Читать книгу: «Эффект декомпрессии. Повести», страница 2

Недвижимое имущество Домбровского оказалось наследством. Денежные активы так же имели законное происхождение. О том же вовремя позаботился и Микаэль. Дело можно было бы считать закрытым, если бы не это вынужденное сутяжничество с журналисткой, которое не давало утихнуть разгоревшемуся вокруг благотворительного фонда скандалу.

Адвокат Микаэля настоятельно советовал ему быть «поближе к народу», общаться с ожидающими финансовую помощь больными, попытаться сменить недоверие публики на их поддержку. Микаэль нашел в себе мужество посетить несколько онкологических клиник, чего никогда раньше не делал. В сопровождении пяти сотрудников фонда и представителей администрации клиники Микаэль шел по ее коридорам. Они заглядывали в палаты, пытались говорить с больными детьми. Кто-то кивал им в ответ на их заботливые вопросы, кто-то молчал.

На сердце у Микаэля становилось все тяжелее. Дело даже было не только в том, что эти дети были беспомощны – кому помогали сиделки, кто находился в инвалидных колясках, а кто и вовсе был прикован к кроватям и к трубкам искусственного дыхания. Дело было в их глазах… В них и в помине не было детского задора, легкости и непринужденности, а лишь какой-то безысходный, непобедимый мрак, бесконечная грусть и затаенная обида – на яркий, красочный мир, на солнце, что светило не для них, а для счастливых других, непринужденных и здоровых, веселых и сильных… Дети равнодушно смотрели на делегацию взрослых, смотрели те, кто мог еще это делать. Микаэль видел слезы некоторых из них – они страдали от боли, не понимая, почему этот общий для всех мир был все же не для них…

Несмотря на все усиливающуюся головную боль, Микаэль продолжал обход, говорил с родными детей – были часы приема, отвечал на их вопросы, в частности – когда же, наконец, наступит очередь финансовой поддержки их ребенку, что все уж продали, что делать дальше, не знают, ведь их малыш ждать уже не может, ведь сколько уж умерло, так и не дождавшись… В глазах этих отчаявшихся и таких беззащитных в своем несчастии людей Микаэль читал немой укор – подорванное доверие к фонду чувствовалось в их вынужденно сдерживаемых, но плохо скрываемых эмоциях.

Микаэль сказал, что ему надо в туалет. Зашел, закрыл за собой дверь. Пытался сконцентрироваться и взять себя в руки. Так и стоял, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Понимал ли он, что творил? Да, понимал. Но не видел их, умирающих детей. Легко творить, не видя, глубоко не думая и не представляя… Из транса его вывел стук в дверь. Узнал голос главврача клиники.

– С вами все в порядке?.. Вы живы там?!

Микаэль вышел и направился к лифту. Перед ним катили каталку. Под простыней ясно очерчивалось маленькое тельце, лицо было закрыто. Каталку остановили у лифта.

– Умер только что… – пояснил главврач. – Четвертая стадия. Обезболивающие уже не действовали. – Затем добавил с укором в голосе: – Так и не дождался помощи. А кто знает, может, вовремя отправили бы в Германию, и спасли бы… Теперь же прямая дорога в морг.

– Вы себя плохо чувствуете? – спросила Микаэля одна из медсестер. – Может, перерыв сделаете, присядете, чайку попьете?

– Да, все, кто оттуда, – главврач жестом указал на дверь, – обласканные, так сказать, судьбой, теряют здесь равновесие, но это ненадолго. После выхода отсюда их здоровые тела, ласковый к ним мир берут свое, а мир в этих стенах начинает казаться страшным воспоминанием. Вы, молодой человек, слишком молоды, чтобы со всей полнотой осознать всю несправедливость жизни, вы придете в себя… И даже быстрее, чем вы думаете.

