Читать книгу: «Дыхание мегаполиса», страница 6

Глава 9. Нелепость ценою в жизнь

Когда майор вернулся после обеденного перерыва в свой кабинет, по внутренней связи ему доложили, что его дожидается посетитель. Имя посетителя почти ничего не говорило. Николай Петров. «А, да это же тот Николай, сосед, студент-медик», – догадался Владимиров и попросил проводить посетителя до его кабинета.

Николай не то чтобы вошел, а он прямо-таки вбежал к нему.

Растрепанный, бледный, с нелепо болтавшимся на шее шарфом он напоминал не двадцатилетнего студента, а какого-то несчастного дворового щенка, которого бросили на произвол судьбы.

– Я знаю, она здесь у вас была и во всем призналась, – сразу же без объяснений начал он. – Так вот я должен тоже рассказать.

– Хорошо, – спокойно продолжит Владимиров, – быстро понимая, что к чему. – Вы можете говорить. Я слушаю.

– Как-то глупо так получилось. Началось все с того, что мы искали квартиру, чтобы снимать в Москве. Да, кажется, так. И я хотел поближе к Тане найти, чтобы видеться с ней чаще. Нашли, квартира на первом этаже, а она на шестом живет. Даже в том же подъезде. Откуда я мог знать, что она с этим Славой знакома была. Да и понял я это сам только недавно. Шли мы с ней по улице. А тут она его увидела. И как ее подменили. Пока шли, общалась со мной более-менее, а тут только на него смотрит. А мне обидно. Я уж сколько раз хотел Славке сказать, мол, что ты девушку мою уводишь? Но он и не уводил, он так чисто по-приятельски больше. Уже решил квартиру новую искать, а Слава говорит, куда теперь искать: я жить-то буду только до лета, осталось несколько месяцев. Я и решил потерпеть до лета.

– Что же случилось в тот вечер? – спросил Владимиров.

– Слава с Олегом приехали. Сначала все ничего. Но тут Таня пришла. Не любил я, когда они виделись. Попросила его к ней зайти – компьютер посмотреть. Меня внутри всего передернуло. Я говорю ей, мол, сам сейчас схожу – посмотрю. А она не довольна. Говорю, давай, ключи от квартиры. Она дала, а сама все на Славика этого глядит. Я сгоряча поднялся в ее квартиру, к компьютеру даже не подошел. Так обидно мне стало. Вошел на кухню. А там лекарства лежат. Она снотворное принимала. Лучше бы другое выбрала. Нет, все это пила. Я упаковку одну схватил. Думаю, хоть сам выпью таблетки две. Завалюсь спать, чтобы ничего не видеть.

– А как так получилось, что снотворное выпил Слава?

– Да я ему сгоряча в стакан его кинул: решил – уснет, никуда не пойдет.

– А сколько там было таблеток?

– Не помню даже. В упаковке их шесть обычно. Вот я, кажется, все шесть и туда. Размешал.

– А шесть таблеток – это смертельная доза? – как-то горько поинтересовался Владимиров.

– Не должен он был умереть! – как-то отчаянно не сказал, а даже крикнул Николай. В пределах шести таблеток допустимо! Откуда же я знал, что Таня ему тоже четыре уже дала. Она сказала мне, что вам в этом призналась. Так десять и получилось. Да еще алкоголь этот.

– Да, – горько и безжалостно отозвался майор, – убили вы все вместе вашего товарища.

– Да не хотел я убивать, – хмуро отозвался Николай. – У меня в детстве собака была дворовая, – вдруг неожиданно продолжил он, – родители не хотели ее в квартире держать, а она на улице уже не жила, забежит в подъезд с людьми и под дверью моей скулит. Так вот мать что придумала: дала мне таблетки и говорит, мол, угости Дружка своего, он поспит немного, а потом мы ему новый домик сделаем – теплый, хороший. Так я своими руками щенка и усыпил. Он так и не проснулся. Его отец потом где-то закопал. А я рыдал аж три дня. До сих пор матери не простить не могу предательства такого.

– Значит, вы осознанно Славу убили? – спросил Владимиров.

– Не знаю, – признался Николай. – Почему-то только сейчас про Дружка вспомнил. А убивать не хотел. Просто хотел, чтобы ушел он с моей дороги. Достал просто. Красавец проклятый.

Владимиров понял, что продолжать разговор уже нет смысла. В целом ему все стало ясно. Однако нужно было проверить, не выгораживает ли Николай Татьяну. И протянув Петрову лист бумаги для признания, он набрал номер Татьяны Токаревой.

