Читать книгу: «Свет тысячи звёзд», страница 2

Глава 3
Харпер

Через добрых полчаса автобус доезжает до зажатого между двумя горными хребтами Френчтауна, пригорода Мизулы. Без поля для гольфа, которое повышает престиж этого места, этот городок был бы ужасно унылым.

Когда я добираюсь до дома, низкого бунгало, поражающего не своим расположением, а множеством сделанных с любовью деталей, с помощью которых мама превратила это место в наш дом, уже становится темно.

Отсюда недалеко до городского медицинского центра, где она работает медсестрой, и, несмотря на близость к полю для гольфа и центру города, арендная плата вполне приемлема. Это, безусловно, связано с тем, что крошечный населенный пункт находится севернее трасы 90 и южнее магистрального шоссе.

Я тороплюсь, перепрыгивая через ступеньки веранды, к входной двери, сквозь которую из дома доносится шум. Бен воет, и я слышу маму, которая пытается скрыть напряжение в своем голосе. Если для меня это просто раздражение, то Бен ощущает происходящее как удар кувалдой. Я должна была быть здесь полчаса назад. Любое отклонение от правил значит для Бена всепоглощающий хаос. Я виновато смотрю на часы. Я опоздала ровно на тридцать четыре минуты, и то только потому, что всерьез раздумывала о том, чтобы бросить маму и пойти на эту дурацкую вечеринку. К тому же я знаю, что ей нужно быть на работе, и она полагается на меня. Я не могу поверить, что вообще подумала о том, чтобы повесить Бена на нее. Только потому, что мне понравилось, как мои клетки отреагировали на взгляд лазурных глаз Эштона. Он наверняка давно нашел подходящую замену. Эта мысль делает мне больно. Хотя не должна. Потому что он явно не из тех парней, кто планирует что-то большее, чем развлечение. В жизни определенно есть вещи поважнее. Я просто не могу бросить свою повседневную жизнь ради вечеринки с горячим парнем.

– Это ты, Харпс? – я слышу, как мама собирает свои вещи в кухне-гостиной. Потом она спешит ко мне в коридор, где я как раз снимаю туфли. Она с нежностью целует меня в лоб. Тот факт, что мама во всем этом хаосе, в котором виновата я, тратит время на это, мучает мою совесть еще больше. Она не спрашивает, почему я опоздала. Не потому что ей неинтересно, а просто потому что она доверяет тому, что я никогда не отклонюсь от плана без уважительной причины.

Если бы она знала.

– Бен на кухне. Сегодня не очень хороший день. Может быть, вы посмотрите на звезды, чтобы он успокоился. Он давно уже должен быть в постели.

– Хорошо, – бормочу я и хочу только, чтобы мама наконец ушла, чтобы моя совесть перестала мучить меня. Как только она уйдет из дома, я попытаюсь уладить дело ванильным мороженым и главой «Кролика Питера». Бен на самом деле уже слишком взрослый для этой книги, но он цепляется за нее, как и за многие другие вещи, на которых держится его жизнь.

– Пора бежать, иначе старшая сестра отрубит мне голову. До завтра, моя девочка, – с последним поцелуем мама проскальзывает через дверь в темноту. Как и каждый вечер, она пешком идет полмили до больницы. В это время автобусы уже не ходят, но ей все равно не нравится теснота общественного транспорта. Возможно, потому что из-за аутизма Бена она привыкла держать дистанцию. Ей нравится тишина ночи и пустота одинокой грунтовой дороги, которая петляет вдоль трассы и, наконец, заканчивается в нескольких футах к западу от главного входа в Медицинский центр Френчтауна на Демер-стрит. Это ее десять минут отдыха, прежде чем она променяет напряженную жизнь с аутичным сыном на стрессовую повседневную жизнь клиники. Сегодня я это у нее украла. Ей придется поспешить, но она все равно не успеет в больницу к началу смены.

