сунулся к радисту. А заодно понаблюдаешь за людьми.

В этот момент раскрылась дверь, и в комнату вошли трое девушек под предводительством Светы. Царицын даже вздрогнул от столь неожиданного натиска лучшей половины экспедиции.

– А вы куда? – раздражённо спросил Герман.

Света с невинной улыбкой указала в сторону столовой:

– На камбуз. Приготовим что-нибудь перекусить на плите, мужчины голодны.

На глазах у несколько опешивших учёных и Царицына девушки, посмеиваясь, проскользнули мимо них.

– Интересно, как бы их потянуло к плите, если б они узнали… – начал было Степан.

– Проследи! – строго оборвал его Фридман.

Полярник, почёсывая затылок, двинулся следом за спортсменками.

Шахицкий торопливо оделся, и они направились к выходу. В тесном предбаннике, заваленном одеждой и стопками лыж и лыжных палок, Фридман украдкой оглянулся на мужчин в кают-компании. Павел, Дмитрий и Егор сидели перед экраном телевизора, увлечённые просмотром какого-то фильма на DVD. За столом у окна задумчиво потягивал чай Николай. В стороне о чем-то весело переговаривались Вячек и Катя. Фридман с одобрением отметил про себя, что девушка держится молодцом и подумал, что надо бы не забыть спросить у доктора какие-нибудь глазные капли.

Герман прихватил с собой «Сайгу», и учёные вышли из дома. Небо уже было наполовину застлано сплошной свинцовой пеленой, хотя ещё и не успевшей подобраться к слепящему солнцу, и ветер постепенно усиливался, взметая вверх искрящиеся снежинки с крыш домов и машин. Фридман понял, что не пройдёт и часа, как погода испортится настолько, что, возможно, никто не сможет выйти наружу из укрытия. Вероятно, они добрались до станции вовремя, и буйство стихии не застигнет их врасплох, но если всё, что сказал микробиолог – правда, не может ли случиться так, что самая жестокая вьюга и метель покажется им всем райским даром по сравнению с другой неведомой опасностью, незримо затаившейся где-то здесь, в этих холодных стенах из бакелитовой фанеры?

Они поднялись на веранду местной обители науки и вошли в тёмный проём двери, любезно раскрытой, будто пасть какого-то сонного зверя. Холодный ветер свободно разгуливал по комнатам и коридорам здания, погружённого в полумрак. Из-за того, что все окна были заколочены, внутрь почти не пробивался свет, и глаза Фридмана долго привыкали к темноте. Шахицкий, ориентировавшийся здесь намного лучше, вскоре подобрал с какой-то полки большой электро-фонарь, и широкий луч света пронзил пугающую безмолвную пустоту дома. Они прошли по длинному коридору через всё здание, остановившись перед дверью, на которой висела табличка, изображавшая «биохазард».

Дверь поддалась со скрипом, и учёные вошли в узкое помещение, где едва смогли бы поместиться трое человек. Видимо, это было нечто вроде шлюзовой камеры, тамбура, отделяющего бокс от остальных помещений. Микробиолог открыл несгораемый шкаф, достав из него два тёмно-синих противочумных костюма с респираторами.

– Один был запасной, – сказал Шахицкий. – Вот он и пригодился.

– Должно быть четыре, – заметил Фридман, но микробиолог только с улыбкой махнул рукой.

– Я всегда работал в одиночку. Мне действует на нервы присутствие любого помощника – вот тут-то и можно ошибиться, если кто-то отвлечёт.

Надев герметичные костюмы и респираторы, Шахицкий повернул ручку следующей двери с проделанным в ней смотровым окном, единственным в боксе. Шарообразный сноп света метнулся по стенам погружённого в кромешную тьму помещения и остановился в центре, осветив стол из нержавеющей стали, на котором лежало тело человека.

Фридман взял у микробиолога фонарь, приблизился к телу и застыл, чувствуя, как по его коже пробежала холодная дрожь, что было вызвано скорее не понижением температуры тела, а жутью, которую наводил вид изуродованного трупа. Он так и не смог узнать этого человека, хотя был знаком со всеми десятью сотрудниками полярной станции. Половина головы была проедена насквозь, будто кислотой, вторая потемнела, приобретя оттенок сливовой кожуры. В груди зияло неровное отверстие размером с небольшой арбуз. Кисть правой руки отсутствовала, на левой не хватало трех пальцев. Вдобавок ещё несколько зияющих дыр и язв меньшего размера виднелись на ногах.

