– Мама, зачем я родился белым?
– Такое порою случается, милый.
– Как же случилось? Все волки серы.
И как мне поладить со стаей и с миром?
– Не все приживаются, ангел мой, в стае,
А белые, знаешь ли, одиноки.
– Прости меня, мама, я мир оставил,
Такой привычный, такой жестокий.
Не жди, домой не смогу вернуться.
А гостем дома быть не желаю.
– Но на чужбине не остаются.
– Да почему же, там выживают.
– Да, выживают, а жить когда же?
Душа металась в глуши Урала.
И Домовой тебя ждал, вот скажет:
Когда же твой парень придет, бывало.
Тогда ночами ему ты снился,
Теперь тебя мы едва б узнали,
Ты возмужал, ты так изменился,
И ждать возвращения мы устали….
Но где-то там, за чертой, однажды
Столкнемся снова в тумане белом.
Мой мальчик, нам ты тогда расскажешь,
Где был, как жил там, и что ты делал.
Ну а пока в пелене тумана
Мне снится снова белый волчонок.
Он тихо спросит:– Скажи мне, мама,
Зачем родился я в мире черном?
И белым облаком за горами
Он вдаль стремится и тает где-то.
Нет места белым им в серой стае,
Пусть не коснутся его там беды….
Пусть будет мир к нему ласков снова,
Ведь надо где-то прижиться белым.
Он помнит мир, не забыл он Слово,
И пусть его обойдут все беды.
И белой птицей душа над снегом
Несется к дому на миг единый.
– Скажи, зачем я родился белым?
– Ну что ж поделать, о, мой родимый…
Рыжий ангел метался по городу снов и иллюзий,
То в толпе он терялся, то с листьями в небо летел,
И улыбкой его провожали и дети и люди.
Не до ангелов нам, если столько событий и дел.
Он хотел им сказать, что нагрянула теплая осень,
И немного осталось в Сибири продрогшей тепла.
Я спешила к тебе на свидание вечером, в восемь.
Но на Любинском в сквере на ангела я набрела.
Он лежал с перебитым крылом и смотрел виновато.
– Уходи, дорогая, ты можешь к нему опоздать.
Мерс куда-то летел, замечтался, и это расплата,
Я подвел тебя снова, а надо мне было спасать.
Я сидела в тени, позабыв о тебе и о встрече,
Зажигались огни, все спешили во мгле по домам,
Говорят, что об ангелах грезят поэты и дети.
Только резкий звонок монолог мой тогда оборвал.
И наемный убийца шагнул в пустоту обреченно,
Он наткнулся на ангела, и с перебитым крылом
Рыжий вестник метнулся, крича ему снова о чем-то.
Мы останемся в доме прохладном и кофе попьем.
Скорой помощи рев, это он, это он промахнулся,
Ты останешься жив, хмурый доктор не спит в эту ночь.
Распахну я окно, чтоб к реальности снова вернуться,
Рыжий лист, словно кот, примостился спокойно у ног.
Я с улыбкой его провожала потом на рассвете,
Не до ангелов нам, если столько событий и дел.
Говорят, чтоб об ангелах грезят поэты и дети,
То в толпе он терялся, то с листьями в небо летел.
Заснула Анна, в листопаде снов,
Пытается увидеть адмирала,
А он стоит, спокоен, вечен, нов,
И осень осенила у причала
Скитальца, и иные миражи
Ему видны, и в этой синей дали,
Уходит в море, продолжает жить,
И Анна спит, забыв про все печали…
Век викинга прекрасен и суров,
А он из той породы, понимаем,
И только в вое заплутавших псов
Тот белый волк прекрасен и отчаян,
Среди собак ужиться ли ему?
И сколько ни корми, он смотрит в море.
А Анна, одолев немую тьму,
Ворвется в мир, с охранниками споря,
Изгнание, охота на волков,
Все это недоступно адмиралу,
И в тишине смолкающих шагов,
На краешек кровати он устало
Присядет, и касается щеки
Его рука: – Но что еще случилось?
– Все хорошо, любимая, поспи,
Нам сам Нептун оказывает милость.
И Анна спит в объятиях судьбы,
И только осень вести ей приносит.
Не скажут палачи, что он убит.
Не скажут, но она их и не спросит.
Не сможет волк среди дворовых псов
Ужиться – это Анна понимает,
И крепко спит под звон колоколов,
А в небесах там Лада все рыдает…
Его у Тарских встретили с утра,
По Любинскому снова он проходит,
И ищет Анну на семи ветрах,
Зовет и ждет, но больше не находит.
