Читать книгу: «Россия. Наши дни. III. Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая», страница 5

Валерия засмущалась, но была явно польщена полученным комплиментом.

– Вы о чём-то хотели поговорить, Григорий Викторович?

– Да, очень хотел. Во-первых, разрешите представить вам моего нового адвоката Романа Шахманова. Я не знаю, что там случилось с Ильёй, но сегодня мне представили его, как моего нового адвоката.

– Мы уже познакомились перед заседанием, – поспешил влезть в разговор Роман.

– Я хотел Вас спросить, Валерия Викторовна, что вы от меня хотите? Давайте попробуем решить мою проблему наименее кровавым способом. Что для этого от меня потребуется?

– Вы понимаете, Григорий, я уже обсуждала всё с Ильёй, я вас уверяю, если бы он сегодня был на судебном заседании вашим адвокатом, вы бы пошли домой, но, как я понимаю, вы выбрали долгий путь, путь борьбы и поиска правды. Он вас до добра не доведёт.

– Да, мы будем бороться до последнего, – негромким, но очень чётким голосом отбарабанил адвокат. – Мой клиент ни в чём не виноват! И мы будем добиваться оправдательного приговора.

– Ну, вот видите, – посмотрев с жалостью на Гришу, закруглила разговор следователь и вернулась за свой стол.

– Григорий, не волнуйся! Я знаю, как с ними бороться! Мы победим, я тебе это обещаю. Главное – слушайся меня во всём и ничего не бойся. Я специалист по борьбе с ментовским беспределом.

В зал вернулись судья с секретарём. Все встали, и Тимакова объявила результативную часть своего решения. Решение звучало так: в 72 часах отказать, арестовать на 2 месяца до 7 декабря 2014 года. На этом судебное заседание было закрыто. Конвой открыл дверь в камеру, надел на арестованного наручники и повёл на выход. Адвокат прокричал вслед Григорию, что приедет к нему в ближайшие дни и всё обсудит. Лариса со слезами на глазах говорила: «Держись! У меня всё хорошо! Будем бороться! Ты не бойся, я тебя не брошу!»

Гришу сопроводили вниз в подвал, где, сняв с него наручники, поместили в одну из трёх камер, которые судебные приставы почему-то тоже называли «стаканами». Внутри было довольно темно. Тускло горела лампочка в 40 ват, спрятанная за ажурной решеткой, чтобы не разбили. Стены камеры были покрыты такой же «шубой», как в ИВС, только темно-рыжего цвета. По периметру располагались плотно прикрученные к стене деревянные лавки шириной 35—40 сантиметров с металлической окантовкой. Над входом под потолком проходила труба вытяжки. В камере было тепло и очень накурено. Напротив входа сидели четыре человека, знакомые Григорию по автозаку, который их вёз на суд и которых ФСИНовцы называли бурятской бандой. И действительно, только один из них был славянской внешности, остальные трое похожи на представителей малых народностей Дальнего Востока.

Тепло поздоровались, обнявшись, представились, расспросили подробно про беду, рассказали про свою делюгу. Их доставили на суд из СИЗО-2 «Бутырка». Русского парня звали Дима – он у них был за старшего и больше всех старался отвлечь Гришу от грустных мыслей после шока, полученного на суде. У него уже была «десятка за плечами»¹¹, поэтому он хорошо знал и понимал всё происходящее вокруг. У его подельников- бурятов тоже было по несколько отсидок, и только самый младший из них был «первоходом»¹². Дима поведал, что они приехали в Москву погулять на майские праздники и сидели в дорогом, хорошем ресторане, как вдруг ворвался ОМОН, их положили на пол, немного попинали ногами и затем привезли в полицию. Там выяснилось, что на парковке рядом с рестораном из автомобиля украли 2 миллиона рублей, и их обвинили в этой краже. Они, естественно, ни сном, ни духом, ни в чём не виноваты. Сегодня у них была вторая «продленка»¹³, они предлагали по 5 миллионов рублей залога за каждого, но им отказали. Их автомобиль БМВ стоит на «Петровке», и на нём катаются опера. Адвокаты давно обещают их освободить, но уже второй раз «динамят». После сегодняшнего заседания они уже подумывают о признании вины, чтобы только побыстрее оказаться в лагере.

