Читать книгу: «Операция «Багратион». «Оба удара главные…». К 75-летию операции», страница 6

К этому стоит добавить, что, по воспоминаниям Жукова, «в конце апреля И. В. Сталин принял окончательное решение о проведении летней кампании, в том числе и Белорусской операции, и дал указание А. И. Антонову организовать в Генштабе работу по планированию фронтовых операций и начать сосредоточение войск и материальных запасов фронтам»²⁴¹. Получается, что именно в конце апреля выяснилось, что изначальный план Рокоссовского не может быть претворен в жизнь из-за нехватки резервов. Значит, по указанию СВГК продвигавшийся еще с конца марта штабом 1-го БФ план должны были пересмотреть. Первый план действий фронта Ставка не приняла и предложила его сократить, о чем впоследствии писал Штеменко: «Сосредоточились на урезанном варианте операции севернее припятских лесов и болот. Перед тем мы снова запросили соображения командующего 1-м Белорусским фронтом, указав на перспективу подчинения ему 28-й армии и 9-го танкового корпуса»²⁴².

Точную дату отправки в штаб 1-го БФ сообщения Ставки о необходимости пересмотра плана его действий установить не удалось, однако на собранном 4 мая Военном совете фронта уже четко оговаривалось, что из резерва СВГК выделяется 28-я армия²⁴³. Следовательно, данное сообщение могло быть отправлено между 28 апреля (принятие Сталиным окончательного решения о наступлении в Белоруссии) и 4 мая. Уже 12 мая новую редакцию плана направили в Ставку, которая, бесспорно, дав указания пересмотреть первоначальный вариант, определила конкретные сроки на доработку документа. Так, вызванный в Москву в начале мая Баграмян вспоминал о разговоре с Антоновым, сообщившим ему, что «примерно в середине мая Ставка намерена совместно с командующими войсками фронтов рассмотреть и утвердить окончательный ее замысел и план подготовки»²⁴⁴. Таким образом, времени на переработку плана операции у штаба 1-го БФ почти не оставалось.

4 мая 1944 г. Рокоссовский провел совещание (присутствовали командующие 3, 48 и 65-й армий, командующие артиллерией этих армий, а также начальники тыла и артиллерии фронта, заместители командующего фронта по родам войск и командующий 16-й воздушной армией) и озвучил поступившие указания высшего командования по проведению операции с целью выхода войск фронта на дороги восточнее Бобруйска, т. е. на восточный берег р. Березина. В имеющейся в фонде оперативного управления штаба 1-го БФ записке о ходе совещания²⁴⁵ присутствуют именно слова «указания высшего командования». То есть, по-видимому, план действий войск фронта на правом фланге Рокоссовским был обговорен со Ставкой и в общих чертах утвержден.

На совещании командиры армий выступили с докладами с соображениями по осуществлению операции, целью которой был выход на дороги восточнее Бобруйска. Генерал Горбатов доложил, что прорыв 3-й армии будет осуществляться с плацдарма в районе Бол. Коноплицы и севернее, с форсированием р. Друть. Для выполнения задач армия нуждается в 6 тыс. человек пополнения. Кроме того, Горбатов просит выделить ему 1-й гв. танковый корпус для развития успеха войсками армии. Он же докладывает, что 193-й танковый полк 3-й армии не имеет матчасти и не боеспособен. А армии для успешного наступления к началу операции требуется до 100–120 танков. Также армии для усиления нужна хотя бы одна минометная бригада, кроме того, Горбатов отмечает, что два полка реактивной артиллерии, предназначенные для поддержки армии, до сих пор в армию не прибыли.

Командующий 48-й армией генерал Романенко планирует наступать между р. Ола и р. Березина через м. Щедрин с дальнейшим выходом на ж/д Жлобин – Бобруйск. Для этого он просит выделить ему 42-й стрелковый корпус, который Горбатов собирался использовать для вспомогательного удара в своей полосе. После того как Романенко отверг возможность успеха наступления через р. Днепр, Горбатов, съязвив, «выразил сомнение» в том, что части 48-й армии пробьют лесной массив на направлении главного удара. Подчеркну, что именно этот аргумент, а именно – невозможность наступления на участке 48-й армии, по мемуарам Рокоссовского, станет главной причиной пересмотра плана действий его войск.

