Читать книгу: «Сборище рассказов», страница 3
– Не бери в голову! Это все не так! Человек – сам хозяин своей жизни и своей судьбы, разве тебя этому не учили еще в школе?
– Нет! В школе мне сказали: «Я так и подумала».
Я нажимаю кнопку «отбой». Мама пытается мне перезвонить. Я выключаю телефон. Вынимаю симку, вставляю другую карту и звоню тому коллеге, неудавшемуся объекту:
– Ты, правда, веришь в то, что во мне живет злой дух?
– Что? Это ты, Авер? Ты звонишь с другого номера?
– Это правда?
– Знаешь, Авер, я перезвоню через час, у Светы что-то с плодом, мы в больнице.
Я нажимаю кнопку «отбой». Он пытается звонить мне. Я выключаю телефон. Вынимаю симку, вставляю третью карту. Набираю номер:
– Здравствуйте, это я, Авер. Вы сказали моему другу, чтобы он не выбирал меня, потому что во мне живет злой дух, и что я никогда не буду нормальным человеком. Вы можете меня от него избавить? Я заплачу.
Где-то там далеко что-то шумит. Связь глючит. Вдруг громко и ясно он говорит мне:
– Ты же думала о другом, Авер. Ты как всегда витала в облаках.
Пауза.
– Авер? Алло! У тебя есть очень редкая способность. Необходимо заняться ею.
– Аа. Спасибо. Я так и подумала. Прощайте.
Завтра я пойду на операцию миндалин. Голос возвращается.
Фантик в тигровой копилке
Мы поднимались по винтовой лестнице. Какие-то коробки на руках. Высоченные шпильки у девчонок. Я говорила:
– А то!
– Ну да!
– Кто, если не я!
– Вот увидишь!
И т.д.
Потом кто-то готовил оладьи. И мне говорили:
– 1945 понимаешь ли. Это значит 65. Величайшие дела. Да…
А я как-то не догоняла, и смотрела, как золотистые кругляшки бесновались в шипящем масле. У них появились головы. С лицом, волосами, ртом. Они жарились, а вид у них был такой спокойный. Они, плавая, заглатывали кипящее масло.
– И не жарко им, – подумала я, – там же сто градусов, а у них такие спокойные лица.
Тот мужик с бородой сказал бы мне при личной встрече во времени:
– Это ведь всего лишь прикрытие такое. Ты, конечно, поймешь это позже. Потом. Когда это прочитаешь. На самом деле, для тебя должно было быть важнее то, что находится за кадром. Но третье. А может и первое. Заслонило все эти события.
Конечно, мы с этим мужичком так никогда и не встретимся, но я знаю, что он бы объяснил примерно так.
Я это пишу накануне дня рождения мамы.
Рожденные в июле всегда были чувственные и эмоциональные, как итальянцы, или судамериканцы. А их дети были как лепестки цветика-семицветика, как перья чудесной разноцветной птицы. Такие разные. И такие порой одинокие.
А я живу у большой воды.
Смотрела-смотрела долго-долго на небо. Песчаный ветер иссушил губы, соль на коже. Разметанные нити облаков. Откуда это такое чувство. Вот и песенка родилась.
А я живу у реки.
Вот она, может, и заряжает. А у меня однажды чуть голова не взорвалась от одной тщетной попытки. И что теперь? Всем, кто не умеет этого делать, умереть? Может, этот мир предназначен только для тех, кто хочет стать сильнее, потому что слаб? А все слабаки, по статистике только ленивцы? Ленивец с взорванной головой от напряжения внутренних сил.
– Жалко твою кошку.
– Жалко, жалко твою кошку.
– Бедный зверь.
– Ах ты, изверг.
Сегодня кот гуляет сам по себе. А что, если он подохнет? Как же договор?
И он мне ответит:
– Зато он жил.
Мы стояли у захламленного усталого подоконника. Рядом в поте лица трудились рабы мафиези. Днем у рабов вкусно пахло приправами, жареным мясом и овощами. Один раб долго-долго разговаривал по телефону. Он говорил так:
– Слушай, сестра. Вот тут у окна рядом со мной стоят два чморя. Когда я вернусь? Я ж еще три года должен пахать у нынешнего хозяина. Пацаны тоже. Если не убьют, может, устрою побег этим летом. Вот тут этот идиот, у него брат из Злых. Надо с ним связаться…
Мой собеседник тихо шипит в его сторону:
– Ты, раб, не бросай в мою сторону камни. Мы с тобой не знакомы.