– Ты представляешь, мы весь вечер в ресторане сидели, никуда не выходили, потерпевший никого из нас не опознал, а когда нас пробили и выяснилось, что у нас судимость, то вдруг пропали все записи с видеокамер, и теперь мы никак не можем доказать, что никакого отношения к преступлению не имеем. Вот такие чудеса, а ты говоришь, обнальщик кинул…

Ожидание оказалось недолгим, и опять по одному их завели в ту же Газель и рассадили также, как везли сюда. Снова тот же тесный и душный «стакан». На этот раз ехать было хоть и очень тяжело, но дышать было полегче. Коленки натираются, воздуха не хватает, ноги затекают, долгие московские пробки тормозят движение, но от этого всего Гришу отвлекают мысли: как бы побыстрее попасть в камеру 288, связаться по телефону с Ларисой, чтобы всё разъяснить, дать указания, успокоить, объяснить, где брать деньги, куда идти и с кем разговаривать. Узнать у неё, что это за новый адвокат и почему ей не понравился Илья. Шахманов обещал прийти в ближайшие дни, но сегодня уже пятница, и, значит, придет он, в лучшем случае, в начале недели. Надо срочно подавать апелляцию на решение суда по его аресту, искать выходы на Валерию и её начальство, чтобы договариваться о подписке или домашнем аресте, а затем пытаться закрывать дело. Необходимо срочно связаться с Антоном и Серёжей, согласовать с ними общие показания, договориться о совместных действиях, предостеречь от ошибок. Предупредить Милену и Юлию об опасности. Через Валеркины связи и полковника полиции Серёжу, с которым они сдружились в последнее время, нажать на Южакова, чтобы тот изменил показания и вернул оставшиеся деньги.

Как и говорил вчерашний попутчик по автозаку Валера Чурбанов, после суда Григория привезли в СИЗО №2 – «Бутырку». Ожидание на въезде было недолгим – минут 30. Подъехав к проходной, сперва выгрузили членов бурятского ОПГ¹⁴ и только потом его. С ним было больше возни – предстояла первичная регистрация нового арестанта, точь-в-точь как на ресепшене в хорошем отеле. Выйдяиз Газели, Гриша понял, что находится в ином мире. Здесь не было привычных звуков улицы и даже пахло как-то по-особенному – несвободой. Двор бутырского централа был узким и длинным. Позади осталась проходная с двойным заслоном ворот и досмотровой ямой, впереди слева возвышалась высокая красная кирпичная крепостная стена, обвитая сверху колючей проволокой – за́мок как-никак. Вход в здание тюрьмы был арочный формы с тяжелыми деревянными воротами, закрытыми изнутри старинными висячими замками и затворами. Войти вовнутрь можно было через калитку, прорезанную сквозь толщи дерева. Арочные своды внутри были побелены и, видимо, совсем недавно. Справа от входа за стеклянным ограждением и ажурной решеткой располагалась дежурная часть СИЗО. В ней несколько человек, включая майора, сидевшего за столом с папкой в руках.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, суд, из которого привезли, – громко прокричал майор, смотря на Григория.

– Тополев Григорий Викторович, 26 февраля 1974 года, Таганский районный суд – улыбаясь, негромко отрапортовал новый заключённый.

– Какого ты цвета? – продолжал опрос сотрудник СИЗО.

– Что? В каком смысле? – совсем не понимая вопроса, переспросил Тополев.

– Ну, чёрный, красный или может другой цвет?! Тут разные бывают. Короче, тебе в общую камеру можно?

– А! Да, конечно, можно! – продолжая не понимать сути вопроса, на автомате ответил Гриша.

– Ты ранее не судимый, что ли?

– Да. Я в первый раз.