Затем выступал Батов. Он предлагал нанести удар армией на Паричи в обход болотистого массива южнее Паричей с юго-запада. Батов подчеркнул, что этот удар в основном одобрен командующим фронтом. Командарм 65-й предлагал начать операцию раньше 3-й армии, при этом та должна будет начать наступление не позже, чем через двое суток после начала наступления войсками 65 и 48-й армий. Батов просил для поддержки выделить армии артиллерийскую дивизию.

Выступивший затем Рокоссовский предложил командармам провести разработку и планирование операции с учетом своих сил и средств усиления²⁴⁶.

По итогам присланных штабами армий наметок их предстоящих действий штаб 1-го БФ разработал «План наступательной операции правофланговых армий фронта на Бобруйском направлении»²⁴⁷.

Из этого документа, значившегося как «Доклад Верховному главнокомандующему», выделим несколько характерных моментов. В представленном плане не было главного и вспомогательного удара. Здесь и далее необходимо очень точно следить за мельчайшими деталями в документах. Например, в плане указывалось:

Второй план действий войск фронта (12 мая 1944)

«2. Цель наступательной операции – разгромить жлобинскую группировку противника и главными силами правого крыла фронта выйти на рубеж: Хомичи, Подселы, Виленки, Новгородок, Пацова слобода, Козулич, Морховиичи, Гута, р. Березина, м. Паричи, Кнышевичи, Чернин, Петровичи.

В дальнейшем (выделение мое. – М. С.), при наличии возможности питать операцию из глубины, развивать успех в направлениях:

а) главный удар – Бобруйск, Осиповичи, Минск;

б) вспомогательный удар – м. Паричи, Слуцк, Барановичи.

3. Время – на проведение операции потребуется семь рабочих дней»²⁴⁸.

А. В. Исаев в своей работе приводит этот фрагмент плана²⁴⁹, однако слова «в дальнейшем» он не замечает и делает вывод о том, что изначально Рокоссовский предполагал нанесение главного и вспомогательного удара, совершенно не учитывая, что войска фронта, по сути, наносили удар по сходящимся направлениям с целью окружить жлобинскую группировку противника.

Так, согласно плану, 3-я армия на седьмой день операции выходила в район Ступени (восточный берег Березины – 10 км юго-восточнее Бобруйска), где соединялась с частями 48-й армии, создавая «котел» жлобинской группировке противника. При выходе на берег Березины в стык между 48-й и 3-й армиями направлялась 28-я армия, в задачи которой входило взятие Бобруйска. При этом вопрос о возможности подчинения фронту 28-й армии, по-видимому, как и о подчинении 9-го танкового корпуса, был еще не решен. Относительно взятия Бобруйска в плане указывался как вариант с использованием 28-й армии, так и без. При наличии 28-й армии войска левого фланга 3-й армии должны были наступать на Свислочь вдоль левого берега р. Березина.

Отметим также, что цель операции – «разгромить жлобинскую группировку противника»²⁵⁰. Начать наступление предполагалось частями 3-й и 48-й армий в зависимости от состояния дорог уже 1–5 июня. Правый фланг 65-й армии должен был выступить на два дня раньше.

Говоря о том, какой же удар был важнее, стоит привести состав войск 3-й, 48-й и 65-й армий.

То есть фактически, без учета танкового корпуса, силы 3-й армии были приблизительно равны силам 48-й и 65-й армий. Однако план использования авиации предполагал обеспечение всеми силами наступления 3-й армии. То есть, несмотря на то, что в плане главные и вспомогательные удары напрямую не прописывались, большее внимание уделялось 3-й армии.

