Читать книгу: «С.И.Л.А. Трансформация из жертвы обстоятельств в архитектора судьбы», страница 2
Глава 2
Бушидо
В чем истинная сила человека: в умении быть верным своим принципам, способным отстаивать личные границы и уважать при этом границы других или в доминировании, нарушении чужих границ и навязывании своего мнения?
Выйдя из-за стола, я стал мерить кабинет широкими шагами, нервно переводя взгляд c наручных часов на настенные. Мою голову занимали только две вещи: покупка билета на Burning Man и утренняя встреча c бизнес-партнером. На кону был контракт на большую сумму и, как следствие, перспективы еще большей финансовой свободы.
Я остановился напротив сияющего чистотой панорамного окна. С высоты нашего этажа было невозможно разглядеть лица прохожих, зато офисных служащих в здании напротив было видно прекрасно. Бесконечные потоки перебегающих с места на место белых воротничков напоминали муравьиную ферму. Кому-то нужно поставить подпись, кому-то – переспросить, a кто-то убивает время, прогуливаясь за пятой чашкой кофе… Наблюдая, я невольно вспомнил слова из песни Цоя:
Муравейник живет:
Кто-то лапку сломал – не в счет,
А до свадьбы заживет,
А помрет – так помрет…
Я с легкостью мог определить иерархию, систему, настроение блуждающего из кабинета в кабинет коллектива. По уверенной походке, долгой стоянке у двери начальника или неловкости рук, на которую сегодня так удачно пал прозорливый глаз руководства. Вот молодой парень никак не мог собрать бумаги со стола. Пачки договоров вываливались из рук, а очки вот-вот готовы были слететь c кончика носа, лишь бы не видеть происходящей катастрофы.
– И все же бизнес держится на таких вот очень значимых людях. Те, кто так отчаянно начинает c нуля и не сдается даже через пять, семь, десять лет… – размышлял я, не отрывая взгляда от юноши, что наконец совладал с кипой бумаг и аккуратно сложил ее в одну стопку.
В очередной раз проверил время: осталось двадцать минут. Я продолжил маршировать по кабинету и в считаные секунды оказался у открытого стеллажа. Здесь было достаточно трофеев для подступающей гордости. В основном это были медали: самая памятная – за преодоление дистанции Ironman, тут же – набор из шести медалей со знаменитых марафонов-мейджоров. Рядом стояли две фотографии: на одной я был с флагом компании на вершине Эльбруса, на другой – на вершине Килиманджаро, следом за ними располагались благодарственные письма от клиентов и партнеров. Все эти вещи олицетворяли непростой путь, пройденный на максимуме возможностей и сил.
Но сейчас мое внимание неожиданно привлекли не иностранные сертификаты, не статуэтки престижных премий и не фотографии, a толстая деревянная рамка, в которой хранилось аккуратно сложенное детское белое кимоно. К воротнику справа крепился красный металлический значок. Этот значок – моя первая заслуженная награда, самая значимая и дорогая из всех, что стояли на полках.
C четырнадцати лет я стал смотреть на наш район реалистично. Он не отличался от тысяч подобных промышленных гетто, что простирались по всей стране: серые бетонные коробки, которые вызывали только чувство безысходности и уныния. К слову, название района «Мотовилиха» было вполне созвучно этому заурядному месту.
После ухода отца мы перебрались c мамой в девятиэтажную коммуналку на окраине города. Девятиэтажка располагалась рядом с железнодорожными путями и с набережной грязной реки, вдоль которой стояли такие же облезлые панельки.
В детский сад меня не брали: он был переполнен, а очередь стояла на два года вперед. На улице я тоже бывал редко: мать считала, что там небезопасно, да и сам я больше любил сидеть дома.