– О как! Ну, тогда, «вэлком»¹⁵, как говорит наш начальник.

После этого конвой подвёл Григория к решетке, отделяющей тюремное пространство от свободного мира. Громко лязгнули замки, и Бутырка поглотила свою новую жертву.

Внутреннее помещение первого этажа называлась сборкой. Здесь по обе стороны располагались камеры разного размера и наполняемости. Широкий сводчатый коридор с высокими-превысокими потолками. Было очень светло и прохладно. Стены выкрашены до середины в серо-зелёный цвет, верхняя часть и потолок побелены. На полу старинная, еще советская плитка маленькими квадратиками не понятного грязно-рыжего цвета. Григория провели насквозь приемного отделения и, повернув направо, он оказался в темном узком коридоре. По ходу движения справа выводной сотрудник отворил дверь камеры и завёл Гришу вовнутрь, где уже ожидали несколько человек. Длинное узкое помещение с огромным окном в конце. На окне три ряда решёток. Вдоль были протянуты круглые прутья толщиной с палец, а поперёк – толстые пластины с отверстиями, через которые проходят эти прутья. Изящное и крепкое изделие, вызывающее уважение и страх, и полностью отбивающие желание сбежать или даже просто попытаться их перерезать. Комната изрядно загажена. Стены исписаны и изрисованы шариковой ручкой и карандашом. Здесь можно было встретить весь преступный фольклор: от обнажённых девок до блатных стихов, от грязных ругательств до приветов из других централов. «Дальняк» слева от входа был хоть и современным (установлен когда-то белый унитаз), но очень грязным, вызывающим брезгливость и отвращение. Четырёхметровые, если не больше, потолки. Лампы дневного света скрыты за решётчатыми колпаками от вандализма и ради безопасности.

– Здарова, пацаны! Меня Григорий зовут.

– Привет, Григорий! – поздоровался один из них славянской внешности. – Заходи, присаживайся. Какая у тебя беда?

– 159-ая, часть четвертая, – наученный горьким опытом, молниеносно ответил Тополев. – Давайте знакомиться! Вы тут за что оказались?

– У меня тоже 159-ая, только часть, наверное, третья будет, но лучше вторая, – продолжил разговор славянин. – Меня Дима зовут. По телефону людей разводил на бабло. Подельник пошёл деньги забирать у бабки, и его приняли менты, помутузили слегка, он меня и сдал. Сейчас пытаются еще несколько эпизодов накрутить, но мы пока держимся.

– А что значит – по телефону разводил?

– Да ничего сложного, ты слышал, наверняка, мол, ваш сын попал в аварию или сбил кого-нибудь и срочно надо 100 тысяч рублей, чтобы закрыть эту проблему. Женщины ведутся на это только так. С мужиками, конечно, потруднее, но тоже есть свои подходы.

– Ну, то есть, ты здесь за дело сидишь? – спросил Гриша в лоб.

– Я?! Конечно, за дело, но мусорам мы об этом рассказывать не будем, – весело ответил Димон и заржал.

К компании мошенников присоединились остальные двое ожидавших своей судьбы.

– Я из Казани, зовут Геной. Был в розыске почти три года за поножовщину. А сегодня в Москве арестовали при проверке документов. Была уличная драка рядом с клубом, вот я ножом одного и пырнул, хорошо, что жив остался.

– Ты или он? – спросил с ухмылкой Тополев. – Хорошо, что жив остался: ты или он? – повторил свой вопрос Григорий, увидев, что оппонент не понимает, чего от него хотят.

– Я, конечно! – уверенно ответил Геннадий. – Только побегать пришлось три года, если бы не скрывался, давно бы уже отсидел и вышел.

– А меня зовут Магомед Топлеев! Я ингуш.

– Вот, значит, вместо кого меня хотели на суд отвезти с Петровки,38 – радостно произнёс Григорий и крепко пожал Магомеду руку, рассказав о случившейся с ним истории в ИВС. – Представляешь, как мир тесен, вот теперь мы с тобой в одной камере. А за что тебя арестовали?