Я вешаю куртку в шкаф и захожу в светлую кухню-гостиную. Цветы в самодельных горшках украшают окна и выделяются на фоне голубых стен. Это любимый цвет Бена, им выкрашены все комнаты дома. Что-то простое, как цвет стены, может перевернуть его мир с ног на голову. Или помочь ему успокоиться. Весь дом обустроен в соответствии с его потребностями. В этих четырех стенах он относительно стабилен. Но не сегодня. И я знаю, что причиной стало мое позднее возвращение.

Мой младший брат сидит на полу кухни и плавно раскачивается вперед-назад. Рукой он ударяет себя по виску в такт словам, срывающимся с его губ.

– Кассиопея, Киль, Кит, Козерог, Компас, – он перечисляет созвездия в алфавитном порядке. Папа привил ему любовь к звездам, а у Бена развилась буквально маниакальная одержимость астрономией. Каждое созвездие сопровождается хлопком, когда рука Бена касается его темно-каштановых кудрей. Они падают ему на лицо. Он редко позволяет стричь ему волосы. В хороший день маме иногда удается немного привести их в порядок, но полноценной стрижки у Бена никогда не было.

– Бен? – он не видит меня, но мой голос обычно действует на него так, что он перестает себя бить. Я чувствую срочную потребность обнять его. Но это одна из первых вещей, которую я уяснила с тех пор, как аутизм Бена проявился в два года: мои или мамины потребности отличаются от потребностей моего брата. Поэтому я присаживаюсь рядом и некоторое время разглядываю его. Несмотря на то, что вид Бена часто отталкивает и наводит на мысли о том, что он ненавидит близость, это не так. Я знаю, что ему станет лучше, если я буду рядом и дам время успокоиться. Мой желудок урчит, но я остаюсь на корточках на небольшом расстоянии от Бена, игнорируя тянущее чувство в животе. Как и глупую мысль о том, что я хотела бы быть на студенческой вечеринке и что причиной этого является именно такой парень, как Эштон.

– Корма, Лебедь, Лев…

Бен дошел до буквы Л, и я надеюсь, что нам понадобится меньше одного круга, пока он не успокоится. Иначе я, наверное, умру с голоду посреди нашей кухни.

– Бен? – еще раз пытаюсь достучаться до него, и в этот раз у меня получается. Он смотрит вверх и прерывает свое маниакальное движение рукой. Его взгляд скользит мимо меня в пустоту, но я знаю, что в этот момент он обращает свое внимание на меня.

– Давай сделаем мороженое, а потом пойдем в твою комнату? – Бен любит мороженое, по крайней мере, так же сильно, как голубой цвет, и немного меньше, чем звезды.

– Наугольник, Овен, Октант, – он хмурится, и внезапно его лицо проясняется. – Мороженое, а затем в объятия звезд, – брат встает, как будто ничего и не было, и бежит к морозилке. – С «Кроликом Питером».

Конечно. Иногда мне хотелось задушить маму за то, что она принесла Бену эту книгу. Вздохнув, я поднимаюсь и следую за братом. Достаю из морозилки большую пачку ванильного мороженого, беру к нему шоколадный сироп и разноцветную посыпку, выстраиваю все по одному и тому же рисунку на столе. Если я поменяю сироп и посыпку местами, это может привести к катастрофе, которая приобретет невероятный размер.

Когда Бен был маленьким, а я еще меньше, то специально провоцировала подобные приступы. Вначале мне было трудно понять, почему Бен требовал так много внимания от мамы и папы. Честно говоря, я хотела его ненавидеть, но не могла. Никто не может ненавидеть Бена.

Я люблю своего маленького брата. Это простая неопровержимая истина, которая позволяет мне после долгого дня есть мороженое вместо нормальной еды.

Я наблюдаю, как Бен привычным образом наполняет две чаши с точностью нейтронного микроскопа. Иногда это длится так долго, что в конце концов остается только ледяной суп. Сегодня он закончил быстро и представляет результат с улыбкой, которая не предназначена для меня, а просто отражает его удовлетворение.