– Добрый день, Татьяна, вы дома? – спросил майор. – Скажите, а те лекарства, что у вас на кухне лежат вы с того дня в руки не брали? Нет? А сколько было таблеток помните? Оставалось две упаковки? После того, как вы? Ну да, уже после. Хорошо, идите на кухню, скажите. Сколько сейчас в коробке лежит? Одна упаковка? Точно? Спасибо. Это все. До свидания.

Судя по голосу, она была удивлена, что не обнаружила целой упаковки. Версия Николая была похожа на правду. «Пазл» соединился окончательно.

И в этот самый момент, когда майор уже подумал о том, что нужно дождаться Егора, чтобы вместе с ним подняться на высокий этаж под светлые очи начальства с докладом о раскрытии дела, в кабинет вошел сам Егор в несколько раздраженном состоянии духа.

– А, ты их все допрашиваешь? – небрежно бросил он, глядя на писавшего заявление о явке с повинной Николая. – А меня послал к этим… Если послал, то давай выбивай ордер на арест. Этот дядя тогда с племянником виделся, поругался, поссорился. Все по полной программе. И меня он достал!

– Егор Васильевич, – официально начал Владимиров, давая понять коллеге, чтобы тот вел себя сдержаннее. – Я вам сейчас тоже доложу о результатах моей работы.

Егор, тут же поняв, что его просят вести себя спокойнее, с несколько недовольным видом сел за свой стол. Но замолчал.

Николай, наконец, написал свое заявление. Владимиров мелком глянул на него. Почерк был неровный, буквы плясали какой-то заморский танец, но, впрочем, это было уже неважно. Выполнив все необходимые процедуры, холодно попрощавшись с Петровым и дождавшись, когда за посетителем закроется дверь, Владимиров вопросительно посмотрел в сторону Егора.

– И ты хочешь мне сказать, что это сделал этот мальчишка? – спросил уже о кое-чем догадавшейся Егор.

– Давай сначала ты мне все расскажи, что да как, а потом уж я, – отозвался Владимиров.

Егор начал. Говорил он уже без подробностей, потеряв часть боевого энтузиазма, но суть дела передал. За день до смерти Вячеслав Коромыслов созванивался с дядей и даже встречался с ним по дядиной инициативе из-за того, что кто-то из приятелей Славы распространил в Воскресенске слух о том, что тот якобы собрался материнскую квартиру продавать, чтобы подобрать себе что-нибудь в столице. Дядя просил у племянника отдать ему мебель, которую покупал на свои деньги. Встретились они около часу дня в дешевеньком кафе около университета, где Коромыслов учился. По всей видимости, поссорились. Поругались. Но дядя клялся, что ничего племяннику в еду не подсыпал. Да они даже не ели, а так выпили только немного спиртного.

– Да не он это, Егор, – отозвался Владимиров и пересказал своему коллеге события прошедшего дня.

– Ну ты как всегда на коне, майор, – несколько обиженно подвел итог Егор. – А я как всегда понятно в чем. Ты, значит, меня в этот Воскресенск посылаешь, а сам тут великие дела вершишь. Как один не догадался с докладом к начальству побежать?

– А без тебя бы не побежал, капитан, – подбодрил друга Дмитрий. – Не надо забывать, что мы вообще-то работаем вместе. А я так такое количество ошибок в этом деле налепил, что непонятно даже, как оно в итоге все и раскрылось.

– Раскрылось же, – проворчал Егор. – Ладно, оформляй свои документы, следователь, и пошли что ли по домам. А у нас дело-то раскрылось. Надо радоваться, но что-то на душе тошно.

Глава 10. Подводя итоги

На следующий день начальник выслушал доклад следователя Владимирова с удовлетворением. И рекомендовал тут же позвонить Старостину.

– Да, еще, – сказал он, обращаясь к Владимирову. – Старостина в целом можно максимально вести в курс дела, хотя тайна предварительного следствия – вещь важная, как всегда основные детали и мотивы преступления, как и имена подозреваемых, конечно, разглашать нельзя. Если я правильно понял, именно он будет заниматься организацией похорон. Родственники отказались. Так что, как видите, принимает участие в судьбе погибшего по полной программе. Позвоните ему.

Уже около собственного кабинета Владимирову подумалось, что все это дело своей нелепостью чем-то напоминает ему какую-то пьесу из школьной программы. В этой пьесе было полпуда любви и все от нее становились только несчастными. Да и в этой пьесе в финале от любви застрелился герой. Как же она называлась? Кажется, «Чайка». Да, это «Чайка» Чехова.

