Читать книгу: «Не взывая к закону», страница 3

ГЛАВА 10

После нескольких рейсов, когда два подвальных этажа были забиты до отказа, а наверху гаража оставалось место лишь для того, чтобы втиснуть «Жигули», Землянский рассчитался с Авдеем, напомнил:

– Значит, договорились! Вагон под метелочку. Барабаны оставьте на месте, дверь закроете… И мы друг друга не знаем, никогда не встречались… Мужикам скажешь, что надул снабженец, сорвалась работа…

– Как скажешь, командир, – ухмыльнулся Авдей.

– Дохлый не проболтается? – озабоченно взглянул Землянский.

– Могила, – хмыкнул Авдей.

Землянский открыл багажник белых «Жигулей», вынул бутылку водки, сунул Авдею:

– Дохлому от меня, на опохмелку…

– Годится, командир, – благодарно сказал тот, пряча бутылку под брючный ремень и прикрывая рубашкой. – Так я потелепал?

Землянский молча кивнул.

Потом они с Сергеем закрыли гараж, долго курили. Догадываясь, что водителя разбирает любопытство, Борис Игоревич негромко проговорил:

– Дядя у меня в Узбекистане… Вот и прислал посылочку…

Сергей понимающе хмыкнул.

Произведя расчет и с ним, Землянский на своих «Жигулях» вернулся на станцию. Там он убедился, что Авдей слово сдержал – в вагоне не осталось никаких следов лука. Вздохнув, Землянский направился к товарной конторе, чтобы переадресовать возвратную тару кабельному заводу, как ошибочно поступившую не тому адресату. Он предвидел упреки в своей безалаберности со стороны и без того раздраженных работников станции, предвидел свои виноватые улыбки и признания в своей бестолковости, предвидел много суеты. Но вся эта суета сулила выгоду. Поэтому, когда Борис Игоревич открывал дверь товарной конторы, на его лице играла самая счастливая улыбка.

ГЛАВА 11

Юрисконсульт Облучков сидел за столом и читал свежий номер журнала «Бюллетень министерств и ведомств». На круглом лице блуждало полусонное выражение, тонкие, покрытые веснушками пальцы плавно переворачивали страницы, рот юрисконсульта походил на маленький, плотно закрытый кошелек.

Порыв сквозняка приподнял густую прядь вьющихся русых волос, на мгновение обнажив солидную плешь, которая этой прядью маскировалась, но Облучков привычно прихлопнул волосы ладонью, дождался, когда ворвавшийся в кабинет Шелехов закроет дверь, и лишь после этого убрал руку со своей макушки.

– Привет, Женька! – бросил оперуполномоченный, даже не удивившись встрече с однокурсником. – Позвонить надо срочно!..

Не меняясь в лице, Облучков придвинул к нему телефонный аппарат. Лишь его глаза, казавшиеся за толстыми, плохо протертыми линзами очков совсем крошечными и мутноватыми, засветились любопытством.

Шелехов зашуршал диском, бросил в трубку:

– «Скорая»?! Сердечный приступ!.. Ефимов. Пятьдесят восемь…

Назвав адрес монтажно-наладочного управления, по-дружески подмигнул Облучкову:

– Как дела?..

Тот пожал покатыми плечами, стряхнул соринку с лацкана старомодного пиджака.

– Работаем… А ты чего это у нас бегаешь, «скорую» Ефимову вызываешь?

– Плохо ему, – коротко пояснил Шелехов.

– Это-то я понял… Довел старика? – укоризненно блеснул стеклами очков юрисконсульт.

Шелехов рассмеялся:

– По-моему, он просто хороший артист!.. А ты давно здесь? Если мне не изменяет память, ты на какой-то базе работал?..

– Третий месяц здесь.

– На что польстился?

Облучков с деланным, возмущением втянул подбородок:

– А чего это ты, Витька, меня допрашиваешь?! Ну-ка, слезь со стола, сядь на стул и объясни цель визита!

Если до этого Шелехов лишь привалился к столу, то теперь расположился на нем основательно и даже ножки скрестил.