Фридман вопросительно взглянул на Шахицкого.

– Это началось сразу после смерти. Ты слышал о бактериях, живущих в морозильниках при температуре –10 и питающихся мясом? Тут почти как в морозильнике, а бактерии живут, питаясь и размножаясь с невероятной скоростью. Такого даже я не видел за всю свою практику, смею тебя заверить!

– Пошли отсюда, – бросил Фридман.

– Я не сказал тебе всего, – произнёс микробиолог. – Это ещё не самое страшное. Ты видишь очаги поражения мёртвых тканей, не более того. А те, кто заразились после, всё еще живы. И мне довелось наблюдать развитие болезни, пока не был затронут мозг инфицированных. Уверяю тебя, это впечатлит любого. В первую очередь бактерия поражает наиболее подверженные инфекции участки кожи. Например, места ссадин или порезов. В этих областях образуются некрозы и начинается неестественно быстрое омертвение ткани. Представь себе живого человека, который постепенно будет разваливаться на части, будто ржавая машина.

Неожиданно у Фридмана потемнело в глазах, он пошатнулся и едва не упал, выронив фонарь. Шахицкий успел подхватить его и вывел из бокса. В тамбуре он помог ему снять защитный костюм и не слишком сильно пошлёпал его по щекам, приводя в чувство.

– Вроде сердце шалит, – попытался улыбнуться Фридман. – Ведь уже далеко не мальчик, а всё ещё испытываю судьбу. Играю с криошоком… Ты не знаешь, это не все наши проблемы. Есть ещё одна. Среди нас убийца.

Глава 7

Вертолёт Ми-8, напоминая большую грузную птицу, будто нехотя оторвался от полированной поверхности льдины и начал подниматься ввысь навстречу слепящему солнцу. Пилот был явно недоволен тем, что его заставили срочно взлететь, невзирая на настоятельные отговоры метеоролога. Щеглов нацепил на нос противосолнечные очки и мрачно взирал на удаляющиеся надувные палатки и величественный корпус авиалайнера, становившийся с каждой минутой всё меньше и ничтожнее. Старший опер определённо не был настроен говорить после бурной перепалки с радистом и метеорологом, разыгравшейся недавно на ледовом аэродроме.

Маскевич демонстрировал удивительное хладнокровие, уткнувшись своим тонким носом в экран ноутбука. Макарченко, сидя напротив них, посмотрел в иллюминатор на гряду серых облаков, сгрудившихся над горизонтом. Это по сути и был предвестник той бури, о которой прожужжал все уши Щеглову местный метеоролог. Близилась нелётная погода, которая могла застать их в пути, и хотя ещё ничто не предвещало ненастья, они взяли курс именно на него, на это скопление хмурых, налитых влагой облаков, неумолимо надвигавшихся, похоже, со стороны Канады.

– Не думал, что полярники такие паникеры, – неожиданно воскликнул Щеглов и с каким-то хулиганским вызовом посмотрел на Эдуарда. – Ты тоже считаешь, что нас застигнет циклон?

– Погода на полюсе славится своей переменчивостью, – ответил Макарченко.

– Вот, и этот туда же, – фыркнул опер.

Маскевич оторвал глаза от дисплея и устало произнёс:

– Может, они и правы, чего ты психуешь? Отдохни, нам лететь полчаса.

– Правы? Всё, что я вижу – это солнце и голубое небо, а они говорят о циклоне!

– Расслабься, – добавил Маскевич и снова уткнулся в дисплей.

– Просто мы летим навстречу буре, – весело сказал Эдуард. – Не нужно волноваться. Лететь не так много, и девять против одного, что мы успеем добраться до места, но потом… неизвестно, когда мы вырвемся назад.

Щеглов с недовольной гримасой уставился в иллюминатор на проплывающие внизу сверкающие белизной льды. На миг его внимание что-то привлекло, и он даже сорвал с носа очки, чтобы лучше разглядеть.

– Медведь! – воскликнул опер. – Белый медведь.

Макарченко подошёл к его иллюминатору и долго всматривался в белое однообразное полотно, пока не заметил едва различимую с высоты птичьего полёта фигурку, двигавшуюся туда же, куда и они, на юг.

– Да, это странно, – заметил лётчик. – Я слышал, что белые медведи большая редкость на этих широтах.

– Да что ты!

