Читать книгу: «Три&ада обреченных», страница 5
А зачем я столько дней своей, пусть и глупой, жизни, потратила на никому неинтересные строчки? Просто не так давно я с непостижимой холодной ясностью поняла, что единственный смысл существования мира – чтобы однажды встретились двое.
О, я прям чувствую весь град упрёков и насмешек, который обрушится на мою бедную голову после этих слов. И под каждой – или на каждой? – из этих градин я готова поставить подпись. Да, я идеалистка, максималистка, идиотка конченная и дура набитая. Я осознаю, что у вселенной, как у Киевского зоопарка, нет возможностей, чтобы предоставить каждому его половинку, чтобы всякой твари – по паре.
Положим, родились девочка и мальчик, но чуть разминулись во времени, совсем немного по космическим масштабам – лет на тысячу, или на сто, или даже на тридцать – что почти одно и то же. Или родились почти одновременно, но только она – на бескрайних просторах Нубийской пустыни, а он – в эвенкийском чуме. А такой расклад – и родители их проживали в одной местности, и на свет они должны были появиться фактически синхронно – но мальчик родился, а мама девочки сделала аборт. Да даже так: и родились они в одном городе, и с разницей всего несколько лет, и ходили постоянно по одним и тем же улицам, и сталкивались в толпе не раз – да не узнали друг друга, прошли мимо, вечно чужие, вечно одинокие. Или она узнала его, угадала – сразу, с первой встречи, словно образ его был заложен в сознание, в душу давным-давно, задолго до рождения, а он – нет. Так и осталась она для него почти незнакомой, странной, непонятной. Ладно, сошлось всё – годы, судьбы, звёзды – встретились они, дня прожить не могут, не увидевшись – и тут бац! – война. За независимость, за свободу, за самоопределение, за народ, за государя, за демократию, за веру и отечество, за светлую идею и т. д. и т. п. Почему-то отвратительным, абсурдным бойням всегда придумывают красивые, романтичные названия – совсем, как тайфунам и ураганам. И вот в одном из боёв парень героически сложил голову – его тупо убили и закопали в землю.
Я всё это понимаю, но я знаю, что мир был создан для того, чтобы двое встретились – в этом его смысл и единственное оправдание. И я видела пары, для которых каждый день как первый и последний, поэтому не сомневаюсь, что вероятность такой встречи выше, чем одна на несколько миллиардов или даже миллионов.
На самом деле, эти двое не обязательно должны быть мужчиной и женщиной. Эй, только не начинайте глубокомысленно покашливать и понимающе подмигивать – я не о том. В моём любимом фильме в финале сидят на берегу два мужика без всяких толерантных, ориентационнотерпимых заморочек. Они совсем одни. Дороги пройдены, подарки подарены, деньги растрачены, речи сказаны. Только они – и Океан – громадный, свирепый, не прилизанный рекламно. Они уже не произнесут ни слова – да и не надо. Им просто хорошо вместе. И даже когда свет погаснет, они не заметят. Потому, что они всё равно останутся рядом друг с другом.
Чё? Так не бывает? Да идите вы – достали. Это ведь сказка. Тем более, моя сказка. И в ней всё случится так, как я пожелаю.
А сейчас я хочу, чтобы твоё одиночество было неизменно светлым и приходило только на твой зов. Не грузись, мой хороший, и удачи!
Эпитафия времени
Но плохо за часами наблюдали
Счастливые,
И нарочно Время замедляли
Трусливые,
Торопили Время, понукали
Крикливые,
Без причины Время убивали
Ленивые.
И колеса Времени
Стачивались в трении, —
Все на свете портится от трения…
И тогда обиделось Время —
И застыли маятники Времени.
В. Высоцкий
И снова пишу, пишу, пишу… тебе, себе, случайному читателю? Дурная привычка размазывать чувства по экрану в попытке придать их беспорядочному клубку видимость формы. Всё закончится, а я по-прежнему буду стучать по клавишам.
Это бессмысленное занятие дает иллюзию возможности что-то изменить, видимость того, что судьба не предопределена на тысячу миллионов процентов, а еще остался шанс сделать что-то самостоятельно. А, может, это и есть самая неизменная константа, и генерация слов, фраз и текстов – это рок, отбывание кармы, сизифов труд и триумф рутины? Не знаю – пока не разобралась – или уже позабыла. С определением временных понятий у меня расквардак. А если точнее…
Времени больше нет. Оно закончилось. Не мое личное, а время вообще, неподвластное осмыслению, но правящее миром и диктующее законы его существования. Вселенная перестала подчиняться его неотступному речитативу и утратила напряженную внутреннюю силу. Она осела и расхлябла, как сугроб под беспощадными лучами, как мертвое тело, брошенное на произвол судьбы легкомысленной душой.