В этот момент дверь лифта, наконец, открылась и каталку вкатили в кабину. Простыня, которой был накрыт труп, застряв в проеме, съехала с лица. На Микаэля уставились два открытых глаза и, как ему показалось, в немом укоре все смотрели и смотрели на него, пока двери лифта не закрылись.

В кабинете у главврача говорили о делах. Микаэль испытывал чувство некоего штиля в душе, штиля перед штормом в океане, механически говорил, механически предлагал, механически отвечал на вопросы. И выдержать больше не мог – он поднялся первым, пожал врачам руки, за ним встали его коллеги. Микаэль спешил покинуть клинику, чтобы его здоровое тело и ласковый к нему мир «взяли свое», а маленькие больные пациенты остались в прошлом страшным воспоминанием.

По дороге к выходу он в который раз услышал детский плач, хотел пробежать мимо, но путь преградила каталка. Невольно повернул голову и увидел в открытую дверь палаты… нет, показалось… он пригляделся внимательнее… это была та самая журналистка. Она увещевательным тоном пыталась успокоить ребенка, а тот цеплялся костлявыми ручонками за ее длинные, вьющиеся в мелкую кудряшку волосы.

Микаэль обомлел. Встал сначала, как вкопанный, а потом и сам не понял, как вошел и оказался рядом с ними.

– Мама, не хочу больше, – всхлипывая, повторял ребенок, – больно, не хочу.

– Потерпи, моя девочка, – успокаивала мать, – еще чуть-чуть.

– Не хочу-у-у!

Другие больные в палате тоже захныкали – они не просто заразились примером, что часто свойственно детям. Плача за компанию, каждый плакал о своем.

Вдруг девочка, вероятно, среагировав на взгляд Микаэля, посмотрела на него и, увидев накинутый на него белый халат, воскликнула:

– Мама, у нас новый доктор. У него волосы, как у ёжика. Девочка перестала всхлипывать и с детским любопытством принялась разглядывать «нового доктора».

Мама повернула голову, увидела Микаэля и, в отличие от него, отнюдь не обомлела.

– А-а, изволили пожаловать, господин главный распорядитель благотворительных средств!

Микаэль молчал.

Лишившись главного примера, дети притихли, и Микаэлю казалось, что их взгляды буравят его.

– Это… дочка? – наконец смог вымолвить он.

– Все ждем очереди! – и не было на свете более укоризненного тона.

– Почему вы… не обратились ко мне с самого начала? – вконец потерявшись и понимая всю абсурдность вопроса, все же спросил Микаэль.

– И вы бы помогли хотя бы рекламу пробить? Или даже получить лечение в срок? – вскричала женщина. – А им, – она указала на детей, – а тем, другим? Вы – преступник! И да гореть вам в аду! – и она, тщетно пытаясь сдержать слезы, бессильно уронила голову на руки.

– Мам… – потянула ее за руку девочка. Она снова всхлипывала.

– Все хорошо. – Видно было, какого неимоверного усилия стоило матери взять себя в руки. Она выпрямилась и дала дочке плюшевого зайчика в смешных шортах в цветочек. – Ну, кто тут у нас? Зайчонок. Он тебя спрашивал.

– А тебя он тоже любит?

– Конечно, золотце мое. И меня.

– Тогда ты не плачь. Он очень расстраивается.

– Да, милая. Больше не буду.

Мать и дочка уже не смотрели на Микаэля, словно его и не было, и в тот момент ему казалось, что лучше бы его на самом деле не было.

Отправив сотрудников на служебной машине, домой шел пешком. Долго шел, дом был далеко. Подойдя к дому, зайти не захотел. Сел в свою машину. Телефон дрожал, но он не ощущал вибрации. Положил руки на руль, а голову на руки. Сидел так долго, потерял счет времени. Спустилась ночь. А он все сидел. Над ним волновалась толща океана, он был на самой его глубине, на дне той самой Марианской впадины, придавленный бесчисленными тоннами мутных вод. И был еще жив. Как это вообще было возможно?

