Читать книгу: «Черная вдова», страница 5
– Посмотрим, – Делоре стянула пальто и повесила его в шкаф. Стоя меж распахнутых дверей, она вдруг замерла. Затем положила ладонь на грудь, провела до живота. Боль почти исчезла.
ПТ. 5 дней до…
Дииинь-динь! Будильник терзал ее нещадно. Делоре выключила его и бессильно свесила руку с кровати, прислушиваясь к своим ощущениям. В целом было как-то непонятно и нехорошо, но боль ушла. Невероятно… обычно она предпочитала задержаться подольше. Пряди волос, протянувшиеся через лицо, щекотали кожу; несколько волосинок во рту – неприятное ощущение.
Делоре с сожалением отбросила одеяло, села на краю кровати и сгорбилась, запустив пальцы в волосы. С каждым утром вставать все сложнее… усталость накапливается, ощущается как тяжесть. Бледные коленки Делоре синеватые от холода. Она провела по ним ладонями (кожа холодная и гладкая, как пластик), вздохнула и встала. Оделась – темно-зеленый свитер и черные брюки, которые когда-то облегали ее бедра плотно, как вторая кожа, а сейчас сидели свободно. За ночь все тепло ушло из ее тела и растаяло в прохладном воздухе. Зато не больно… хорошо.
Чистя зубы в ванной и позже – красясь перед зеркалом в спальне, Делоре рассматривала себя, отраженную серебристым стеклом. Собственный взгляд притягивал ее. Редкий цвет, он сказал… Делоре знала лишь одного человека с фиолетовыми глазами. Себя. Ей припомнилось, что в подростковые годы оттенок ее глаз был ближе к карему, чем к фиолетовому. Меняется… И сейчас… Как будто бы потемнели. Словно море перед штормом…
Комнату заполнял синий полумрак. «Словно вода», – подумала Делоре. И снова возникло то странное чувство… как будто ее окружает нечто, пока неподвижное, но готовое помчаться вперед, и этому движению Делоре не сможет противиться… Глупо, Делоре, глупо. Какие еще предчувствия? Наверное, вот так и сходят с ума: ты чувствуешь, как твой разум слабеет, стискиваемый со всех сторон чем-то неведомым и страшным. Он уже не способен контролировать твое тело, и теперь твои ноги идут туда, куда им хочется, а не куда ты им приказываешь. Идут к краю крыши… Твои глаза – словно окна, и ты беспомощно наблюдаешь сквозь них, как…
Вид из глаз: пучки травы на крыше. Прежде ей не приходило в голову, что на крыше может расти трава. Она проводит по щекам и видит слезы, смочившие кончики пальцев. Затем опускает взгляд. Черные пыльные туфельки, ремешок на одной порван. Один шаг, второй шаг, вперед, не назад, потому что с той стороны крыши она рухнет прямиком на школьный двор. Нет уж, она не собирается валяться, будто дохлая кошка, там, где ее увидят все одноклассники, гурьбой вывалившись во двор во время большой перемены.
И вот он пустырь. Земля и трава – недостаточно жесткая, ненадежная поверхность. Однако вдоль здания школы проходит бетонная полоса, и есть шанс попасть на нее. Чье-то разбитое зеркало. Его бросили с крыши? Зачем? Кто-то ненавидел свое, может быть, некрасивое лицо так же сильно, как она ненавидит свою мрачную физиономию? Осколки вспыхивают, как бриллианты. Нет, ярче – блеск бриллиантов она видела только на фотографиях, а это сверкание здесь, в реальности, которую она намерена превратить в сон. На шаг ближе… не так уж высоко… два этажа – этого явно мало. Но когда в грозу гнездо сдуло с крыши, бедные птенчики все убились… Еще шаг. До чего же приятно покачиваться на краю – как будто ты лента, подчиняющаяся ветру. Ветер толкает ее в спину, и серая полоса бетона за секунду становится ближе… в лицо будто кислотой плеснули… огненная боль…
Делоре дернулась, схватилась за лицо, и… все пропало. Кончики пальцев скользнули по щекам… руки опустились. Делоре рассеянно улыбнулась, несмотря на утрату последней уверенности. Вспышка воспоминаний… яркая, как галлюцинация. Вот только Делоре никогда не видела стремительно приближающуюся бетонную полосу в реальности. Ей же только хотелось спрыгнуть с крыши. Желание совершить действие и само действие – это совсем не одно и то же. По сравнению со вторым первое настолько незначительно, что на него можно и вовсе не обращать внимания. Делоре вышла из спальни, оставив неприятную тему для размышлений позади.