В литературе план от 12 мая был упомянут в мемуарах Штеменко. Особо отмечу, что если сначала Штеменко частично указывает на данный план («целью операции для 1-го Белорусского фронта они считали разгром жлобинской группировки гитлеровцев, а в дальнейшем – развитие успеха на Бобруйск, Осиповичи, Минск»)²⁵¹, то достоверность его следующего предложения вызывает большие сомнения: «При этом главные силы фронта наносили не один, а два одновременных удара равной мощи: первый – по восточному берегу реки Березина с выходом на Бобруйск, второй – по западному берегу, в обход Бобруйска с юга. Применение двух одинаковых по силе главных ударов, во-первых, дезориентировало противника, было для него внезапным, во-вторых, лишало его возможности противодействовать нашему наступлению с помощью маневра. Вспомогательные действия намечались в направлении Слуцк, Барановичи»²⁵². В этом отрывке Штеменко допустил неточность. Как уже упоминалось ранее, лишь в дальнейшем намечалось нанести два удара: главный – Бобруйск – Осиповичи – Минск и вспомогательный – м. Паричи – Слуцк – Барановичи²⁵³. Штеменко не только называет эти удары главными, но и неверно указывает второй удар – «в обход Бобруйска с юга». Такого удара не было ни в плане от 12 мая, ни в итоговом. Это в корне меняет истинный замысел операции, спланированной в штабе 1-го БФ. Особенно странно, что Штеменко пишет одновременно и о «двух главных ударах», и о «вспомогательном» на Слуцк. Поэтому важно понимать, что план от 12 мая абсолютно не походил на тот, который в итоге утвердили в Ставке.

То, что эти строки Штеменко представил читателю до своего описания совещаний в СВГК в конце мая, может привести к ложному выводу о том, что уже 20 мая в плане Генштаба, представленном Антоновым Сталину, данные «удары» фигурировали. Отсутствие же их, как выяснилось, в плане от 12 мая существенно меняет наше видение общего положения дел, которое сложилось перед окончательным обсуждением плана операции в Ставке.

Отсюда у Штеменко и неверная формулировка цели Бобруйской операции («разгром жлобинской группировки противника»), которая ставилась до совещаний в Ставке. Это был уже второй план операции, который разрабатывался в период с 4-го по 11 мая, а по смыслу был основан на предложениях Рокоссовского, направленных в Ставку в марте месяце. Реализован же был вообще другой план.

Отмечу, что в имеющихся по рассматриваемой проблеме источниках самое большое число противоречий связано с темой обсуждения в Ставке планов Белорусской операции. Согласно Штеменко, ее разработка была завершена к 14 мая, когда «все было сведено в единый план и оформлено в виде короткого текста и карты»²⁵⁴, т. е., приняв все соображения штабов фронтов, СВГК оформила их в единый документ, текст которого от руки написал генерал А. А. Грызлов. 20 мая этот общий план подписал Антонов.

В тот же день разработанный Генштабом план операции был представлен Верховному главнокомандующему. Жуков вспоминал, что его, Василевского и Антонова Сталин вызвал в Ставку, чтобы «окончательно уточнить решение (курсив мой. – М. С.) Верховного главнокомандования по плану летней кампании»²⁵⁵. Однако это подразумевает утверждение всего плана операции, что противоречит словам Василевского: «20 мая разработанный Генштабом план Белорусской операции был представлен Верховному главнокомандующему. Вскоре он был рассмотрен в Ставке с участием некоторых командующих и членов военных советов фронтов. В ближайшие же дни Генштаб должен был представить уточненный план на окончательное утверждение в Ставку»²⁵⁶. Таким образом, 20 мая Сталин ничего не подписывал и ничего не утверждал. Далее Василевский пишет, что в этот день был представлен оформленный еще 14 мая «разработанный Генштабом план».

Представленный 20 мая план следует процитировать:

«1. Цель операции – ликвидировать выступ противника в районе Витебск, Бобруйск, Минск и выйти на фронт Десна, Молодечно, Столбцы, Старобино.

2. Группировка противника показана на карте. Всего на фронте от Полоцка до р. Припять в первой линии – 33 дивизии, в резерве – 9 дивизий, итого – 42 дивизии.