Раб не обращает на его слова никакого внимания и продолжает болтать по телефону.
Я дарю ему свою книжку и из любопытства все-таки спрашиваю:
– А что это правда что ли? Ты вроде говорил, что твой брат ничего не делает, домохозяин.
– Да, это все неправда, врет он, раб эдакий, откуда он вообще про нас знает.
– А Нина, жена твоего брата ведь тоже простолюдинка, хоть и принцесса заморская.
– Нина к нему из интернета приехала за три девять земель. Никаких способностей я за ней не замечал.
– Кха! Хочешь сказать, что она стала спокойной гаванью для неугомонного пирата?
– Кха два раза! В Якутии пиратов нет.
– По мне так, лучше…
– Ты-то сама уж точно не гавань.
– Перебил, елкин.
Мы молчим минуты три. Раб курит вместе с нами. За окном пролетает белая чайка. Недавно она пыталась выклевать мне глаза. Я думала, она хочет что-то мне сказать, подняла голову и засмотрелась в ее белое тельце. Остались шрамы на правом веке. Вкратце рассказываю ему. Раб цокает, качает головой:
– А ты дура что ли, сестра? Белая чайка, которая патрулирует ближайший столб? Ну, ты чумная. Когда на нее смотришь, обязательно надо надевать черные очки, даже когда она не обращает на тебя внимания.
Я хотела было расспросить его подробнее, но мой собеседник грубо дает ему пинка под зад:
– Вали отсюда, раб! Итак, мой последний табачок извел. Видишь, у нее волосы стали белые.
– С таким, брат, побелеешь! Сестра, не забывай про очки!
Немного пошатываясь, он уходит к остальным рабам.
– А он прав. Ты ничем не лучше раба.
– Конечно. Хуже! Ведь мой брат – злодей.
– Так-таки злодей. Чистосердечное признание.
– А что ты умничаешь? Ты тоже не лучше раба.
– Хуже. И у меня нет брата-злодея. И я тебя убью когда-нибудь.
– Это всего лишь слова! Кишка тонка.
– Ну, ладно, опять оскорбления. Вот твои бумаги. Я пойду запускать бумажного змея.
Там, где пасется табун лошадей, я делаю большой крюк. И иду через водопады. Вовсе я не взяла с собой никакого змея. Зато взяла рогатку. Буду подстреливать ими воронов. Да они не попадаются. Все грачи, да вороны. Как-то я наблюдала, как они зимой купаются в снегу в лесу, и пытаются изображать голоса других птиц.
Гадство! Они все спрятались. Не хотят сегодня ничьей смерти. Я хотела кормить их черными телами белое тельце чайки, охотника за глазами. Черные очки, говоришь. Кровь, кровь. Вот, что ему нужно!
– Что-то ты сегодня совсем устала.
– Да запарилась с этим змеем.
– Не ври. Я наблюдал через бинокль со сторожевой башни. Опять все пальцы изодрала в клочья.
– Не твоя забота. Лучше позаботься о моем платиновом кольце.
– Ну, ты и грубиянка. С такими пальцами не то, что к февралю, к марту не успеем.
– Тогда уже все.
– Что все?
– Ну… Не знаю. Со мной всякое может случиться.
– Да-да-да-да. Помнишь, как мы тогда смеялись: «моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я поэт»…
– Да-да-да-да. «Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет».
Есть у меня несколько любимых могилок. Камни с надписями стерлись. Недавно это было. Но время – такая штука, что быстро уносит все в забвение. У меня волосы на затылке встают дыбом. Не от страха. От чего-то очень великого, старого, первозданного.
«Прохожий, остановись» – говорят они. И я останавливаюсь. Ложу свой лук на нежную зеленую траву и часами сижу подле, терпя жару, слепней и тревогу. Мимо проезжает всадник. Конь его, как торт зебра, испеченный тем самым ученым. Лошадь шамана. Без шамана. Этот человек верхом на тебе такой же простолюдин, как Нинка-простынка, Денис-почему-прокис и я-я-я-я-я-я-я-Я.