Я довольно рано научился читать. Наш сосед, дядя Витя, работал в ночную смену охранником и потому, как правило, в первой половине дня находился в коммуналке. У дяди Вити была одна интересная привычка: днем в отсутствие других обитателей он выходил на кухню со свежим номером местной газеты, заваривал себе до невозможности крепкий чай и начинал читать вслух…
Его густые, взъерошенные усы съеживались на долгих, вытянутых «О» и «У», а на коротких «А» вздрагивали. Губы смачно причмокивали при произношении «Б» и «П». Со стороны мне казалось, что я нахожусь в рубке диктора на радио. А еще иногда дядя Витя помогал себе жестами: клал газету на стол, вставал возле него и размашистыми движениями вытягивал перед собой ладони и проигрывал диалоги политиков. Причем он так живо и эксцентрично это делал, что, будучи невольным слушателем, я прям там готов был отдать за него голос или пойти за ним в атаку. Хоть я обычно ничего из сказанного не понимал, но каждый раз по нашей ежедневной традиции залезал на кухонную табуретку и завороженно слушал соседа. Он и научил меня читать; начинали мы с простого – c анекдотов. Читать было от силы три-четыре строчки, да и смысла в них было не особо больше. Некоторые я и вовсе не понимал, даже когда их пытался объяснить дядя Витя. Спустя пару месяцев мы приступили к спортивным заметкам, a после дошли и до новостных колонок.
Еще мы любили решать c дядей Витей сканворды, правда, решить хотя бы один полностью за все время так и не удалось. Естественно, тогда всего моего словарного запаса хватило бы на одну полосу газеты. Но дядю Витю это не останавливало: он не переставал верить в мои силы, и мы отчаянно пробовали себя. А потом долго смеялись над получившейся ерундой, совершенно не подходящей под ответы.
В семь лет детство в общем его понимании для меня закончилось. На горизонте уже звенел первый звонок, первый класс, первая форма и первое разочарование. Я думал, что в школе после семи лет домашнего заточения мне будет гораздо интереснее, но по итогу мы изучали алфавит и заполняли одинаковые страницы прописей.
После уроков я спускался в школьную библиотеку. Библиотекарь, женщина пожилая и, судя по выражению лица, всегда чем-то недовольная, никогда не отказывала. Моей единственной отрадой были географические карты. Мне нравилось разглядывать их, запоминать страны, в которых я хотел побывать; моря, в которых хотел поплавать; горы, которые хотел покорить. Время от времени я брал почитать детскую энциклопедию: было интересно изучать животный и растительный мир, а анатомия человека и вовсе удивила тогда настолько, что я даже задумался, чтобы после школы поступить в медицинский университет.
А вот c русским языком и литературой дела совсем не ладились. Меня ругали, когда я начинал заикаться, стоя у школьной доски, за почерк в прописях, хоть я и писал без ошибок. Когда же я спросил первую учительницу, как отличить красивый почерк от некрасивого, она замолчала, отвернулась от меня, как будто не услышала вопроса, и, взяв красную ручку, начала проверять домашние задания.
К неровному почерку прибавлялся мой физический недостаток. Мне было унизительно читать стихотворения перед всем классом, я ужасно смущался и начинал заикаться еще больше, когда слышал смешки c задних парт.
Единственным человеком, который относился ко мне с симпатией и пониманием, была Лена. Она сидела за первой партой, слева у окна. Милая улыбка, каре густых светло-русых волос, тонкая оправа очков круглой формы и маленькие жемчужные сережки. Почему-то именно их я запомнил больше всего.
Как-то раз, еще в начальной школе, на новогоднем огоньке я случайно толкнул Лену. Она держала в руках стаканчик c чаем, поэтому чай оказался на ее платье. Лена сильно огорчилась, а я чуть не сгорел от стыда. Тогда я считал тот случай самой большой неудачей в жизни. После этого случая с Леной мы не общались – ни взглядом, ни словом.
C классом отношения с годами так и не сложились. У меня не было близких друзей, с которыми я мог поделиться чем-то личным и волнующим. Даже на физкультуре никто не хотел брать меня к себе в команду. Я был одиночкой и никогда не давал сдачи, если возникал конфликт.