– Мы с другом ехали на праздник Курбан-байрам на проспект Мира. Народу было полно, ну, и милиционеров, конечно, понагнали. Мы подъехали практически вплотную к мечети, а дальше нас уже кордон не пропускал. Мой товарищ попытался договориться с милиционером, чтобы проехать дальше на парковку, но нас не пустили. Они даже поругались по этому поводу. И когда он начал выворачивать руль, чтобы отъехать, то наехал случайно на ногу милиционеру. Тот закричал, завопил, сбежались его коллеги. Моего друга вытащили из машины, скрутили и потащили в автобус. Я, естественно, тоже вышел и побежал за ними, пытаясь объяснить, что всё это произошло случайно. Мы действительно верующие люди и никому не желаем зла. Нам религия не позволяет. В общем, забежал я за ними в автобус, они меня оттуда вытолкнули, и я позвал своих собратьев. Кто-то заскочил в автобус, и там началась потасовка. В общем, задержали меня и моего товарища, и теперь предъявляют статью об «оказании сопротивления при задержании и организации массовых беспорядков». В общем, полный беспредел!

Дверь камеры громко открылась, и на пороге оказался раздетый, избитый и с трудом передвигавшийся таджик с явными следами пыток. Магомед тут же окружил его вниманием и заботой, снял с себя кофту и достал из рюкзака тренировочные штаны. Усадив бедолагу на скамейку и немного приодев, начали расспрашивать о случившемся. Тот на ломаном русском, вперемежку со словами на своём родном языке, который тут же переводил Магомед, пояснил, что от него требовали признать себя виновным в убийстве своего соседа по общежитию. Когда он пришёл домой с работы, то его друг уже был мертвым. Эксперт сказал, что он умер около трёх часов дня, а пришёл он домой около семи вечера. Весь день был на работе и никуда не отлучался, что могут подтвердить свидетели. Но в милиции его не слушали и требовали подписать признание. Он, естественно, отказался и тогда его сильно избили. Тем не менее, он отказывался признаваться в несовершённом им преступлении, тогда его начали бить резиновыми дубинками и пытать электрошокером. Он потерял сознание и очнулся только на подъезде к тюрьме.

Дима и Гена сделали «чифирь»¹⁶ в пластиковой бутылке из-под кока-колы, держа её над огнем, исходящим из скрученного в трубочку полотенца, и налили в алюминиевую кружку. Всё это богатство: заварка, полотенце, бутылка и многое другое было в рюкзаке у Магомеда, который с удовольствием, не жадничая, раздавал эту роскошь окружающим. Кружку пустили по кругу, и все кроме Гриши сделали по несколько глотков арестантского напитка. Таджик окончательно захмелел после чифиря и лег спать на лавку. Все остальные, допив до дна, прильнули к решетке и стали слушать крики, доносящиеся из окон камер, выходящих во внутренний двор тюрьмы, а Григорий начал изучать настенную живопись и местный фольклор.

«Надо не верить, а воровать, чтобы душа не металась плавником форели».

«Никто и ничего не сможет тебе посоветовать, когда встанешь лицом к последней своей двери».

 
«Забудь, братан, чему учили,
Бей первым, чтоб тебя не били,
Живи как волк среди зверей,
Не зная жалости людей».
«Где нет закона и суда, где я хозяин,
                                                    а ты враг,
Где мак в полях, цветущий мак
И кокаин течет рекой,
                    где ханку варят на постой,
Где вор в законе – президент,
По два-два-восемь бывший мент,
Где нет решёток на окне
С тобой и радостней вдвойне
И ангел шепчет тихо мне
Проснись, ты гонишь, ты в тюрьме».
 