3. Замысел операции – нанести удары по флангам выступа:

а) с севера, с фронта Сиротино, Лиозно в общем направлении на Сено, Борисов, Минск;

б) с юга, с фронта Новый Быхов, Озаричи в общем направлении на Бобруйск, Минск²⁵⁷.

4. Группировка сил и средств. Группа „А“ действует с фронта Сиротино, Лиозно в составе войск:

‹…› Группа „Б“ действует с фронта Новый Быхов, Озаричи в составе войск:

– 2-го Белорусского фронта (50-я армия: сд – 9);

– 1-го Белорусского фронта (3, 48-я и 65-я армии: сд – 29, тк – 1, мк – 1, ад – 2, гв. мд – 1).

Всего в группе „Б“: сд – 38, тк – 1, мк – 1, ад – 2, гв. мд – 1. ‹…›

5. Задачи фронтов.

‹…› 1-й Белорусский фронт прорывает оборону противника на двух участках – севернее Рогачева и на фронте Мормаль, Озаричи, нанося удар в общем направлении на Бобруйск. В дальнейшем развивает наступление в обход Минска с юга и частью сил на Слуцк.

На первой этапе – овладевает районом Бобруйска.

На втором этапе – выходит на фронт Минск, Столбцы, Старобино.

Общая глубина операции – 200–250 км, продолжительность – 40–50 дней.

6. Резервы. В районе Смоленска – 51-я А (сд – 9), в районе Рославля – два ск (сд – 5), в районе Гомеля – 28-я А и 2-я гв. А (сд – 18).

Всего в резерве 32 стр. дивизии.

7. Начало операции – 15–20 июня 1944 г.

АНТОНОВ»²⁵⁸.

Анализируя данный план, стоит отметить следующее. Во-первых, изменился состав войск 1-го Белорусского фронта. В плане от 12 мая не прописывалось привлечение одного механизированного корпуса и одной гвардейской минометной дивизии. Кроме того, если привлечение одного танкового корпуса (9 тк) ранее было под вопросом – то в плане от 20 мая это соединение уже включено в состав 1-го БФ. При этом, что странно, 28-я армия по-прежнему в резерве Ставки.

Еще большие отличия заключаются в плане действий войск. Участок прорыва для 48-й армии остался прежним – от Мормаль до р. Березины. А вот участок 65-й армии оказался расширен на 20 км на юго-запад до Озаричей, то есть в два раза. Но в то же время по этому замыслу фронт наносил с двух участков удар в общем направлении на Бобруйск (также как и по плану от 12 мая), а далее, в точности по плану Рокоссовского от 12 мая, – наносил удар в обход Минска с юга и частью сил на Слуцк. К тому же изменилась задача первого этапа – фронт должен был не просто выйти к р. Березине (как это было по плану от 12 мая), но и также овладеть районом Бобруйска.

Утверждать, что «удар в общем направлении на Бобруйск» должен был осуществляться уже 65-й армией без каких-либо дополнительных сведений, например – карты, нельзя. Да и к тому же если это и так, то становится неясно, какова должна была быть роль 48-й армии, которая по плану от 12 маявместе с 3-й армией тоже наносила удар в общем направлении на Бобруйск, в результате чего окружалась жлобинская группировка противника. В Замысле от 20 мая участок 48-й армии от Мормаль до р. Березины был включен в участок прорыва. То есть – удар «в общем направлении на Бобруйск» мог осуществляться 48-й армией, а значит, роль 65-й армии оставалась вспомогательной, особенно если учесть тот факт, что 28-я армия, по «Замыслу», оставалась в резерве.

Возникают вопросы и к процессу изменения плана относительно предыдущего от 12 мая: неужели Ставка могла без ведома Рокоссовского «прирезать» ему фронт прорыва, да и к тому же – выделить дополнительно мехкорпус и дивизию гвардейских минометов? И это при том, что на левом крае участка прорыва в районе Озаричей местность уже лесисто-болотистая, и принять решение на наступление здесь Ставка вряд ли могла сама. Отмечу, что план этот неокончателен, после 26 мая фронту дополнительно будет передан один танковый и один кавалерийский корпус, 28-я армия, несколько авиационных корпусов, которых в «Замысле» от 20 мая не было.