Вроде бы рациональность одолела беспричинный страх, но тут Делоре обнаружила себя стоящей в дверном проеме. «Не стой в дверном проеме – несчастье протиснется мимо», – сотню раз говорила ей мать. Делоре поморщилась и шагнула в комнату.
– Милли, просыпайся, – ее лишенный теплоты голос звучал ровно – как всегда, как должен звучать. – Сегодня будний день. Помнишь?
«Да просто живи как-нибудь», – думала Делоре полчаса спустя, шагая по тротуару.
День был прозрачный и зеленоватый, будто солнце светило сквозь огромный кленовый лист. Милли в кои-то веки шагала размеренно и молча, даже не пытаясь высвободить свою ручонку из хватки Делоре. На прощание они просто молча кивнули друг другу и ушли каждая в свою сторону.
«Какая разница, что с тобой происходит. Никто не знает об этом, так просто притворись, что ничего и нет. Какая разница, что ты чувствуешь, если тебе давно уже всё безразлично. Правда-правда – всё», – сказала себе Делоре на библиотечном крыльце. Очередной рабочий день. Окунись в него, отвлекись на дела.
Но сосредоточиться на делах не удавалось, и часы тянулись медленно, нудно… Ее скучающие мысли всё забредали куда-то… хотя она предпочла бы держать их поближе. Та книга не давала ей покоя. Притягивала, как влечет то, что запретили строго-настрого.
(Я только раз заглянула в тебя, но ты уже заразила мой мозг спорами невежественности и суеверия. И эти споры проросли.)
– Ну уж нет, – сказала Делоре, искоса посматривая на книгу.
– Что «ну уж нет»? – спросила Селла из-за стеллажей, но тут входная дверь приоткрылась, мальчишеский голос позвал: «Мама!» – и отвлек Делоре от ее намерения.
«Странный ребенок», – подумала Делоре, когда Селла вышла из зала. В его явном стремлении не попадаться Делоре на глаза было что-то настораживающее. «Не попадаться на глаза…» Делоре хихикнула, но затем неприятные, беспокойные мысли потянулись в ее голове, путаясь друг с другом, как нитки распускающихся клубков, которыми играет кошка. Раз – удар мягкой лапой – и синяя нить извивается на полу. Два – теперь покажем и когти – и синюю пересекла красная.
Хватит.
Но игра только начинается… скоро будут узлы и петли… Серое, мохнатое, ушастое, хвостатое, движущееся как маленький ураган существо разрушит последние надежды хоть что-то распутать.
Хватит… нужно сохранять самоконтроль. С каких пор ее мысли получили такую власть?
Прикрыв дверь, Селла разговаривала с сыном. Потом Селла вернулась в зал, долго искала что-то среди стеллажей и подошла уже со стопкой книг в руках. Водрузив стопку на стол, она начала заполнять бланк. Все как положено.
– Ему задали доклад по географии… Так, надо еще в журналах посмотреть…
– Он как будто прячется от меня, – сказала Делоре. – Он что, такой застенчивый?
Селла приподняла взгляд и сразу снова опустила.
– Да нет, – и секундой позже: – Ну да. Не обращай внимания.
Делоре пожала плечами. Селла умчалась с книгами.
Только вот та, зеленая, еще здесь. Делоре зажмурилась (мягкие лапки, но в нежных подушечках острые когти), и ее пальцы провели по холодной гладкой обложке. «Ладно», – решилась она и усмехнулась сама себе. Раскрыв книгу, она вчиталась в оглавление. Как же много суеверий… среди них легко потеряться…
Полосатые кошки (лучше не надо о кошках);
Пятница (да здесь найдется любой день недели; о среде она уже читала);
Соленые ливни;
Красное море;
Предрассветные стуки (что, простите?);
Маленькие кусающие и душащие существа (без комментариев);
Фиолетовые глаза.