Старики поговаривают, что если надеть на глаза такой лошади черные очки, снять всю конскую сбрую, и отпустить часок погулять при полной луне, то через девять дней она может (вовсе это и не обязательно) родить человеческое дитя, которое, может быть, будет (вовсе не обязано) из той крови, из какого теста сварен якобы его брат-злодей.
Мне сразу же тогда захотелось украсть ту лошадь. Полгода миловать ее на свежей травке, устроить для нее длительное лето. И черные очки я прикупила бы у того раба. И белое тельце чайки-охотника, выкормленной на мясе воронов, дала б.
Но мне всего лишь 14 лет тогда было. А это несовершеннолетие тогда было. Значит, дела б не удались.
– Так, где же мое кольцо помолвки? Где мое кольцо? Где мое кольцо из платины? Где оно?
– Фуфф… неприятно. Ты ведешь себя так, как будто хочешь выйти замуж.
– А где мое кольцо? Где мое кольцо помолвки? Ведь уже конец января.
– Смотри! Я вижу. У твоего оленя отвалился рог.
– Да. А где мое кольцо? Где мое кольцо?
– Аааа!!! Вот оно!
Денис берет фольгу из-под шоколадной конфеты. Он сделал из нее на скорую руку колечко. Я протягиваю жадно правую руку. Раб поет нам свадебный марш. И мы обручены. Закольцованы. Скованы.
– Ну, все. Ты успокоилась?
– Да. Это мое кольцо.
– Теперь ничто нас не разлучит во веки веков. Аминь. Хоть я и знаю тебя только девять дней.
Он смахивает кусочек табачного пепла, севшего с сигареты раба, на его левую бровь. И начинает слушать музыку через наушники.
– Большая вода близко. Мне снилась река жизни. Мне показалось, что я потеряла твой подарок.
Я люблю сидеть у тех могил. Чуть подальше конечно. Сами они совсем развалились. Я сижу на разбитом молнией засохшем дереве. Жарит солнце. Изредка летают слепни. Вода рябит от ветра. Многие цветы уже давно отцвели. Июль на дворе. Июль и в лесу. Колокольчик скученный, вероника серая. И какая-то трава, так пряно вкусно пахнет прямо в нос мне, по ветру. У нее мелкие белые цветки, а может это та трава, что с мелкими желтыми цветками? А я замечаю другой цветок. Один-единственный. Все его братья и сестры дружно жили под солнцем в начале июня, и еще тогда, когда запечатывали себя в памяти незабудки. Среди летней зелени один он около этих водопадов яркий, как капля крови на снегу, как моя старая изодранная толстовка, розовый фламинго, заблудившийся среди серых цапель центральной якутии.
Сонная психоделия
хейске и сони сидели на теплом сухом крыльце. заходящее солнце озаряло золотом. как будто хейске знал, что сони не любит холод и слякоть. и это было лучшее место для разговора. сони наслаждалась поздней вечерней красотой, но где-то вспомнила: вообще-то вся снежная округа была усыпана детскими телами, барахтающихся в белой долине, не думай, что тепло обманет.
неподалеку какие-то девушки бегали с лейками и примеряли наряды.
сони тоже примерила подарок и была очень довольна. в большинстве своем она не понимала, что находится во сне.
все началось с телефона. когда кто-то не может достучаться до тебя в реале – начинаются звонки – рассказывала как-то сони.
на этот раз телефоном послужили старые сломанные часы, такие какие были в древности на цепочке у мужчин (потерянное время). внутри было что-то вроде мази звезда (бальзам для засохшего сердца?)
кто-то отправлял сони сообщения: обрати внимание. он скучает по тебе. он в опасности.
сони игнорировала. потом разволновалась и пыталась дозвониться. но номер не отвечал.
потом сони работала для какой-то семьи. и они возились с какими-то девушками.
и в тот дом пришел хейске. сони обрадовалась и спрашивала у хозяев: он кажется ваш родственник. они отвечали: нет, это совпадение.
сони заметила среди этих людей пожилую женщину, которой в реальности не было в живых. это послужило сигналом. пытаясь вырваться из пелены сна, она спрашивала: окаасан, отоосан, на улице изменилась погода, на улице потеплело?
но потом сони с хейске были на самой вершине мансарды старого домика. и он обнял ее. сони почувствовала, что окружающее исчезает и остается только эфемерное, только чувства. как тонущий человек, она на мгновение распахнула глаза. и ощутила, что комнату наполняет прохладный сладкий запах, смешанный с ароматом весенней лиственницы и молодых побегов ивы. запах подавлял ее собственный запах пота, кожи, загнанных лошадей, старых отшельников и заброшенных городов.