Отдельно хотелось бы отметить, что никакой речи о «двух ударах» в плане от 20 мая также нет. За долгие годы в отечественной литературе никто так и не поднял вопрос о различиях между ударом по сходящимся направлениям и «двумя ударами». Хотя разница очевидна: если в первом случае группировка противника должна быть окружена, то во втором – наносятся два рассекающих удара.

И если в итоге 1-й БФ действовал по совершенно другому плану, вывод остается один – новый план был принят уже непосредственно в Москве на последующих совещаниях. Вокруг хода этих совещаний и развернулась полемика между Жуковым и Рокоссовским.

Рокоссовский вспоминал: «Окончательно план наступления отрабатывался в Ставке 22-го и 23 мая. Наши соображения о наступлении войск левого крыла фронта на люблинском направлении были одобрены, а вот решение о двух ударах на правом крыле подверглось критике. Верховный главнокомандующий и его заместители настаивали на том, чтобы нанести один главный удар – с плацдарма на Днепре (район Рогачева), находившегося в руках 3-й армии. Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого „продумывания“ приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили.

– Настойчивость командующего фронтом, – сказал он, – доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха»²⁵⁹.

Впервые Рокоссовский затрагивает данный эпизод в 1964 г. в своем интервью «Военно-историческому журналу»²⁶⁰. Биографы маршала В. И. Кардашов²⁶¹, В. Г. Радченко²⁶², И. Свистунов²⁶³, А. Ф. Корольченко²⁶⁴, К. К. Константинов²⁶⁵ и исследователь действий СВГК в годы Великой Отечественной войны Ю. А. Горьков²⁶⁶ описывают вышеназванные совещания, исходя исключительно из версии маршала, не сомневаясь в том, был ли на самом деле спор между ним и Сталиным (то же относится и к уже упомянутой статье Макара).

Особого внимания заслуживает книга Б. В. Соколова²⁶⁷, который сначала фактически цитирует мемуары Рокоссовского²⁶⁸, а затем с ярко выраженным желанием связать их с журналом посещений кремлевского кабинета И. В. Сталина пишет о том, что описываемое совещание на самом деле состоялось 26 мая. Это в принципе не стыкуется ни с одними мемуарами, кроме самого журнала, да и к тому же – других аргументов Соколов не приводит.

Такая трактовка хода совещания в Ставке, при которой точка зрения Рокоссовского сомнению не подвергается, была бы вполне оправданна, если бы на нем присутствовали только Рокоссовский и Сталин. В действительности, по воспоминаниям участвовавшего в работе совещания Баграмяна, там еще находились Жуков, Василевский, Антонов, член Военного совета 1-го БФ генерал-лейтенант Н. А. Булганин, член Военного совета 3-го БФ генерал-лейтенант В. Е. Макаров и член Военного совета 1-го Прибалтийского фронта генерал-лейтенант Д. С. Леонов²⁶⁹. При этом в мемуарах Жукова отмечено: «Существующая в некоторых военных кругах версия о „двух главных ударах“ на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку»²⁷⁰. Становится непонятным, почему в научных трудах не были использованы воспоминания Жукова. Кроме того, если в мемуарах Василевского ничего не сказано о совещании в Ставке, то Баграмян в своих воспоминаниях затронул этот вопрос, и что интересно – его точка зрения не совпадает с мнением ни Жукова, ни Рокоссовского.

В. О. Дайнес²⁷¹ был единственным биографом Рокоссовского, использовавшим в ходе своего исследования не только мемуары Жукова, но и запись беседы К. М. Симонова с Василевским, в ходе которой маршал говорил о том, что не помнит ни о каком споре Рокоссовского с Верховным главнокомандующим. Тот факт, что некоторые военачальники были не согласны с описанием Рокоссовского событий в Ставке, упоминает и Ю. В. Рубцов²⁷². Правда, ни Дайнес, ни Рубцов не сделали никаких выводов, оставив вопрос открытым.