И внутри стало холодно, как будто ее живот распороли и начинили ледяными кубиками. Сто тридцать вторая страница…
Селла вот-вот вернется в зал. Делоре наморщила лоб. Глупо. С каких пор ты веришь в подобную чушь? Как только появится Селла, ты закроешь эту сочащуюся тупизной книжонку и поспешно спрячешь то виноватое выражение, которое на твоем лице сейчас. Так пусть Селла придет… но Селла задерживалась, выговаривая сыну за какой-то проступок. Сто тридцать вторая страница… текст ниже, сначала картинка. Охваченный огнем дом, деревянный, двухэтажный. Окна разбиты, осколки стекла разбросаны по земле. Из оконных проемов валит дым, обозначенный миллионом мелких штрихов. Все тонет в черном… кажется, в запечатленном на картинке сумрачном мирке светлых дней не бывает вовсе… даже огонь такой черный, каким становится то, к чему он прикасается… Делоре прикусила губу. Мерзость, мерзость. Отвратная картинка.
«Фиолетовый, – прочитала она, опустив взгляд на текст. – Цвет зимней ночи, тайны и безумия». Безумия… Делоре изобразила усмешку, но получилось как-то жалко. Само безумие смотрит из твоих глаз, Делоре, как тебе это? Промелькнула Селла со стопкой журналов в руках. Делоре положила книгу на стол и села. И что тревожит ее? Только буквы, складывающиеся в слова, не имеющие особого смысла и уж тем более не содержащие даже и крупицы правды… Делоре читала. Ее зрачки двигались вдоль строк. Прочитанное могло бы впечатлить ее больше… но не впечатлило. И только холодок внутри. Все нормально, все нормально, а это – чушь.
Когда Селла подошла, Делоре неподвижно сидела за столом, зеленая книга – закрытая – перед ней. Селла ничего не сказала и хотела уже скрыться за стеллажами, где от нечего делать подравнивала книжные ряды, но Делоре попросила ее:
– Убери это, – и протянула ей зеленую книгу.
Глаза Селлы, обведенные серебристо-голубыми тенями, округлились.
– Ты что-то прочитала? У тебя странное выражение лица.
– Да, одну веселую историю.
Селла не собиралась выяснять, какую, но Делоре все равно уточнила:
– О человеке с фиолетовыми глазами.
Селла задумалась на секунду.
– Вот как, – осторожно произнесла она. – И что же?
Никаких уточняющих вопросов. «Селла знала», – поняла Делоре. О да, все в городе знали.
– Ты в это веришь?
– Нет, – быстро ответила Селла. Ответ отрицательный. Интонация – утвердительная.
«Опять несовпадение, – усмехнулась Делоре. – Или это просто неискренность?»
– Считаю, он был сумасшедшим. Впал в психоз или типа того, – пояснила Селла, но затем добавила, противореча своему недавнему отрицанию: – А может, он действительно был проклят…
– Может?
– Я не уверена. И все же… проклятия существуют.
– Я не верю в проклятия.
– Ну конечно, ты столько лет прожила в Роане, – протянула Селла, как будто это разом объясняло весь скепсис Делоре. – Я к тому, что пусть даже у тебя фиолетовые глаза, Делоре, это вовсе не означает, что в один прекрасный день тебе вдруг вздумается убить всю свою семью, как он сделал.
– Остаток моей семьи, ты хотела сказать? – Делоре безмятежно улыбнулась, но ее взгляд был колючим и холодным, как осколки льда. – Никого почти и не осталось.
Селла поежилась.
– Наверное, – сказала она – вероятно потому, что не смогла придумать ничего лучше. – Но что заставит тебя так поступить?
– Не знаю.
Селла посмотрела на обложку книги и сдвинула брови.
– Там сказано, что это случилось осенью, – продолжила Делоре. – Но не говорится, в каком году и где именно.
– Не хотели очернять репутацию города.
– Видимо.
– Какая тебе разница, когда и где, если дело давнее?
– Никакой.
Делоре подперла голову рукой и придала своему лицу выражение апатии.