– Взяточник ваш Ефимов, – сообщил он. – Вот и создал мне мороку.

Облучков хитро прищурился:

– Вот ты здесь развалился, болтаешь со мной, а я, может, его первейший соучастник и лучший друг? Заговорю тебе зубы, а Аркадий Владимирович тем временем ноги в руки и…

– Не беспокойся, я не один… Мой напарник ни на секунду не отходит от больного, – ответил Шелехов и холодно посмотрел на Облучкова: – А ты не допускаешь мысли, что, зная о твоей причастности к преступлению, я просто-напросто играю с тобой в открытую, чтобы по старой дружбе толкнуть на явку с повинной?

Облучков опешил, сердито столкнул оперативника со стола:

– Ты такие шуточки брось!

И оба они рассмеялись.

Потом Шелехов рассказал старому приятелю, насколько это было позволительно, про заявление шабашников, про ситуацию в туалете. Облучков слушал внимательно, потом огорченно проговорил:

– Вот дурак!.. Надо было в унитаз и за ручку дернуть!.. Тогда бы он тебе здорово насолил. Ведь нырять туда его не заставишь, пришлось бы самому унитаз снимать!

– Да-а… С тобой опасно иметь дело, – отшутился Шелехов и поинтересовался: – Не женился еще?

– Лень, – откровенно признался Облучков.

– Ты, кажется, мой ровесник? – озадаченно взглянул на него Виктор Григорьевич. – Тоже с пятьдесят второго?

– Память у тебя хорошая.

– Чего ждешь? Моя дочь уже школу вот-вот заканчивает…

– Хлопот много? – заботливо спросил Облучков.

Шелехов махнул рукой.

– Лучше не спрашивай! Какие-то долговязые с обесцвеченными чубами до подъезда провожают… Жена с ума сходит.

– Мудрому никто, кроме его самого, не нужен, – наставительно произнес Облучков.

– Сам придумал? – проявил интерес Шелехов.

– Луций Анней Сенека!

– М-да… Хорош твой Сенека, – скептически заметил Шелехов.

Облучков покачал головой:

– Вечно ты, Витька, спешишь с выводами… Далее сказано: но хоть с него и довольно самого себя, иметь и друга, и соседа, и товарища ему хочется… Приходи сегодня часиков в семь, я тебя в шахматы надеру, папа что-нибудь поучительное расскажет… Можешь и в девять заявиться, я поздно ложусь…

– Постараюсь, – пообещал Шелехов и, глянув в окно, спохватился: – «Скорая»-то уже приехала! Пойду, а то, чего доброго, увезут без меня.

У дверей кабинета начальника отдела снабжения с печальными лицами стояли Трошин и Дмитрук. Шелехов подошел к ним:

– Врач появился?

Мужчины кивнули. Оперуполномоченный взглянул на них, проговорил:

– Спасибо, товарищи, вы свободны. Когда понадобитесь, следователь вас вызовет… Бригадиру о сегодняшнем дне рассказывать не обязательно, я сам с ним встречусь… Понятно?

Трошин отозвался:

– Понятно…

– Чего уж непонятного? – поддакнул Дмитрук.

– Тогда до свидания, – сказал Шелехов, входя в кабинет.

Ефимов лежал на выстроенных в ряд стульях и стонал с самым скорбным выражением лица. В изголовье больного пристроился младший коллега Шелехова, рыжеусый лейтенант Груничев. Врач «скорой помощи» – высокий черноволосый парень с золотой печаткой на безымянном пальце – что-то строчил за столом.

– Ну как? – склонившись к нему, поинтересовался Шелехов.

– Все в порядке. Я сделал инъекцию, – ответил тот и со смешинкой в глазах добавил: – Больше для профилактики.

– Допрашивать можно?

Врач задумался, но тут же уверенно кивнул:

– Конечно… Только, не очень пространно…

– Что, если я попрошу вас поприсутствовать?.. Тоже больше для профилактики?

Врач улыбнулся, посмотрел на часы:

– Ну, если для профилактики… Десять минут могу побыть.