Впервые я серьезно подрался с одноклассником, когда тот весь урок бросал в меня слюнявыми комочками бумаги. Он заряжал пустой корпус ручки мокрыми снарядами и дул в откупоренный наконечник. Комочки застревали в волосах на затылке, я не видел их, зато их видел весь класс. Все смеялись и показывали на меня пальцем. Из-за их смеха на меня накатила ярость, и я весь задрожал. Учительница, услышав шум с задних парт, назвала мою фамилию, я поднялся, но вместо защиты услышал: «Почему ты мешаешь мне вести урок?» Я не знал, что ответить, поэтому просто стоял, краснея, и смотрел на нее. Она открыла школьный журнал, небрежно вывела в нем двойку и, показав указкой на дверь, попросила меня покинуть класс.
Под гомон и хихиканье я послушно собрал вещи и ушел, оставив за собой шлейф из бумажных шариков, которые падали c волос и плеч. Выйдя из класса, я простоял у двери еще тридцать минут до конца урока. A дождавшись, когда мой обидчик выйдет из класса, сбил его с ног. Навалился на него своим тощим телом и колотил до тех пор, пока кто-то посильнее не схватил меня и не оттащил в сторону. Это была та самая учительница, что прогнала меня c урока.
В школу вызвали родителей, пришли мамы, обе были очень расстроены и совершенно не знали, что c нами делать. После их визита в школу завуч еще неделю оставляла нас после занятий. В темном узком кабинете она несколько часов подряд читала нотации, что драться – плохо, пугала детской комнатой милиции и переводом в школу-интернат для трудных детей.
Вальяжно размахивая кружкой чая передо мной, она ждала что-то вроде: «Мне очень стыдно, этого больше не повторится. Я был не прав». Но, будучи уверенным в том, что ничего неправильного в моем поступке нет, я продолжал молча выслушивать ее речи. Однажды, взглянув в мои равнодушные глаза, она сдалась и сказала больше не приходить. К слову, одноклассника завуч освободила от внешкольных занятий намного раньше. Выходя из кабинета, я обернулся к ней и холодно произнес: «У вас скол на ручке кружки, не пораньтесь». И вышел за дверь.
После той драки в школе мама предложила начать заниматься в секции дзюдо, чтобы я хоть как-то мог выплескивать гнев и в случае атаки постоять за себя. В зал нужно было ездить через весь город, но перспектива остаться слабаком пугала больше, чем давка в автобусе и тяжелые тренировки.
Моим тренером стал Павел Владимирович, сорокалетний широкоплечий, коренастый мужчина, состоящий, казалось, только из мускулов и сухожилий. На тренировках он был строг и требователен, при этом я замечал, как искренне он увлечен работой, как яростно болеет за подопечных. В пацанов он вкладывал всего себя и стремился передать свои знания и умения. Ребята постарше рассказывали, что он в свои двадцать выигрывал соревнования всесоюзного уровня, но после травмы плеча ему пришлось завершить карьеру спортсмена. Теперь он считался одним из лучших тренеров в городе, к которому было не так просто попасть. Меня поразило тогда, почему он остался в Перми, хотя мог совершенно спокойно перебраться в Москву и воспитывать будущих олимпийцев. Помню, кто-то вскользь прошептал мне, что у него здесь жили пожилые родители, которые нуждались в уходе и поддержке, а потом появилась и своя семья, которую он не мог оставить из-за карьерных амбиций.
Я занимался уже год и начинал видеть первые результаты. Занятия дзюдо научили не только силе, гибкости и выносливости, но еще и особой японской философии, по канонам которой жил Павел Владимирович. Так, заходя в зал, каждый знал, что перед татами нужно сделать поклон, такой же поклон нужно было делать в отношении партнера, тем самым выказывая уважение.
Павел Владимирович стал для меня вторым отцом, глядя на которого я учился ответственности и дисциплине. С четырнадцати лет я знаю, что успех на татами, да и в жизни, как выяснилось позже, тоже, начинается с того, что на тренировку нужно приходить вовремя, а после тренировки оставаться еще на тридцать минут, чтобы продолжать оттачивать мастерство.