Он неуклюже идет в свою голубую комнату в конце коридора и там зарывается с тарелкой мороженого в гору подушек, одеял и простыней. Я много раз задавалась вопросом, почему его аутизм не действует на хаос тканей, и Бен тщательно не сортирует их по цветам или узорам. Ответа на этот вопрос нет. Так же, как и на тот, почему именно Бен страдает аутизмом. Или почему его расстройство аутистического спектра настолько сильно, что он не в состоянии посмотреть в лицо миру за пределами этого дома. Мама испробовала многое. Школы, центры развития, даже мастерские для инвалидов, но либо сильные приступы Бена перегружали их, либо помощь просто стоила слишком дорого. Зачастую и то, и другое.

Я ложусь к Бену и наслаждаюсь своим мороженым, которое перекатывается по пустому желудку. Жду, пока брат закончит с десертом, и затем выключаю свет. Комната темная, за исключением флуоресцентного сияния, которое исходит с потолка. Это произведение искусства мама подарила Бену на его пятый день рождения, вскоре после смерти папы, когда Бен уже не хотел выходить в сад, чтобы посмотреть на настоящие звезды. Врач сказал, что воспоминания о папе вызывают те эмоции, с которыми он не может справиться. После потери папы и затем еще любимых созвездий Бен в течение нескольких недель страдал от постоянных приступов. Он плакал, ударялся, кричал. Мама валилась с ног, а я была близка к тому чтобы сойти с ума.

Затем в передаче о дизайне комнат я увидела, как ведущая разрисовала флуоресцентной краской стену детской комнаты. Замок принцессы, который одновременно был ночником.

С мамой мы заказали краску в интернете и нарисовали полную Солнечную систему на потолке комнаты Бена. Мы почти потеряли надежду. Мама упала с лестницы, я оказалась с ног до головы в малярном скотче, но нам все равно было весело. В тот вечер Бен впервые за несколько недель был спокоен. Как и сейчас, он лежал под звездным небом, удовлетворенно водя в воздухе рукой, повторяя очертания звезд и планет на потолке. Он бормочет в алфавитном порядке названия всех созвездий.

Только когда Бен перечисляет все созвездия, я вытаскиваю «Кролика Питера» и начинаю читать. Он закрывает глаза и рисует рукой неопределенные, но всегда одинаковые узоры на своей груди. Одним быстрым движением я накрываю брата одеялом. Бен комментирует это двойным вращением кисти, но тут же успокаивается.

Спустя десять минут он засыпает. Я кладу книгу на место, рядом с аккуратно выстроенными машинами. Прошло некоторое время и несколько истерик, прежде чем я поняла, что он расставляет их по цветам и в алфавитном порядке по начальным буквам названия марок.

Некоторое время я смотрю, как он спит, и убираю локоны с его лба. Жест любви, который я позволяю себе только потому, что Бен спит. Только в такие моменты я могу прикоснуться к нему и почувствовать его теплое маленькое тело. На мгновение кажется, что он обычный ребенок.

Я наслаждаюсь покоем, его размеренным дыханием, светом звезд над нами, прежде чем подняться и убрать тарелки в раковину на кухне. Наливаю в них воду и на мгновение подумываю о том, чтобы просто оставить в раковине. Когда Бен проснется завтра утром, грязная посуда будет нервировать его, поэтому я делаю усилие и мою ее, хотя смертельно устала.

Мой взгляд падает на едва различимый номер Эштона на тыльной стороне кисти. Я избавляюсь от глупого покалывания, которое ползет по моей коже от чернил, стирая цифры шероховатой стороной губки, пока не останется только покрасневшая кожа. Затем я кое-как вытираю тарелки и убираю их в кухонный шкаф. Готовлюсь ко сну и плетусь в свою комнату. Она тоже выкрашена в нежно-голубой, хотя я бы предпочла другой цвет. Плюхаюсь на кровать, злясь на себя за то, что теперь, когда мои мысли больше не крутятся вокруг Бена, я спрашиваю себя, заметил ли Эштон мое отсутствие на вечеринке.

Я хватаю свой блокнот для рисования и делаю набросок линии его челюстей, мягкий изгиб губ, растрепанные волосы, достающие до подбородка. В школьные годы я очень много рисовала, даже думала изучать искусство, но перспектива получить стабильную работу в художественной области довольно низкая. А мне нужна стабильность. Для мамы. И прежде всего для Бена.