А он стоит, спокоен, вечен, нов,
И осень осенила у причала.
Заснула Анна, в листопаде снов,
Пытается увидеть адмирала.
Он пришел и уселся устало,
Отстранившись на миг от огня.
Это ветер бумаги листает,
Упрекая устало меня,
Говорит он, печали отринув,
И хлебнув обреченно вина,
– Я сегодня Сальери покинул,
У меня ты осталась одна.
– Быть не может, откуда такое?
Миг до встречи с тобой, мой герой,
Но рояль обреченно откроет,
Что за музыка, Демон со мной…
Моцарт мертв, за окошком прохлада,
Осень скоро столкнется с зимой
И в объятьях Нескучного сада
Мой поэт, хотя вряд ли он мой…
Он немой от любви и участья,
Мог бы все навсегда изменить,
Но боится, как бури, он счастья,
И его ли за это винить?
Незнакомец курил и смеялся,
Тихо скрипка смолкала вдали,
Он один в этом мире остался,
Я отпрянула, и корабли…
Над Нескучным в тумане парили.
Он развеял мечту: – Облака.
Но звала Мефистофеля ты ли?
Я ошибся, пока же, пока.
Он ушел в пустоту, и печали
Заедала конфетами вновь.
Как пронзительно птицы кричали,
Улетая за демоном в ночь.
А в поле Метелица дивная кружится,
Какая хвороба, какая кручина,
И что же тебе, мой любимый, недужится?
Уводит куда-то в ненастье мужчину…
И что же тебе из былого запомнится?
И в старости грозной внезапно помянется?
Как Лада заглянет усталая в полночи.
И Снежною Девой к рассвету останется…
А в поле метель от страдания белая,
Заносит следы и дороги запутаны,
Мой призрак печальный, о, что я наделала,
Когда в недоверье и ревность укутала..
Душе твоей снова в тумане неможется,
И ей остается тоска и страдания,
И в лютую стужу тревоги умножатся,
Там ветра унылые слышу рыдания…
Там песня внезапно во мгле обрывается,
А в темной аллее все призраки мечутся,
Над нами Метелица тихо склоняется,
И кто-то чужой к нам спешит опрометчиво.
Но что же тебе, мой любимый, недужится,
Какая тебя обнимает Метелица,
Душа, обессилив, над бедами кружится,
Пусть все успокоится и переменится….
На закате нам снились погасшие луны,
И русалки в тиши до зари танцевали.
Там и души остались отчаянно юны,
Мы славяне, мой друг, мы не знали печали…
Мир славян – это дивная смесь расставанья,
За которой последует новая встреча.
И улыбка прощенья, и горечь признанья,
Там остались мы вместе на весь этот вечер….
А потом на рассвете в туман уходили,
И тонули внезапно в той светлой печали.
И прекрасные боги нам верно служили,
И во тьму увлекая, о страсти вещали.
Мир, где нет, и не будет крещенья иного,
И где сгинул Владимир, уплыв в Византию.
Что осталось? Наш Велес, свободны мы снова,
И расправила крылья над Русью Россия.
Параллельных историй пленительны звуки.
И гармония там, и прекрасные лица,
Мир не знает вражды, пустоты и разрухи,
На курганах нам с предками встретившись, слиться.
Там и души остались отчаянно юны,
Мы славяне, мой друг, мы не знали печали…
На закате нам снились погасшие луны,
И русалки в тиши до зари танцевали.
В голосе страстей бессильный ропот
И столицы грозовой провал.
Отыскать любовь свою попробуй,
Там, где черный кот повоевал,
И уехал на трамвае в пропасть,
Приложив к магниту проездной.
Отыскать любовь свою попробуй,
Осенью печальной, не весной.
Надо у Сокольников причалить,
И пройти от вышки вглубь аллеи,
Чтобы снился темными ночами
Призрак капитана, не жалея
Там поэтов музы награждают,
Ведая секреты мастерства.
Там нас откровения встречают,
И звучат пронзительно слова.
Ангел из Чертанова – он с нами,
Он, смеясь, навек соединит
Тех, кто осторожными шагами
Шли друг к другу, чувствуя магнит.
В зале шумно, музыка чарует,
Как близки мы в этот дивный час,
В голосе страстей и ведьма чует,
Что рождалось в этот вечер в нас.