Дверь камеры снова открылась, и охранник вызывал по одному на дактилоскопию и медицинские процедуры. Григорий пошёл первым – он никогда не любил ничего ждать, догонять и стоять в очереди. В медицинском кабинете было светло и прохладно. За столом сидел доктор в белом халате и оформлял необходимые документы для регистрации новых клиентов тюрьмы. Врач попросил Гришу раздеться до пояса и пройти к весам. После взвешивания и измерения роста взяли кровь, расспросили про хронические заболевания, татуировки, шрамы, осмотрели тело на наличие синяков и ссадин и разрешили одеться. После этого за вторым столом старший сержант снял с Тополева отпечатки пальцев, густо намазав его руки чёрной густой краской. На этом процедура оформления нового заключенного завершилась. Перед выходом из медчасти Григорий спросил у майора, который, видимо, был главным:

– Скажите, пожалуйста, а как бы мне попасть в камеру 288? У меня там знакомые сидят.

Ответа не последовало. Майор рассмотрел просителя с ног до головы, при этом ни один мускул на его лице даже не дернулся.

Ближе к часу ночи всех вызвали за «машками», так обозвал скрутки с постельным бельём и полотенцами выводной дежурный офицер. Там же всем выдали набор мыльно-рыльных принадлежностей: мыло, туалетную бумагу, зубную пасту и щётку, одноразовую бритву, а также алюминиевую кружку и ложку. Навьючившись этим скарбом, в сопровождении двух охранников, колонна двинулась во внутренний двор бутырского тюремного замка. Пройдя мимо православного храма по чистым ухоженным дорожкам, заключённые подошли ко входу в карантинное отделение и штрафной изолятор, о чём уведомляла табличка справа от двери. Зайдя вовнутрь, новенькие поступили в зону ответственности офицеров данного отделения, которые незамедлительно потребовали оставить все вещи на полу, раздеться догола и пройти в банный отсек. С собой разрешили взять мыло, полотенце и бритву.

Баней называлась комната с пятью душевыми лейками, плиточным полом и стенами. Старые металлические трубы с полопавшейся краской обвивали помещение, как плющ дома в южных городах. Вода шла плохо и была то горячей, то холодной. Баню моментально окутал густой пар, и стало намного теплее. Большего удовольствия Григорий не испытывал вот уже пару дней. Фыркая и приговаривая, арестанты резвились под струями воды, мылись, стирались и брились. Но счастье быстротечно, и минут через 10 охранники потребовали освободить помещение, приступив к размещению по карантинным камерам вновь поступившего контингента.

Гриша попал в «хату» – так назвали камеру сотрудники ФСИН – №50 с Магомедом Топлеевым и узбеком, который, видимо, уже сидел, потому что знал тюремные правила про «дальняк», «дубок»¹⁷ и посуду. Он немедля донёс эти неписаные, но очень важные тюремные законы, а именно: когда кто-то ест за «дубком», то на «дальняк»¹⁸ ходить нельзя, перед едой обязательно мыть руки и с грязными руками за «дубок» садиться нельзя, посуду мыть обязательно с мылом после еды и только свою. Всё, что лежит на «дубке», является «общим», то есть для общего пользования. Правила были простыми и абсолютно приемлемыми, связанными с гигиеной и обычным человеческим поведением. Свинство и грязь в тюрьме не только не уважали, но даже сильно порицали.

Ещё одним сокамерником Гриши стал парень со 131-ой статьей. Изнасиловал свою невесту, по версии тёщи. Они жили вместе на съёмной квартире, он был прорабом в строительной компании. Его пригласила после работы тёща к метро помириться после последней ссоры – там его сотрудники полиции и «приняли». Его невеста под нажимом матери сначала дала показания против него, а потом, когда стала от них отказываться, то её новые показания посчитали неправдивыми, данными для избавления её любимого от наказания. И ещё один наркоман со статьей 228, часть 2.Его взяли во время приобретения наркотиков у метро.

