По толстой вонючей кишке ГэХа летел минут десять. От виражей его уже начало подташнивать. Вдруг кишка резко закончилась, и телепузик плюхнулся в капсулу адских мучений (так минус-фемтообъекты называли прибор насильственного изменения облика). ГэХа съёжился, закрыл глаза и широко открыл рот, чтобы как можно громче кричать.
Обслуживатели жуткого прибора откусили рогатому объекту уши телепузика, поставили взамен уши от летучей мыши и выкинули в другую длинную кишку. Пока летел, ГэХа ощупывал себя. Вроде больше ничего не пострадало. Голова гудела, в висках стучало, но было терпимо.
– Фу-у-у-у! – вырвалось у него в момент приземления в канализацию.
Обрадовавшись, что так легко отделался, ГэХа сразу полетел на службу, дабы чего ещё непредвиденного не свершилось.
А глаза тем временем посветлели ещё на тон. Он пострадал за доброе дело.
Первым назначением ГэХи стала старушка Варвара семидесяти лет. Каждый вечер она спускалась со второго этажа на скамейку около подъезда погулять с подружками и перемыть косточки всем жильцам дома, родственникам и знакомым. Сплетни скатывал в крупный моток и уносил собиратель словесных грехов. А грязную жижу грехопоследствий, которая капала изо рта бабуськи, приходилось собирать ГэХе.
Он метко кидался жижкой в жителей дома, в родных и близких старушки, во всех тех, кто упоминался в «беседах». Попадая на людей, жижа вела себя как кислота, прожигая естественную защитную фемтооболочку человека. Через такие прорехи тёмные объекты третьего и четвёртого уровней получали возможность влиять на здоровье клиента: запихивать за защитный барьер болезни и недомогания, воспаления и даже устраивать переломы – всё зависело от размера образовавшейся дырки. Конечно, фемтооболочка имела свойство регенерации и постепенно восстанавливалась, но на это требовалось время: день-два, неделя-полторы, а то и месяц. И пакостники иногда дважды успевали заразить человека одним и тем же вирусом.
Существуют способы быстрой регенерации фемтозащиты. Это елеосвящение (соборование), причастие, крещение15, купание в святых источниках… но мало кто из людей догадывается об этом и пользуется этими действенными методами. Поэтому аптечное и врачебное дело на Земле процветает, чему безмерно радуются тёмные. Они принимали самое непосредственное участие в создании многих «лекарств», да и немалые средства от продаж идут на великие проекты минус-фемтообъектов.
Вторая обязанность ГэХи состояла в том, чтобы обмазывать ноги Варвары сей жижей. Ведь она ногами спускалась грешить, тем самым зарабатывая себе болезни сосудов и суставов. Легче бабульке становилось только летом, когда она жила на даче, и зимой, когда она почти не выходила из дома, поэтому усиление своих болезней она оправдывала сезонностью, мол, осенью и весной всегда бывают обострения.
– Погода проклятущая, скачет туда-сюда! – жаловалась она подружкам, сидя на скамейке. – Ведь раньше-то этого не было. А сейчас понастроили заводов, всю экологию испортили, а невинные люди страдают.
ГэХу смех разбирал от подобной бабкиной философии. Маленький исполнитель грехопоследствий ещё усерднее обмазывал старушечьи ноги жижей, не забывая метнуть пару плюх в голову и сердце.
Ещё одним клиентом ГэХи была женщина двадцати пяти лет, Милена. Она очень гордилась своим сыном и любила хвалиться его достижениями. Милена ежедневно звонила подругам и отчитывалась, как замечательно она развивает и воспитывает своего ребёнка, какая она прекрасная мать.
– А мы уже научились читать, – хвасталась она. – Да, представляешь, ещё и четырёх с половиной лет нет, а уже читает! Вообще, я хочу сказать, Генка у меня очень мозговитый получился.
Вдоволь натешив своё материнское самолюбие, Милена кидала телефон на диван и торопилась позаниматься с ребёнком, чтобы добиться от него наилучших результатов. Мамаша усаживала маленького сына за стол, раскладывала перед ним кучу книг и «учила».
– Что ж ты за бестолочь такая, прямую палочку нарисовать сложно? Ведь умеешь, а не хочешь, лентяй! – орала Милена, награждая сына подзатыльниками. – Сиди спокойно и не вертись, как вша на гребешке, спину выпрями! В книгу смотри, в книгу! Что ты мне сюда пальцем тычешь, ты что, слепой? Вот синий домик, вот он! А там красный! – рвала горло мамаша, теряя терпение.
Окончив часовую пытку ребёнка, она отпускала его поиграть. До следующего занятия или очередной поездки на кружки Милена была абсолютно равнодушна к сыну. Не обнимала, не целовала, не играла, не читала книжек, не рассказывала сказок на ночь… Интересовалась только своими делами, реагируя лишь на баловство Генки. Мальчик и рос шкодником, не зная другого способа привлечь внимание матери.
В те редкие моменты, когда папа Гены находился дома, он не мог спокойно на это смотреть и непременно вмешивался в процесс обучения, стараясь защитить сына от чрезмерной нагрузки. И всякий раз это заканчивалось скандалом между родителями. Милена приходила в ярость и выкрикивала в адрес мужа разные обвинения:
– Ты сам не занимаешься с ребёнком, и мне не даёшь! Сын вырастет таким же тупым, как и его папаша! Ты хочешь, чтобы Генка, как и ты, всю жизнь на заводе вкалывал от звонка до звонка за копейки? – Ну и тому подобное.
Во время подобных разборок у ГэХи прибавлялась ещё одна обязанность: сгребать в кучу сорные колтуны червей, выпадающие из ртов родителей. Распутывая шевелящиеся комки, ГэХа должен был рассаживать червяков на светящуюся верёвочку, которой соединялись сердца родителей. Черви неторопливо жевали уже и без того тонкую нить. И в последнее время тёмному объекту даже стало казаться, что ещё пара скандалов – и ниточка порвётся.
Телефонные разговоры Милены фильтровал рогатый телепузик, грехолучи занятий собирал ушастый котообразный поросёнок, а ГэХе доставался грехопар, который он закручивал вокруг горла мамаши. Как следствие, ее мучил хронический кашель, часто болело и першило горло. Никакие лекарства не помогали. Молодой женщине легче становилось только летом, когда занятия прекращались.
ГэХа стекал по дивану от смеха, когда Милена в беседах с мужем уговаривала его переехать за город, потому что у неё на свежем воздухе всё проходит.
Однако был в работе и не совсем приятный момент. Дело в том, что ГэХе предписывалось раздуть пары́ грехов матери до такого размера, чтобы они задевали голову и горло ребёнка. И когда ему это удавалось, Гена страдал вдвойне, получая в придачу к занятиям головную боль и воспалённые гланды.
Мальчика оберегал светлый защитник, но даже он не мог помешать пара́м греха губить ребёнка, ведь хранителя ущемляли в правах родители: не водили Гену в церковь, не причащали, не осеняли крестным знамением, не молились за него. Если бы они приводили сына хотя бы раз в месяц на причастие или хоть изредка запечатывали бы крестом16, светлому воителю достаточно было бы одного взмаха крыла, чтобы уничтожить все тёмные испарения вокруг мальчика. Но пока светлый не в своём праве. Он стоял, печальный, около единственной иконы в доме и молился за своего окормляемого.