В этой вечной музыке полета,
Скрипка прорывалась, вдаль неслась,
И Ирина видела кого-то,
И свершилось чудо, и у нас
Не хватило слов для откровений.
Небо и земля сошлись на миг,
Вырывая души из забвенья,
Мы ворвались в засыпавший мир.
– Пристегнись, – как это безрассудно.
И теряясь в суете огней,
Ощущаю – радостно и чудно
Спутницей вдруг сделаться твоей.
Так светло, влечет меня стихия,
В пропасть грез, туда, где в краткий миг,
Ангел из Чертанова – мессия,
Подарил нам суматошный мир.
Помахал с улыбкой на прощанье,
И растаял в тишине ночной…
И спешила Демоны отчаянно,
Ужин при свечах, и выходной,
Все еще наступит, и мгновенье,
В вечность превратится в этот миг,
Словно бы строка стихотворения,
Фауст мой из пустоты возник…
Анне будет сниться адмирал,
Уходящий в свой поход последний.
Снова в бездну, в пропасть и провал,
И звезда сияет там, над бездной.
Знаешь, мы, наверное, пришли
В этот мир, ведомые звездою.
Чтобы Анна в грозовой дали
Снова дерзко спорила с судьбою.
Чтобы лунный ангел в тишине
Ждал меня покорно у причала,
И молилась женщина, во сне,
Как она любила адмирала.
– Анна, Анна, твой печален лик
Над Иркутском грозовые тучи,
В сонме душ не различая лиц,
Знаешь, затеряться в бездне лучше.
Но опять присела у огня,
И о чем-то говорит устало.
И с портрета смотрит на меня,
Там теперь молясь за адмирала…
Бродит Анна, наш покой храня,
Перед грозой опять расправив плечи,
И в мерцанье дивного огня
Адмирал всегда спешит навстречу.
Жены остаются за чертой,
Звезды – их возлюбленные светят…
Женщина склонилась над тобой,
Самая любимая на свете….
В каждой жизни встретит нас любовь.
Без нее – нелепая забава….
И парила Анна над тобой…
И звала из бездны Адмирала..
Ангелы в слезах уходят в небо,
Словно птицы, покидают лес
О. Чертов
Лунный ангел метался в просторах столицы,
И поэта искал, чтобы к нему прилуниться,
А поэт торопился на встречу с работой,
У него и цветы, и дела и заботы.
Лунный ангел пытался сказать ему тихо,
Что в заснеженном мире, где радость и Лихо,
Без него одиноко живет в суматохе
Дева грез, потерявшись в безумной эпохе…
Но не слышал поэт эти тихие стоны,
На столицу смотрел он как будто влюбленно,
И не ведал, что там, где снега веселятся,
Деве ангелы снова внезапно приснятся.
Много дел и забот в суете у поэта,
Вот и бродит наш ангел в сиянии света,
И Луна его снова ласкает напрасно,
Трудно в мире остаться навеки безгласным.
И тогда он помчался в просторы Сибири,
Чтобы там отыскать ее, дали и шири
Не страшны, но крыло у скитальца болело.
И Луна в той метели уже не блестела.
– Не добраться, и ей не сказать про поэта,
И тогда закружился в тумане рассвета,
И увидела дева пленительный танец,
Улыбнулась и крикнула громко: – Останься.
– Не могу, мне пора возвращаться в столицу.
– Пусть поэту твой танец хотя бы приснится.
И тогда он поймет, что в тумане метели,
Мы любили и жили, быть вместе хотели.
Но в огромной стране, где и ангелы немы,
Остается луна, и туманное небо.
Этот танец, он песней нам стал лебединой,
Но любовь растопила метели и льдины.
И поэты останутся с нами, и птицы,
Лунный ангел воскреснет, и будет мне сниться
Этот танец в метели, темны и туманны,
Мы воскреснем, очнемся еще от дурмана.
Нас обнимет любовь, как Метелица, снова.
И звенит в поднебесье отчаянно Слово…
Это ангелы с неба с метелью вернулись,
Чтобы мы позабыли тоску и очнулись…
Идет хромец к столице обреченной,
И мечется в отчаянье Москва.
Князь Дмитрий мертв, Василий удивленно
Для воинов все подобрал слова.
И ждет разгрома юный князь, в тумане
Мерещатся воителя полки.
И лишь Владимир князя не обманет:
– Мы будем биться, хоть дела плохи.