Забрезжил рассвет. Наступил, несмотря ни на что. Как всегда, как и положено.

Наваждение Камиллы

Первым делом Микаэль перечислил деньги на лечение дочери журналистки (теперь он знал, что ее звали Камиллой), и еще, насколько позволяла ситуация, двух мальчиков. У дочки Камиллы – Дениз – была опухоль ствола головного мозга, два мальчика страдали лейкемией. Все трое должны были отбыть на лечение в израильские клиники. Микаэль хотел оплатить Камилле и дорогу, но она отказалась, сказала, что кое-что осталось от продажи квартиры.

Когда Микаэль забрал из суда свой ответный иск на предъявленное ему журналисткой обвинение, это очень разозлило Домбровского. Он не мог понять мотивов поступка своего партнера, а когда спрашивал, то вразумительного ответа не получал.

Вечером Микаэлю позвонила секретарша. Она сообщила, что мать одного из отбывающих в Израиль детей была сбита автомобилем, и что девочке, несмотря на обслуживающий персонал клиники, без матери вряд ли справиться. Между делом она предложила оформить в клинику Шиба кое-кого другого.

– Что за бред вы несете?!

Через тридцать минут Микаэль был в отделении травматологии. Камилла лежала в общей, пропитанной лекарствами и кровью, палате. У нее было сотрясение мозга, перелом двух ребер и ноги. Она была в сознании, плакала, но не из-за себя.

– Я подвела своего ребенка. Они сказали, что теперь… Но ей ждать нельзя! Она и так ждала слишком долго! Время давно не работает на нас!

– Она полетит, не волнуйтесь.

– Но как же без меня?! Ей всего семь! Она психологически может не выдержать!

– Есть способные вас заменить родственники?

– Отца у нее нет, а у моего отца старческая деменция!

– Я с ней полечу. Дети меня видят веселым.

– Вы?! – несколько мгновений Камилла смотрела на Микаэля. Несмотря на ссадины на лице, она все равно была очень мила. Он давно это заметил. – Вы не сможете! Вы ей никто!

– А вы можете предложить что-нибудь получше?

В отчаянии Камилла замолчала.

– Как вас угораздило-то вообще? – прервал тягостное молчание Микаэль.

– Не знаю. Помню только джип перед собой. А потом… я здесь.

– Я поддержу вашу девочку, она не будет одна во время лечения. Я постараюсь с ней подружиться.

Камилла смотрела на Микаэля, которого еще день назад считала врагом всего человечества. Теперь же она вынуждена была доверить ему самое дорогое – своего ребенка. Интересная штука – судьба! Самая, какая только возможно, безвыходная ситуация, прецедента которой, вероятно, никогда не было, и быть не могло, пришлась именно на ее долю.

– У нас суд скоро… – сдавленным голосом произнесла Камилла. – Тогда я должна отозвать свой иск! Я позвоню адвокату!

Это было согласие. Микаэль летел в Израиль.

– Поговорите с девочкой по телефону, скажите что угодно, кроме правды и подготовьте ее к тому, что она полетит с новым доктором с волосами как у ёжика.

– А вдруг Дениз испугается, и что вы будете делать, если она будет плакать?!

Микаэль прикрыл веками глаза, что у него означало «не волнуйся, все под контролем» – это всегда срабатывало с женщинами в любой критической ситуации.

– Доверься мне… Тем более, что ничего другого тебе не остается, – перешел он на «ты».

Камилла была в отчаянии. Она так ждала эту поездку в израильскую клинику, и все надежды вынуждена была, как и многие другие, возлагать на благотворительные фонды. С фондом «…» творилось что-то неладное, благотворителей значилось немало, реквизиты фонда были отмечены на всех рекламных сайтах, а дело все не двигалось. Камилле не оставалось ничего другого, как начать журналистское расследование. Это было не так-то трудно, в фонде явно зарвались и такого развития событий уже не предполагали.