сони встрепенулась: хватит! не хватало еще, чтобы он навязал мне грезы парня-подростка! и отымел в этом дурацком сне!
тотчас на мансарде появилась красивая девушка с темными длинными вьющимися волосами. она сказала: я покурю здесь, здесь не остается запахов от дыма.
какая досада! – думала сони. хейске смеялся.
далее персонажи шли друг за другом.
пока они не оказались на сухом крылечке. хейске повернулся к ней и сказал: почему ты себя недооцениваешь? ты стала женственней и прекрасней.
сони осматривала подарок и не придала значение его словам.
хейске спросил: кто? кто сказал тебе обо мне?
сони пыталась вспомнить. сон всегда так изменчив. может, ангел посылал ей сообщения. но она сказала: это был хиро, твой друг, да это он мне сказал, он о тебе беспокоится, не сердись на него.
они молчали. и наблюдали оранжевый свет солнца.
хейске посмотрел на сони, помолчал и спросил:
я пришел, чтобы узнать одну вещь. ты ведь только меня любишь.
сони превратилась в девушку с длинными запутанными одеждами. она покорно распласталась в глубоком поклоне, опустив глаза, сказала:
данна, оф кос, форева энд эвер! до гроба и в следующих жизнях!
хейске улыбнулся и повернулся к закату. выпутавшись из рукавов, обычная сони сидела и пыталась вспомнить: это же неправда, почему я так живописую? я люблю и других..
у спящей сони шевелились веки и вздрагивали руки: хай-хай.
из окна стучали белые прозрачные ангелы и шептали: проснись, сони, посмотри, на улице потеплело.
кукольник всегда влюблен в свою куклу. когда кукла ломается, он создает новую, более совершенную. но в седых снах ему нет-нет да и приснится та, что когда-то была в его руках. мазохист был самым древним садистом и наоборот.
есть люди, которые принадлежат всему миру и не принадлежат никому..
ПРО-щай!
Первый слог похож на то, как разрезают ножом картонную коробку, или на звук застегивания очень новой добротной молнии. ПРО!
Щай. Конечно, что-то китайское, нежное, невесомое, улетучивающееся.
Я, наверное, никогда не говорила этого слова, хотя бы потому, что на не моем родном языке. Просто так, массово, может, это и было вынесено на слух, но что-то не припомню.
И вообще, разве так говорят? Это так печально.
Иногда я коплю смски. В последнее время часто попадались на глаза статьи, высказывания о том, что сотовые телефоны, смс-сообщения нас только отдалили. Возможно. Но иногда я хочу копить смски. Там бывает нередко очень много теплого и забавного. Только у меня не вмещается походу больше ста сообщений. Иногда я переправляю штуки две в папку сохраненных. Потом когда-то я даже хотела переписать в блокнот серию смсок. Списала два-три предложения и бросила это дело. А потом пришлось со временем все это теплое и забавное удалить. Вот в чем минус всего этого дела. Конечно, есть мозг, память, сердце, но если ты намеренно что-то удаляешь, если даже это приходится делать, это уже какое-то действие.
Однажды, давным-давно, я ехала на моторке по реке на родине матери с родными. Моторка ехала очень быстро. И навстречу дуло очень сильно. Было очень свежо, холодно, ветрено. Самый раз для меня. Когда я не боялась сквозняков и любила пронизывающий холод и движение воздуха. У нас с братом были кепарики. Такие матерчатые, из легкой ткани. А козырек пластиковый, полупрозрачный. У брата сине-белый, у меня красно-белый. Сзади они были на резинке, так что сорвать ее было не таким легким делом. Но там, на реке я почувствовала, что если я буду как-то сидеть, не напрягаясь, кепка у меня улетит. Я была маленькой, но у меня было такое чувство, такая мысль: «А пусть давай она улетит в реку и там, здесь останется». И так было счастливо и горько одновременно. Спустя некоторое время, ветер сорвал кепарик, подхватил и он упал в реку и исчез. Мать спохватилась. А я сказала, что это случилось, потому что так задумано. А может и соврала что-то несусветное (имела обыкновение порой). Я не могу точно сказать.