В окно вдруг заглянуло давно не появлявшееся солнце, и Делоре увидела в потоке света вращающиеся пылинки. Так же в ее голове вращались мысли – множество их, легких, неуловимых. О чем я буду думать завтра? Что придумаю? Как буду объяснять себя, себе?
В день, когда тот человек сошел с ума, солнце светило ярко или же пряталось за облаками? А может, лил дождь? Было тепло или холодно? Убить свою семью… Делоре не могла и представить, как кто-то способен совершить такое. И как рука поднялась? Она перевела взгляд на часы – без пятнадцати час. Скоро потянутся школьники, и у нее не останется времени на безделье, как и на обдумывание всяких жутких вещей. Хорошо.
Когда она посмотрела на часы в следующий раз (поток школьников наконец-то иссяк), стрелки уже добрались до половины пятого. Селла выглянула в окно и сказала:
– А твой друг уже здесь. Верный, как песик.
– Этот идиот мне не друг, – грубо возразила Делоре, и Селла оглянулась на нее, изумленная.
– С чего такая злоба?
Старательно сконструированные спокойствие и сосредоточенность рушились. Этот… этот… торикинец. Зачем он пришел опять? Что ему нужно от нее?
– Ладно, – сказала Делоре. – Пусть ждет. Ждет, пока ему не осточертеет. Жаль, что погода хорошая. Ливень был бы уместен. А я задержусь.
– Зачем? Делать нечего.
– Протру полки, – Делоре поджала губы.
– Это можно сделать в понедельник. Все равно за выходные снова запылятся.
– Мне почему-то хочется заняться этим именно сегодня.
– Ты что, прячешься от него?
– Это он должен от меня прятаться, – отрезала Делоре, да так, что сразу стало ясно – разговор о проклятом торикинце закончен.
Селла пожала плечами. В пять часов она ушла, оставив Делоре ключи, которые обычно забирала с собой. Проводив ее, Делоре заперла двери изнутри. Наконец-то одна. Солнечный свет давно померк. Делоре включила лампы, удивившись, что так долго проблуждала во мраке, даже не замечая этого. Она села на край стола и задумалась, сжимая и разжимая пальцы (лак на ногтях облез; она совсем не следит за собой в последнее время). Фиолетовые глаза… проклятие… безумие… убийства. Глупости. Нечего думать об этом. Какое ей дело, где это произошло? Наверняка история вымышленная, как и все остальное в книге.
Делоре осторожно выглянула из-за шторы. Торикинец ждал, сунув руки в карманы, и от нечего делать раскачивался на пятках. Пять часов двадцать минут. Она заставляет ждать не только торикинца, но и дочь, а вот это уже скверно. Может, выйти и объяснить ему, что давно пора отвалить и оставить ее, Делоре, в покое? Это было бы уж точно умнее, чем сидеть здесь и бояться его неизвестно почему.
В половине шестого Делоре приказала себе перестать дурить и начала одеваться, с легким недоумением обнаружив, что пальцы дрожат. Ее знобило, но при этом подмышки намокли от пота. Ну что такое? Застегнув последнюю пуговицу пальто, Делоре обратила нерешительный взгляд на дверь. Дождался все-таки, стоя вот так, как будто говоря всем своим скучающим видом: ты не сможешь прятаться от меня вечно.
Делоре выключила свет. Снова подсмотрев в щелочку между шторами, отметила, что торикинец приблизился шага на три.
– Уходи, – вдруг прохныкала она. – Уходи, зачем я тебе? Я плохая. Я как кислота, Ноэл сказал, как яд.
Она подошла к входной двери, прижалась к ней ухом и прислушалась – тишина снаружи. Пожалей его. Но он сам начал все это! Ее рука скользнула в карман за ключами…
Когда в дверь постучали, Делоре дернулась, будто от звука выстрела. Истончились нервы, милая? Она попятилась, беспомощно понимая, что прогнать его не сможет. Ей просто не позволит что-то… вежливость, или нерешительность, или, может быть, душераздирающее одиночество, которое, в чем ей не хотелось признаваться, она чувствовала. Среди этих привычных, обычных вещей… среди обычных людей… это странное чувство – совершенно иррациональное, преображающее ее настолько, что в нормальном мире ей уже нет места.