Камилла и ее коллега Макс прибегали к мимикриям – проникали в офисы фонда как курьеры и уборщики, запускали вирусы в компьютеры, и сами приходили налаживать систему. Они подслушивали, подглядывали, снимали копии, фотографировали, ставили жучки. Жучки обнаружил замдиректора фонда Микаэль. Распорядился ожесточить досмотр на входах, «подчистил» документы. Но Камилла с Максом успели «нарыть» нужную информацию до того, как спугнули преступников.

Камилла смогла остановить процветавшую коррупцию в фонде «…», и хотя привлечь к ответственности ловких мошенников не удалось, все же поставила их на место, заставила прекратить аферы и добилась благотворительной помощи для своей дочери, а заодно и двух других детей.

А сейчас ее дочка уже пять дней, как без мамы, в компании малознакомого человека – одного из тех, по чьей вине она не получила лечение вовремя и столько страдала.

Камилла не находила себе места. Горько усмехнулась иронии судьбы: данная идиома – «не находить себе места» – подходила к ее ситуации как нельзя лучше: Камилла была прикована к кровати.

Она вынуждена была доверить ребенка тому, кого ненавидела больше всего на свете! Попав в безвыходную ситуацию, сама, своим полным отчаяния признанием о том, что с девочкой, кроме нее, больше лететь некому, бессознательно подвела его к тому, что он (вот удивительно) вызвался выручать.

Преступник… Несмотря на преступные действия, которые к тому же коснулись ее дочери, Камилла в последнее время перестала видеть всю эту жуткую ситуацию лишь в черных тонах. Чем больше она общалась с Микаэлем (который после их встречи в клинике стал часто навещать ее девочку), тем ей становилось понятнее, что в череде его омерзительных поступков все было не так-то просто. Он явно раскаивался и хотел хоть как-то загладить свою вину. Несмотря на глубокую обиду и вообще непонимание возможности жить с таким грузом грехов, Камилла все же не мешала Микаэлю успокаивать, как она считала, свою совесть. Причиной была Дениз. Сникшая и уже отказывавшаяся принимать препараты, она искренне радовалась его приходу – Микаэль умел показывать фокусы, а на ее настойчивые просьбы открыть их секрет соглашался только, если она что-то съест или примет лекарство. Было очевидно – общение с дядей Микой, как девочка сразу стала его звать, на нее влияло положительно.

Камилла могла подумать, что такая симпатия, быстро возникшая у ее дочки к Микаэлю – следствие того, что она никогда не видела своего отца. Но с другой стороны, если вспомнить, девочка была дружелюбна далеко не со всеми «дядями», которых видела рядом со своей мамой.

Лежа на своей койке, обуреваемая самыми ужасными мыслями, чувствуя свою бесполезность и страдая от этого, Камилла имела лишь одну отдушину – разговоры по скайпу с дочкой. Чтобы хоть как-то отвлечься и скоротать мучительно тянувшееся время, Камилла решила заняться тем, чему, кроме любимой дочери, посвятила свою жизнь. Решила писать. Вообще она не могла не писать – ее статьи имели у публики определенный успех, она умела подметить важное и сказать об этом интересно, метко и, как говорят, «с остринкой». Сейчас ситуация и настроение были иные. Она задумала написать нечто в жанре исповеди, рассказать о себе и своей дочке Дениз, о ее болезни, поделиться своими соображениями о том, почему, возможно, они попали в такую беду.