Через пару минут он набирал телефон Старостина. Голос его собеседника был ровен и тверд. Он выслушал краткий рассказ майора и проворчал что-то вроде слов «Такого парня погубили, дурни». Затем Старостин спросил:

– А мне ведь адвокат мой только что звонил. Оказывается, Слава завещание оставил. Еще тогда его написал. После суда с дядей. Завещал свою квартиру А. А. Златоревской. Вы такую не знаете? Я что-то не пойму, кто это?

– Знаю, – отозвался Владимиров. – Это куратор университетской группы. Слава учился у нее на бакалавриате. Кажется, дружил с ней. Приятная женщина бальзаковского возраста.

– Ну, да, возможно, я даже понимаю, – ответил его собеседник. – Слава все-таки рано потерял мать. Так дайте тогда телефон этой дамы. Я ее на похороны приглашу. Родственники ведь отказались его хоронить. Спасибо, что хоть дали согласие на погребение в могиле матери. А после похорон я дяде его все расскажу. Расскажу, что наследство они не получат! За что боролись – на то и напоролись.

В глубине души Владимиров был даже рад такому повороту событий. Он обещал скинуть смс-кой телефон Златоревской и вежливо попрощался.

Послесловие

В целом результаты суда по этому делу были ожидаемы. Николай и Татьяна получили условные сроки. Это был мягкий приговор, все-таки квалифицировано было «причинение смерти по неосторожности», но доказать мотивы убийства, как и предварительный сговор подсудимых прокурор не смог, да и установить, кто же совершил это преступление в виду его обстоятельств тоже было сложно. К тому же у ребят были хорошие адвокаты. Отец Николая вообще оказался непростым человеком, похлопотал за сына, где нужно. Нашли и заступники, и покровители. Колонии студенты-медики так и не увидели. Но может оно и к лучшему. Из мест не столько отдаленных многие возвращаются с таким негативным опытом, что ни о каком исправлении говорить не приходится. Остались ли Николай и Татьяна вместе или их жизненные дороги разошлись, Владимиров не знал. Хотя ему казалось, что пережитая ими история вряд ли может укрепить чувство взаимной симпатии.

Постепенно майор, живущий в рутине каждодневных дел, уже стал забывать об этом преступлении, но однажды мартовским утром ему позвонил Старостин и неожиданно пригласил к себе в гости.

– Дмитрий Александрович, – приезжайте хоть на немного. У Славы вчера год был. У нас перемены произошли. Посидим, его вспомним. Вы все-таки тогда это дело распутали. Я шофера своего за вами пришлю.

Владимиров подумал и согласился.

Старостин встретил его у калитки своего загородного дома. Дом был внушительный и говорил о достатке хозяина. Хотя и Старостин выглядел гораздо лучше, чем это было в прошлом году. Он как-то приободрился. Будто бы даже помолодел.

– Я тут шашлычок готовлю в беседке с помощником. Пойдемте там и поговорим, – мягко позвал он майора.

Беседкой он называл красивое каменное сооружение с кованными из железа украшениями, которое стояло неподалеку. Внутри было тепло и приятно пахло свежеприготовленным мясом.

– Ну что нам мужикам нужно! – воскликнул Старостин. – Угощение на все времена! А вы ведь тогда, Дмитрий Александрович, мою судьбу устроили. И Слава опять помог. Хоть уже и приказал всем нам долго жить! Эх, славный был парень.

Увидев недоумение на лице майора, Старостин продолжил.

– Это вы мне телефон Анастасии Александровны дали. Помните. А когда она на похороны пришла, я сразу ее увидел. Горе у нее было неподдельное. Искреннее. Понял, что одинокая она. Детей нет. Так она горевала о Славе, как о сыне. Да и с завещанием этим. Дядя, как узнал, чуть не убил ее. У работы ее караулил, жена его скандалы ей закатывала. Она, бедная, от наследства хотела уже отказаться. Но я вмешался. Адвоката своего делом этим занял, ей даже охрану на некоторое время нанял. Ну и родственников успокоил. Дядя хотел в суд подавать. Но нашлись нужные методы. И нужные люди. Оформили мы на нее эту квартиру. А тут уж я, честно признаюсь, влюбился. Стал ухаживать. Сделал предложение. А она не отказала. Вот так вы со Славою мою судьбу и устроили. А я ведь, когда развелся с матерью Олега, на женщин прямо смотреть не мог. Но все отошло. Да и перед Олегом я виноват. Матери его лишил сознательно. Тогда я работал много. Разбогател. А когда узнал, что жена мне изменяет, чуть не убил ее. Развелся, денег ей дал взамен на обещание, что с сыном видеться не будет. Навсегда исчезнет из нашей с ним жизни. Обещание она свое сдержала. Но сам я только сейчас понимаю, что не надо было так. Мать ему была нужна. Ну да ладно. Что уж теперь.

