Читать книгу: «Карусель. Время не лечит», страница 2
Один в поле не воин или история об одной исчезнувшей деревне
Реальная история, случившаяся в ныне исчезнувшей деревне Новики, Калужской области.
– Деда, а деда, расскажи нам о войне. Каково тогда было, ты помнишь? – тянули за рукав ребятишки старика, который сидел на завалинке и любовался красивым закатом. Такие закаты могли быть только в России под конец лета. Сколько их было в его жизни – не счесть. В этом году деду Васе стукнул девяностый год, но он был все так же бодр и полон сил, как и тогда, в июне 1941-го.
– Ах, о войне, а что было тогда? – призадумался дед.
Тогда ему было немногим больше семидесяти, и, хоть прошло уже почти двадцать лет с тех пор, в памяти все было так же свежо, как если бы это случилось вчера.
– Ну, присаживайтесь, ребятушки, я вам расскажу о войне. Хотя и не воевал я: стар уже был тогда, вот и не призвали меня. Поэтому расскажу, что знаю. Уж извините, если мои воспоминания не о героических боях. А расскажу я вам, детишки, историю об одной маленькой деревне. Итак, – начал свой рассказ дед, – была в нашей Калужской сторонке небольшая деревушка на пятнадцать домов. Жили мы дружно, сплоченно, как одна семья, и не думали не гадали, что однажды придет к нам война. Хотя, кто ее ждал-то, окаянную, пришла нежданно-негаданно.
Были среди немцев и хорошие люди, которые заходили в дома и предупреждали нас, показывая на лес и объясняя, что за ними идут каратели, чтобы мы прятались, иначе не оставят никого в живых. Мы и убежали схорониться там, в лесу.
Каратели, как коршуны, налетали на деревню, закидывали гранаты в погреба и в силосные ямы: боялись партизан, рыскали по всем домам, но не разрушали их. К чему-то готовились. Форма у них была черная, на шеях на цепочке висела пластина с черепом. Называли этот отряд карателей «Черный череп».
После них пришли в деревню офицеры, видно, перед их приходом каратели делали проверку и зачистку. Офицеры ходили по всем домам, смотрели чистоту дома, открывали покрывала на кроватях, смотрели чистоту постельного белья, залезали в печки, смотрели чугунки: не черные ли, чищенные ли они, переворачивали посуду и осматривали дно. Вот какие дотошные к чистоте господа захватчики были. Из пятнадцати домов они выбрали два дома – из них один наш с бабкой был. Заселилось к нам пять офицеров. Их белье приказали стирать каждый день, и готовила Настасья моя им каждый день, на второй день харчи они уже не ели, но и нам не давали – все выливали в яму. Выглядели они очень интеллигентными, но нас за людей не считали: не разговаривали с нами и не обращали на нас внимания, будто стеклянные были мы. Внучок-то понимал их немного: до войны изучал немецкий язык. Так вот, любили эти окаянные хвастаться, мол, смотрите, старики: новый год будем уже праздновать в Москве. А мы им про то, что зима лютая скоро, нет на них нормальной одежонки, как в холода-то выживать будут. На что они чопорно отвечали, что скоро все они будут ходить в лучших мехах мира – российских – недолго осталось.
Солдат же своих расселили в остальных домах, простые они были, но очень глупые, все вшивые. И постель вся во вшах была. Бывало, искупаются только, и опять на эту вшивую постель заваливаются. Мы им пытались объяснять: мол, вы бы хоть постель поменяли, она же вся в живности, ее бы на двор да и сжечь, но они только смеялись над нашими словами, а нам и дико было такое решение. Наши дома они заняли, а нас всех выгнали ночевать в сараях на сене. Стояли они в нашей деревне две недели, а потом ушли дальше – на Москву. За ними вслед снова нагрянули каратели и сожгли нашу деревню огнеметами, ничего не оставили, окаянные.
Дед замолчал, видно было, что тяжело ему рассказывать эти истории: жива была еще боль того времени от потерь и зла, причиненного войной ему и родному краю. Но, ведь если не рассказывать это потомкам, как еще передать им неизвестную часть истории?