Банальная история

Мне было восемнадцать лет, когда у меня родилась дочь Дениз. В сущности, я сама была еще ребенком, за малейшей потребностью обращалась к родителям, жила вместе с ними, училась в университете за их счет. У нас в роду, насколько мне известно, не было онкологических больных – мои отец и мать не знали таковых до их третьего поколения (дальше уж, конечно, знать не могли), не болели раком и наши родственники. Но, конечно же, я признаю очевидным, что это не гарантия безопасности, в наше время есть много иных факторов, которые обусловливают появление этой болезни в самых разных ее проявлениях. И я говорю даже не об экологических проблемах – о загрязненном воздухе и воде, а также не о массовом стрессе и поголовной депрессии. Здесь я вряд ли скажу что-либо новое. Я и далее буду говорить о банальном… ведь это воспринимается таковым до тех пор, пока не коснется тебя лично…

Я знаю причину болезни моего единственного ребенка – моей дочери Дениз! Я хочу обратиться к общественности… нет, не обратиться, я хочу кричать, кричать как можно громче – мы все в ловушке у транснациональных корпораций, которые и шоколадки не выпустят, чтобы не нашпиговать ее всеми возможными консервантами, усилителями вкуса и, как закон, пальмовым маслом. Все это рекламируется настолько безбожно, что «окно Овертона» превращается в громадную, никогда не затворяющуюся дверь…

Но вы, конечно, все об этом знаете…

Приходится писать об общеизвестном. Чтобы была понятна суть нашей с Дениз проблемы. Все знают о списке опасных Е-консервантов. И, как ни странно, почти все, надеясь на то, что это их не затронет, пичкают продуктами с подобным содержимым своих детей по первому их требованию. Трансгенными продуктами переполнены McDonaldsы, куда заботливые мамаши водят своих детей по воскресеньям. Всем известно, чем опасны GMO, но мы, находясь в безвыходном положении, поглощаем их неимоверно, все больше приближая мечту горстки сильных мира сего о золотом миллиарде.

Но вы, конечно, все об этом знаете…

Я хочу обратить ваше внимание на нашу беспечность, халатность, а может, и безграмотность некоторых из нас. Спросите, например, у себя, что вы даете каждый день с собой ребенку в школу?.. Вы будете утверждать, что это свежеприготовленный бутерброд с домашней котлетой? Или пирожки домашнего приготовления? Или какой-нибудь домашний пирог? Ведь нет. Возможно, что-то такое и имеет место у тех, кому повезло с заботливыми бабушками, но в большинстве случаев это, к примеру, бутерброд с колбасой (состав которой, кстати, также настораживает), а чаще – разрекламированные канцерогенные чипсы и сухарики с усилителями вкуса, шоколадки, о составе которых лучше не знать, йогурты, в которых молока и в помине нет, зато присутствует вся таблица Менделеева. Все понятно, так быстрее и удобнее работающей, занятой маме отправить ребенка в школу, особенно если сам ребенок предпочитает именно эту еду, готовую и соблазнительную, а не ту, другую, простую и домашнюю. Вот они, виновники предпочтений – усилители вкуса типа глутамата натрия, глутамата калия пр. И деньги, которые вы даете своему малышу в школу на обед, также тратятся на всякого рода вредные «вкусняшки».

Но вы, конечно, все об этом знаете…

А сейчас я хочу сказать о себе. Потому что за свою беспечность была жестоко наказана. Когда я была ребенком и мама давала мне в школу деньги на булочку, она и не знала, что я, как и все мои одноклассники, предпочитала тратить их на готовую, запечатанную в пестрые пакетики еду. Постепенно я стала замечать, что перестаю чувствовать вкус пищи натуральной. Что за массовый гипноз! И мы в детстве вместо свежей домашней выпечки предпочитали хрустеть чем-то трансгенным!

Но вы все это, конечно, понимаете!

Вся проблема была в том, что я, как и окружающее меня подавляющее большинство, не придавала значения тому, из чего сделано то, что я ем. Да, пишут об этом, говорят, но со мной, без сомнения, ничего плохого не случится, потому что со мной вообще ничего плохого случиться не может. Увы, свойственное многим коварное заблуждение. Иногда мы думаем, что информация о вреде продуктов в некотором роде преувеличена. Или же это антиреклама, призванная навредить производителям… Довольно часто это еще одно коварное заблуждение.