Теперь я редко рисую. И каждый раз, когда это делаю, в конце выкидываю рисунок в мусорное ведро. Закончив с портретом, я мельком смотрю на него: Эштон получился неплохо, но и не идеально. Затем я сминаю бумагу. Я целюсь в ведро, но промахиваюсь на несколько сантиметров, так что комок опускается под обогреватель и остается лежать в тени стола. Я закрываю глаза руками и пытаюсь выбросить Эштона из головы. Но он комфортно устроился со своим убийственным взглядом и пугающе совершенным смехом у меня в голове.

Глава 4
Эштон

Басы гремят в прокуренной комнате общежития Каппы Сигмы и раскачивают толпу. Я прислоняюсь к стене напротив входа и не обманываю себя. Вместо того чтобы веселиться с Беккой и Уиллом, я стою здесь, потому что жду Харпер.

Я не особо терпеливый человек. Как правило, я быстро отступаю, если девушка не заинтересована. И тот факт, что Харпер до сих пор не появилась, хотя уже далеко за полночь, нельзя истолковать иначе. Даже если мой мозг пытается найти другое объяснение. Я жду ее напрасно. В двадцатый раз за последние полчаса я проверяю свой телефон, но она не прислала ни одного сообщения. Уилл слегка толкает меня, в то время как Бекка держит прямо перед моим носом бумажный стаканчик с алкоголем. Я беру его и залпом выпиваю. Это что-то крепкое. Возможно, кто-то принес с собой водку.

– Твое здоровье, надеюсь, было вкусно, – перекрикивает музыку Бекка.

Она с упреком смотрит на меня и указывает на свой стакан и Уилла. Вероятно, она хотела чокнуться со мной.

– У тебя действительно ужасное настроение, – все еще крича, замечает она.

Я сосредотачиваюсь на своих друзьях. Это лучше, чем поддаться отвратительному настроению. Меня не должно волновать, что Харпер обманула мои ожидания. Ведь я ее не знаю. И поскольку она не хочет, чтобы мы это меняли, я должен забыть про нее.

Я наклоняюсь к Бекке.

– Идем, я искуплю вину. – Бекка, Уилл и алкоголь – отличный вариант, чтобы отвлечься.

Я пробиваюсь на кухню, наполняю свой бумажный стаканчик прозрачной, резко пахнущей жидкостью. На бутылке наклеена этикетка, подтверждающая мое предположение о водке. Затем я присоединяюсь к друзьям. Уилл танцует под оглушительную музыку. На самом деле он танцует не один, а с Беккой. Этим двоим так хорошо, иначе они не подошли бы так близко друг к другу. Выглядит многообещающе. Возможно, их разгоряченные алкоголем тела сделают то, с чем не справляются двое трезвых людей. Мне стоит попытаться наверстать упущенный алкоголь. Возможно, тогда у вечера будет еще один шанс не стать полной Харперстрофой.

Глава 5
Харпер

Я просыпаюсь, встаю с кровати и в полусне плетусь на кухню. Мама уже в постели, отдыхает после ночной смены в больнице. Перед тем как лечь, она сварила кофе и накрыла на стол. Мне стоит поблагодарить ее и за то, что Бен уже сидит на своем стуле и сортирует хлопья по цветам вместо того, чтобы назойливо будить меня. Прежде чем сесть к нему за стол, я наливаю чашку спасительной порции кофеина. Касаюсь рукой головы и пытаюсь понять, почему она такая тяжелая. Плохо спала, и это в первую очередь было связано с тем, что Эштон словно призрак бродил по моим снам.

– Тебе грустно? – спрашивает Бен, не отрываясь от своей задачи. Голубые колечки уже полностью отсортированы, ведь этот цвет удобно расположился в начале алфавита, поэтому он грызет их первыми. Всегда четыре штуки с глотком молока из стакана, который мама поставила рядом с его тарелкой. В это же время он посвящает себя сортировке остальных хлопьев для завтрака.