Старик пожевал беззубым ртом и продолжал:
– После пожаров сгорела вся наша небольшая деревушка, и мы построили несколько времянок с бабоньками: жить-то как-то надо было, и детишкам не дело спать под открытым небом в шалашах. Лето прошло незаметно. Работали в поле и огородах. Хороший урожай уродился в тот год. Все понимали, что, пока погода теплая, можно жить на родном месте, но к зиме нужно было перебираться в соседнюю деревню, которую немцы обошли стороной, где хаты остались целы, – к родственникам на зимовку. Мы надеялись, что мужики наши вернутся до зимы, но все равно отстроить дома до зимы своими силами – немыслимое это дело.
Уже была глубокая осень, когда решили мы собраться и отправляться в другую деревню. Помню, вышли мы всей деревней на дорогу и смотрим: идут обозы с немцами длинной вереницей мимо нас. Стояли мы молча и лишь наблюдали, как едут на Москву нашу. Да и что мы могли с ними сделать? Пара стариков да бабы с детишками мал мала меньше. Начинались заморозки по утрам. Мы были одеты тепло: в тулупы и полушубки, теплые платки и меховые шапки, а они все в осенних тоненьких шинелях и хлопчатобумажных кальсонах, из теплого у них были только шерстяные перчатки и шарфы. И вот проезжают телеги мимо нас, как вдруг один немец спрыгивает с телеги, подбегает ко мне и срывает с меня мою добротную овчинную шапку, и заскакивает назад на обоз как ни в чем не бывало. Злость обуяла меня: да как этот басурманин смел позариться на чужое, али его это одежа? Гнев застлал мне глаза, и ринулся я со всех сил догонять телегу, дабы возвратить свою шапку. Да, куда мне, старику, было догнать их. Бежал я, кричал, да и упал лицом в осеннюю грязь. От обиды и ненависти все внутри переворачивалось. Тут маленький худой немчик голубоглазый с другого обоза соскочил, подбежал, поднял меня, помог отряхнуть мой тулуп и приставил палец к рту:
– Тсс, – и показал жестом выстрел в голову. – Цурюк, цурюк, – непрестанно повторял он, показывая глазами на толпу моих соседей, которые с ужасом наблюдали за происходящим. Он помог отряхнуться и подтолкнул назад, мол, возвращайся.
Увидев его полные страха глаза, понял, что правда могу сегодня погибнуть ни за что, за шапку. Махнул рукой и поплелся к своим. Один в поле не воин – не зря люди эту пословицу придумали.
После того, как прошли обозы с солдатами, через нашу деревню пошли танки нескончаемым потоком.
– Так… и что я хочу сказать вам, ребятушки? Смысл этой истории в том, что вместе мы – сила, и вместе мы можем победить любое зло и защитить нашу прекрасную Родину. Эта война – пример героического подвига, который веками будут помнить потомки. Вы – дети великих воинов.
Чего не смог я, старый дед, тогда сделать один на дороге: противостоять врагу – сделала наша доблестная Красная Армия – ваши отцы. Запомните это, дети.
Смерть и самоубийца
Вот уже час он нервно вышагивал по комнате, иногда подбегая к компьютеру и вбивая что-то в поисковик. Прочитав стоя несколько статей, отходил и опять продолжал мерить шагами комнату.
– Что же выбрать, что же выбрать? Виселица? Да нет. Отпадает. Уж очень мой труп будет жалко выглядеть. Да и что частенько бывает с ними? Брр… Нет, позор мне такой даже после смерти не нужен. Так что же тогда? Кетамин? Опиаты? Вены я вряд ли решусь перерезать – очень больно.
Дорогой читатель, вы уже, наверное, решили, что молодой человек, что ходит по этой маленькой пыльной комнатушке, в больших очках с диоптриями, в сером свитере и полосатым шарфом, замотанным на шее – сумасшедший? Совсем нет, скорее, его можно назвать отчаявшимся…
Тут глаза молодого человека загорелись решительным огнем. Он опять подскочил к компьютеру.
– Все: решено! Значит, много-много кетамина и водки. Вроде убьет и наверняка.
Он побежал трусцой на серую безликую, выкрашенную масляной краской кухню. Там он вытряс из аптечного чемоданчика на стол маленькие бутыльки и конвалюты с таблетками. Решительно схватив пару пузырьков, парень подошел к холодильнику, достал соленый огурец, бутылку охлажденной водки и направился обратно в комнату.