Легко сказать – навстречу Тамерлану,
А он сильнее будет, чем Батый,
Идут полки, растаяли в тумане
Былые страхи, русский богатырь
Не отступал, но как же с ними биться,
И вот тогда печальная Москва
Отправила к Тимуру царь-девицу,
Княжна София с ним в ту ночь была.
Не знал никто, ни наши, ни чужие,
Как эту ночь он проводил без сна,
Молилась в келье снова Евдокия,
Но истомила дева, и она
Осталась только призрачной наградой,
Не вышел из шатра в тот день Тимур,
Все грезилась в потоках звездопада
Славянка непокорная ему.
Он постоял тогда перед Москвою
В отчаянье и повернул коня.
Владимир и Василий меж собою
Переглянулись, тишину кляня.
Им все казалось, будто буря грянет,
А появилась радуга любви.
Растаял где-то Тамерлан в тумане,
Князья остались в тишине одни.
– Уходит он, – твердили обреченно
И радостно усталые полки.
И это все из-за лихой девчонки,
О, Господи, помилуй и спаси.
Княгиня Софья в монастырь молиться
Отправится, забыв кошмар, туман,
И слышит сказы там про царь-девицу,
Ей снова снится грозный Тамерлан.
Ее Москвы не тронуть обещает,
Он страстен был и нежен в эту ночь.
И лишь звезда Тимура ослепляет,
Так победила Витовита дочь…
Ни муж и ни отец, – никто не знает,
Она в могилу тайну унесет.
И хмурый князь, пируя, намекает,
Что от кошмара чудо их спасет…
Когда мужчины дать отпор не в силах,
Когда беда нависла над Москвой,
Она опять в тумане проносилась.
И уводила в пропасть за собой,
И тот, кто победит в кровавой битве,
Сдается ей, волнуясь и шутя,
И пусть творят легенды и молитвы,
Царь деву победить им всем нельзя.
Наполеон мечтает о Марысе,
И Тамерлан грустит во тьме ночной.
Напрасно тучи черные нависли,
Он с ней сражался, снова не с Москвой..
И воеводы говорят о чуде,
И хмурится устало юный князь.
Не верит, что сражения не будет.
Воитель уходил во тьму, смеясь.
Батый сердит, сгоревший Киев внемлет,
Но не понимает грозных слов,
Он, покоривший призрачную землю.
Еще пирует у ночных костров,
И русский князь, покорный и усталый,
Не хочет пить кумыс его речей,
И где-то, словно горлица, взлетала
Княжна над ним, и уносилась в степь.
Мир покорен, но не послушен хану,
И надо что-то резко изменить.
Там колокол, звеневший неустанно,
В Софии обещает схоронить…
Батый сердит, он верит, что проснется
Страсть и надежда в душах у славян,
И мир татарский с Русью – вот где Солнце,
Соединится, от мечтаний пьян
Надеется, батыры там родятся,
Сильны, как русы, и красивы, но,
Какой-то бес все продолжал смеяться,
Отравлены и думы и вино.
Сквозь дым пожара к пропасти княгиня
С наследником шагнула с высоты,
Батый багряный плащ легко откинет,
И встанет отрешенно у черты,
Волхв и священник в этот миг едины,
Все против хана, Киев догорит,
Князь Ярослав, узрев его руины,
Ходил по пепелищу до зари…
И никого в тумане не осталось,
И степь зовет Батыя в грозный час,
Лишь тень княгини пред конем металась
И исчезала, колокольный глас
Ему приснится позже, на закате,
И встрепенувшись, он пойдет на Русь.
И вдохновенье дикое охватит,
Там воины воскресли, там дерутся….
Там тень княгини, им непокоренной,
Сведет в могилу, и хрипит Батый.
Князь Ярослав седой и отрешенный,
Смотрел с тоской на даль степей и ширь.
И Александр, победитель шведов,
Придет к нему с поклоном на заре,
Но Русь жива, и путь ее неведом,
В жару, в степи там сокол на заре,
Как древний Волхв, несет ему проклятье.
И победитель воет от тоски,
И ведьма, сотворившая заклятье,
Смеется сквозь туман, к нему летит.
И окруженный женщинами, дремлет,
Готов весь мир швырнуть к ее ногам,
Батый сердит, он проклинает землю,
Которую я хану не отдам.
Князь Александр склонил пред ним колени.
Мир пошатнулся, Киев догорел,
И только волхв далекий вдохновенно
Батыя извести всегда хотел.
Он, покоривший призрачную землю,
Еще пирует у ночных костров,
Батый сердит, сгоревший Киев внемлет,
Но не понимает грозных слов….