Шелехов поблагодарил его, взял стул, и, уложив на колени папку с протоколом допроса, сказал, глядя на Ефимова:

– Нами возбуждено уголовное дело по факту вымогательства вами, гражданин Ефимов, взятки…

– Какая взятка?! – закатив глаза, простонал Ефимов. – Вы что?! Что вы такое говорите?!

– Понятые при вас подтвердили, что во врученном вам конверте находятся помеченные нами купюры…

– Бросьте вы… – умоляюще проговорил Ефимов. – Зачем делать из меня взяточника? Этак любое совпадение можно истолковать, как заблагорассудится… Я же зашел в туалет, чтобы справить нужду, – а там этот конверт… Разве я мог это предположить? Ну, сами подумайте!

– А как объяснить отпуск на сторону уголка и труб? – спросил Шелехов. – Насколько мне известно, ваше управление не занимается поставкой металлоизделий в совхозы.

– Неужели непонятно?! Это же элементарные вещи! – с печальным укором сказал Ефимов. – Я родился в деревне, там и вырос… У меня была бабушка, и вот она, когда я был еще совсем крохой, рассказывала мне сказки… В этих сказках говорилось о тяжелой доле русского крестьянства, о тяготах и лишениях, которые приходились на долю простого народа… Моя бабушка была для меня тем же, чем для Александра Сергеевича была Арина Родионовна…

Рыжеусый оперативник уставился на начальника отдела снабжения с откровенным любопытством. Прислушивавшийся к разговору врач, чтобы не прыснуть смехом, прикрыл рот ладонью. Шелехов едва сдержал улыбку. Однако Ефимов, смежив веки, продолжал тем же жалобным голосом:

– Она и привила мне любовь к крестьянству… Всегда я чувствовал свой неоплатный долг перед деревней. Это усугубилось еще и тем, что сам-то я не остался в деревне, уехал в город… И вот при любом удобном случае я оплачивал свой долг, помогал деревне, как только мог, насколько это было в моих слабых силах… Поэтому я пошел на отпуск металла этому совхозу… Слабость, как понимаете… Ностальгия…

– Туалет рассчитан на одного человека, – негромко проговорив Шелехов, пробуя применить последнее средство убеждения.

– Что? – довольно живо приподнявшись на локте, спросил Аркадий Владимирович.

– Я говорю, какая была необходимость заходить в туалет вместе с Трошиным? Унитаз-то всего один!

Лицо Ефимова осветилось лучиком слабой надежды и от этого приняло простодушное и глуповатое выражение.

– А может, это он обронил деньги?

– Он вам их передал, – жестко бросил Шелехов и обернулся к врачу: – Этот гражданин годен по состоянию здоровья для пребывания в следственном изоляторе?

– Вполне, – без тени сомнения ответил врач.

Шелехов снова посмотрел на псевдобольного:

– С этой минуты вы можете считать себя задержанным по подозрению в совершении преступления… Пока вас отправят в изолятор временного содержания. Потом следователь, которому передадут ваше дело, изберет вам меру пресечения.

– Позвонить позволите?

– Вашим родственникам я позвоню сам.

Ефимов положил руки на сердце, всем своим видом демонстрируя, как грустно и тяжело ему столкнуться с такой вопиющей несправедливостью.

ГЛАВА 12

Тусклый свет спрятанной в зарешеченном колпаке лампы и тупая тишина, какая бывает лишь в подвалах да на том свете, не мешали думать. Напротив, мысли текли, приобретали осязаемую округлость. Им не мешали ни звуки дождя, ни палящие лучи солнца, ни телефонные звонки, ни неожиданные визиты. Только вот спина стала такой же деревянной, как и крашенное густо-коричневой краской дощатое ложе, на котором предавался размышлениям Ефимов. Он сменил позу.