Мама объясняла эмоции Бену, но так как сам он не может испытывать их, процент попадания нулевой. Меня удивляет, что именно сейчас он близок правде, и немного стыдно за то, что я притворяюсь, будто брат ошибся.

– Как выглядит грустное лицо, Бен? – спрашиваю я и выжидающе смотрю на него. Он пытается сделать грустное лицо, но не получается. Беспомощно почесывая голову, брат листает свои ламинированные карточки, которые прикрепил к поясу брюк. Он указывает на карточку, где фотография мамы с опущенными уголками рта и слезами на щеках.

– Я так выгляжу?

Он не отвечает, лишь качает головой, но задерживается на мгновение, прежде чем пролистать карты в поисках нужной. Но не может решить, какая карточка отражает мое состояние.

Иногда удивительно, как точно Бен распознает душевное состояние своего собеседника именно потому, что не может истолковать его. Во мне борются самые разные эмоции. Я раздражена, потому что Эштон все еще занимает мои мысли. Зла, потому что действительно хотела бы пойти на вечеринку. И подавлена, потому что вообще подумала о чем-то подобном, вместо того чтобы просто принять тот факт, что потребности Бена важнее, чем мои.

Мама сделала все для того, чтобы я могла учиться, хотя это и требует от нее очень многого. Я должна быть благодарна за этот шанс и не жаловаться, что мои будни отличаются от жизни любой другой девушки моего возраста.

Ни Бен, ни мама не выбирали такую жизнь. Никто из нас не выбирал. Но так уж вышло. Рождение брата с аутизмом иногда требует жертв, но несмотря ни на что, я рада, что мама, Бен и я проживаем это вместе. У нас есть мы. Мы счастливы. По крайней мере, большую часть времени. И все же какая-то скрытая, эгоистичная часть меня грустит о том, что я никогда не узнаю, стоит ли Эштон того, чтобы обратить на него внимание.

– Я устала, – вру я, чтобы помочь Бену. Я перелистываю карты, пока не появляется его фотография, на которой у него маленькие покрасневшие глаза, где он как кукла висит на одном из кухонных стульев.

Бен смеется. Эта фотография всегда заставляет его смеяться, и я воссоздаю эту позу, просто чтобы еще раз услышать смех брата. Затем я переворачиваю карточки до тех пор, пока фотография, на которой изображены мама, папа, я и новорожденный Бен, не оказывается наверху стопки. Мы все сияем, словно Пасха, наши дни рождения и Рождество выпали на один день.

– Ты устала или счастлива? – спрашивает Бен и неустанно продолжает сортировать свои хлопья.

Это хорошее утро, поэтому я касаюсь его руки. Только ненадолго. До тех пор, пока он может выдержать близость.

– Мы счастливы.

– Потому что мы есть друг у друга, – продолжает Бен фразу, которую мама годами повторяет ему. Я не знаю, понимает ли он, что значат эти слова, но мне нравится, что он их произносит.

– Именно потому что мы есть друг у друга, тигр.

– У тигров острые зубы, и они живут в Азии. Это очень далеко отсюда. Я не тигр.

Я смеюсь и тоже накладываю хлопья в тарелку, которая стоит на моем месте.

– Ты прав, Бен. Ты не тигр.

– Я просто ребенок, – он перелистывает свои карточки и кивает. – Мальчик.

– Я знаю, сокровище.

– У пиратов сокровища, – бросает Бен, и его голос остается монотонным, без интонации или ударений, которые сделали бы его слова шуткой. – Сокровища в основном из золота. Я – не сокровище, – говорит он.

Иногда мне кажется, что он думает, будто у нас у всех не все в порядке с головой, потому что мы постоянно говорим неправильные вещи. Бен не понимает двусмысленности, что невольно вызывает смех.

– Ты хочешь однажды стать пиратом?

– У меня нет корабля, а река Кларк-Форк слишком мелкая для настоящего пиратского корабля. Кроме того, нужно быть взрослым, чтобы стать пиратом. У детей не должно быть оружия, – Бен подчеркивает свои слова постоянным движением запястья.

– Верно, – признаю я. – Однако ты не знаешь, действительно ли Кларк-Форк такая мелкая. Мы можем пойти посмотреть.