Отдельно стоит сказать о мемуарах Штеменко²⁷³, исходя из которых, можно действительно прийти к выводу о том, что 20 мая оба удара 1-го БФ фигурировали в общем плане Генштаба. Так, Л. С. Золотов²⁷⁴, основывая свои выводы на воспоминаниях Жукова и Штеменко, пишет о том, что Рокоссовский не спорил со Сталиным, а «оба удара» спланировал Генштаб. Учитывая, что в мемуарах Штеменко допущена неточность, этот вывод становится безосновательным. Именно мемуары Штеменко, изданные до «Воспоминаний…» Жукова, путали многих исследователей. Поэтому, например, Константинов²⁷⁵ и Кардашов²⁷⁶, отстаивая точку зрения Рокоссовского, в то же время писали о том, что «два удара» были запланированы уже 12 мая.

В сборнике «Три маршала победы»²⁷⁷ из девяти статей о Рокоссовском, часть которых посвящена и его личным отношениям с Жуковым, лишь публикация Г. А. Куманева затрагивает вопросы подготовки Белорусской операции и спора маршала с Верховным²⁷⁸. Упоминая о принятии решения о нанесении «двух главных ударов», автор пишет: «Сам ход и развитие Белорусской операции в июне-июле 1944 г. блестяще подтвердили всю правоту указанного неординарного и смелого решения Рокоссовского. (Вскоре Ставка ВГК после продолжительного обсуждения приняла этот план)»²⁷⁹. Значит, Куманев считает действительным случай, описанный Рокоссовским (правда, на основе лишь одного источника – статьи К. Ф. Телегина²⁸⁰).

В мемуарах Жукова общий ход принятия плана операции «Багратион» описан достаточно подробно (видимо, поэтому значительная часть описываемых маршалом событий повторялась и в других источниках). Утверждение его о том, что после представления плана 20 мая Верховный главнокомандующий вызвал в Ставку командующих фронтами Баграмяна, Черняховского и Рокоссовского²⁸¹, сомнений не вызывает, но возникает вопрос: когда же именно проходили совещания с командующими? Жуков записал: «22 мая Верховный главнокомандующий в моем присутствии принял А. М. Василевского, А. И. Антонова, К. К. Рокоссовского, а 23 мая И. X. Баграмяна и И. Д. Черняховского». Однако, по воспоминаниям Штеменко и Баграмяна, Черняховский отсутствовал по болезни и в этих заседаниях не участвовал²⁸². Это подтверждает и Горьков, основываясь на журнале боевых действий 3-го Белорусского фронта и указывая, что Черняховский прибыл в Ставку лишь 25 мая²⁸³.

Командующий 1-м Прибалтийским фронтом Баграмян пишет, что, прибыв в Москву 22 мая, он был приглашен в Генеральный штаб «для ознакомления с замыслом и планом предстоящей наступательной операции, подготовленными для доклада Сталину». При этом автор указывает, что в кабинете Антонова уже находился Рокоссовский: «Когда перешли к делу, генерал А. И. Антонов объявил, что нам предстоит поочередно обсудить с Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, которые готовы принять нас, все вопросы, связанные с участием войск каждого фронта в намечаемой операции… Первыми, в порядке установленной очередности, побывали на приеме у ближайших соратников И. В. Сталина мы с Леоновым»²⁸⁴.

Однако, согласно имеющимся документам, не было Баграмяна в Москве ни 22-го, ни 23 мая, поскольку находился он на фронте. Проверить это очень просто по ежедневным боевым донесениям 1-го Прибалтийского фронта²⁸⁵. Ежедневно под этим документом ставили свои подписи И. Х. Баграмян, член военного совета фронта Д. С. Леонов и начальник штаба фронта В. В. Курасов. По журналу посещений кремлевского кабинета И. В. Сталина находим, что последний раз Баграмян был в Москве 1 апреля. Все верно, в этот день подписи его нет²⁸⁶. Не подписывал он с Леоновым и боевые донесения в период с 24-го по 27 мая²⁸⁷. А вот 22-го и 23 мая – подпись и его, и Леонова – есть.

По воспоминаниям Баграмяна, на совещании 23 мая кроме него присутствовали: Сталин, Жуков, Василевский, Антонов, Рокоссовский, Булганин, Макаров и Леонов²⁸⁸. Штеменко приводит иной состав: Жуков, Василевский, Баграмян, Рокоссовский, члены военных советов 1-го и 3-го Белорусских фронтов, а также Главный маршал авиации А. А. Новиков, Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, начальник Главного артиллерийского управления РККА маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, начальник тыла РККА генерал армии А. В. Хрулев, маршал инженерных войск М. П. Воробьев, нарком связи СССР маршал войск связи И. Т. Пересыпкин и работники Генштаба во главе с Антоновым²⁸⁹.

Яковлев и Воронов в своих воспоминаниях ничего не пишут о совещаниях в СВГК²⁹⁰. Пересыпкин описывает первую часть совещания, что началась с доклада Антонова: «В Ставке Верховного главнокомандования 22-го и 23 мая 1944 года состоялось совещание, в котором принимали участие И. В. Сталин, командующие и члены военных советов 1, 2, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов, руководящие работники Генерального штаба и наркомата обороны. Для участия в работе совещания в числе других пригласили и меня»²⁹¹. Тем не менее Иван Терентьевич полностью подтверждает факт присутствия на заседании тех, кого называли Штеменко и Баграмян²⁹². Однако, получается, есть нюанс. Как ранее уже было упомянуто – Баграмян, которого все называют участником совещания, в Москве в этот момент не находился.

А вот тот факт, что Рокоссовский и начальник оперативного управления 1-го БФ Бойков 22–23 мая были в Москве, может подтвердить «Наметка плана операции левого крыла войск 1-го БФ»²⁹³. На самой карте есть надпись: «выполнена Нач. ОперУпр генерал-майором Бойковым при поездке с комфронта в ГШКА 22–23 мая 1944 г.». Оперативные сводки штаба 1-го БФ обычно подписывал также Бойков. 24 апреля Рокоссовский был в Москве (согласно журналу посещений кабинета Сталина). В период с 22-го по 24 апреля вместо Бойкова оперсводки подписывал начальник штаба фронта М. С. Малинин²⁹⁴. Есть карта «Наметка плана операции на Бобруйском направлении»²⁹⁵, на которой от руки сделана надпись: «Вып. г-м Бойковым при поездке с командующим фронта в ГШКА 26.4.44 г.». Из этого можно сделать вывод, что Бойков активно принимал участие в разработке плана предстоящей операции. В наградном листе от 17 июля 1944 г. указывалось: «За большую работу, проделанную по разработке оперативного плана Бобруйско-Минской операции, и настойчивое его осуществление генерал-майор Бойков достоин награждения орденом Суворова второй степени»²⁹⁶.

В этой связи характерно, что в период 24-го по 27 мая оперативные сводки подписывал опять же не Бойков, а Малинин²⁹⁷. Подпись Бойкова 22-го и 23 мая можно объяснить тем, что и Малинин, по-видимому, тоже находился в Москве. Обычно оперативные сводки подписывались в 2 часа ночи. Сводка за 22 мая подписана Бойковым в 3:10²⁹⁸, по-видимому, из-за задержки с ее передачей в Москву на подпись. Вечером 23 мая штаб 1-го БФ уже был на фронте.

Итак, 22–23 мая Рокоссовский в Москве с группой генералов штаба фронта. Других командующих фронтами в эти дни в Москве нет, а значит, расширенного заседания Ставки ни 22-го, ни 23 мая быть не может. Есть карта – наметка плана операции левого крыла. Такой же карты по правому крылу – нет. Зато есть «План-схема наступательной операции войск правого крыла 1 БелФ»²⁹⁹ от 24 мая 1944 г., номер дела этой карты – 36, номер дела наметки плана левого крыла – 35. С учетом того, что на карте множество исправлений, можно утверждать, что эта карта в первоначальном варианте была привезена Рокоссовским в Ставку 22 мая вместе с «Наметкой…».