Владимиров молча слушал своего собеседника, размышляя над его словами.

– Да, – продолжал Старостин. – И дела мои с бизнесом как-то разрешились благополучно. Но самое главное, что Олег, слава Богу, за голову взялся. У него девушка в положении, хотят через месяц свадьбу играть. А Светлана хорошая, волевая. Если удержит его в руках, считай, что ее счастье. Так что скоро стану дедом, – подытожил он.

Владимиров, наблюдая за своим собеседником, вдруг подумал о том, что зря молодые люди в двадцать лет так убиваются из-за несчастной любви. Многим из них кажется, что после тридцати лет жизнь кончается. А у кого-то, как у Олега Ивановича Старостина, она в шестьдесят только начинается. Так что надо жить хотя бы потому, что никогда не знаешь, что тебя ждет за новым жизненным поворотом.

– Заговорил я вас, – как бы отозвался на его мысли Старостин, – Пойдемте ко мне в дом, там жена, Олег должен скоро со Светой приехать.

И вдвоем с Олегом Ивановичем они направились по расчищенной от снега дорожке к светящимся в сумраке вечера окнам его дома.

«А все-таки, – решил про себя Владимиров, – в этой истории, действительно, оказалось „пять пудов любви“. Но самое главное, что хоть кому-то это любовь смогла принести счастье. Счастье, которое уж точно ни за какие деньги не купишь».

3. Собиратели слонов

Многие наши современники мечтают о богатой жизни, проводимой в комфорте и в удовольствиях. Но как достичь желаемого? Находятся люди, готовые в погоне за высоким достатком совершить преступление. Но принесет ли им это долгожданное обогащение? Смогут ли они избежать наказания?

Рассказ «Собиратели слонов» третий в ряду цикла «Дыхание мегаполиса». Главным героем его является следователь Дмитрий Владимиров, которому в этот раз предстоит найти человека, совершившего дерзкое ограбление инкассаторов.

Глава 1. Тревожное утро

На службу Владимиров опаздывал. Не из-за пробок.

Добираться до работы он старался на метро – так как это был самый быстрый вид транспорта в утренней сутолоке будней многомиллионного города. К тому же в метро он занимался своим любимым делом – наблюдал за людьми. Только в столичной подземке можно было увидеть такое разнообразие человеческих лиц, их выражений, образов внешности, типов поведения. Поэтому он не читал, не смотрел видео на планшете или на телефоне и даже не слушал музыку. Он думал, анализировал и просто жил в этой разноликой людской толпе.

Дмитрий был москвичом во втором поколении, он вырос в этом городе и привык к нему, хотя часто его тянуло подальше от бесконечного шума и суеты. Но он сумел приспособиться к московскому быту и сутолоке, потому что человек в целом приспосабливается ко всему.

Его родители были из провинции. Оба они в свое время приехали в столицу учиться. Мама – в консерваторию, а отец – в университет на биофак. Встретились на какой-то студенческой вечеринке. Завязались отношения, результат которых не замедлил себя ждать. Их сын появился на свет в первой половине 70-х годов, когда социализм еще казался достижимой мечтой, а с экранов телевизоров к гражданам необъятной Родины обращался мягким баритоном Леонид Брежнев. Эпоху перемен Дмитрий застал подростком и хорошо ее запомнил: и надежды, которые страна возлагала на нового энергичного генсека Горбачева, и веру в лучшее будущее «в мире со всем миром», и трагическую развязку, ознаменовавшуюся крушением СССР.

Родители его переживали произошедшее в стране непросто и к тому моменту каждый уже по отдельности. Их развод совпал с периодом юности Дмитрия и дался ему нелегко. В повторные браки они не вступили. И сын жил с каждым фактически по очереди, ночуя то в их квартире с матерью, то в университетском общежитии отца, который так до конца жизни и не смог больше ни получить, ни купить себе отдельное жилье. Мама пропадала в музыкальном училище, подрабатывая в музыкальной школе, а отец, раньше такой энергичный, совсем сдался на волю обстоятельств, наблюдая за уничтожением науки и образования, которое в стране в те годы велось с какой-то чудовищной планомерностью.