Спрашивается, зачем всю жизнь суетился?.. Дачку отстроил – посмотреть любо-дорого. Для себя строил, чтобы на пенсии там жить, а не городским воздухом прокопченным дышать… А теперь? Конфискуют, поди, к чертовой матери… А на него наденут черную курточку, такие же брюки, сапоги кирзовые, на карманах куртки прямоугольничек из кожзаменителя нашьют: «Ефимов А. В. отряд №… бригада №…» Как-то приходилось ему по своим снабженческим делам в колонии побывать, видел тамошние порядки… Сколько же ему дадут?.. Пять?.. Десять?.. Могут и все двенадцать… Значит, когда он выйдет?.. Э-хе-хе… Лет в семьдесят… Вернется в дом без гарнитуров. Да и на кой черт они нужны – гарнитуры? Пыль с них стирать… Дачи жаль… Строил-то, чтобы старость провести. Клубничку бы выращивал, смородину всякую… Корень золотой еще можно было посадить. Полезно, говорят, настой пить… Хорошая дача, хорошая… Все предусмотрел. Стены из бруса «на двадцать» – зимой не замерзнешь. Да и печь кирпичная для тепла, а для души – камин… Столовая, две спальни, кабинет с этим самым камином. Зачем ему кабинет понадобился? Не собирался вроде мемуары писать. Да и о чем писать-то? Как все нажил? Почитать такое охотники найдутся, но ведь печатать-то никто не будет. Да и не стал бы писать. Что он, следователь, что ли? Это их заботы – составлять жизнеописания таких, как он… А он как разведчик! Много чего знает, но никогда никому не расскажет, пусть хоть пытают… Вообще-то, если честно, боли он боится… Если бить будут, все признает… Говорят, только на Западе в полиции бьют, а у нас ни-ни… Хорошо бы, если так… Кто же его продал? Неужели эти два шабашника-дилетанта?.. Понятно, что Трошина подставили… Но вот когда? Что, если все заранее было подстроено? Подумать страшно… Может, бригадир?.. Сволочь-то еще та… Но, с другой стороны, сколько раз пользовался услугами… Почему сам-то не приехал? Заболел или только прикинулся хворым? А вдруг он звонил не из больницы, а из кабинета этого мента? Вдруг весь разговор на магнитофон записан… Дохлый номер! Не такой Ефимов дурковатый, чтобы в открытую по телефону лепить. Неискушенный ничего и не понял бы из их беседы. Равным счетом ничего… Нет, надо молчать, свое гнуть… Пусть они ему свои козыри выкладывают, а он подумает… Они молодые, прыткие, их сроки расследования прижимают, на них начальство давит… А Ефимову что? А ничего – сиди да сиди… Он подождет, ему спешить некуда. Срок все равно идет, как утверждают опытные товарищи-граждане… Про вагон бы не пронюхали, вот ещё заботы-то… Нет… Тут дело чистое… Хреново, что груз должен вот-вот подойти, если уже не поступил… Откроет кто-нибудь вагон и… Пошла писать губерния… Как начнут раскручивать!.. А он-то при чем? Попробуй доберись до него! Шиш! Да и поставщики, надо полагать, не идиоты… Ну, выйдут на них, что, расколются, что ли?! Южные люди. Их труднее разговорить. Они свою выгоду знают… А вагон-то вот-вот придет… Что-то предпринимать надо… Вот черт! Что он может-то из этого… узилища! Ни шапки-невидимки, ни сапог-скороходов, ни этого… кресала?.. Нет, огнива, чтобы кобеля какого-нибудь послать с известием…

Ефимов заерзал на досках, снова перевернулся на спину.