– Раньше они редко забредали на самую вершину полюса, но всё в природе меняется, и теперь в поисках пищи они приходят и сюда. Неспроста все полярники вооружаются до зубов.

– Ну, и чем же, интересно? – в этом вопросе Щеглова чувствовалось профессиональное любопытство.

Макарченко вернулся на своё место напротив и улыбнулся оперу своей самой располагающей улыбкой.

– Точно не скажу, но чаще всего это охотничьи ружья, карабины. Модификации «Сайги» двенадцатого калибра, например, довольно популярны у простого народа. Хотя на Западе считается больше штурмовым оружием, чем охотничьим. Но никто не будет спорить – на медведя с таким можно идти спокойно.

– Никто не будет, – согласился Маскевич. – С расстояния в пятьдесят метров латунная пуля «Сайги» пробивает брус толщиной до двухсотсемидесяти миллиметров.

– А ты умеешь стрелять? – спросил Щеглов у Эдуарда без тени насмешки.

– В армии учили.

– Вот, смотри, – тоном умудрённого наставника произнёс старший опер.

Неуловимым движением он выудил из-под полы своей цветастой красно-жёлтой куртки небольшой пистолет, по-ковбойски крутанув вокруг указательного пальца.

– Обновлённый Макаров. Точнее, ОЦ-35 девятого калибра. Прицельная дальность – двадцать пять метров. Магазин ёмкостью восемь патронов 9 на 18. Длина 185, вес 0,79. Простенько, но со вкусом!.. Маскевич, покажи свой!

Второй опер с усталым вздохом продемонстрировал своё «карманное» оружие:

– Извольте, господа! ГШ-18, оружие ближнего боя нового поколения. В магазине восемнадцать патронов «Парабеллум», вес вообще смешной.

– Это да, у моего напарника отросток потолще будет, – не без скрытой зависти сказал Щеглов. – Зато у граждан тунеядцев-хулиганов челюсти отвисают, когда мой друг «ботаник» достает из кармана эту игрушку. Ну, а ты, пилот, скажи, чем будешь отбиваться, когда душегуб, за которым мы летим, наставит на тебя «Сайгу» или ещё чего похлеще? – в идиотской ухмылке опер обнажил кривые зубы.

Макарченко помедлил, затем вытащил из-под сиденья небольшую спортивную сумку, которую прихватил с собой из самолёта, открыл и медленно, чтоб чего доброго не перепугать оперов, достал свой табельный пистолет.

Ухмылка быстро пропала с лица Щеглова, когда он увидел размеры «игрушки» лётчика. Маскевич, напротив, почти не изменился в лице, как будто был уже готов к чему-то подобному. Уголки его губ лишь слегка растянулись в уважительной улыбке.

– Ничего особенного, господа, – сказал Макарченко таким тоном, как будто в его руках был всего лишь складной зонтик. – Трёхствольный пистолет или «СОНАЗ» для носимого аварийного запаса. Комплектуется чехлом с мачете, но в эту поездку я решил его не брать. Один ствол под дробовой патрон 12,5, второй – под сигнальный, а третий – под патрон с особой разрывной пулей повышенного поражающего действия. Прицельная дальность – двести метров. Смею заверить, хулиганы-тунеядцы-душегубы останутся довольны… Кстати, гражданин следователь, вы не хотите всё-таки теперь, когда мы в одной связке, сказать мне, кого мы будем брать?

Щеглов, не скрывая какой-то детской досады, резким движением сунул свой ПМ обратно в наплечную кобуру и, обиженно поджав губы, как ребенок, снова отвернулся к иллюминатору.

– Прилетим, узнаешь, – сердито буркнул он.

– Скажи ему, Щегол, – произнёс Маскевич, закрыв наконец свой ноутбук.

– Хорошо, – ответил старший опер, доставая из кармана записную книжку. – Скоротаем вечерок и проверим твой метод дедукции, второй пилот Макарченко.

Эдуард спрятал пистолет для «аварийного запаса» обратно в сумку и устроился в своём сиденье поудобнее, приготовившись к новой интеллектуальной игре.