Северные люди не прощаются. Сейчас мы северные и современные. Мы отмечаем День святого Вали, чмокаемся, можем говорить вслух романтичные вещи. Может быть, сейчас мы страдаем меньше по этому поводу, потому что сейчас все близко, все доступно. А далеко только ты сам. Для меня это так. Далеко только ты сам. Внутри.
Океан (вчера):
– Дома так пусто. Если честно, я даже посуды не мою. Так и стоят. Все свои вещи тоже отправила. Компа нет. Вас нет. Тоска дома, поэтому вообще не сижу.
Медвежонок (спустя несколько дней после конца):
– Хорошо. Будь счастлива!
Я (левому мужчине):
– Спасибо за приятное времяпрепровождение.
Аня:
– Как ты говоришь: «Учугэйиэн!»
Общество долго не думает. Оно думает практично, логично, системно и в разумные сроки. И вот на тебе твое пожизненное клеймо. Разве не лучше жить с каким-то клеймом-ошибкой, типа необдуманным, но смиренным тату, чем всю жизнь отряхивать, отстирывать, наводить полер на то, чего на самом деле нет?
Я не могла не откликнуться, когда очень родственно мне написали:
– …радости нет, какая-то пустота.
Поэтому я сама позвонила. Я не из тех, кто подносит тапочки, смотрит в рот мужчине, хотя бы из хитрости. Поэтому я вечно буду одинокой в этом смысле. Я говорила что-то веселое, бодрое, жизнерадостное, поддерживала. Но он был очень усталый и разочарованный. Потом сказал: «Ладно, пока!» Я сказала: «Учугэй ба5айытык!»
Помню, как он подошел ко мне в кафе. Я очень удивилась. Мы никогда раньше не общались, даже не здоровались. И он мне всегда казался другим, немоим (мое клеймо от лица общества), что он совсем не мой круг, ничего общего, даже как женщина я не в его вкусе. Что-то оттеночное, быстро как тень исчезающее.
Потом мы поговорили поверхностно, непринужденно. Потом смотрели на его телефоне приколы, клипы. Ему несколько раз звонили, прерывая наше невинное развлечение. Я так и не услышала от него ничего основополагающего, что могло бы дать мне знак: Зацепило! Ничего. Все очень просто. Официально, но дружески.
Потом мы переписывались и слегка заигрывали друг с другом. Был намек на то, что мы встретимся и наконец-то пообщаемся чуть поуже, поближе.
А потом я уехала. А потом эта пустота. Не моя. Или моя?
Что я могу сказать в утешение, в оправдание мужчине, который устает и разочаровывается? Мое детское эго, тупая бабская демагогия, каприз могут сказать, что мужчина не должен быть таким, не должен. А я сама? Я сама скажу и сделаю (сделаю ли?) все, что смогу и все. То, что я ненавижу и не предпочитаю. Недосказанность. Меня преследует. Бутоны, которые засыхают, не успев расцвести. Зачем все это дается в жизни? Для разнообразия что ли?
Ночью из-за этой чужой пустоты у меня родилось множество, ее заполняющее для меня.
Я могу продолжать жизнь, чудо, любовь, но только если это кому-то нужно.
Нет, так нет. Долго об этом думать я не буду.
Странно, но, когда мне вдруг становилось очень одиноко, тоскливо, что пора было лезть на стенку или залечь на дно, всегда что-то появляется. Что-то, что меня развеет, рассмешит, заставит задуматься. А потом, когда события меняются, это что-то тоже отходит куда-то в сторону и постепенно тихо исчезает.
Недостаточный объем памяти, чтобы все сохранить да?
Я очень благодарна таким образом. Положительное и отрицательное всегда ходят рядом (не хочу говорить радость и горе). Каждый раз это о себе напомнит (соседи зальют; ссора, когда терпеть не можешь выяснять отношения, а стоишь и кричишь громче всех).
Чужой человек, в твоей пустоте я шагала как в теплом, душном, но очень удобном пространстве между небом и землей. Где сливаются небо и земля? На горизонте? Через несколько тысяч километров? На самом-то деле, ведь они вместе. Вот земля, а дальше пошло небо. То есть я шагала там, где они любили друг друга. И стоял очень пронзительный крик птиц. Ор птиц, я бы сказала. И было очень тепло, душно и удобно. Вот, что значит твоя пустота.
ПРО-щай!
Только с любовью.