– Остается одно – молчать и ждать… Ждать и молчать… Хоть сдохни… Про Арину Родионовну он здорово ввернул, к месту, главное… Ушастый лейтенантишка аж рот раззявил… С майором хуже. Тертый калач, зря большую звезду не дают, выслужился на таких, как он, Ефимов… Так своими глазенками-шилами в душу и залазит… И нос длинный, как у Буратино… Таким носом только и соваться куда надо и не надо! М-да… Странно все как-то устроено… странно… Вчера все было. Сегодня – ничего. Ремень из брюк и тот вытащили… Он его в Болгарии покупал, на Золотых песках… Хорошо там… «Плиска» дешевая, «Златый бряг»… Бабешки безмужние, тоскующие… Хорошо, хоть в этом изоляторе ходить-то особенно некуда… А то бы придерживал штаны локтями… Все удобства тут… Параша вот стоит… чистенькая, хлорной известью присыпанная… Черт ее знает, может, и не надо было… всего этого? Сидел бы на своих ста семидесяти плюс премия. Домик бы садовый из рухляди соорудил, как его сосед Иван Борисович… Этот ни дать ни взять кум Тыква… Вроде главным инженером проекта в каком-то институте… Башковитый мужик! Очки налепит, журнал в зубы и сидит перед своей халупкой… Ничего его не волнует: ни сорняки, ни урожайность, ни чего соседи про его избенку скажут… И жена его, говорят, сама себе платья всякие шьет. И ничего, живут, не жалуются… Вагон придет, меня нет… Плохо… Чего-то там, на верхах, не продумали… Людей так воспитывать надо, чтоб малым довольствовались… Без излишеств… А то… Телевизоры цветные по семьсот-восемьсот рублей, радиоаппаратура по две-три тысячи, гарнитуры по восемь… А машины сколько стоят?! То-то! И все хочется, и всего хочется! А зарплата-то?! Вот оно – противоречие между трудом и капиталом… Воспитывать надо, воспитывать… Не сидел бы он тогда в этом подземелье на втором этаже… Честным был бы… А… Крутишь-выкручиваешь, потом – бац! хлоп!.. Закрыли чемодан, замочками щелкнули… Сиди теперь, Аркадий Владимирович! И на кой бес ему все это надо было?!

От охватившей его тоски Ефимов невольно застонал.

– Ты чё, папаша? – заворочался, проснулся сосед по камере.

Сутки Ефимов в камере сидел один. То ли никого не задерживали, то ли опекавшие его милиционеры позаботились об его отдыхе. Парнишку этого – лет семнадцати, пухлогубого, с волнистым чубом – подселили вчера вечером. Он только пьяно плакал и не мог сказать ничего вразумительного. И сегодня все утро спал как убитый, даже не завтракал.

От едкого перегара, пахнувшего на него, Ефимов поморщился, чуть отодвинулся.

– Давай, папаша, знакомиться, – предложил сокамерник. – Меня Лешкой зовут. А тебя?

– Аркадием Владимировичем.

– Меня за драку забрали, а тебя? – сообщил парень, но ответа не стал ждать, продолжил: – Нажрались мы на дискотеке. Чья-то физиономия не понравилась… Пластаться стали. Чё по чем, я так и не понял… Кажись, из-за девчонок завязалось…

– Кто же вам спиртное продал? – с ноткой возмущения спросил Ефимов. – Видно же, что нет двадцати одного! И дают вино!

– С вина бы меня так не растащило, – с унылой рассудительностью отозвался парнишка. – Колян бражку поставил. Вмазали, сначала вроде и ничего, а потом крыша поехала… Ничё не помню… Вот ужрались!

Ефимов посчитал необходимым одернуть парня:

– Где ты только таких слов нахватался?!

– А чё? – непонимающе посмотрел Лешка. – Нормально говорю, не матерюсь же…

Ефимов вздохнул. Лешка немного подумал и обиделся:

– А ты, папаша, чего мораль читаешь? Сам, поди, ни за что сюда попал?

– В том-то и дело…

– Как это? – удивился Лешка.

– Понимаешь, Алексей, – усаживаясь на нарах, чтобы видеть собеседника, веско проговорил Ефимов, – во всякой работе бывают ошибки. И в работе правоохранительных органов тоже…

– Это кто – правоохранительные? – переспросил парень.

– Ну, в работе милиции… Они же тоже торопятся, план их поджимает…

Парень взглянул недоверчиво:

– Какой план?

– По преступности, – не моргнув глазом, пояснил Ефимов. – Начали, к примеру, бороться с нетрудовыми доходами. Приходит им разнарядка – арестовать столько-то расхитителей, столько-то взяточников. Вот и арестовывают… Начальство давит: давай, давай! И спешат обэхээсники, спешат… Хватают всех подряд, ошибаются.