Опер раскрыл книжку на нужной странице и продолжил:

– Мы имеем нескольких действующих лиц. Женщины изначально отпадают, также как и координатор всей этой невразумительной сходки – профессор НИИ полярных исследований Герман Фридман. Всего в этой детективной пьесе участвуют пятеро лиц, каждого из которых действительно в равной степени можно было бы заподозрить, не зная, кто они и откуда. Все они молоды, полны сил и энергии, кроме того, все спортсмены, связанные с лыжным спортом. Всего один из них – дайвер, по странному стечению обстоятельств попавший в эту компанию. Видимо, это ошибка учредителей экспедиции, хотя не исключаю и того, что учёные, напрямую связанные с оборонкой, участвующие в этом проекте, взяли его неспроста, руководствуясь какими-то своими соображениями, но это их дело.

Щеглов перевёл дыхание, прислушавшись к монотонному гудению двигателей и винтов вертолёта, рассекающих морозный воздух, и продолжил прежней энергичной скороговоркой:

– Итак, перечислим всех пятерых, только обойдёмся без фамилий.

Николай С. Коренной москвич, тридцать лет. Подавал надежды в лыжном спорте, но примерно после двадцати пяти лет начал сдавать позиции и, насколько мне известно, участвовать в битве за высшие награды больше не собирается. Мой краткий поверхностный вывод по оценке личности – сдувшийся неудачник, озлобленный на мир. Следующий, Егор Н. Потомственный сибиряк, настоящий боец в спорте, имя которого мы слышали и, возможно, услышим ещё. Дмитрий Т. биатлонист, родом из одного военного секретного городка, название которого я даже боюсь разглашать, примерный сын родителей-учёных, занимавшихся в своё время то ли биологическим, то ли химическим оружием… а, может, это просто легенда, и мы не знаем всей правды. Далее, Вячеслав Ш. Москвич тридцати пяти лет. Серьёзный бизнесмен и любитель дайвинга. Лыжи любит, пожалуй, только водные и, насколько я смог узнать, предпочитающий летние виды спорта зимним. И, наконец, Павел Л. москвич, спортсмен, неоднократный призёр России по прыжкам с трамплина, правда, уже в прошлом, тридцати шести лет, отличный семьянин, любящий свою жену и трёх милых дочерей. Вот и весь список.

– Пятеро подозреваемых, и только, – заметил Макарченко.

– Есть одна деталь, автоматически снимающая подозрение с двух мужчин, – сказал Щеглов. – Убийство было совершено в Москве.

– Хм! Значит, осталось трое. Трое негритят…

– Что?

– Да так, просто вспомнилась классика детектива, – улыбнулся Эдуард.

– Да, осталось трое. Николай (неудачник), Вячеслав (дайвер) и Павел (заметь, неоднократный призёр, а это что-то да значит). Кто же из них убийца, Эдик?

– Я сейчас прокручиваю в уме всё, что слышал о громких убийствах, – проговорил Макарченко. – И мне кажется, что было бы наивным ставить акцент на известности подозреваемого, вы так не считаете? Конечно, если вы не захотите специально меня запутать.

– Конечно, нет, Эдуард. Мы играем честно… Ведь покер тоже честная игра.

– Тогда, возможно, Павел… Хотя этот ваш дайвер тоже – тёмная лошадка.

Макарченко посмотрел в глаза Щеглову, но тот лишь хитро прищурился в ответ.

– Нет?

Опер был невозмутим, так же как и Маскевич, у которого, казалось, он на время скопировал эту манеру ставить перед собой непробиваемую стену из стекла.

– Чёрт возьми, имея на руках такую скудную информацию о людях, невозможно судить объективно, – сдался пилот. – Это может быть любой из троих. Все трое москвичи, а значит, все могут быть убийцы. Просто зашибись!

– Я назвал имена, – снисходительным тоном ответил Щеглов. —

Всё дело в природной наблюдательности, которой обладали, скажем, Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро и так далее, все известные персонажи из той же любимой тобой классики детектива. Если бы ты обладал этим даром, то, не исключено, смог бы сказать мне совершенно точно, кто из них преступник, которого мы собираемся взять. Ведь я знаю, что ты видел их всех, а с кем-то даже успел пообщаться. Я дам одну подсказку, Эдуард… Возможно, это самый словоохотливый из тех, кого ты видел. Так обычно и бывает, мой дорогой несостоявшийся детектив.

Глава 8

Фридман возвращался в кают-компанию в тяжёлом расположении духа. Шахицкий после обморока ещё в лаборатории заставил его принять лошадиную дозу успокоительного, и тот почувствовал себя физически немного лучше, но на душе его лежало бремя гнетущих раздумий. Несмотря на это, Герман не забыл попросить у микробиолога глазные капли для Кати.