Когда я носила под сердцем свою дочь Дениз, «Fastfood»ы зачем-то часто предпочитала чему-то домашнему и естественному…

Не забывайте, мне еще не было восемнадцати…

Вот и вся моя банальная история, читать которую, мои дорогие читатели, если у вас вообще хватило терпения дойти до этих строк, вряд ли было вам интересно.

Чем закончилась моя банальная история? Или, если хотите, история моей глупости? Наверное, тем, чем должна была закончиться – раком. Только, к сожалению, не у меня, а у моей дорогой дочери Дениз, которая вот уже год как борется за жизнь.

Берегите себя! Берегите особенно своих детей, уж не знаю как, но берегите. Потому что с тех пор, как заболела Дениз, я больше всего жалею, что не заболела сама. Что делать, спросите вы? Я бы добавила немного задора в мое печальное повествование и ответила бы вам: господа, обзаведитесь своей собственной фермой! Конечно, воздухом дышать ни себе, ни коровам вы не запретите, но все же будете уверены во многом другом… Смешно? Тогда купите собственное охотничье ружье и сами ходите в лес на охоту.)

Закончу тем, с чего начала. Мы все в ловушке. Нет выхода, мы болеем, а многоотраслевые транснациональные корпорации набирают обороты. И не судите меня строго за то, что не сказала ничего нового. Основное послание моей исповеди: зная, не забывайте, понимая – не игнорируйте! И да поможет вам Бог.

Осознавая всю простоту и даже, как Камилла была уверена, бесталанность своей статьи, она не стала предлагать ее в газетные издательства. Слишком велико было горе женщины, чтобы позировать сейчас искусством слова. «Истина – проста, – успокаивала она себя, – а значит, правда, тем более жуткая, имеет право на простое изложение». Камилла распространила статью в интернете.

Женщина откинулась на подушку. Она думала о том, что если благодаря ее исповеди спасется хотя бы один ребенок, то все ее страдания вместе взятые обретут какой-то смысл.

В своей статье-исповеди Камилла не затронула проблему коррупции в благотворительном фонде «…». Она уже писала об этом не раз, но теперь испытывала двойственные чувства. Ее обида, страх за жизнь дочери и жажда справедливости уступили место вновь обретенной надежде и чувству благодарности тому, кто сейчас всеми силами старался помочь. Камилла видела его переживания, она приняла долгожданные деньги и догадывалась, что это были личные средства Микаэля. Этот человек, несмотря на проблемы, которые, кстати, пусть и справедливо, но создала именно она, сейчас поддерживал ее дочь в ее борьбе с болезнью в далеком Израиле, в то время как она, хоть и не по своей вине, но не принимала участия в столь волнительном для нее процессе. Томительное ожидание изнуряло Камиллу, она просто рвалась к дочери на помощь, но тело не пускало ее. Понимая страдания женщины, Микаэль аккуратно давал ей отчет о ходе лечения и о состоянии Дениз. В клинике Шиба был подтвержден диагноз Денизы – опухоль ствола головного мозга. С посланного факсом согласия матери (адвокат Микаэля взял на себя техническую сторону оформления документа) девочке сделали вентрикулоперитонеальное шунтирование. Теперь Дениз предстояло перенести три десятка фракций радиотерапии.

– Спасибо тебе, Микаэль, – в первый раз смогла сказать ему Камилла. Дениз была настолько обессилена, что только слабо улыбалась в экран планшета.

Через три месяца у Дениз наступила ремиссия.

Дочку Камилла встречала на костылях – это был самый радостный день в ее жизни. Девочку нес на руках Микаэль – Дениз прижалась к нему и обвила руками его шею, по всему было видно, как они подружились за это время.

Микаэль навещал их каждый день, и если вдруг дела задерживали его, Дениз бывала очень расстроенной.