Лешка выпятил губу:

– А ты, папаша, кто – расхититель или взяточник?

– Я по ошибке сюда попал! – с досадой повторил Ефимов. – Понимаешь?! По о-шиб-ке-е!

– Да ты, папаша, не обижайся, – смутился Лешка. – Я спросить хотел, чего на тебя вешают. И все…

– Обвиняют меня в том, что я якобы… Смех, да и только!.. Что якобы я вымогал взятку, – с горечью глядя в потолок, ответил Ефимов. – Какой-то идиот обронил в сортире деньги, я зашел туда, чтобы отлить, не успел ширинку расстегнуть, ломятся. Заходят, показывают на пол. Смотрю, конверт…

– Может, подстроили? – быстро предполагает Лешка.

Ефимов смотрит на него осуждающе:

– Я верю в нашу милицию… Просто произошла роковая ошибка… Да. Роковая ошибка…

Беседу прервал скрежет отодвигаемого засова. Распахнув дверь, сержант окликнул:

– Манютин! Очухался?

Лешка торопливо кивнул:

– Ага!.. А чё?

– К следователю! – сказал сержант.

Лешка засуетился, сполз с нар, успел шепнуть Ефимову:

– Чего говорить-то?

– Правду, Алексей, только правду, – с пафосом напутствовал Ефимов.

Всовывая ноги в лишенные шнурков кроссовки, Лешка огорчился:

– Не помню же ничё… Хоть убей.

– Так и объясни. Вину всегда признавать надо. Люди зря наговаривать не станут, – больше для сержанта, чем для сокамерника, сказал Ефимов и назидательно закончил: – Кайся, Алексей.

– Ага, – кивнул тот.

Когда минут через двадцать он вошел в камеру, лицо его было донельзя довольным. Дверь закрылась, и он сообщил:

– Под подписку следователь отпускает! Прокурор санкцию на арест не дал, говорит, пусть лучше в армию осенью идет.

– Вот видишь, – раздумывая над этой информацией, пробормотал Ефимов.

– Ну… Я, оказывается, только и успел, что одному малолетке по сопатке съездить. И все! Сказал, мать должна за мной приехать. Как приедет, так выпустят…

– Рад за тебя, Алексей! – улыбнулся Ефимов, потом притянул парня к себе: – Слушай, окажи маленькую услугу. Меня тоже скоро освободят, в долгу не останусь… Сбегай на рынок, там в «Бюро добрых услуг» племянница моя работает, Леной зовут. Передай, где меня видел, скажи, что я вот-вот должен был посылку с луком получить от родственников из Узбекистана, она знает… Пусть сходит на почту, уломает начальство, чтобы ей выдали. Как бы не протух лук, не испортился. Запомнил? Сделаешь?

Слегка озадаченный подобной таинственностью, а главное, жаром, с каким звучала простенькая просьба, Лешка мотнул головой:

– Не боись, папаша, схожу.

ГЛАВА 13

Землянский прохаживался по колхозному рынку. Весь вчерашний день он провел как на иголках, однако никаких проблем из-за вагона не последовало. Все было тихо и мирно. Поэтому он сегодня и явился на рынок. Заполненный мешками с луком гараж не давал покоя. Землянский прохаживался между прилавками, и его респектабельная внешность и неторопливая походка внушали уважение, наводили на мысль, что такой человек торговаться не будет и если положит на товар глаз, обязательно приобретет. Поэтому и слышались со всех сторон предложения. Похожий на абрека горбоносый парень ненавязчиво упомянул, что такого вкусного и сладостного винограда, как у него, на всем базаре не найти. Старик с глазами и бородой мудреца молча продемонстрировал самое сочное яблоко, предварительно придав ему особый блеск засаленной полой пиджака. Веселый, как сотня массовиков-затейников, торговец арбузами принялся убеждать в очевидной истине – самые сахарные арбузы – семипалатинские.

Землянский не клюнул ни на семипалатинские арбузы, ни на сочные яблоки, ни на сладостный, как выразился горбоносый, виноград.

Он пришел не покупать, а сбывать.

И его интересовал лук. Горький и едучий лук.

Наконец он обнаружил прилавок, на котором горами и горками, шелушась под легким ветерком, лежали крутобокие среднеазиатские луковицы. Внимательно приглядываясь к ценникам, начертанным не очень умелой, но зато не страдающей от недостатка уверенности рукой, Борис Игоревич прошелся вдоль рядов, и его глаза сытно и удовлетворенно заблестели.

Он вторично двинулся вдоль прилавка. Теперь уже он изучал не цены, а лица продавцов. Зрелище это его откровенно разочаровало…

– Колхозники, – досадливо процедил он, дойдя до конца прилавка.

Однако, действуя по принципу «за спрос денег не берут», подошел к нескольким торговцам и с самой конфиденциальной физиономией полюбопытствовал, нет ли у них желания приобрести по сходной цене энное количество лука. Как Землянский и предполагал, такого стремления они не выказали. Торговцы лишь разводили руками, вздыхали и сетовали на то, что им давно пора возвращаться домой к родным и близким, а они все никак не могут распродать свой товар.

– Стоять некогда, так в коопторг или в «Бюро добрых услуг» сдали бы? – уже раздражаясь, бросил Землянский круглолицему, с ленивым прищуром продавцу.

Тот взглянул не очень дружелюбно, и хотя Борис Игоревич догадывался, что сдать товар в бюро не так-то просто, все же продолжил:

– Быстро, выгодно, удобно!

Прищур продавца стал еще более злым, он вырвал из рук Землянского буро-сиреневую луковицу и сердито воскликнул:

– Что пристал?! Что нада?! Иди давай! Тебе нада, ты и сдавай! Что меня просишь?! Тебе нада…

Понимая, что переборщил, Землянский миролюбиво улыбнулся:

– Я побыстрее хотел, вот и обратился к вам…

– Побыстрее… – успокаиваясь, проворчал круглолицей. – Мне тоже нада… Торчу здесь, торчу… Домой нада…

– А в бюро пробовали?

– Пробовали… Элен на тебя смотрит… смо-отрит… смотрит! И чего смотрит? Не нада лук, скажи: «Не нада». А она смо-о-трит…

– Не принимает, значит, – с деланным сочувствием проговорил Землянский.

Подозрительно прищурившись, продавец не заметил подвоха, с горечью сказал:

– Не принимает. Посмотрит, посмотрит, потом повернется своей задницей… Не нада ей лук… Склад, говорит, не резиновый…

– Может, ее заточить? – вопросительно пошуршал пальцами Землянский.

– Если нада, скажи сколько… А она смо-отрит!.. Думает, из Средней Азии, так у нас рубли длиннее, чем у нее… Пробовал я предложить… Не нада, говорит, чего с бумажками лезешь… И так смотрит, будто сейчас бэхээс вызовет…

– Честная, – язвительно скривился Землянский, надеясь, что разговорившийся собеседник обронит какие-нибудь отнюдь не бесполезные сведения о таинственной Элен.

– Нашел честную! – буркнул тот и, всем своим видом давая понять, что продолжать разговор не намерен, стал перекладывать луковицы.

Однако беседа с ним укрепила уверенность Землянского в правильности выбранного пути. Спустя несколько минут он входил под своды рыночного павильона.

Очереди у прилавка «Бюро добрых услуг» не было. Легкой, радостной походкой Землянский приблизился к прилавку. Таким же радостным было и выражение его лица, а глаза смотрели на Ситникову так, словно он встретил давно и прочно забытую первую любовь и вот-вот бросится в ее объятия. Все это показалось Елене Николаевне настолько забавным, что она даже слегка опешила и, удивленно изогнув брови, следила за приближением незнакомца.

– Добрый день! – элегантно изгибая спину, прокурлыкал Землянский, мысленно отмечая, что из-под белого халата Элен виднеется платье если и не от Диора, то, во всяком случае, от «Монтаны» и что внешность этой женщины располагает не только к деловому общению.

Карие, с поволокой глаза Елены Николаевны не без интереса разглядывали Землянского, но она молчала, ждала объяснений столь дружеского тона. Землянский проникновенно сказал:

– Элен, я хотел поговорить…

Подобное обращение позволило Ситниковой сделать безоговорочный вывод о том, что перед ней человек, знающий ее через какие-то рыночные связи. В общении со своими знакомыми она никогда не разрешала называть себя этим, хотя и экстравагантным, но, как ей казалось, довольно «моветонистым» именем. Имя это рождало невольные ассоциации с Элен из незабвенного романа Л. Толстого «Война и мир». Ситникова не очень хорошо помнила его содержание, так как это объемистое произведение в первый и последний раз читала то ли в восьмом, то ли в девятом классе, но зато ясно представляла сцену из кинофильма, где эта гордячка Элен издевалась над престарелым Пьером Безуховым (в исполнении Бондарчука)… Пьера Елене Николаевне было всегда жалко – весь он какой-то затюканный, а в целом-то, вполне порядочный мужик. Попадись ей такой, она бы его на руках носила. Ему бы даже работать не надо было. Но в наше время таких мужиков днем с огнем не сыщешь. Что-что, а это Ситникова знала наверняка. Поэтому она и продолжала изучать улыбающегося Землянского, расценивая его как недурной экземпляр нынешней породы мужиков, от которых ждать ничего особенного не приходится, но и бросаться которыми не самый лучший выход.

– Элен… – уже тише и вкрадчивее повторял Борис Игоревич. – Такая история приключилась… На вас вся надежда.

Ситникова молча ждала продолжения.

– Товарищ у меня, вторым пилотом летает. Был в Средней Азии, хлопкоробам помогал за урожай бороться, какую-то гадость разбрызгивал… Заодно и прихватил несколько мешочков луку… Стесняется сам-то торговать… Решили вот к вам обратиться, чтобы растолковали, каким макаром лук этот на комиссию сдать в ваше бюро…

Видя, что Ситникова продолжает молчать, Землянский покосился через плечо, многозначительно добавил:

– По роду своей деятельности я, так сказать, снабженец… Кафель с цветочками, обои финские, эмаль всевозможная… Если интересуетесь, организуем…

У Елены Николаевны все это было и без него, в том числе и возможность поиметь кое-что за услуги, связанные с реализацией лука, однако, верная своему принципу не проходить мимо валяющейся на полу копейки, она мягко спросила:

– Сколько вы хотите сдать лука?

Понимая, что в россказни о приятелях – вторых пилотах, женщина не поверила, Землянский не смутился, чтобы из ответа не было понятно, шутит он или говорит серьезно, сказал:

– Вагон.

Однако с предосторожностью он переиграл. Ситникову всегда раздражала излишняя скрытность в партнерах. Елена Николаевна устала от нее за время общения со старым конспиратором Ефимовым. Холодным тоном она произнесла:

– Вагонами не принимаем.

Сделав вид, будто не заметил этой холодности, Землянский задумчиво поглядел на высокую, чуть полноватую шею Ситниковой и проговорил лирическим баритоном:

– У меня сегодня юбилей… Пять лет, как я холост. Согласитесь, это дата! – Он перевел взгляд на лицо Елены Николаевны и предложил простецки: – Что, если мы с вами по этому случаю посидим в ресторане? Может, чем вкусным накормят… А то я на холостяцкую яичницу смотреть не могу…

– В следующий раз, – твердо, но не настолько, чтобы можно было воспринять отказ как окончательный на все последующие годы, ответила Ситникова.

– Все! – рассмеялся Землянский. – Обиделся я!.. Если еще как-нибудь заскочу, не прогоните?

Ситникова с удивлением отметила, что за время этого непродолжительного разговора успела даже как-то и привыкнуть к этому человеку. Не скрывая внезапно возникшей приязни, улыбнулась:

– Не прогоню.