Гадает рыжий ангел на ромашке,
Галдят в тумане призрачные птицы,
В разгаре лето, хочется поблажки,
Но жар палит устало и сердито.
У озера лесного феи дремлют,
И кот Баюн в финале новой сказки
Покажет нам ту призрачную землю —
Лес заповедный и русалок маски….
За ними звездно, лица не скрывая,
Не отражаясь в озере безбрежном,
Они еще нам жизнь натанцевали,
Когда смотрели в пропасть безмятежно.
Гадает рыжий ангел на ромашке,
И все там получается так складно.
Как в ласковом, забытом мной романсе,
Звезда сияет, тихо и отрадно.
От чаянья любви вздыхают души,
И притяженье так влечет в аллею.
И только гром внезапный все нарушит,
Толкнет в объятья, там цветок алеет.
Исполнит он желанье наше, знаю.
Последний лепесток твердит, что любит.
Там на ромашке ангел мой гадает,
И молния осветит и разбудит
Чертенок за левым плечом усмехнулся,
О чем-то запел, рог устало чесал.
– Смотри-ка, а он к тебе снова вернулся,
Как странно, признаться такого не ждал.
Сама удивленно и долго смотрела
На звезды и бездны в тиши у окна,
Вернулся, казалось, что не было дела,
И знала, что я ему вряд ли нужна.
Но жизнь удивительней сна или сказки,
И вряд ли мы что-то могли угадать.
Чертенок посмотрит из мрака с опаской.
– Ну, если ее ты заставишь страдать.
Смеется:– Какой ты оранжевый ныне,
А я так устал от зеленых чертей,
Без вас задыхался я в знойной пустыне,
И понял, что стал я чужой и ничей.
Соскучился, ну принимайте же, братцы,
Всегда для гостей был приют на Руси,
Признаться не верил, что в силах добраться,
И все же дошел, ты пойми и прости.
– Смотри-ка, а он к тебе снова вернулся,
Как странно, признаться такого не ждал.
Чертенок за левым плечом усмехнулся,
О чем-то запел, рог устало чесал.
Как только ночь коснется мирозданья,
И выпито прокисшее вино,
Сосед-поэт, забыв про все страданья,
Читает Блока, от любви хмельной.
Он на балконе, словно на трибуне,
Забытого Неронова дворца,
Читая Блока, уверяет, будет
Прекрасной Дамы свет, и тень лица
Испитого в тумане проступила,
Несмело, но достали пистолет
И на разборке, средь бандитов мимо
Летящих, был в ту ночь убит поэт.
Прекрасной дамы утонченный профиль,
Она коснулась онемевших губ,
Сирены, полицейские: – Все пропил.
Пришла старушка: – Что ж вы душегубы.
И Блок смотрел с небес на эту драму.
Он за спиной Двенадцати затих.
Погиб поэт, суровый и упрямый,
И на рассвете даже ветер стих.
Братки дела, как и всегда, решили,
Сгорел не Рим, но где-то в тишине
К нему друзья забытые спешили
И утверждали: «Истина в вине».
А мы вины своей не признавали,
И радовались – Пуля не ко мне.
И только тени дивные мелькали,
А истина, конечно же, в вине.
И вот теперь, забыв про все страданья,
Читает Блока в небесах хмельной.
Как только ночь коснется мирозданья,
И выпито прокисшее вино.
Что-то ведьмы разлетались
над заснеженной равниной,
На часы взгляну – осталось
три часа до Хэллоуина.
За окошком черти плачут,
это злыдни одолели,
Все могло бы быть иначе,
распахни скорее двери,
Не сиди сегодня дома,
тыквы больше не спасают,
Мы идем к костру, ведомы
хороводами красавиц.
Кто там так протяжно воет,
леденеет вся округа,
Это мертвому живое
не дает проходу к другу.
Это Моцарт вновь в ударе,
и грустит старик Сальери,
Слышишь, флейты заиграли,
встрепенулись и запели.
Нет вражды в подлунном мире,
люди сами виноваты,
Что любовь свою транжиря,
дотянули до расплаты,
Что-то ведьмы разлетались
в этом снежном чистом поле,
Нам с тобой еще осталось
танго над огнем, на воле.
Ты прижмись ко мне плотнее,
вдруг откроется нам чудо.
В тыквах свечки догорели,
страсти суетятся всюду,
Но любовь непостижима,
ей никто не страшен боле,
Белый вальс и закружились
души в этом снежном поле.