Май sexual
На небо взгляну – там белые-белые облачка, чуть мошка конечно, а так зелено еще, и тепло, и ветер такой приятный.
Мы стоим на дороге, автостопщики. Он свалился с какого-то джипа. Я пришла пешком в своих потертых босоножках. Мне бы присесть, мне бы отдохнуть. А я думаю по пути: Налево или направо? Коня потеряешь, погибель найдешь, себя потеряешь. Вообще-то, про «налево и направо» чуть позже мыслишка пришла, а так читаю список по порядку на рекламном щите: туда, домой, туда, домой. Выходит: Туда. А я взяла и домой. Постольку, поскольку, позже опять подумала: если завтра конец света, если черная дырка приближается со скоростью света к нашей планетке, разве не стоит провести это время, все это время с самыми близкими людьми? Да, так оно и есть. Ни одной минуты не жалею об этом.
Жмурясь от солнца, я подставляю ладонь стрекозам, которое в августовское время больно охочи посидеть то тут, то там. Рыжая особь сторожится, приценивается и садится на безымянный палец левой руки. Обсыхает. Он вытягивает правую руку и показывает большой палец, как американцы. Но мы очень долго ловим сегодня. Все проезжают мимо.
Я набираю случайные номера, чтоб спросить, не знают ли они номер одной больницы, и попадаю к Бэтси.
– Кума, это ты?!
– Да, кумушка, это я! Это ты?
– Да, я!
– Так долго тебя не слышала.
– Да, вот, я, тут.
Бэтси злилась на меня за то, что я не отвечала на ее сообщения. И так трудно было потом объяснять, что я, будучи занятой то на работе, то на встрече выпускников, забывала отвечать на ее смски. И оправдываться правдой: за два дня я получила сообщения от двух людей, и только тебе объясняюсь. Она пеняет мне, что мне нет дел до ее проблем, что у меня все лучше всех, желает мне спокойной ночи, прощается. Я успеваю кинуть: «ну вот, никогда не стоит просить прощения у людей. С этого момента люди начинают обижаться по-настоящему». Чуть позже приходит ответ: «нет, так немножко легче». Мой баланс исчерпан. На следующий день ближе к обеду с другой симки, я сообщаю: «У меня вчера деньги закончились». А она мне мой коронный ответ (на самом деле я всегда цитировала эту русоведку-цветочницу): «Ну, я так и подумала».
Ориентация на север. Я хочу, чтоб ты делал. Вечная ценность одиночества. Еще одно неоспоримое доказательство себе. Лежу на старой сухой скамейке. По небу проплывают облака. Ветрено сегодня и солнечно. Более легкий слой нагоняет верхний, или уползает в другую сторону. Солнце жарит лицо и ноги. Я закрываю голову руками и смотрю сквозь просвет. Только проснувшееся тело пахнет вчерашним гелем для душа, сном и потом.
В летнем душе я чувствовала себя с дороги, а может с середины месяца полукобылой, полукрокодилом. Каждый день люди потребляют генетически-модифицированные продукты, овощи-полисомики. Их стимуляторы стимулируют и тебя самого, откуда ты знаешь, кем проснулся сегодня ночью.
Где-то жалобно ржет коршун, настойчиво каркает ворона, напоминая о себе, как о памяти. Я смотрю на нее, я смотрю на ворона и говорю: это больше не признак, это тотем, но не признак, скорее призрак, но не признак.
Раскладываю камушки на пеньке и кусок отломившегося подсвечника и стеклянного дельфина со сломанным плавником. Очень красиво. Брызгаю все это водой и фотографирую. Не знаю, как получилось, потому что очень светло.
Внезапно просыпаюсь от грохота грома, так треснувшего, что стекла деревянного домика задрожали, и пол заскрипел. Я слышу шаги сквозь ливень, и думаю, что это Оленька подставляет железный таз, чтоб от соседей сквозь не проливало. И не могу понять в каком направлении и где это я лежу. Только чуть погодя я понимаю, что во дворе ходит мой отец, а лежу я на кресло-кровати на даче. И так хорошо и успокоительно становится от этой мысли, что я моменто море засыпаю.
Мой новоявленный новоиспеченный брат и клер бенетт говорят мне: «Сними проститута». Я говорю: «Я звонила когда-то, такой услуги нет. И вообще, я, ребята, о любви говорю, а вы мне про член». Новоявленный брат лучится и лучезарится, и качает головой: «Бырахтарыма рэ!» И становится понятно, что он действительно мой родственник.