«Спроси себя: как я сегодня тренировался? Выложился на сто процентов или показал от силы девяносто? Ты можешь обмануть меня, но есть один человек, которого ты не обманешь никогда, – это ты сам. И если ты выложился сегодня не на сто процентов, значит оставайся после тренировки и дорабатывай. Только так можно закалить свое тело и свой дух», – говорил Павел Владимирович.
В моей уже взрослой жизни я не раз вспоминал его слова, когда думал, что могу что-то не доделать, отложить, перенести на завтра или не выложиться на сто процентов. Слова звучали в моей голове, и я сразу же брался за дело. Такое отношение помогает и по сей день в работе, семье, во всем.
Практическое задание:
1. Ответьте честно самому себе на вопрос: «Какие возможности открываются в жизни, если все делать на сто процентов?»
2. Напишите список незавершенных дел и поставьте четкие сроки, когда вы намерены их завершить.
3. Одно из этих дел завершите в течение 24 часов.
4. Обратите внимание на свои ощущения, когда вы доведете дело до конца.
5. Зафиксируйте это состояние.
Глава 3
J’adore
Какие возможности в моей жизни открывают принятие и прощение?
Перед тем как зайти, Вероника всегда отбивала уверенную трель по корпусу двери. Это была высокая, стройная женщина лет тридцати пяти, c тонкой линией губ, маленьким подбородком и выдающимся вперед острым носом. Последние десять лет Вероника работала моей секретаршей.
При всей внешней хрупкости она обладала стальным характером и холодным рассудком. Это и выделяло ее среди других кандидатур, выбирающих не должность, a сомнительные перспективы. Вот и сейчас она немедля хотела доложить мне что-то важное и, как всегда, срочное.
– Я быстро, – сказала она, как только я разрешил войти. – Наши давние друзья и партнеры из Steplife согласились обсудить проект по корпоративным тренировкам для сотрудников.
– Отлично! Запиши их на завтра.
– На завтра уже все расписано, – отрубила Вероника, не заглядывая в план.
– Послезавтра… – сказал я, думая про себя, что нужно как можно скорее решить этот вопрос.
– Должно быть окно на двенадцать, я еще посмотрю. Вы купили билеты?
– Жду, еще пара минут до начала.
– Хорошо, я зайду позже и дам ответ по завтрашней встрече. Позвоните, если будет нужна помощь.
Последнее я уже смутно слышал. Обновив страницу сайта, я наконец-таки увидел форму для покупки билета. Через десять минут заполнил все необходимые данные, и билеты пришли на почту. Я довольно сложил руки за голову и упал в кресло.
Вдохнув полной грудью, услышал нежный аромат женских духов, который за секунды пропитал стены. Так звучала Вероника, но не только она. Именно этот парфюм я впервые подарил женщине…
Я познакомился c ней на свадьбе друга, того самого, что приехал со мной из Перми. Влюбился, как говорят, с первого взгляда – безоговорочно и безвыходно. Но, что важнее, это были мои первые серьезные отношения с девушкой.
Ее звали Екатериной, она была на год младше меня, училась на филологическом факультете. К слову, после драки из института меня незамедлительно отчислили. Катя хотела стать учителем, иметь стабильную и понятную ей работу, завести семью и наслаждаться тихой, спокойной жизнью. С первого дня нашего знакомства я относился к ней очень трепетно, в буквальном смысле носил на руках, считал самым близким и родным человеком. Через полгода решил сделать предложение, но она деликатно отказала, ссылаясь на то, что жили мы тогда не шибко богато.
Найти стабильную, нормальную работу было сложно. Но это не остановило меня, я нашел работу и даже подработку на свободные вечера и выходные – выходило вроде уже и неплохо. Мне хотелось, чтобы наша семья не имела нужды, хоть мы еще и не были ею. Екатерина стала для меня человеком, ради которого я вновь захотел жить. Я верил: если она будет рядом, я смогу все преодолеть, всего достичь и сделать ее счастливой.