Это снаружи, а всё, что внутри, превратилось в боль – не резкую, не пульсирующую, но ровную, постоянную и изматывающую. С ней можно жить, пытаться что-то делать. Иногда о ней забываешь. На миг кажется, что всё нормально, как раньше. Но нет – мгновенье забытья кануло в темноту, и внутри оживает тихий зверь, выгрызающий сердце, высасывающий душу.
А снаружи ничего не происходит. Нет, события по-прежнему складываются в сюжеты, дела выстраиваются в нетерпеливую очередь, случайности сцепляются в неизбежность, факты торопятся оформиться в судьбу, а дни, недели, месяцы и годы притворяются жизнью. Но это ничего не значит. Если внутри воцарилось спокойное и мерзлое оцепенение, если нет понимания, зачем всё это, если радость и горе – только факторы эмоционального фона, а не вехи мироощущения – значит, время закончилось.
Песок застыл в колбе, превратившись в наивную инсталляцию бесконечности. Капли замерли на стекле, не успев пожертвовать собой ради головокружительного скольжения вниз. Тень перешла в разряд отпечатков и утратила былую подвижность. Огонь обрел новое агрегатное состояние где-то между смолой и золой. Маятник прекратил обряд фанатичного служения и стал бесполезным довеском системы. Колеса и шестеренки замерли на полпути к будущему, так и не узнав, насколько оно светлое. А стрелки, перестав бегать по кругу, слились с циферблатом, обернувшись псевдоруническим полуорнаментом.
Из мира выкачали воздух, он утратил многомерность, окружающее представляется чередой опостылевших слайдов – мелькающих, мелькающих, мелькающих, мелькающих… Сухие глаза жжет от их механического движения, а спасительную влагу слез выдают редко и в ограниченном количестве.
Разум фиксирует необратимые изменения, но без участия души он не пытается провести анализ или подбить итог. Ему невозможно функционировать в условиях отсутствия систем отчета и координат, он тщится отыскать что-то надежное и постоянное – и находит боль. Он привыкает к ней, сживается. Единственным продуктивным действием мозга становится наблюдение за ее размеренным существованием там, где раньше помещались надежда, радость, восторг, разочарование, тоска, надежда.
До конца суждено наблюдать за сменой плоских картинок и притворяться, в первую очередь, перед собой, что это по-настоящему, что дешевое фальшивое действо можно принять за реальность, а невыносимое тягучее марево за время, которого больше нет. Хотя… будет еще день, завтрашний.
Почему завтрашний? Если времени нет, то и счет дней бессмысленен. Они сливаются в пестрое полотно с повторяющимися темными кусками и, шурша, скользят мимо, колыхаясь на неровностях дряблого воздуха. Поэтому день, единственный, избранный, которому будет даровано всё, чего лишились бесчисленные его братья, наступит завтра, сколько бы тысячелетий ни пришлось его ожидать.
Завтра мы окажемся на берегу лесного озера, куда так и не смогли добраться. Там ветерок будет касаться покорной воды и шептать ей о нежности и о вечности, а она будет вздрагивать, ощущая всей глубиной его нескромные порывы. Там солнечные блики зафиксируют каждый ее вздох, рассыпаясь в воздухе пыльцой космических соцветий. Там высоченные сосны, пропуская шелковистое небо меж трепетных веток, откинут взлохмаченные облака к горизонту, оставляя над нами лишь стайку беспокойных пушинок. Там трава, посвященная в земные и подземные таинства, простит нашу неловкую тяжесть и подарит ощущение покоя и воли в каждом прикосновении к телам, раскинутым рядом, к переплетенным навеки пальцам.
Там воздух будет напоен допьяна и упоен ароматами утомленной природы, позабывшей о своем божественном совершенстве. Там каждый звук окажется шифровкой, передающей суть мироздания. Шелест песчинок, струящихся между пальцев, осторожный всплеск воды, вкрадчивый шорох травинок, чуть слышное поскрипывание деревьев, ликующий стрекот стрекоз, рассыпающиеся искрами птичьи трели – из этих слышимых фрагментов сложится картина осмысленного бытия.
Слова могли бы спугнуть гармонию чуть ощутимых звуков, настоянных на тишине, но мы будем молчать. Да и о чем могут поведать слабые людские слова, являющиеся попыткой перевода тех истин, которые можно услышать на краешке вселенной в единственный день постижения?
Мы будем лежать на траве, ощущая ток, бегущий по сплетенным пальцам. Будем свободной рукой сжимать горстку песка и наблюдать, как песчинки утекают из-под нашей власти, по пути создавая образ призрачной башни. Прислушаемся к всплеску воды и окунемся в ее откровения. Она поведает нам о стайке рыбок, спешащей меж сумрачных слоев, о солнечном зайчике, заскочившем слишком глубоко, о спящей на дне деревянной лодке, которой снится хрустальный корабль.