Бен, кажется, борется с собой. Ему нравится бывать на природе, а перспектива увидеть пиратский корабль весьма заманчива. Однако брат понимает, что окружающий мир зачастую слишком велик для него.

– Я приберусь, а ты иди переодевайся, хорошо?

Он все еще сомневается, но затем бежит в свою комнату.

– И Бен, потише. Мама спит, – он несколько раз энергично кивает, а затем преувеличенно медленно проходит оставшееся расстояние до двери своей комнаты. Это заставляет меня усмехнуться, потому что подобное показывает, как он любит меня и маму, несмотря на свою неспособность выразить это.

Я доедаю свой завтрак, мою наши тарелки и нарезаю пару яблок. Бен ест их только тогда, когда каждая четвертинка яблока вырезана в виде лодочки. Двенадцать из них я упаковываю в его темно-голубую коробку для завтрака и кладу в рюкзак, затем беру еще бутылку минеральной воды без газа. Неконтролируемое покалывание газов выводит его из себя. Я дергаю молнию рюкзака и обращаю внимание на то, чтобы застежки соединялись точно по центру.

Бен появляется, и я театрально вздыхаю. На нем пижама, голубые резиновые сапоги и ярко-голубая кофта с темно-голубым плюшевым мехом. По крайней мере никакого блока на цвет. Однако будничным нарядом я бы тоже это не назвала.

– Ты злишься? – спрашивает Бен, и вращение его запястья становится более беспокойным.

– Нет, тигр. Я не злюсь.

– Я не тигр, – снова произносит он, и уверена, что он считает меня либо не особо сообразительной, либо крайне забывчивой. Большинство людей думает, что требуется много терпения, чтобы ужиться с ребенком, у которого аутизм. Это правда. Но я думаю, что Бену значительно сложнее поладить с иронией и двусмысленностью, которыми наполнены наши слова.

Я размышляю, стоит ли настаивать на том, чтобы Бен оделся как следует, но затем решаю, что как следует – понятие растяжимое.

– Я знаю, что ты не тигр. Я запомнила. Пошли. А мама может поспать, – я открываю дверь, и Бен как всегда спрыгивает по ступенькам веранды. Первые две ступеньки на левой ноге, оставшиеся две на правой. Затем он бежит к садовым воротам и ждет меня там. Механически он засовывает свою руку в мою, и мы вместе переходим через дорогу. Как только добираемся до противоположной стороны, он поспешно отпускает меня.

Прошло много времени, прежде чем я перестала воспринимать на свой счет тот факт, что Бен воспринимает мои прикосновения как нечто неприятное. Он считает их неизбежным злом, когда ему приходится, например, переходить улицу. Я спускаюсь с ним к реке, и мы довольно долго бродим вдоль берега. Здесь наблюдая за Беном, можно было подумать, что он ничем не отличается от других. Как и любой ребенок, он пробирается через подлесок, ударяет веткой по зарослям и визжит, когда лягушка прыгает в воду прямо перед его носом. На краю поля для гольфа Кинг Ранч мы садимся на поваленное дерево, и Бен ест свои яблоки. Он даже предлагает мне два кусочка, которые я с наслаждением жую, потому что они невероятно сладкие. И потому что то, что Бен дал мне их, – маленькая победа. Это значит, что он позаботился о моих потребностях.

Я знаю, что на самом деле это не победа. Аутизм – это не то, что можно победить. Состояние Бена никогда не изменится. Он всю жизнь будет нуждаться в помощи, но я научилась распознавать хороший день и наслаждаться им.

Я слезаю с дерева и опускаюсь в густую траву. Бен играет у реки. Я слышу, как он сообщает информацию обо всем, что находит в грязи на берегу. Чаще всего это отрывки из его детских научных книг, но кое-что он почерпнул из телевизора.

Пахнет влажной землей и свежей травой. Так же пах Эштон. Как идеальный день в Монтане. Я запрокидываю голову и не вижу ничего, кроме лазурного неба, которое невольно напоминает мне его глаза. Бен прав. Голубой действительно восхитительный цвет.