– Ну-с, товарищ Петр Васильевич, прощай. Пожил ты немного на этой Земле: всего каких-то 29 лет. Пользы, как таракан какой-нибудь, ты человечеству не принес. Друзьям ты не нужен. У них свои друзья, более веселые и простые. Да и любимой у тебя нет. Ушла. Так что мир ничего не потеряет с твоей смертью. Жаль только, что, наверное, попадешь ты в ад, если он существует. Если же его нет, то будет опять реинкарнация. В таком случае в другой жизни тебе достанется нелегкая карма. Палка о двух концах. Так и так – мне крышка. Куда ни плюнь… Во дела…
Он с пылом произносил свой монолог, сидя в кресле у журнального столика, держа в одной руке полный стакан водки, а в другой – пузырек с таблетками и глядя на свое отражение в полированном серванте, что стоял напротив.
– Ну, бывай, друг, – произнес Петр и поднес пузырек ко рту. И, не успев опрокинуть его, вздрогнул от резкого настойчивого звонка в дверь. Кто-то, не переставая требовательно жать на кнопку звонка, ломился в квартиру.
У молодого человека зазвенело в ушах от пронзительного звука. Он недовольно дернул головой, поставил пузырек с таблетками и стакан с водкой на столик и пошел открывать дверь.
– Кто там? Кто? – недовольно спросил Петр.
– Милостивый государь, не соблаговолите ли вы отпереть эту дверь? У меня к вам поручение от моего начальства. Я по личному делу, которое касается вас в первую очередь.
– Хм, кто бы это мог быть? – задумчиво пробормотал парень. – Ведь с работы я вчера уволился. Странно.
Делать уже было нечего. Петр немного помешкал, но, вспомнив, что только что он собирался покончить с собой и ему теперь нечего бояться бандитов, решительно распахнул дверь.
На пороге стоял маленький хлипкий субъект в застегнутом на все пуговицы черном пальто, в смешном немодном головном уборе – шляпе-котелке. Тонкие черные усики подрагивали над верхней губой каждый раз, когда незнакомец произносил слово. Круглые темные с длинными ресницами глаза его смотрели с каким-то укором. Петру даже показалось, что он видит в этих темных озерцах свое отражение.
– Честь имею, Петр Васильевич, – представился молодой человек.
– Чем я обязан вашему визиту в мои скромные апартаменты?
– Ах, увольте меня, пожалуйста, от вашей показной любезности. Я знаю, вы мне не рады. Видимо, я вас отвлек от чего-то важного.
– Ну, в общем-то, да, – нахмурился Петр, – я был занят. В любом случае входите, раз уже пришли. Проходите вот сюда в комнату, я пока поставлю чайник – попьем с вами чаю.
Парень пропустил гостя в крохотную гостиную, а сам прошел на кухню.
Возвратившись в комнату, он застал странного гостя за внимательным изучением пузырька с таблетками.
– Так вот как, – протянул тот.
– Как? – не понял Петр.
– Убиться, значит, желаете, как я погляжу?
– Да с чего вы, вообще, это взяли?! – взвился в гневе горе-самоубийца.
– Ладно, – властным жестом руки остановил его посетитель, – сядьте и не двигайтесь. Я сам все скажу. Давай знакомиться.
– Давайте, – согласно закивал парень.
– Вы меня разве не признали?
– Так я вас в первый раз в жизни вижу, откуда мне знать? – недоуменно спросил Петр.
– И то ваша правда, сударь. Раньше у вас мозгов было побольше. Только недавно одна милая дама вам их напрочь отшибла, и вы занялись вот этим, – он презрительно обвел рукой смертные приготовления на столике.
– Да как вы смеете!? – задохнулся от гнева парень. – Кто вы, вообще, такой и кто вам дал право так разговаривать со мной и обсуждать мою личную жизнь!
– Я – ваша Смерть, – тихо проговорил посетитель. Незнакомец легко вздохнул, снял котелок и положил его на стол возле себя, потом расстегнул несколько верхних пуговиц на пальто.
– Да мне совсем неинтересно, кто вы! И как вы смеете… – когда смысл сказанного дошел до самоубийцы, он запнулся и посмотрел на маленького мужчину.
– Да-да, ваша смерть, честь имею. Собственной персоной… а что вас так удивляет? Ведь только что вы обо мне думали и так готовились к моему приходу. Тщательнейшим образом, прошу заметить. Вот я здесь, собственной персоной. Да только пришел не обрадовать вас, а, скорее, огорчить: не примет вас мой начальник, и точка.
– Как так не примет? Куда не примет? И какой, к черту, начальник?! – вскричал Петр.