Когда противоречия свились в такой клубок, что их стало невозможно распутать, Делоре ничего не осталось, как только разрешить сомнения в бегстве. Она вернулась в зал и прошла мимо стеллажей. Глупо, конечно, даже по-детски…
Это маленькое окошко, в самом углу, раскрывали редко. Оно отказывалось поддаваться, но, так как это было единственное окно с той стороны здания, где торикинец не мог ее увидеть, Делоре упорствовала, в итоге добившись своего. А вот как запереть окно за собой? Ну ладно… пока она просто прикроет створку, а завтра утром придет и запрет окно, чтобы библиотека не стояла открытая все выходные. Конечно, крайне сомнительно, что библиотеке угрожает что-то в этом тишайшем городке, даже если бы Делоре оставила ее с распахнутой настежь дверью, но совесть-то нечиста…
Делоре замешкалась, остро ощущая нелепость собственного поведения, потом расстегнула нижние пуговицы пальто и, поднявшись на цыпочки, села на высокий подоконник. Потоки холодного ветра, поступающие с улицы, пошевелили прядь волос, протянувшуюся по щеке. Делоре подняла ноги и перекинула их через подоконник (ну просто как в школе, сбегая от злобных одноклассников, а ведь ей двадцать восемь, нет, даже двадцать девять лет). Она спрыгнула и едва не подвернула ногу, когда каблук провалился в мягкую разрыхленную землю. И зачем эта клумба под самым окном! Останутся следы… хотя кто различит их под стеблями мертвых цветов.
Делоре проверила ключи в кармане – не выпали ли, застегнула пальто, плотно притворила за собой окно и прошла сквозь маленький садик, ощущая себя неуверенной и неуклюжей. Калитки с этой стороны не было, но Делоре просто перешагнула низенький заборчик. Библиотека осталась позади, чернела, как скала, а с противоположной стороны здания все еще дожидался скучающий торикинец. Делоре глубоко вдохнула, как будто распались стискивающие грудь цепи, и широко, радостно улыбнулась. От чистого холодного воздуха, после библиотечных затхлости и вечного запаха пыли, слегка закружилась голова. Делоре сама бы не объяснила, какие именно чувства подтолкнули ее к побегу. Ладно, неважно. Милли заждалась. Наверное, всех детей уже разобрали родители, и дочь сидит там одна, обиженно надув губы.
После ясного дня настал удивительно темный вечер… Делоре задрала голову: ни единой звезды в небе. Собирался дождь… Приступ необъяснимой эйфории резко прервался, сменившись столь же необъяснимой, но более привычной тоской. И почему-то стало стыдно… Да что с тобой, Делоре? И эти мысли, которые ты слышишь в своей голове… тихий шепот. Неужели тебя так напугала глупая история из книжки? Нет, разумеется, нет.
Почти бегом Делоре достигла конца аллеи, затем свернула и поднялась на квартал выше. Вылетев на мощеный плиткой тротуар, тянущийся вдоль темного парка, она застыла. Фонари не горели. Ни один. Десять – пятнадцать, и все мертвы. Обычно этот участок пути был прекрасно освещен, но сейчас здесь царила кромешная тьма, как будто это место преобразилось в кошмарном сне. «Не иди», – подсказало ей что-то (интуиция, или осторожность, или же здравый смысл, предположивший: что-то здесь затевается). Но она не послушалась. Вот еще – предчувствие опасности. Достаточно страшилок на сегодня. Когда же до вас дойдет – я в них не верю!
Стекло под ее подошвами хрустело, как будто она шла по вафлям. Вот что с фонарями – разбиты. «Зачем?» – подумала Делоре и, услышав свой голос, поняла, что получилось вслух. Что-то пролетело возле ее носа, она отшатнулась, а потом ее ударило в плечо. Боли она не почувствовала, только сердце сначала сжалось, а потом запрыгало как мячик-попрыгун, ударяясь о ребра. Она вслушалась, пытаясь сквозь сердечный ритм различить звуки, которые выдадут ее врага: его шаги, дыхание. Его мысли.
– Кто ты? – глупый вопрос. Неужели она всерьез рассчитывает, что ей ответят?