Всего 5 человек на семь шконок. Камера довольно просторная, квадратной формы с двумя большими окнами с пластиковыми стеклопакетами. С двух сторон решётки. Большие чугунные батареи под окнами вдоль всей стены были холодными – отопительный сезон ещё не наступил. «Дальняк» с чистым белым унитазом отделён от основной комнаты полипропиленовыми пластинами до потолка с хорошей изоляцией от шума и запаха. «Дубок» новый, свежевыкрашенный. Металлический шкаф с ячейками для посуды и продуктов питания, который узбек назвал «телевизором», стоял рядом с раковиной у противоположной от шконок стены. Была даже специальная металлическая полка, предназначенная для настоящего телевизионного приёмника, рядом с которой из стены торчал антенный кабель, но самого электроприбора не было. Зато в вентиляционной отдушине над металлической дверью за решёткой стоял громкоговоритель, который молчал. Электрический чайник, соль, хлеб, сахар и листовой чай находились в разных ячейках «телевизора» и, как пояснил узбек, это всё из «общего», специально собираемого заключёнными для карантина.

Разложили «машки», расстелили постельное бельё на выбранные кровати, под матрас положили постиранные носки и майки и уселись пить чай. Было далеко за полночь, поэтому разговаривать долго не стали и улеглись. Кто-то в другой камере долго стучал в стену и в потолок. Под эту грустную мелодию Гриша быстро заснул.

В девять утра всех разбудила проверка. Вошёл дежурный офицер и скомандовал выйти и построиться. Сонных и взъерошенных вывели в коридор, где орала какая-то женщина с погонами майора. Громким поставленным голосом, переходящим в истерику, она пыталась донести, что подъём по распорядку в 6 утра и, что лежать на кровати до отбоя запрещено. Что нарушителей будут сажать в штрафной изолятор, что сейчас нам надо вернуться в камеру и провести влажную уборку. После этого ликбеза всех посчитали пофамильно и запустили обратно в «хату».

Узбек сказал, что раз сегодня суббота, то до понедельника будем на карантине. Оказалось, что в половине седьмого утра приносили завтрак, но так как все спали, за едой никто к двери не подошёл. Улеглись обратно на заправленные кровати. Кто-то спал дальше, кто-то просто лежал и смотрел в потолок, Магомед встал на колени на своей шконке и начал молиться. По очереди заходили в туалет, умывались в мойке рядом с «телевизором» и к 12 часам собрались за «дубком». В это время как раз принесли обед. Суп из кислой капусты, макароны с сосисками и компот. Очень вкусно и много. С удовольствием поев и попив чай, начали общаться. Магомед рассказывал об истории ислама, религии и Коране.

Открылась дверь, и возник очень хмурый майор, явно после большого перепоя, и выводной. Он назвал фамилию Тополев и приказал выходить на продол с вещами. Из других камер также вызывали по одному-два человека.

– Распределение, – сказал телефонный мошенник Дима, вышедший из соседней камеры.

Всех построили в шеренгу по одному, и майор снова зачитал небольшой список из нескольких фамилий, в том числе и Тополева.

– Кого назвал – все за мной! – скомандовал майор.

Долго шли по коридорам, поднимались по лестницам, хлопали «локалками» – решетчатыми дверьми, разделяющими коридор на разные отделения. Наконец вошли в большое помещение, напоминающее ГУМ. Высокий сводчатый зал с множеством железных дверей, расположенных с первого по третий этаж, по правую и левую сторону. Посередине зала металлическая ажурная лестница, ведущая на площадки второго и третьего этажей. Между этажами натянута тонкая сетка-рабица, чтобы никому не приходило в голову броситься вниз головой. Двери камер расположены так близко друг к другу, что напоминают ласточкины гнезда в высоком песочном карьере на берегу реки.

Майор опять назвал несколько фамилий, а остальным скомандовал остановиться. Григория и ещё двоих сотрудник СИЗО сопроводил по лестнице на второй этаж. Телефонного мошенника оставил рядом с лестницей, а Тополева и ещё одного молодого парня повёл дальше, прямо и налево. Следуя за офицером ФСИН Гриша следил за нумерацией камер слева от себя. Сердце замерло. Подошли к открытой металлической двери с кучей засовов и надписью 288…