– Но-но, потише с титулами. Мой начальник не черт. Еще чего не хватало мне – служить чертям. Что за нонсенс вы говорите. Мой начальник – сам Бог, – произнес он с благоговением и, подняв указательный палец, показал на потолок.
– Бог? – протянул завороженно парень, но тут же помотал головой. – Мне кажется, я уже брежу. Видно, наглотался каких-то таблеток и это вот мне чудится.
– Эх вы, дурак! Суть в том, что Господь наш отправил к вам своего умного и преданного слугу с целью и миссией вправить вам мозги и объявить волю его: не принимает он вас.
Петр разом поник в кресле и от бессилия заплакал.
– Как не принимает? И в ад нельзя?
– Вот, право слово, дуралей, дело не в этом. У вас миссия на Земле, понимаете: вы ее не выполнили.
– Да какая миссия, – махнул рукой молодой человек, – я ненужное создание. Ну вот какая от меня польза? Никакой! Я живу, как амеба. Моих заработков хватает только на пропитание мне и моему коту. Я не могу никуда поехать, например в какую-нибудь страну, помогать больным и немощным. На пути возникает гора проблем с документами и деньгами, которых у меня и вовсе нет. Я не нужен обществу. Друзья все время заняты чем-то, что далеко от меня. Моя семья живет своей, отстраненной от меня жизнью. Они счастливы и без меня. Исчезну я, да никто этого и не заметит. Поплачут день-два и забудут. Пытаюсь строить отношения с девушками: верен, правдив, честен – и что: никому это не нужно в наше время абсолютно. Всем нужны успешные люди, купающиеся в лучах богатства и славы. А я? Я никто. Карабкаюсь-карабкаюсь и только выживаю, а не живу. Я устал. Мне все надоело, я хочу уйти. Спроси у Бога, может, мне хоть в ад можно?
– Эх, Петр, глупая ваша голова, вы же так молоды, и у вас все еще впереди. Вот скажите, что вы больше всего любите на данный момент в жизни?
– Я? – переспросил парень, – писать люблю. Истории всякие, рассказы и повести. Иногда публикую на суд читателей в интернете, но разве это важно? Мне никогда не стать писателем. Я же просто занимаюсь этим как хобби. Для души.
– Во-о-от, так ведь вы же тешите свою душу. Ей же нравится, когда вы пишете?
– Если правда, то очень. Даже скажу, что у меня осталась одна единственная радость на данный момент жизни – это писательство, но и в этом я, наверно, примитивен.
– Я не хочу предсказывать ваше будущее, потому что это не в моих полномочиях. Скажу только, что Бог просил передать, что он не примет сейчас. У него на вас большие планы. Он просил сказать, что он в вас верит, чтобы вы не останавливались. Вы все поняли?
Петр ошарашенно смотрел на посетителя, пытаясь переварить услышанное.
– А Бог существует? – вытаращив от изумления глаза, спросил парень.
– Тьфу, прости меня, Господи, что за глупец мне попался! Прекратите богохульничать и принимайтесь за дело. Не смотрите ни назад, ни вперед! Живите здесь и сейчас! Пишите! Вы же искали себя, мучились вопросом: кто вы и зачем пришли на Землю. Так вот, вас сегодня пожалели и дали ответ: вы – писатель. Поняли?
– Так я же, я же… Да что я могу, право слово?! – в сердцах воскликнул Петр.
– Ой, друг, вы силы своей не знаете! Вы умеете любить. Всех и вся. Людей, природу, небо, жизнь. Да если бы вы только могли видеть, что я вижу в вашей душе! Вы уникальнейший экземпляр. Вы просто обожаете жизнь!
– Правда?! – удивленно переспросил парень.
– Да. А теперь, пожалуйста, при мне соберите все эти ужасные таблетки и выбросьте в мусоропровод. Я подожду.
– Ах да, сейчас, я мигом, – и молодой человек, вскочив с кресла, сгреб таблетки со стола и, собрав их в пакет на кухне, вышел из квартиры.
– Вот так намного лучше, – похвалила его Смерть, когда он вернулся в комнату. – А теперь садитесь и налейте нам водки. Выпьем за ваше второе рождение.
Мужчина достал из нагрудного кармана беленький батистовый платочек и промокнул вспотевшую лысину.
– А можно задать вам некорректный вопрос, господин Смерть? – немного смутившись, попросил Петр.
– А валяйте, сегодня я добрый.