Узнав, что Камилла готовит дочку в школу, Микаэль купил малышке большущий футляр – набор школьных принадлежностей, самый модный сейчас среди учеников. Камилла была тронута, она давно уже не смотрела на Микаэля как на врага всего человечества, видя, как с каждым днем поправляется ее дочь, убедила себя в том, что нет греха, которого нельзя было бы простить, если человек в нем искренне раскаивался. Микаэль за время пребывания с Дениз в израильской клинике привязался к ней, тем более что это было очень легко сделать – девочка была милой и ласковой. Особенно впечатляли ее темные глаза, которые казались бархатно-черными в контрасте с бледным личиком. Чертами лица она была похожа на свою мать.

Шло время. Между тремя, так странно сведенными друг с другом людьми крепла дружба. Дениз тянулась к обаятельному шутнику дяде Мике, Камилла все больше испытывала к нему чувство благодарности за спасение дочери. И допустила его к себе намного ближе, чем могла бы представить себе еще месяц назад. Жили на его даче – Дениз свежий воздух был необходим. Камилла часто наблюдала за копающимся в саду или работающим перед компьютером Микаэлем и пыталась уразуметь умопомрачительный факт – насколько противоречивым может быть человек…Микаэль оказался очень заботливым и лишенным определенных гендерных стереотипов. Он часто повторял, что настоящий мужчина не стыдится заботы о своей женщине, он всегда помогает ей во всем, а особенно в уходе за ребенком. И доказывал это на деле.

Утром Микаэль уезжал на работу и возвращался под вечер. Однажды со свойственной ему откровенностью Микаэль сказал Камилле, что с его партнером, основателем фонда Домбровским, в последнее время отношения у него сильно обострились. Камилла ожидала этого. Она уже давно поняла, что во всей этой уродливой ситуации с присваиванием благотворительных денег Домбровский был серым кардиналом.

А вечером, после далеко не первой рюмки абсента, Микаэль рассказал Камилле, что недавно, копаясь в старых бумагах отца, обнаружил папку с документами, вероятно, им же собранными, в которых содержались компрометирующие Альберта Домбровского сведения. Оказывается, являясь замом главы кампании, то есть отца Микаэля, Домбровский путем ловких махинаций обкрадывал фирму. Получается, в свете грозящего Домбровскому разоблачения отец Микаэля погиб весьма вовремя.

– Автомобиль отца нашли в глубоком кювете. Я совсем юношей был, отказывался принять мачеху и, знаешь, насмотревшись фильмов, стал винить во всем ее. Но в полиции пришли к заключению, что отец, возвращаясь с корпоратива подвыпившим, сам не справился с управлением. Сейчас же найденные мною документы пролили свет на обстоятельства его гибели. И вчера… мне вдруг пришло в голову… а ведь характер аварии, в которую попал мой отец очень схож с несчастным случаем, который произошел с тобой… Как ты уже поняла, отцу помогли угодить в кювет. И я уверен, что и тебя сбили не случайно. И в том, и в другом случае вы оба, так или иначе, угрожали благополучию Домбровского. Кстати, он объявил о банкротстве компании отца вскоре после его гибели… Знаешь, я только сейчас понял, какой опасности ты подвергалась, пока мы были в Израиле. А если бы ему пришло в голову закончить начатое?! Хотя… Вероятнее всего, он просто хотел тебе навредить… из мести… – Последнюю фразу Микаэль произнес, запинаясь.

– Когда я шла на все это, я знала, чем рискую. Девочке моей становилось все хуже, и у меня не оставалось выхода.

Микаэль молчал. Он старался избегать прямого касания темы своего прошлого в фонде. Но это было невозможно. И это никогда не было бы возможно.

– Дениз теперь лучше, – продолжала Камилла, – есть у нас надежда. Я тебя, Микаэль, «разбудила»… Кто знает, может, душу твою спасла… А насчет этого Домбровского… Можно дать тебе совет? Если враг не знает, о чем ты думаешь, он не угадает твоего следующего шага. Я лишь прошу тебя, чтобы этот твой шаг не был похож на твои предыдущие шаги.