Теплые выдохи, тающие в холодной тьме. Следующий камень стукнул по груди, но лацкан пальто смягчил удар. Прикрываясь, Делоре обхватила себя руками. Ей хотелось бежать прочь, поддавшись дикому страху, который, как пружина, разжимался в ней… и одновременно – в злом упорстве не двигаться с места. Хотелось гнать прочь от себя это зловредное существо, или же, поймав его, притиснуть к себе с такой силой, чтоб переломались все его проклятые кости. Кажется, она видит кого-то… смутно… Может быть, ей только кажется, что она различает силуэт, но, по логике, если атакующий способен ее как-то рассмотреть, значит, и она тоже…
Секунды три ни один из них не двигался (Делоре уловила его дыхание, насыщенное азартом и возбуждением, а затем различила шуршание трущихся друг о друга камней, заполняющих его карманы). Затем ее беспричинный враг бросил еще один камень, но не попал.
– Хватит, – попросила Делоре, подняв ладони в жесте одновременно примирительном и обороняющемся.
Ее ударило в спину – вот уж откуда не ожидала. «Их несколько», – потрясенно поняла Делоре. Абсурдная ситуация…
– Послушайте, это просто глупо, – камень ударил ее по пальцам. – Перестаньте! – вскрикнула она.
Один из них рассмеялся. Что-то в его шелестящем, равнодушном смехе напомнило ей о рассыпанных по асфальту осколках. Едва различимый силуэт растворился в темноте, отдаляясь, затем с его стороны полетел камень. Делоре попятилась, но, вспомнив о втором атакующем, шагнула вперед. Всмотрелась в темноту, но тщетно. Опять камень – к счастью, пролетевший мимо, чуть задев рукав. И когда эти двое остановятся? Когда у них кончатся камни? Когда у них иссякнет злость? А когда их злость иссякнет? Вдруг ее очень много?
– Оставьте меня в покое, – пробормотала Делоре и все-таки побежала. Что ей, сражаться с ними, с этими детьми? Дети… Да, она узнала гнусный восторг нападения, который испытывают лишь стайные животные и дети… Злобные мерзкие дети, которым отлично удаются отвратительные поступки… По ее спине заколотили камни, один ударил по затылку. Даже в таких условиях ее враги были весьма метки … Какая веселая игра… Они эдак прикончат ее среди темноты.
Делоре вдруг всхлипнула. Она все еще пыталась внушить себе, что происходящее несерьезно, какие бы страшные мысли ни возникали в ее голове, но на нее навалился панический ужас, как будто они действительно ее убивали.
– Отстаньте!
Очередной камень. Ноги точно окаменели… Делоре не хватало сил передвигать их. Она остановилась и закрыла голову руками, пытаясь уберечь ее от ударов. Где-то впереди был свет, но до этого мрака он не мог дотянуться. Делоре всегда боялась темноты… в детстве она считала, что в ночи бродят чудовища, готовые схватить ее в любой момент. А сейчас выяснилось, что ее страхи были правдой… вот они, чудовища.
Тихий смешок.
– Ведьма! – голос искажен, как будто рот говорящего полон мраморных шариков (возможно, так оно и есть).
– Ведьма? – повторила Делоре с саркастичной усмешкой. – Ах вот оно что. Снова эта ерунда. Так не лучше ли вам отвязаться от меня, пока я не заколдовала вас насмерть?
Молчание. Делоре удивляло, как их злобные взгляды не оставляют на ней ожоги. Между нападающими и жертвой протянулись нити страха, связавшие их души… и тогда Делоре…
(Странное ощущение; как будто, пока они стоят неподвижно, не разрывая тонкие нити, она сможет что-то сделать с ними… вытянуть души из их тел, как сок через трубочку. И Делоре потянула.)
Один из них дернулся. «Теперь я знаю твой вкус, мой конфетный мальчик», – злорадно подумала Делоре, узнав его. Она услышала тихий вскрик, и затем силуэты запрыгали сквозь темноту, отдаляясь.