– А где же ваш классический капюшон, коса и голый череп с глазницами?
– Ой, сударь, право слово, вы меня ввели в ступор. Это же ваши фантазеры меня таким навыдумывали. Сам же я обычный гражданин Небес. Служу на благо своей стране, так сказать. В прошлом по молодости, бывало, носил плащ с капюшоном да и коса стальная была к лицу. Сейчас же все – остепенился. Теперь как-то больше на классику тянет, знаете ли. Вы, главное, верьте в себя, в слова мои и в то, что у Бога на вас большие планы. Вы меня поняли? – спросила напоследок в дверях Смерть.
– Я не подведу вас. Я обязательно оправдаю ваше доверие. А можно я вас обниму? – в радостном порыве произнес парень.
– О нет, – отшатнулся мужчина, – я обнимаю только раз. И это будет последний миг человека на Земле. Нам еще рано с вами обниматься, ну давайте…
Лицо мужчины с усиками стало расплываться, и сквозь туман Петр увидел миловидное лицо девушки с румяными щеками.
– Поликарп Дмитриевич, открыл глаза! Пульс приходит в норму, давление тоже почти нормализовалось, – радостно сообщила она звонким голосом кому-то слева, кто стоял у изголовья больничной койки, на которой лежал Петр.
– С рождением вас, голубчик мой. Это каким же нужно быть дураком, чтобы глотать всякую гадость в двадцать девять лет. Молодой еще совсем. Жить да жить еще.
Петр зажмурил глаза.
Неужели он тогда наглотался? Неужели все было сном? Или это был вовсе не сон?
Много вопросов вертелось в его раскалывающейся от боли голове.
– Простите, Поликарп Дмитриевич, я был такой глупый. Я понял, я хочу жить, я очень хочу жить. А вы знаете, я писатель. Да-да, я писатель. Мне вот легче станет, выпишусь и принесу почитать свои произведения, обязательно, – заплетающимся языком шептал Петр.
– Милочка, кубик снотворного ему в капельницу, пусть отдыхает, а то речь бессвязна, похоже, он бредит. В любом случае ему сейчас необходим отдых. Натерпелся парень: еле с того света вытащили – хорошо, сосед вовремя успел. Выйду, сообщу ему, что все в порядке.
Старый доктор прошел в вестибюль больницы, где в кресле для посетителей сидел сосед Петра, который вовремя вызвал скорую помощь, и, как оказалось, спас ему жизнь. Врач подошел к маленькому мужчине, что был в черном пальто, наглухо застегнутом на все пуговицы, и в странной шляпке-котелке.
– С вашим подопечным все в порядке. Вовремя вы успели, откачали мы его.
– Ну, слава богу, – улыбнулся человечек и пожал доктору руку.
– Я попрошу вам принести попить чего-нибудь. Алина, подайте посетителю нашего фирменного кофе, – сказал доктор девушке в белом халате, что стояла неподалеку от них.
Повернувшись к мужчине, он увидел, что коридор пуст. Все места для посетителей были свободны. Человек с усиками как будто растворился в воздухе.
Зависимость
Шел 2056 год. Элли недавно исполнилось двадцать пять лет, и большую часть жизни она прожила онлайн. Она помнила, что в 2036 еще было что-то физическое, но в скором времени все ушло в онлайн. Люди жили в виртуальной реальности, а кто-то в ОС – в осознанных сновидениях.
Она не помнила уже, когда играла в настольные игры последний раз или читала настоящие книги. Она никогда не видела себя в зеркале: Элли жила в другой реальности – в виртуальной.
Государство полностью контролировало свободное время людей. Запрещено было нарушать протокол и выходить на улицы без специального разрешения. После войны наступила ядерная зима – шел двадцатый год после ее начала.
Элли изредка, когда ходила в туалет, смотрела в окно. Там все так же был снег – белое полотно до горизонта вот уже на протяжении многих лет: лишь существование в онлайн доставляло людям удовольствие и иллюзию прежней счастливой жизни на Земле.
И сейчас Элли нежилась на Мальдивах, теплый бриз окутывал ее и Артура своим нежным дыханием. Она жмурилась от удовольствия.