Мой друг мне говорит: «Тебе бы понравилось в постели с геем. Мне кажется, это твоя мечта». Я говорю: «Эс, гей миигин эмэьэ5э тэбэн ыытар буо!» Как символично.
И кои-то веки. В моей жизни, появляется эта выявленная, сокрытая мечта.
Не успеваю я в это поверить, как клэр выдает мне при всех:
– Давай позовем Красные трусы!!!
И это слышат минимум, как пять человек.
Но тут дело в том, что эти словосочетание-имя ассоциируются у меня с двумя людьми. Один, вернее одна, очень дорогой мне человек, красные трусишки, моя подруга. И абсолютно не в тему красные трусы, мой прохожий знакомый. Я ору, так что эти пять человек тоже все в курсе:
– Нет!!! Он маньяк и почетный сквиртовед! Я его боюсь.
Мой внутренний голос в одеянии мадонны из того самого мультфильма про сотворение мира шепчет мне в ухо:
– Эй, сантори, зис ис йо sexual dream! Or no? (и заливается самым что ни на есть замечательным хихиканьем).
Я добавляю вслух:
– И у него зеленые глаза. Его водитель описал, что он саха, брюнет, атлет с зелеными глазами. И я тогда не удержалась и сказала: Фуу, ехсюю! Мне жаль, что я спросила об этом. К сожалению, вы – не мой человек. Если вы обиделись, опустите меня. Он по ходу не ожидал. Он считал себя красавичком. А я представила Фуу, ехсюю!!! Как-то неромантично.
Клэр танцует смешанно то вальс, то диско и говорит:
– А как же Алекс?
– Хм.. Алекс..
Я спрашиваю у мото-мото, того же брата:
– Слушай, как бы ты отнесся к парню, который все время поет?
– Аа?!
– Ну, типа тунц-тунц-тунц, ту-ту-ту, тынц-ту-тынц-тынц-ту
– О, вааще!
– Ну, он это.. Как ты. Типа из культурной сферы. И вообще он гей.
– Аа?!!!
– Суокка! (по-японски).
– Акаарыгын да эн ваще!
– Ну, ты даешь – диэриий! Но у него такой красивый голос. И еще…
Немного об Алекс:
– эй, эй, попридержи коней, детка! давай лучше к нашей теме вернемся.
– ты имеешь ввиду секс? но мне больше нечего сказать. расскажи ты.
– ты только спроси.
(что спросить у парня, который вроде бы во всем лучше тебя. моложе, то есть свежее, активнее, свежее. умнее, потому что сделал уже три намека, содержание которых я так и не поняла. интернациональнее, потому что знает о вулканах, ньурбе, чурапче и танцевальных коллективах. смелее, потому что готов к сексуальным экспериментам с кем угодно, даже с представителями своего пола. откровеннее, потому что признается и совершенно не стыдится своего друга-гея и того что он бывает на гей-вечеринках. богаче, потому что от непонятия я начинаю зевать и поддакивать, когда речь заходит о деньгах или работе, красивее).
– мм.. у тебя есть шрамы на теле (странный вопрос)
– нет. хотя вот на ноге есть шрам с детства и я не знаю от чего он.
– а? билбэккин да? как так?
– ну вот, представь, не знаю. однажды спросил у родителей, но они не захотели говорить, сменили тему. но ты молодец, надо спросить у родителей.
– о 5осподи, как странно, типа твои родители уберегли тебя от правды.
– ну да, видимо я тогда испытал огромную боль.
– а! я знаю, откуда у тебя этот шрам!
– откуда?
– у тебя там чип.
– что?!
– ну, у тебя там чип, такая микросхема.
– а! которую в меня внедрили инопланетяне.
– да, когда ты был маленьким
– они меня украли и отвезли в свою лабораторию. и стерли мне потом память, сказав что вернутся.
– и вот прошло много лет и они пришли за тобой.
– я дома, с родными. они захватили меня и уносят.
– ааа!
– нет! нет! отпустите меня! мама!
– вау (как говорит ник, который сейчас со своим полутульским ружьем бродит в дебрях южной азии). это похоже на рассказ. продолжай. мне нравится.