Матери было все-таки легче, она давала частные уроки, выступала на концертах, и вместе с сыном они сводили концы с концами. К тому же мать была безудержной оптимисткой и всегда надеялась на что-то лучшее.

А отец, как человек наблюдательный, деятельный и умный, просто погибал от собственного бессилия перед изменившимися обстоятельствами. Его угнетала даже ни нищенская зарплата вузовского доцента, ни разграбление и уничтожение научного потенциала страны и последовавшее за ним массовое бегство ученых за границу в поисках лучшей доли. Поражало, как его коллеги – люди, еще вчера рассуждавшие о нравственности и высоких ценностях, уже сегодня превратились в беспринципных дельцов, создающих коррупционные схемы поступления в вузы, при которых на студенческой скамье престижных университетов оказывались не самые способные и талантливые выпускники школ, а самые пронырливые и богатые, сумевшие найти нужные связи и дать, кому требуется, «на лапу».

Отец был сознательным атеистом и последовательным гуманистом и не мог примириться с тем, что его окружало. Единственное утешение он находил в алкоголе и в вечерних разговорах по душам с сыном. Дмитрий старался как можно чаще бывать у отца, так как это несколько ограничивало его тягу к спиртному. Но все равно отец постепенно опускался: даже в университет позволял себе ходить небритым и неряшливым. Весь холодный сезон года носил какую-то выцветшую куртку и старую меховую шапку. В теплое время одевался не лучше. Дошло до того, что прохожие начали его сторониться, принимая за бездомного. Университетское начальство уже подумывало уволить незадачливого биолога, но болезнь – скоротечная форма рака – опередила их планы. Отец сгорел за пять месяцев. И умирая с какой-то горькой обидой на несостоявшуюся жизнь, он так и остался верен своим убеждениям.

Дмитрию тогда едва исполнилось 22 года. Он собирался жениться, и смерть отца произвела на него тягостное впечатление. Горе от потери, чувство вины и боли за все произошедшее с отцом, за происходящее в стране не покидали его. Это был мучительный поиск смысла, который Владимиров ясно осознавал как важнейший в его жизни экзистенциональный кризис. Он как психолог понимал и причины этого кризиса, и его возможные последствия. Но не только психология волновала его. Он понимал, что тайно надеется на встречу с другим Отцом. Непросто с его несчастным добрым земным родителем, а Отцом все людей – Отцом Небесным. И он молодой человек, выросший в атеистической семье, где всегда ценили науку и искусство, но пренебрежительно относились к религии как давно пережитому заблуждению человечества, – понял, что без веры он как личность погибнет.

Это мысль тогда ошеломила его и привела к глубокой убежденности в верности евангельских истин. Дмитрий совершенно не напоказ как-то глубоко внутренне стал верующим человеком. И хотя он не так часто бывал в церкви, но когда приходил туда, понимал, что там его настоящий дом. Жена поддерживала его, хотя они редко обсуждали эти вопросы. Ее религиозность тоже была закрытой, внутренней, что в целом было свойственно ее глубокой и тонкой натуре. Хотя ему иногда интуитивно казалось, что они оба находились еще в начале очень долгого пути, всех обстоятельств которого до сих пор до конца не знали.

И в тот трудный для Дмитрия жизненный момент, сопряженный со смертью отца, окончанием университета и определением профессионального пути, ему помог человек, который встретился практически случайно.

После вуза отказавшись от аспирантуры, возможно, не только из-за необходимости зарабатывать себе на жизнь, но и из-за нежелания повторять судьбу отца, Владимиров попал работать в милицию. В те годы эта структура тоже переживала непростые времена. Государева служба не ценилась, да и само единое государство – Российская Федерация, образовавшееся после разрушения СССР, было раздираемо множеством проблем: от экономического и бандитского беспредела до войны в Чечне и террористических угроз. Но именно в милиции Владимиров познакомился с Иваном Степановичем Самариным, который стал его непосредственным начальником и добрым покровителем на долгие годы.

Иван Степанович по-своему был фигурой выдающийся. Ребенком пережив послевоенный голод и крайнюю нужду, он не только не озлобился, но, казалось, наоборот, закалился в своей любви к людям и стремлении помогать им и словом, и делом. При этом за годы службы он выработал у себя поистине стальной характер человека умного и принципиального, умеющего понимать каждого из своих подчиненных и находить к каждому свой подход.