Система Н567 – полное воспроизводство всех человеческих ощущений – вмиг завоевала рынок, когда ей было всего шесть лет. Эта система вытеснила всякие маски и шлемы 3D-реальности, которые давали только визуальную картинку. Н567 представляла собой нейрокостюм с датчиками и электродами и была запрограммирована на подачу сигналов нервным окончаниям, чтобы чувствовать все даже в виртуальном мире. Поэтому ее новая любовь в виртуале – Артур, представляющий собой прекрасного мужчину, в реальности мог быть кем угодно. Но это не беспокоило ее: реальности давно не существовало. Элли выбрала для себя оболочку, мало похожую на саму себя – здесь она была длинноногой блондинкой с бронзовым загаром.
Однажды, пребывая в сладкой неге с любимым и наслаждаясь коктейлем на пляже в шезлонге, она ощутила, что все разом потемнело и пропало. Элли судорожно рванулась с шезлонга, забыв совсем, что лежит в костюме у себя дома. Она сняла нейрошлем и оглянулась вокруг: в доме не было электричества. За все время ее жизни это произошло впервые. Она села на кровать, за окном рассветало, яркие солнечные лучи заливали всю комнату. Горы мусора от еды, грязная посуда и одежда валялись повсюду. Элли ужаснулась. Обычно она не останавливала звуки или картинку в шлеме нейрокостюма и практически не оставалась один на один с реальностью без него.
Шел пятый час без связи и электричества. Элли уже перестала озираться от страха, сняла нейрокостюм. Она просидела на кровати без движения два часа, поджав ноги, пребывая в шоковом состоянии от новых ощущений. Наконец она решила подняться. Девушка стала медленно бродить по дому, шарахаясь от зеркал. Потом, набравшись смелости, она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. То, что она увидела, было совсем печально: уставшая молодая женщина с огромными темными глазами, со всклокоченными волосами, ветхой порванной одежде.
Не зная, чем себя занять, Элли начала прибирать в доме, с нетерпением ожидая, когда дадут электроэнергию.
Прошел весь день, а ничего так и не произошло. Дом сильно охладился, и Элли решила пойти поискать дров для старого камина, который был построен ее дедушкой еще в прошлом веке. Она понимала, что выходить из дома, – это нарушение протокола, но если не добыть топлива, то просто замерзнет ночью, когда температура опустится ниже –40.
Элли укуталась во все теплые вещи, что нашла в доме, и пошла искать по округе хоть что-то, чтобы разжечь огонь. Вдохнув два раза и зажав нос, Элли открыла тяжелую стальную дверь на улицу, закрыла от ужаса глаза и шагнула за порог. Сколько лет она не была снаружи этого дома?!
Девушка вздрогнула от множества звуков: вдалеке стучал дятел, пели птицы, слышны были звонкие капли с тающих сосулек. Элли открыла сначала один глаз, потом второй. Больше не в силах задерживать дыхание она, как рыбка, открыла рот и задышала. Свежий кристально чистый воздух ударил в нос, у девушки потемнело в глазах и закружилась голова. Она не могла надышаться этим воздухом. Элли огляделась по сторонам: снег таял, неподалеку от дома уже была видна проталина. «Как будто пришла весна», – подумала девушка. Уже явно была не минусовая температура.
Элли жила в семейном поместье, на мили вокруг не было никаких соседей, чтобы разузнать у них, что происходит, поэтому ей оставалось пребывать в неведении.
Возле дома был еще небольшой сарай с инструментами, которыми семья пользовалась до войны. Там она нашла генератор и канистры с дизтопливом. Насколько ей этого хватит? На ночь всего лишь, а потом что?
Она подключила генератор, в доме появилось электричество. Но связи с внешним миром так и не было. Шла вторая неделя. На улице было тепло, снег растаял, появилась изумрудная травка. Топливо давно кончилось. Ночью температура снижалась, но не до критичной отметки. Проверить было негде, никто давно не пользовался обычными термометрами. Укутавшись во все одеяла, она так проводила ночи. Не имея ни бумажных географических карт, которые давно канули в Лету, не зная дороги в город, она просто ждала, когда власти вспомнят о ней. Ведь все эти годы это они заботились о девушке. После заявок в кабинете на госпортале привозили продукты, вещи первой необходимости. Она ждала. За это время убрала весь мусор, зашила свою одежду, помыла все в доме.
За две недели новой жизни что-то произошло внутри нее, как будто она стала другой или собой – Элли не могла объяснить.