Это сейчас я понимаю, что был глуп и искал «точку опоры» вовне, в другом человеке. Речь, на самом деле, идет не только про меня – так живут многие мужчины и многие женщины в мире. В этой парадигме я точно не мог бы стать счастливым. Но тогда я этого не осознавал и жил, как я сейчас это называю, в невежестве и жертвенности. Катя же говорила, что я неугомонный романтик, а мне и вправду хотелось всячески окружить ее заботой. И откуда только было взяться такому количество энергии, я сам не знаю. Может, влюбленность так подпитывала меня и двигала вперед?
Вскоре наладилось c работой, я стал неплохо зарабатывать. Вот только свободного времени становилось все меньше и меньше, но оставшиеся часы я старался проводить вместе с Катей.
В те дни мне казалось, что вот и на нашей улице грузовик со счастьем перевернулся, наверное, мы заслужили его. Так прошел год совместной и, как я тогда думал, счастливой жизни. Каждый день я говорил Кате, как сильно люблю ее и дорожу ею. Мы никогда не ругались, я избегал даже повода для ее недовольства, всегда уступал или шел на компромисс. Я никогда не ревновал, полностью доверял, хотя Катя была очень привлекательной, следила за тем, как выглядит, старалась всегда одеваться модно и никогда не выходила из дома без макияжа.
Иногда приходилось выезжать по работе в командировки на неделю, максимум – две. Под конец я всегда с нетерпением ждал возвращения домой, Катя тоже всегда меня встречала с радостью и женским теплом.
Однажды я должен был лететь в другой город, но в аэропорту узнал, что командировка отменяется. Ничего не оставалось, как возвратиться домой, чему я был очень рад. По дороге купил симпатичный, пусть и скромный букет белых хризантем, коробку конфет «Ассорти» и Катино любимое шампанское. Я не предупредил об отмене вылета, решил сделать приятный сюрприз. Когда приехал домой, входная дверь на удивление была заперта изнутри. По моим подсчетам, Катя еще должна была работать. Я стал звонить в дверь, но реакции не последовало. Начал волноваться, не понимая, что происходит, хотел уже звонить соседям. Но через пару минут за дверью наконец послышался голос Кати:
– Кто там?
– Милая, ты чего так пугаешь меня? Это я! – радостно завопил я на весь подъезд. – Представляешь, тут командировку отменили, прямо в аэропорту позвонили и сказали… Катя?
Она открыла дверь, но я не мог узнать ее – это был совсем другой человек: глаза казались чужими, она смотрела так, будто не видела меня перед собой. Я зашел в прихожую и через открытую дверь увидел, что в гостиной сидит мужчина. Только сейчас я заметил, что Катя была в одном халате на голое тело. Тогда я все понял.
– Это кровь? – спокойным голосом спросила она.
Я сжал букет с такой силой, что буквально вдавил его в ладонь. У меня впервые так тряслись ноги, сложно описать словами, что я чувствовал в ту минуту. Не хватало воздуха, я задыхался, в голове был смерч из мыслей. Казалось, это сон, я не верил глазам, все происходило будто не со мной…
– Нам нужно поговорить, надеюсь, ты не станешь устраивать скандала. Он ни в чем не виноват, – сказала она, повернув шею в сторону незнакомого мужчины. – Это я инициировала встречу. Я не думала, что ты вернешься сегодня…
Я даже устоять на ногах не мог, не то что скандалить. Если бы меня охватил гнев, я, наверное, совершил бы непоправимое. Все-таки околофутбольное прошлое давало o себе знать – думаю, того парня я бы с одного удара отправил в нокаут. Слава богу, что не сделал этого тогда.
Я уже не помню, как он исчез из квартиры, но очень скоро мы остались c Катей наедине, она села передо мной и тихо заплакала:
