Читать книгу: «Чёрная королева. Ледяное сердце», страница 4

Потом короткий обряд в Нижнем Храме, и вот небольшой саквояж с двумя платьями послушницы увозит карета, повозка или кибитка. Обитель отдавала миру зрелый плод, потому что за её воротами уже ждали новые семена – сироты, подкидыши и бастарды.

Кайя всегда думала, как же ей повезло, что у неё есть отец, который из года в год исправно платит за её обучение и содержание. Ведь однажды и она могла вот так же стоять в большом зале, выставленная на продажу, словно овца или лошадь. А вот теперь оказалось, что нет, не так уж и повезло. Только выбирать её будут не в большом зале Обители, а на балу. Отец молчал, но Кайя поняла, зачем они приехали именно в Рокну – вольный город. Здесь ей, полукровке, незаконнорождённой дочери хоть и самого генерала Альбы, может улыбнуться судьба. Сюда стекаются в поисках удачной партии женихи и невесты со всех земель. Какой-нибудь не очень знатный род, в надежде породниться со столь знатной семьёй и войти в круг приближённых к королеве, согласится женить на ней своего третьего или четвёртого сына. Или кто-то из дальних земель, из-за моря, какой-нибудь верр, которому безразлична её половинная кровь, а может даже и наоборот, веррам ведь нравятся светлокожие и светлоглазые.

Когда-то давно, в детстве, в одно утро отец вот также взял её с собой в путешествие. Горничная принесла саквояж с наспех собранными вещами для маленькой Кайи и, смахивая слезу, украдкой поцеловала её в щёку, послав на прощание охранный знак. После долгих мытарств по разным местам отец решил увезти её в Обитель и отдать на воспитание. Это случилось как раз после того, как Лейна – её мачеха, отстегала Кайю мокрым полотенцем и столкнула с лестницы. Провинность была проста – она разлила воду на её новые туфли. Отец кричал на Лейну за закрытой дверью их спальни, а Кайя пряталась под лестницей и всё слышала. Её не спросили, хочет ли она в Обитель, но потом она и сама решила, что так лучше.

Отец приезжал раз в полгода, а то и реже – последние годы воевал с лаарцами. Привозил ей платья, игрушки и сладости. Давал Настоятельнице указания насчёт её обучения. И она отчаянно ждала этих встреч. Каждое её утро начиналось с того, что просыпаясь, она смотрела в окно на пыльную дорогу, ведущую из Шерба, в надежде, что по ней едет карета отца. И когда он приезжал, в такие дни они обычно садились рядом в саду на скамье, и он смотрел на неё, слушая рассказы о местной жизни. Однажды она спросила о том, почему он так смотрит.

– Ты стала так на неё похожа, – ответил он грустно, заправляя ей за ухо непослушную прядь волос, – на свою мать. У неё были такие же волосы, каштановые и упрямые. И глаза – зелёные, как весенний лес.

После того, как он уехал, Кайя помчалась в лекарню к Наннэ и, выудив из её шкафа старое зеркало, оправленное в медную раму, села разглядывать своё лицо. Матери она не помнила почти совсем. Что-то смутное, в основном песни. Она хорошо пела. И смех.

Разглядывая себя в зеркале, Кайя не понимала, как она может быть похожа на мать, если та была красавицей – так говорил отец, а она больше похожа на долговязого нескладного журавля: худая и высокая, самая высокая среди своих сверстниц в Обители. Да ещё вечно растрёпанные каштановые волосы, которые никогда не слушались гребня и норовили выбиваться из-под платка или ленты. Веснушки на носу. И глаза слишком большие для её лица, и не такие зелёные, как у матери, слава Богам, и благодаря этому она не так уж сильно похожа на веду. Вед никто не любит. И только старая Наннэ, что делала микстуры, настойки и порошки, звала их Детьми Леса, только она говорила, что не нужно бояться своих корней.

Но Кайя знала, что ведой быть плохо. Она запомнила, как в тот первый день в Обители отец, передавая деньги Настоятельнице, сказал:

– Воспитайте её человеком. И сделайте из неё леди.

Поэтому она никому не говорила, что слышит деревья – она и старалась их не слышать. Не откликалась на зов весны. Никогда не рассказывала о снах, которые видела, о том, что говорила ей старая Наннэ, и старательно прятала свои кудри, заплетая в толстую косу, а веснушки выводила соком петрушки. Она старалась быть покладистой и прилежной – человеком и леди, такой, какой хотел её видеть отец.

– Я пригласил почтенную Маргаретту заняться всем – она ждёт внизу, – произнёс генерал устало. – Она поможет найти тебе подходящую партию, подберёт платья, и прочее: ленты, туфли и всё, что там ещё полагается невесте, и подготовит тебя к балу. Ты сама выберешь себе жениха, Кайя, и я соглашусь с твоим выбором, каким бы он ни был. Муж позаботится о тебе и защитит, если… меня не станет. А теперь мне нужно уехать в город.

Он встал, поцеловал её в макушку и вышел, прихватив с собой свиток.

* * *

Почтенная Маргаретта – пышная дама, затянутая в тугой атласный корсет, напудренная и надушенная, разглядывала Кайю недолго. Подбоченилась, поцокала языком и произнесла:

– Ну, милая, времени у нас совсем немного, а с твоим ростом, пожалуй, ко всем платьям придётся подбивать понизу кружево. А руки! Боги милосердные, ты ими что, копалась в золе?

Кайя посмотрела на свои руки, загорелые, огрубевшие, с короткими неровно обрезанными ногтями, и подумала, может, она такая и не понравится никому, тогда и замуж можно будет не выходить.

– И этот загар! Как будто ты работала в поле!

А она и работала. В Обители приходилось собирать виноград, лаванду, оливки и розовые лепестки, работать в огороде и саду. Её оплаченная жизнь там отличалась от жизни сирот только тем, что вечером она, зевая, брела в классную комнату изучать языки, письмо или танцы, а они – доить коз и мыть посуду. Но это уж точно не интересно почтенной Маргаретте, разглядывающей её, как породистого скакуна. Кайя подумала, что, может, ей ещё и зубы показать, но в Обители за такое бы высекли, и она по привычке промолчала.

Маргаретта завершила её осмотр тем, что подняла двумя пальцами выбившуюся из косы прядь волос, хмыкнула, затем заставила снять туфли.

– И нога-то у тебя, милочка, как у солдата. Тут не обойтись без соли и масла…

На этом унизительный осмотр закончился. Маргаретта отослала с поручениями девочку, всё это время терпеливо стоявшую у дверей, и кликнула всех горничных.

Кайя недоумённо смотрела на то, как они беспрекословно слушаются эту дородную даму, и тихонько спросила у одной из служанок:

– А кто она такая?

– Почтенная Маргаретта? Это же лучшая сваха во всей Рокне! Она может удачно выдать замуж даже столетний пень, – хихикнула девушка, – и она стоит очень дорого! Вам повезло, миледи!

Повезло…

Служанки носились радостно. Вскоре дом наполнился людьми, появилась худая рыжая женщина с ворохом платьев, за ней шляпник, сапожник и девушка со склянками в корзинке. Белошвейка, цветочница и аптекарь. Разложили всё принесённое в большой зале на столе, на кушетках и даже на полу. Почтенная Маргаретта сидела в кресле посреди этого женского богатства, окружённая нижними юбками из тафты, шляпками, перчатками, бархатными и парчовыми туфлями, шёлком, органзой, кружевами и вуалью, нюхала по очереди склянки и, покрикивая на помощниц, рассказывала Кайе о достоинствах некоторых мужчин, которым её представят на балу.

Сапожник примерил ей несколько заготовок для туфель, подобрал подходящие и обещал к утру перетянуть их зелёной парчой и тонкой кожей. Шляпник оставил картонки со своими творениями – веерами и шляпами для примерки, а аптекарь – румяна, духи, ароматное масло, соль и ещё какие-то склянки тёмного стекла с содержимым, о котором приходилось только догадываться.

Помощницы старались и на окрики почтенной Маргаретты лишь втягивали головы в плечи и хихикали. Одна из них готовила отвар для волос из луковой шелухи и каштана – придать их тёмной рыжине шелковистости и блеска. Вторая орудовала широким костяным гребнем, пытаясь совладать с непокорными кудрями будущей невесты, и разбирала их на прядки. Третья распаривала ей ноги, драла пятки пористым камнем и втирала масло, а ещё одна мазала плечи Кайи кислым молоком, чтобы свести загар.

А три белошвейки сидели поодаль, корпели над кружевом, мелькая иглами – удлиняли платья.

Сбежать из этого кошмара она смогла только к вечеру. И хотя почтенная Маргаретта строго-настрого запретила выходить на солнце, Кайя всё равно ушла во внутренний дворик – решила прогуляться подальше от любопытных глаз в тени олеандров.

Ощущала ли она себя невестой? Нет.

Раз в год в канун праздника урожая начинался знаменитый карнавал Рокны. Отпрыски из разных семей бросали свои обычные дела: интриги, войну, склоки и торговлю, и собирались здесь. Три дня перемирия, три дня празднеств и гуляний, три дня на то, чтобы они могли подобрать женихов и невест, заключить новые политические и торговые союзы, завести новых друзей или новых врагов. Каждый год девушки, которым не посчастливилось найти себе достойную пару, приезжали на этот бал, чтобы быть представленными в качестве невест.

Почтенная Маргаретта расписывала во всех красках как же Кайе повезёт всё это увидеть: украшенный гирляндами из цветов изумительный дворец Лирайе, ливрейных слуг, сотни золотых и серебряных канделябров, розовое игристое вино и редкие блюда.

– Милая ты едва ли пробовала копчёных угрей, – обмахивалась веером почтенная Маргаретта, – а лимонное суфле? Клубнику в меду и шоколад?

В Обители изысками не баловали…

А почтенная Маргаретта всё говорила и говорила: про маскарад и фейерверки, про то, что на бал соберётся весь цвет знати и, конечно же, про танцы.

Город будет веселиться, город будет пьян и беспечен, народные гулянья пройдут по улицам, но главное торжество будет во дворце, и это – бал невест.

Кайя не любила танцы. Вернее, может, и любила бы, если бы умела хорошо танцевать.

Девочки в монастыре занимались танцами через день. А какая в этом радость, если каждый раз Кайе, как самой высокой из них, приходилось изображать чьего-нибудь кавалера? И она, когда могла, сбегала к старой Наннэ в оранжерею или в лекарню, где та готовила порошки и микстуры и рассказывала разные истории. Наннэ умела хорошо рассказывать, а Кайя умела слушать. Забравшись на скамью или старый бочонок, она помогала толочь листья в ступке, слушая напевный негромкий голос, который убаюкивал, заставляя уноситься вдаль к красивым городам и далёким странам. В её историях все девушки были красивы, а мужчины благородны, злодеи коварны, а добродетель вознаграждалась. И зло всегда было ужасным, причиняя героям столько мук, что временами Кайя вскрикивала в страхе или тихонько вытирала слёзы в ожидании того, когда же добро победит. Добро всегда побеждало у последней черты, на самой грани, тогда, когда верить уже перестаёшь, вымучив героев и выпив досуха. И каждый раз ей хотелось слушать ещё.

Наверное, потому она и не научилась хорошо танцевать.

– Миледи? Прошу проще… – голос Дарри вырвал её из раздумий и заставил вздрогнуть. – Кайя? Простите, я вас не узнал!

Она обернулась. Капитан стоял на дорожке, ведущей к дому, и странно смотрел на неё, будто не веря своим глазам, и от его взгляда она смутилась. Старания почтенной Маргаретты не прошли даром. На Кайю натянули пышное светлое платье, зашнуровав корсет так, что она едва могла дышать, уложили волосы на затылке – высокую причёску Маргаретта не одобрила: «Куда вы из неё жердь делаете? – прикрикнула на помощниц и пробормотала: – И так уж верба знатная, да ещё каблуки будут».

Украсили локоны лентами, даже веер дали, только она его оставила в библиотеке. И туфли на ней были по южной моде – на каблуках, чтобы до бала привыкла и не ковыляла, как гусыня.

– Я просто задумалась, – Кайя всплеснула руками в тонких кружевных перчатках, которые ей пришлось надеть, чтобы руки снова не загорели, и, повертев ими, смущённо добавила, – вот, теперь придётся всё это носить.

Дарри, видно, только что приехал, его начищенные сапоги слегка припорошило пылью, и волосы растрепались. Тёплые сумерки, сгущаясь под деревьями, окутали их, смягчив черты лиц, румянец и неловкость.

– Всё это вам очень идёт. Я даже не сразу вас узнал, подумал – кто эта незнакомая красивая леди, которая гуляет здесь одна? – улыбнулся капитан.

– Я чувствую себя такой неповоротливой во всём этом, – она грустно улыбнулась в ответ и вздохнула: – Даже не знаю, что мне со всем этим делать на балу.

– На балу?

– Бал невест. Вы разве не знаете?

– О чём?

– Вы разве не знали, что отец велел меня привезти сюда, чтобы выдать замуж? – она посмотрела ему прямо в глаза. – Я думала, вы просто деликатно умолчали…

– Что? – Дарри был удивлён.

– Значит, действительно не знали? Простите, я была уверена, что вы просто скрыли это от меня, – она вздохнула, сложив перед собой руки в перчатках. – Бал невест. Он нанял сваху, чтобы подыскала мне подходящую партию. Это случится уже послезавтра.

– И вы… – Дарри снял шляпу, отстегнул саблю и положил на скамью рядом. Лицо его стало сразу серьёзным, – … вы как будто расстроены?

Но было видно, что он и сам растерян не меньше Кайи.

– Я не хочу замуж! – выпалила она, чувствуя, как её душат слёзы и горло стягивает обруч обиды. – Отец сказал, что он может погибнуть в битве за этот перевал! И ещё сказал, что должен отдать меня замуж до того, как уедет туда!

И внезапно всё, что накопилось в душе, прорвалось потоком, она всплеснула руками, смахнула слезинку и начала говорить.

Говорила о том, что хочет вернуться обратно в Обитель, и чтобы всё осталось по-прежнему. Что она не хочет, чтобы отец снова ехал на эту войну. Не хочет выбирать мужа из тех людей, о которых ей рассказывала Маргаретта: хромого вдовца, раненого в битве с лаарцами, которому, наверное, сто лет, раз он уже женил троих сыновей, а вот теперь решил пожить для себя, заведя молодую жену. Или толстого купца из Эддара, торгующего шерстью и владеющего тремя кораблями. Или младшего отпрыска рода Миррейн, чей отец служил одним из лесничих королевы – тощего заикающегося юношу, наследующего в будущем триста льяров земли под Индага́ром.

Все предполагаемые женихи в списке почтенной Маргаретты были такими. Знатные женятся на знатных, красавцы – на красавицах, принцы – на принцессах, а полукровки и бастарды выходят замуж за калек, престарелых вдовцов или чудны́х заморских торговцев в оранжевых и фиолетовых платьях и тюрбанах.

Дарри слушал молча, не перебивая.

– Простите, – прошептала она тихо, – я не должна была всего этого говорить вам. Но мне больше не с кем поделиться.

– Ничего, миледи. Всем иногда нужно выговориться, хоть вон кустам, но рассказать, что на душе.

Голос у него был тёплый, заботливый, без тени насмешки, так что Кайе даже легче стало – хоть один друг, но у неё всё же есть.

– Спасибо вам, мне будет этого не хватать.

– Этого? Чего «этого»?

– Того, как мы говорили с вами во время поездки, – она промокнула перчатками уголки глаз. – Нашей дружбы.

– Миледи, может мне и не полагается задавать таких вопросов, но я уж спрошу, а вы сами решите, отвечать или нет. Раз вы не хотите замуж, то чего же вы хотите? – спросил Дарри, и голос его был тихим, настороженным.

– Я не знаю… В Обители мне больше всего хотелось, чтобы у меня был свой дом. Хоть какой-нибудь маленький, деревянный из одной комнатки и полкварда земли, но свой! Я понимаю, что мой отец желает мне добра. И, выйдя замуж, я обрету, наверное, свой дом. Но я не думала… я надеялась, что всё это будет не так. Я хочу, чтобы… если выходить замуж, то за того, от чьего взгляда сердце тает, с кем захочется всё разделить, как говорят в Храме – в горе и радости, и с кем можно поговорить, вот как с вами, а не потому, что у него триста льяров земли! Мне же не с землёй жить! – выпалила она и вдруг поняла, что точно сказала чего-то лишнего, потому что Дарри шагнул навстречу и взял её руки в свои.

– Миледи… Кайя…

Да что же она такое говорит! Да ещё в присутствии мужчины! Что на неё нашло!

В Обители за такое бы высекли нещадно. На горох поставили, чтобы вернуть разум. Она посмотрела на Дарри и разом поняла – никакой он ей не брат и не друг. Его горящий взгляд и хриплый голос, и этот порыв…

О Боги, какая же она наивная! Как же в сумятице этой дороги, в усталости и круговерти дней, наполненных событиями, надеждами и страхами, она не увидела этого!

Кайя выдернула руки.

– Простите, я не должна была говорить вам такого! – и бросилась бежать в дом.

Бегать она умела хорошо, хотя каблуки мешали и платье путалось в ногах, а от сжимавшего грудь корсета дышать приходилось часто-часто. Но Дарри догонять её не стал. Улыбнулся. Постоял в сумерках некоторое время, пристегнул саблю, одёрнул мундир и пошёл к генералу.

* * *

Когда Дарри закончил доклад, на башне в городе пробили закат, и ночь опустилась, рассыпав звёзды над горизонтом – Парус и Тур поднимались из морской воды, посеребрённой тонким месяцем. Генерал дописал свиток, посыпал песком, подул и произнёс, глядя на капитана:

– Завтра заберёшь в банке расписки. А это держи, – протянул свиток, – и к вечеру поедешь. Твои разведчики в городе? Что-то я их не видел.

– В этом городе мужчина всегда найдёт себе занятие по душе, – усмехнулся капитан. – А они – люди вольные.

– Это уж точно, – усмехнулся генерал, – забирай их завтра с собой, не хотелось бы лишиться лучших разведчиков в пьяной драке.

– Я хотел поговорить ещё кое о чём, ваша светлость, – голос Дарри стал непривычно сух и серьёзен.

Генерал посмотрел на него внимательно.

– И о чём?

– О… вашей дочери.

Между ними повисло молчание. Генерал смотрел на Дарри, а тот не отводил глаз, непривычно вытянувшись в струнку.

– Ну? Говори, – наконец, произнёс генерал, хмыкнул и добавил, – хотя знаешь, подумай сначала хорошенько.

– Я уже всё обдумал, ваша светлость, – ответил капитан бесстрастно.

– И? – генерал поднялся из-за стола.

– Мой род не богат, ваша светлость, но знатен, и принадлежит к десяти первым семьям Ирмели́на. Имя моих предков и герб висят в Зале лучших воинов, и я с честью ношу свой мундир. Моё имя не запятнано трусостью, и вы всегда были довольны моей службой – я не давал повода усомниться в моей честности и храбрости. И я хочу просить руки вашей дочери Кайи. Я смогу позаботиться о ней, дать ей своё имя и защиту, и буду для неё хорошим мужем.

Он поклонился.

Генерал посмотрел на него как-то странно, усмехнулся горько и, взяв со стола бутылку вина, налил в два бокала, один из которых протянул Дарри.

– Выпей, капитан. Тебе это не помешает сейчас, – он присел на подлокотник кресла и произнёс, глядя куда – то в угол, рассеянно и устало: – Скажи-ка мне, капитан, только дай слово, что не соврёшь.

– Клянусь своим именем и родом, – ответил Дарри с готовностью.

– Зачем она тебе?

Дарри выпил вино и, поставив бокал на стол, ответил коротко и просто:

– Я хочу жениться.

– Это понятно. Но ты мог бы найти себе более выгодную партию, ту, которая приумножит богатство твоего дома. А у Кайи почти нет никакого приданного, а я… Может, я и до первого снега не доживу.

– Это не важно, ваша светлость.

– Что не важно? Думаешь, я не знаю, что королева посулила тебе сто тысяч ланей за Зверя? Думаешь, я не знаю, почему ты за ним гоняешься, рискуя в любой момент погибнуть? Я знаю твоего отца, я знаю, что с тех земель, что у вас остались, вы получаете слишком мало ренты, и что ты даже половину своего жалованья отдал, чтобы заплатить королевский налог. Но с твоим именем и славой первого разведчика ты можешь найти хорошую партию, которая поможет вашей семье поправить положение.

Карие глаза Дарри сделались совсем тёмными, брови сошлись на переносице, он усмехнулся и ответил:

– Я бы мог, наверное, это сделать, ваша светлость. Если бы хотел. И сделал бы уже давно. Но позвольте мне всё же просить руки вашей дочери.

– Ну так ответь тогда – зачем она тебе? Корысти с неё никакой, – генерал сверлил его взглядом.

Дарри замялся так, будто не мог подобрать нужных слов или боялся их произнести.

– Я… люблю её, ваша светлость. И ничего не могу с этим поделать. Но вряд ли вы это поймёте.

Они смотрели друг на друга, и Дарри чувствовал, что даже в глаза Зверю ему смотреть было бы проще, чем сейчас в глаза генералу.

– Думаешь, я не понимаю? Я понимаю, – грустно ответил тот, – поверь. Я очень хорошо тебя понимаю. И я был на твоём месте. В точности так же, почти двадцать лет назад, когда встретил её мать… – он выпил вино и налил себе ещё. – Лето было, самая середина. Мы ехали в гости к Лейне, будущей леди Альбе, мой отец хотел договориться о браке с её отцом. Всё было почти решено, наши дома должны были породниться, Лейна меня любила и мне она нравилась… Визит вежливости и обмен подарками, везли золотую посуду, дорогую саблю и хорошего скакуна. Я был молод, горяч и глуп, поскакал вперёд и заблудился, веришь ли, в том лесу, в котором охотился с детства! Лошадь попала ногой в кротовину и захромала. И тут на тропинку вышла она… С букетом ромашек, в светлом платье. Кайя на неё очень похожа…

Генерал отвернулся к окну, стал смотреть в темноту и, казалось, говорил он сам собой или с кем-то невидимым, кто скрывался в ветвях деревьев на другой стороне улице. Пламя свечей колебалось от сквозняка и на стенах плясали причудливые тени.

– Она улыбнулась и вывела меня к дороге. Её звали Рия. И я пропал. Отказался от помолвки, ушёл из дому и женился на ней против воли отца. Женился по законам вед, потому что ни в одном Храме нам не дали благословения – отец постарался. Но я был счастлив, до безумия счастлив. Два коротких года. В итоге, капитан, я потерял её. Осталась только Кайя. И иногда, глядя на неё, я всё ещё вижу Рию. А моя жизнь… моя настоящая жизнь, осталась там, с ней. И с той поры я живу, как будто во сне. За это леди Альба ненавидит меня, не может простить того моего предательства и того, что я всё ещё не могу забыть Рию. Так что я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, капитан. Она веда… И это притяжение, которому невозможно сопротивляться. Но я знаю, чем всё закончится…

Он повернулся, и Дарри показалось, что лицо генерала сильнее осунулось, две печальных складки протянулись от крыльев носа вниз, к уголкам губ.

– Твоя семья от тебя отвернётся, как отвернулась моя. Ты станешь изгоем с женой ведой. Вы будете скитаться, ища подходящий угол. Ты не продвинешься по службе дальше капитана. Тебя не примут ни в одном доме. Ни одна человеческая женщина в своём уме не пустит в дом молодую веду. Я обещал Рие, что сделаю Кайю счастливой… Поэтому я привёз её сюда – дать выбор. Потому что веды сами выбирают себе мужей. Если она решит – ничто её не остановит, и не один мужчина не может этому сопротивляться. Вот и Рия тогда в лесу просто приманила мою лошадь. И как бы я ни хотел, чтобы Ладде́рис сделала из Кайи человека, она так и не смогла. Достаточно взглянуть в её глаза, чтобы это стало понятно.

– А если она захочет выбрать меня? – спросил Дарри твёрдо.

– А если мы все погибнем в битве за перевал, капитан? Я сам, вот как тебя, слышал этого треклятого лаарского шептуна: они умрут все там и заберут нас с собой – так он сказал. И знаешь, я ему верю. Что я уважаю в айяаррах, так это умение держать своё слово. А если мы погибнем, что станет с моей девочкой? Что стало бы с твоей женой-ведой, если бы ты не вернулся с войны? Хорошо, если её просто выгонят из дома с котомкой…

Он плеснул ещё вина и себе, и капитану.

– …Я тебя знаю, Дарри, и лучшего мужа едва ли мог желать моей девочке, но я также знаю, на что ты обрекаешь этим и себя, и её. Нет Дарри, я не отдам тебе её в жёны, и поверь, этим я спасаю тебя, а не проявляю самодурство. Так что, не нужно забирать расписки из банка, я сам заберу. А тебе лучше выехать отсюда ещё до рассвета.