Читать книгу: «Альбом историй. Сборник рассказов», страница 5

Остаться или вернуться?

Времялёт “Исповедь” запустил обратный отсчёт. На виртуальной панели зажглась надпись “Август 2019 года” – благословенная доcovidная эпоха. Профессор Алекс Штерн снял гибкий дышащий комбинезон и достал из чемодана бережно сложенные льняные брюки, голубую рубашку, мягкие синие мокасины и соломенную шляпу: “Такая одежда в нашем 2419 году уже антиквариат,” – подумал с сожалением и облачился в обычный наряд туриста 21-го века.⠀

Штерн работал в межгалактической академии. В нынешний свой отпуск он очутился в деревушке Буссана-Веккия в итальянской Лигурии. Профессор поставил времялёт в режим маскировки и двинулся в сторону раскуроченных домов по почтенной вымощенной дороге.⠀

Буссана-Веккия просуществовала несколько веков до страшного землетрясения 1887 года. Профессор знал эту трагичную историю, но побоялся отправиться в день самой катастрофы. Изменить ему всё равно ничего было бы нельзя – это главное правило получения билета для посещения прошлого, как и требование не подвергаться риску.⠀

Не землетрясение, не история трагедии, не состояние деревушки в 2019 году интересовали профессора, а ощущения от места. Алекс был из числа ловцов впечатлений, которые превратились в дефицит в его веке.⠀

Тотальный контроль за каждым приводил к отказу от проявления эмоций. Люди стали частью планетарной нейронной сети, легко шли на замену частей тела искусственными аналогами, становились киборгами. Настоящих биологических людей на Земле осталось процентов 10, профессор был из них.⠀

Штерн вошел в деревушку через улицу восстановленных домов. В них торговали ремесленники и художники – любители выразительных и романтичных руин. Приход креатива и творчества в разрушенную Буссану позволило восстановить часть строений. Они обрели новых жителей, стали полезны туристам и даже отчасти позабыли свою страшную историю.⠀

Палило щедрое южное солнце, профессор поспешил укрыться в тени таинственных улиц. И тут его внимание остановила церковь. Её могучие и морщинистые от трещин стены меланхолично наблюдали за округой. Храм одиноко доживал свой век, повинуясь порывам ветра, потокам дождя и вездесущей средиземноморской растительности.

Чем дальше продвигался профессор, тем страшнее представала картина разрушений. Среди руин до сих пор оставались фотографии, игрушки, посуда, мебель – словно безмолвные свидетели события. Алекс ощутил скорбь. Сострадание к жертвам стихии вцепилось в горло.

От волнения профессор снял с головы шляпу и начал обмахиваться. Вдруг послышалось кудахтанье. Завернув за угол, увидел не только куриц. Растаманского вида парни расположились на деревянной террасе, примыкающей к полуразрушенному дому.

Терраса была неряшливо меблирована предметами из руин. На столе стояла утварь из завалов и немытая посуда. Старые зеркала и куклы лежали по периметру террасы.

“Хиппи двадцать первого века. Может наркоманы. Может бездомные. Или свободные художники,” – подумал профессор. Но удалился. Не был готов ко встрече с антисанитарией и опасностью. К счастью его не заметили.

“Таких ощущений в моем веке уже не испытать. Но баста. На сегодня эмоционального туризма достаточно,” – вздохнул и направился к выходу из деревушки. На окраине присел на лавочку и долго смотрел вдаль в сторону моря. Эмоции от увиденного пьянили и будоражили.

Профессор не решался возвращаться в свой бездушный и жутко технологичный мир. Вкусив сочного яблока чувств, он уже не мог запереть свою человеческую природу в стерильной чулан предсказуемой рациональности.

– Стоп! Снято! – режиссер со своего места из пространства вне съемочной площадки махнул рукой. – В конце закадровым голосом подвесим вопрос: “Остаться или вернуться?”