Дни стали длиннее, вкус к жизни острее, она уже не понимала, как ощущения в нейрокостюме могли заменить ей реальность. Это просто небо и земля. Ей стало нравиться читать книги и пить чай по вечерам со свечами, благо в сарае их было целых три ящика. Спустя неделю «танцев» вокруг камина она научилась им пользоваться и даже готовить еду. Дни она проводила, разбирая хлам на чердаке, за чтением книг, оставшихся от родителей, за написанием дневника. Но самым ее любимым занятием после всех дел стала примерка перед зеркалом маминых платьев, которых осталось целых три сундука.
Однажды она перестала задумываться о связи или электричестве. Начиналось лето. Первое лето в ее жизни за много лет. Наконец-то она проснулась. Скинула оковы зависимости от нейрокостюма и сети. Она стала дышать полной грудью. Чувство счастья, свободы и ликования переполняло ее. «Я жива, я жива», – не переставала повторять Элли себе.
Вечер. Девушка налила себе ромашковый чай и удобно устроилась в кресле-качалке на открытой веранде. Она собиралась провести прекрасное время за чтением новой книги, как вдруг во всем доме загорелся свет. Он наполнился звуками работающих машин: стиральная машина запустила стирку, плита начала готовить еду из полуфабрикатов, кофемашина молоть кофе. Нейрокостюм начал издавать ужасный писк, так происходило всегда, если носители снимали его. Девушка от неожиданности вздрогнула и уронила чашку с чаем на пол.
Элли вошла в дом. Вот ее кресло, где она пробыла двадцать лет. Вот ее нейрокостюм и компьютерные системы, контролирующие все. Элли почувствовала, что ее затошнило и дрожь прошла по телу. Она надела костюм и легла в кресло. Что это: привычка или любопытство узнать, что произошло без нее в мире? Она надела шлем и погрузилась в виртуальный сон наяву, как делала всю свою сознательную жизнь.
Мальдивы, теплый вечер, бриз, коктейль в руке и Артур. Как будто и не было трех прекрасных месяцев в реале.
Артур подбежал к ней, увидев ее появление.
– Элли, ты где была, я ждал тебя здесь все три месяца, что произошло?
– Был сбой, не было электричества. Артур, ты знаешь, больше нет ядерной зимы, на планете наступило лето. Представляешь?! Теплый воздух, запах полевых трав, песни цикад по вечерам. Я пила ромашковый чай и читала книги, а днем примеряла мамины платья. И это тело даже отдаленно не похоже на меня. Я маленькая, брюнетка, с большими карими глазами. Я зашла сюда сказать лишь то, что я навсегда выхожу из виртуала. Мир более прекрасный и разнообразный, чем нам его представляли до этого. Я хочу прожить реальную жизнь. Пить настоящий горячий ромашковый чай на своей настоящей веранде… В реальности, а не этот виртуальный коктейль.
Девушка с отвращением отбросила бокал.
– Элли, но, если нас услышат, нас обоих приговорят к тюрьме. Это идет вразрез с протоколом: официально на Земле зима – без разрешения правительства нельзя выходить из системы и из дома. Это грозит скандалом. Это бунт против государственного строя.
– Бунт? Тюрьма? Ну тогда я готова ради настоящей жизни на тюрьму. Пусть хоть там, но реал.
Элли нажала кнопку пульта управления костюмом, и картинка виртуального мира погасла. Она сняла нейрошлем и костюм, собрала все в мешок и вышла из дома. Бросив в мусорную цистерну одно из величайших творений человечества, она без сожаления подожгла бочку.
За бунт против закона, за вред, нанесенный правительству при разговоре с Артуром, транслируемый на миллионы других экранов, она была приговорена к пожизненному заключению без права выхода в виртуал.
– Ваше последнее желание, мисс Элли? – спросил судья.
– А оно будет исполнено?
– Всенепременно: я представляю гуманный суд.
– Я хочу иметь право по вечерам читать книги и пить ромашковый чай – это возможно?
– И все? Вы так мало просите.
– Вы даже не представляете, как это много для меня, – прошептала девушка.
Откуда судья мог знать это: он тоже был молод и никогда не выходил из виртуала.
– Будет исполнено, а вы изгнаны из виртуала пожизненно, – произнес он.
Изображение погасло. Нейрошлем перестал работать. Навсегда. Элли сняла его и оглянулась. Маленькая тюремная камера, небольшое окно на улицу, через которое лился солнечный свет, полки с книгами, маленький электрический чайник и пачка ромашкового чая. Ее желание было исполнено.
Элли улыбнулась.