Делоре осталась одна, тяжело дышащая, разъяренная, потрясенная. Минуту она восстанавливала дыхание. Затем продолжила путь. Под ноги ей попался камень, и она злобно пнула его. Сзади по шее стекало что-то теплое… Она потрогала, приподняв волосы: кровь. Гаденыши; если бы удалось схватить, тогда…
С лицом Делоре повезло: оно было красивым (хотя лучше бы еще немного покрасивее), но, главное, умело сохранять выражение бесчувственного спокойствия, что бы ни творилось за гладким лбом. Делоре остановила кровь, прижимая к ранке носовой платок; дошла до садика; невозмутимо поздоровалась с воспитательницей и холодно кивнула встретившейся в коридоре Никаэле. Директриса тоже не снизошла до полноценного приветствия, лишь наклонила голову в ответ.
И лишь когда Делоре вышла из ярко освещенного здания, удерживая холодную лапку обиженной Милли, волна страха поднялась к самому горлу. Делоре с легким сожалением вспомнила о торикинце. Ей следовало согласиться на его сопровождение – будь при ней такой здоровяк, маленькие паршивцы не решились бы напасть. Может, он потому и преследовал ее с таким упорством, что пытался предотвратить подобные инциденты?
Кто же он все-таки такой?
Делоре что-то подсказывало, что, решись она расспросить торикинца, правдивый ответ все равно не получит. Но ей и не хотелось его расспрашивать, ни даже просто приближаться к нему. Какая разница, кто он. Вскоре она будет далеко от него и этого города. Впрочем, она пока не знала, где будет. Точно не в Льеде. Она не готова вернуться туда. Мир большой, и нечего ей отчаиваться, где-то она найдет себе место.
Погода резко переменилась, и, как только они дошли до дома и поднялись на крыльцо, хлынул дождь. Повезло, что не застал в пути. Делоре представила себя и дочь, бредущих под холодными струями, и поежилась. Ладно, пора оставить темноту снаружи. Она закрыла дверь и пять минут спустя подошла убедиться, что действительно не забыла запереть ее. Приходится признать – нервы сдают. Но на то есть причины. Ссадина под волосами заныла. Ублюдки, в асфальт бы вас вколотила.
Делоре взяла из аптечки йод, заперлась от Милли (ставить дочь в известность о произошедшем не хотелось) и обработала ранку на затылке. К тому времени успела образоваться крупная шишка. Опасное расположение. Окажись удар чуть сильнее – и Милли могла бы лишиться еще одного близкого человека. Делоре оттянула свитер и посмотрела на плечо – красное пятно, которое позже посинеет. Игры стали серьезнее… настолько, что перестали быть играми.
На ужин она приготовила омлет с укропом (сухим, уже нарезанным, из маминых заготовок на зиму) – не слишком подходящее для вечера блюдо, но ладно. Пока она стряпала, Милли сидела за кухонным столом и угрюмо молчала.
– Не дуйся, – попросила Делоре, одно за другим надкалывая яйца ножом.
– Я не дуюсь.
– Тогда отчего такие мрачные бровки?
– Почему мы не уезжаем? – спросила Милли.
Делоре задумалась на секунду – в самом деле, почему? Для начала она могла бы купить торикинскую газету и просмотреть объявления о работе и сдаче жилья.
– Не все так просто, малышка, – уклончиво пробормотала она и отвернулась, чтобы достать из стенного шкафчика миксер. «Где-то у мамы хранилась бутылка вина для торжественных случаев», – припомнилось ей. Может, выпить бокальчик? Расслабляет. А то до сих пор тревожно.
– Что-то случилось, мама?
– Нет, ничего, – Делоре включила шумный миксер.
За вечер Милли таки оттаяла. Перед сном Делоре почитала ей книжку. Мать и дочь, пригревшиеся под стареньким одеялом. Какая уютная картина. Хотя бы внешне нормальная.
Уложив Милли, Делоре отыскала бутылку вина (и даже две) – в большом шкафу в коридоре, на самой верхней полке. Красное. Свой успокаивающий бокал она выпила, лежа в ванне. Вода согрела ее снаружи, вино – крепкое и терпкое – изнутри. Стало почти хорошо…
Той ночью она уснула практически мгновенно… и увидела сон, вероятно, спровоцированный ее вечерними переживаниями. События прошлого, которым сон вернул давно забытые подробности… как пациент, ввергнутый в гипнотическое состояние, она вспомнила даже то, что желала навсегда забыть…
***
Ей восемнадцать, ее страх перед миром очень велик. Всегда напряженная и осторожная, Делоре двигается неуклюже и скованно. Она сутулится, стоить ей перестать следить за собой. Ее улыбка выглядит искусственной, из глаз, редко отвечающих прямым взглядом, не исчезает выражение недоверия.