Владимиров, придя к нему в отдел простым опером, застал его еще бодрым и физически крепким, несмотря ни на что не собирающимся сдаваться ни на волю обстоятельств, ни на волю начальства. А Иван Степанович молодого лейтенанта быстро приметил. «Ты, Дима, служи, психологи в нашем деле нужны, а образование юридическое получишь, условия мы тебе создадим», – говорил он, обращаясь к нему с чуть лукавой усмешкой.

У Ивана Степановича слова не расходились с делом: через год после поступления Владимирова на службу в милицию, он выбил у начальства направление для него в вуз МВД, где Дмитрий без труда смог пройти профессиональную переподготовку по юридической специальности. Так, знания законов легли уже на прочный опыт изучения сложного психического устройства людей.

В те годы Владимиров служил как-то вопреки тому, что видел вокруг себя. Просто служил своему делу, людям, не ища теневых схем личного обогащения за счет своего должностного положения.

Как-то вечером, засидевшись на работе за бумагами, они разговорились с Иваном Степановичем. И его начальник, как бы озвучивая свою давнюю мысль, заметил:

– В трудное время, ребята, приходится жить вам – молодым. Соблазнов очень много. И деньги, деньги. Рассматривают деньги как мерило всего. А разве они главное? Они лишь инструмент для жизни. А людей ломает… И у нас на службе все так непросто. Много соблазнившихся этими деньгами. И заметь, бандитскими деньгами. Уже априори замешанными в крови и преступлениях.

– Так что же делать, Иван Степанович? – усмехнулся Владимиров. – Тоже идти к бандитам и брать у них деньги?

– Зачем? – отозвался Самарин. – Ты их денег не бери. Даже если очень захочется. Целее будешь. Ты знаешь, держись по жизни за хороших людей. За тех, которые перед соблазнами устояли. Такие люди в наше время на вес золота. Они крепкие, испытанные. И они есть. Есть честные врачи и милиционеры, учителя и даже чиновники. Во всяком месте можно встретить человека, живущего по совести. За них и держись. Глядишь, и сам таким станешь.

И Владимиров надолго запомнил этот разговор.

А жизнь тогда складывалась непросто. После свадьбы они с женой даже подумать боялись о детях, понимая, что финансово их не потянут. Жить стали вместе с матерью Дмитрия, которая, несмотря на свойственное ей добродушие, появление невестки в доме восприняла болезненно. Обстановка в квартире складывалась напряженная. Свое отдельное жилье казалось несбыточной мечтой. И тогда мать приняла одно из самых непростых в своей жизни решений: она уехала работать за границу, благо профессия ей это позволяла. Контракт ей помог заключить ее бывший ученик, отправившийся во Францию еще в конце 80-х годов и сумевший стать там преподавателем провинциального музыкального колледжа. Мать последовала его примеру и смогла состояться на этом поприще. Прожив за границей лет десять, она неожиданно вышла замуж за одного из своих коллег. Но теперь, уже оставив работу и получая небольшую по французским меркам пенсию, наряду с совершенно незначительной пенсией российской, мать вдруг затосковала по родным местам и стала часто в разговорах с сыном упоминать о желании вернуться на родину.

Вот и сегодня в ранний утренний час она неожиданно позвонила по скайпу и стала долго объяснять, что беседует с Шарлем, уговаривает его продать дом и переехать в Россию, Шарль пока не согласен, но, может быть, она сможет… Мать говорила долго и сбивчиво. Слушая ее и понимая, что он уже опаздывает на работу, Дмитрий думал о том, что вряд ли ей удастся заставить отчима переехать. Он понимал причину ее тоски, но при этом осознавал, что у него не хватит средств купить для матери отдельное жилье даже в Подмосковье, а жить впятером в небольшой двушке они просто не смогут.

Брать жилье в ипотеку он не хотел. Кредит казался невозможным даже не из-за того, что его жена работала на скромной должности психолога в детском саду, и вдвоем они содержали двух детей младшего и старшего подросткового возраста. Кредит был зависимостью: и материальной, и психологической. Владимиров искренне боялся сорваться: в какой-то момент не выдержать и, соблазнившись чужими деньгами, потерять профессиональную совесть. Много лет до сегодняшнего дня ему удавалось не жить в долг, но теперь обстоятельства требовали от него новых серьезных решений.

Поэтому сегодня из дома Владимиров вышел поздно. Позвонил на работу и предупредил, что опоздает.