Эта карта – единственный найденный автором документ в фондах 1-го Белорусского фронта, который охватывает период планирования с 12 мая (отосланный план в Ставку) по 31 мая, когда 1-й БФ получил директиву Ставки на проведение операции.

Анализируя исправления на карте, можно заметить, что разграничительные линии между армиями на период наступления менялись трижды (первый вариант – красная линия с оранжевой полосой, второй – красная линия с зеленой полосой и третий – красная линия с черной полосой). Все изменения этих линий относятся к левому флангу (под Паричами), где судя по карте уже изначально предполагалось использовать и 65-ю, и 28-ю армию. То есть к 22 мая Рокоссовский уже предполагал использовать 28-ю армию именно здесь и скорректировал план от 12 мая. Операция по-прежнему изначально рассчитывалась на семь дней, подписи к линиям положения войск на восьмой-девятый день нанесены на карту от руки и уже не чертежным шрифтом. То есть 22–23 мая план операции был расширен. И если положения еще не прибывших войск 9-го танкового корпуса и 28-й армии на карту нанесены, то выделенный согласно замыслу Генштаба от 20 мая механизированный корпус – нанеске, но пока еще без номера.

Изначально по-прежнему планируется удар 48-й армией вдоль восточного берега р. Березина с целью совместно с 3-й армией окружить жлобинскую группировку противника, как и в плане от 12 мая. Этот удар на карте стерт ластиком. Но относительно разграничительной линии между 48-й и 65-й армией изменения уже сделаны. Если по плану от 12 мая 65-я армия овладевала Паричами и далее наступала четко на северо-запад, то теперь ей был прирезан участок на западном берегу р. Березина вплоть до Стасевки.

Стертым оказывается и удар 65-й армии на Бобруйск (выйдя на седьмой день на подступы к городу с юга, в район Стасевки, армия должна была взять город). То есть по одному из ранних вариантов плана действительно прорабатывался удар по сходящимся направлениям на Бобруйск.

Вместе с подписанным от руки «8-9 днем» (ранее 12 мая операция планировалась на 7 дней) также с подписью от руки появляется «подвижная группа», которая должна была наступать у Паричей. Рокоссовский дополнительно, кроме оговоренного в «Замысле…» Генштаба от 20 мая мехкорпуса, указывает на карте один танковый и один кавалерийский корпус. Впоследствии механизированный и кавалерийский корпус войдут в состав конно-механизированной группы.

Подвижная группа должна была действовать в направлении Осиповичей. Позднее, уже в утвержденном плане, основным направлением для нее будет Старые Дороги – Слуцк. В конце июня именно на последнем направлении КМГ и будет наступать.

Решение о передаче одного стрелкового корпуса из состава 3-й армии в 48-ю армию также нашло отражение на карте, изменена разгранлиния между армиями.

Частично этот план операции от 24 мая за счет исправлений будет соответствовать «Замыслу…» от 20 мая, прежде всего в том, что частью сил (28-я армия) фронт наступал на Слуцк, а всеми остальными силами (3, 48 и 65-я армии) – на Минск. Только есть один нюанс: и 28-я армия начинала наступление на Слуцк сразу, на первом же этапе операции (по «Замыслу…» – лишь после овладения районом Бобруйска), и в окружении бобруйской группировки части 28-й и 65-й армий участия не принимали. То есть план Рокоссовского от 24 мая и «Замысел…» Генштаба от 20 мая – не совпадают (удар в обшем направлении на Бобруйск с двух участков – по плану от 24 мая не наносится). В директиве Ставки на наступление от 31 мая будут заметные изменения относительно «Замысла…» и гораздо меньшие изменения – относительно описываемого плана от 24 мая.