Она учится на первом курсе торикинского университета. Социологический факультет – не то чтобы Делоре привлекает вся эта нудятина, она просто не знала, куда ей податься. Вместе с остальными студентами она прибыла в Льед, на трехдневный семинар…
Вечерами, в свободное время, все разбегаются парочками и группками кто куда; Делоре гуляет по улицам в одиночестве. Льед кажется ей огромным монстром из белого камня. Каждый раз, пересекая очередное широкое шоссе, она чувствует себя маленькой, как мышь, и такой же, как мышь, невзрачной. Она боится заблудиться, так как плохо знает роанский и слишком стеснительна, чтобы в случае чего обратиться за помощью к прохожим. Она боится, что ее платье выглядит дешевым и мятым. Она боится увидеть презрение во взглядах идущих навстречу людей. Она боится споткнуться и упасть и боится, что кого-то рассмешит ее растерянность.
Однако, несмотря на весь ее ужас, Льед ей нравится. Эти широкие улицы… и высокие здания… и нескончаемые потоки машин… В последний вечер в Льеде она блуждает по улицам дольше обычного. Не хочется возвращаться в Ровенну – назад в клетку. Грустно до слез. Она никому не нужна, ей никто не нужен, и она почти счастлива, потому что… ну, хоть так.
А потом кто-то хватает ее за руку…
Делоре оборачивается, внутренне леденея, и получает удар по лицу. Уличное освещение гаснет… или же это у нее темнеет в глазах. Ее волокут куда-то, больно стискивая предплечье, затем с силой толкают к стене. Спиной и затылком Делоре ощущает холодную каменную поверхность позади… и еще она чувствует, как этот отвратительный человек грубо дотрагивается до нее. Словно в страшном сне; она даже не пытается сопротивляться, хочется просто сжаться от ужаса и ждать, когда кошмар закончится (проснись-проснись, это не может быть правдой). Сердце отчаянно колотится, как будто всерьез вознамерилось выбить ребра и выпасть на асфальт. Делоре смотрит в лицо обидчика, но оно слишком близко, чтобы рассмотреть: все расплывается, ни глаз, ни носа, ни рта, просто синевато-белое пятно.
И здесь тонкая граница, отмеченная тончайшей стеной, прозрачной, как изо льда, за которой страх вдруг сменяется гневом. Вероятно, это происходит в момент, когда нападающий ударяет ее снова, отчего в темноте перед Делоре вспыхивают белые цветы. «Ну, давай же, поменяемся, – думает она. – Я была жертвой, ты – хищником. А теперь наоборот. Ты не обрадуешься такой смене ролей… но кто тебя спрашивает, когда всё по справедливости».
Ее захлестывают смелость, ярость, радость и этот голод, восхитительно болезненный и – за секунду до его утоления – нестерпимо приятный. Разжимая губы с фальшивой покорностью, она прекрасно понимает, что произойдет. Секунду спустя уже она, превратившись в агрессора, насильно целует его, вонзая свой язык в его разбухший, наполненный слюной рот. Никогда прежде она не испытывала чего-то столь возбуждающего и одновременно столь отвратного. Ощущение как когда кусаешь губы, высасывая из них кровь, вот только в тысячу раз интенсивнее.
Она податливо прижимается к нему, будто не к насильнику, а к любовнику, и чувствует жжение искорок желания, рассеянных по всему ее телу, а затем – первые судороги нападающего. Он пытается вырваться, но опутавшие его руки цепкие, как колючая проволока. Делоре слышит свой смешок. Влажные губы и подбородок мужчины склизко поблескивают в свете фонаря, в вытаращенных темных глазах белыми точками – ужас.
Он глухо вскрикивает, и после этого Делоре отпускает его. Он падает на колени и затем резко сгибается, как будто кто-то невидимый нанес ему жестокий удар. Скрюченные пальцы погружаются в живот в тщетной надежде вырвать боль и отбросить ее прочь.