– они говорят мне: алеша, мы изучали твою землю много лет и людей которых ее населяют. теперь мы вновь пришли за тобой.
– но почему я?!
– потому что ты избранный, алеша, ты особенный.
– оу, матрица дии олох!
– разве. но что во мне такого? мы изучили твой мозг. и теперь полетели с нами. мы подарим тебе мир. мир который будет только твой. так они сказали. и это был мой мир. там по улице ходили голографические девушки и я мог брать кого угодно.
– ха! и этот искусственник тебе понравился. разве тебе не быстро надоест?
– нет, они настоящие. только мой мир, понимаешь. а еще они сказали: вот алеша, это Твой мир. живи и радуйся. а что это? мама, папа, сестра! вы живы! как я счастлив! спасибо вам!
– и они жили долго и счастливо!
– да!
– хочешь знать мою мечту в постели?
да.
– тссшш… … …
– окей, детка, ты конечно не моя весовая категория, но я завтра почитаю весь материал на эту тему и мы попробуем.
– но я холодная, фригидная женщина. ты готов на такое отчаяние?
– попытка не пытка.
К обеду я вздыхаю и говорю вслух никому:
– Я, честно говоря, не могу понять мужчин. Это для меня чужая планета. Иногда все ясно как пень. Иногда, я хочу поменять ориентацию.
Новоявленный брат смеется:
– Ты что лесбиянка?!
Вообще-то когда он так говорит, типа подсмеиваясь, я знаю, что смешок-то чуток поддельный. Она-то, сынок, явно была чуть розовая. Но это прошлое, не буду его ворошить, да и не хочу.
– О нет, нет! К сожалению, я абсолютная гетеро.
И как только я об этом сказала, после обеда ко мне подошла девушка. Она мне показалась такой знакомой. Я даже подумала, что именно так выглядит девушка, которую я никогда не видела. Правда, у той глаза темные, а у этой как у серо-голубой кошки. Когда мне женщина кажется красивой, она мне всегда почему-то кажется очень знакомой, даже родственной чуть-чуть. И если с другими женщинами ты просто рубаха-парень, или соперница, или заклятый враг, то на такую смотришь и вроде бы стыдишься, а глаз не сводишь. Вот она такая была. Давно такую не видел. То есть не видела.
Я что-то ей наврала. А сама все тонула в ее глазах и мраморном личике. И она смотрела на меня, не отрываясь. Тут-то и подвигалось что-то под корой. Никогда не говори никогда, саша.
Ну конечно, она тут же исчезла из моей жизни. И я ее вряд ли когда-нибудь увижу. А еще хуже, увижу, но не узнаю. Потому что это будет уже не мой ангел, а какая-нибудь клуша. А зачем вам рассказывать про будущую смерть.
зис стори телл ми май мам.
однажды с утра летом неандерталец сидел на бревнышке пьяный, пока вовсе не свалился на землю и не заснул.
сандаара вертелась около него, не давала спать.
– почему ты спишь здесь? иди домой.
он от нее отмахивался как от мухи.
А она все продолжала расспрашивать его своим вопросительным голосом:
– ты почему спишь на земле? мама будет тебя ругать.
– ы-ы-ый!!! у меня нет мамы!
– а где она?
– умерла!
– а папа?
– умерли оба!
– ты плачешь? почему ты плачешь?
и заглядывает ему в лицо.
И мой неандерталец обливается горючими пьяными слезами.
И он вовсе не тот, который на меня наезжал, наезжал на других, грубил моей маме, противный мужичонка.
А мой красивый модный неандерталевый человек.
У Алекса тоже нет папы. Он умер, когда он был маленьким. И тут-то в моем мозгу: Хлоп! Срабатывает рефлекс робин гуда. Быть за тех, кто никому не нужен. Помогать тем, кого все забыли. Дно. Может, я сама бенталь? Нет. Это не тяга к уцененным товарам. Это не защита всех униженных и оскорбленных. Это не плащ героя, развевающегося на ветру самыми что ни на есть модными цветами. В общем-то, это даже не обостренное чувство справедливости. Это и не покровительство обездоленных. Это робингудство по-даримальски. Это безусловно-рефлекторная деятельность, которая может и не имеет никакого результата. Типа. Думаю, недавно, один человек удивился. Я, да, типа самая бесчувственная эгоистка и раскольник и вдруг выдает свое робингудство, как нищий свои платиновые зубы.