И прильну к тебе и буду
тоже ведьмой, пусть сжигают,
Хэллоуин подобен чуду —
разобщенных он сближает
Вахтангу посвящается…
Рояль раскрыт, упал бокал вина,
И спит Тбилиси в мороке страстей,
Шопен звучит, я больше не вольна
Забыть тот вечер, заговор свечей,
Твой дивный лик, профессор, это сон,
Мы снова нашей юностью пьяны,
И над Сибирью колокольный звон,
Который слышать там, в горах, должны….
И монастырь, где Мцыри горевал,
Где пел поэт, царицею пьянен,
Нас примет в этот час, и засыпал
Мой снежный город – это только сон.
И на столе твой призрачный портрет,
И в голосе Тамары дивный страх,
Рояль раскрыт, о сколько томных лет
Мы жили, и хранитель страсти прав,
Он нам плеснул то сладкое вино,
Отравленное страстью роковой,
Нет Маргариты, в комнате темно,
И Фауст глух, но Дьявол вновь со мной.
Я переводчик в мире этих грез,
Хотя нужды в тех переводах нет,
Укутал снег здесь наготу берез,
Там склоны гор укрыл надежно снег…
Приснился мне ангел в ромашковом поле,
Как солнышко рыжий, печальный до боли,
Он бродит с ухмылкой, ромашки срывая.
– Не любит, не любит, – мой ангел гадает.
Я верю, что он меня больше не любит,
Но как же жестоки любимые люди,
И рыжие ангелы в поле безбрежном,
И только светило ласкает нас нежно.
И Лада к костру в эту полночь спустилась,
Приснился мне ангел, я впала в немилость,
А черти давно стороной оббегают.
Они на ромашках о нас не гадают.
И Лада в тумане растает к рассвету,
Ну что же, не любит по всем он приметам,
И все-таки знаю, грустить я не стану,
Ромашки терзать и губить – это странно,
Когда на рассвете вдруг ворон разбудит,
И каркнет устало: – Не любит – полюбит.
И вспыхнут, сгорая в тумане звезда,
И ворон Эдгара орет: Никогда…
Над Питером бесится бледная вьюга,
Домой загоняя случайных зевак,
И трудно им вырваться, стонет округа,
И надо проверить, кто там виновато
Шагает к финалу, как будто к началу,
И хмур в это утро седой генерал,
И страшные слухи его укачали,
Крепчает метель, конь едва устоял.
Немеет вдали император, тревожно
Семейство взирает сквозь эту метель,
– Куда вы? И смотрит в туман осторожно,
А вьюга завыла, как раненый зверь.
О Пестеле что-то они говорили,
И хмур от отчаянья князь Трубецкой,
Но может ли быть, чтоб они наступили
В такую погоду. Да кто он такой.
И все же он снова объедет устало
Посты, убедившись, что волки не спят,
И старые раны болят генерала,
Куда это роты в метели спешат.
И тают, как те, что недавно убиты,
Неужто теперь им тринадцатый год?
И смолкли в бесстрастье творцы и молитвы.
И лишь генерал свою службу несет.
Ему император с небес улыбнулся,
Как славно они воевали тогда.
А ветер в на Невском во мрак отшатнулся,
И шепчет упрямо: беда, мол, беда…
Но разве они испугают героя?
В сражении было намного страшней.
Спешит он к Сенатской, ругаясь и споря,
Но что там, беснуется тень средь теней.
Стреляет, но кто? Обжигает стихия.
И пуля, как жарко, как горько, зачем?
– Скажите, он воин, герой? Кто такие.
– Он просто разбойник, рехнулся совсем.
И быстро уносят орлы генерала,
Там Зимний уныло мерцает вдали,
И тело, что там, в том бою устояло,
Бессильно. Луна в полумраке горит.
Глаза императора дико печальны,
Ему оставаться в бессилье ночном.
И снежная птица уносит все тайны.
– Будь проклят, злодей, даже в мире ином,
– Я сам разберусь, – Николай восклицает,
И видит, как страшно царица бледна.
И где-то над белым туманом витает,
Крылатая тень, и хранит их она.
В петле задохнется злодей, обрываясь,
Но это сегодня его не спасает,
И тихо поет им метель, извиваясь,
О том, что герой их простит и поймет,
И воют как звери они отчего-то,
И ждет горемык в этом мраке Сибирь,
А белая птица в экстазе полета,
Хранит нашу Русь – эту даль, эту ширь…
Бесплатный фрагмент закончился.