Читать книгу: «Любовь от боярыни Морозовой до революции семнадцатого года»

Шрифт:

Посвящается моей
Помощнице Б. М.
Любовь священна. Мы родимся только для любви. Живём только для неё. На любви стоит мир. Если не будет любви, не будет ничего… Любить человека, любить людей – величайший дар Божий.
(Писатель Иозеф Томан).

ISBN 978-5-0055-0753-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

часть этой книги не может быть

воспроизведена в той или иной форме

форме без письменного разрешения

владельца авторских прав

Исторический роман Розеной Ларисы Вениаминовны повествует о большой любви двух интересных людей, любящих друг друга и пронёсших эту любовь через все препятствия, кои встречались на их пути. Они многое пережили, преодолели, переосмыслили и доказали, кто истинно любит, сохраняет это чувство до конца жизни…

Он родился под Петербургом, в конце девятнадцатого века, в семье мелкого служащего. Когда ему, Ивану Сергеевичу, исполнилось восемь лет, семья лишилась кормильца. Мать – Екатерина получила за него очень маленькую пенсию, на которую содержать себя с сыном не могла. Сосед их, знакомый покойного отца, пожалел мальчика и сказал матери Иванушки:

– Давай его мне, сделаю из него человека.

Матери Иванушки ничего не оставалось делать, как отдать сына в обучение к хорошим людям. Ему уже к тому времени шёл десятый годок. Мальчик был необыкновенно талантлив. И было в кого. Их семья по отцовской линии происходила из очень даровитых дворян. Но когда-то, не в меру сердобольные предки, раздали всё имущество бедным, да невезучим родственникам, и сами вскоре остались почти без ничего. Захудалая деревушка под городом, где и родился Иванушка, пруд, да небольшой лесок. Если б они жили там, можно было бы разводить маленький огородик, промышлять иногда охотой и рыбалкой. Денег не было даже приобрести кое-какую живность. Да и отвыкли баре трудиться денно и нощно в полях, да на огородах. Твёрдого дохода не имелось, поэтому семья перекочевала в город – Питер.

Обустроились они в маленькой квартирке полуподвального помещения. (Позже мама его перебралась в Подмосковье, жить там было легче).

Мальчик сначала состоял у хозяев на побегушках, затем стал рассыльным, далее помощником приказчика, младшим приказчиком, и, наконец, старшим. Деньги, кои он зарабатывал, частично отдавал матери, себе оставляя только на необходимые расходы. Потихоньку сам осилил грамоту, математику, поступил на курсы приказчиков и к восемнадцати годам завёл своё дело. Он не пил, не курил, каждую свободную минуту использовал для работы. Мать Иванушки, Наталья, была из строгой семьи кержаков, старообрядцев. Но, выйдя замуж, стала жить, как и муж, то есть, ходила в церковь, крестилась тремя перстами, сложенными вместе. И хотя она, под воздействием супруга, уступила ему, отошла от старообрядчества, характер имела сильный. Сына, до того, как отдала в люди, держала строго, водила в храм каждые субботу, воскресенье, и по праздникам, говела и его заставляла, молилась месте с ним утром и вечером. Он всё это помнил и жил без неё так же, как при ней. Боялся и чтил Бога, помогал людям, если мог, ездил к матушке, проведывал.

Когда открыл своё дело, завёл большие связи с клиентами в разных местах. Ему приходилось ездить в Прибалтику, Москву, Киев и другие города. Занимался продажей пушнины. Им скупались в Сибири соболя, куницы, лисы, еноты, песцы и, соответственно, продавались в разных регионах. Появились связи и знакомства за границей. Наши русские меха любили модницы все всего мира. Дела расширялись. Оборот принимал большой размах. Вскоре закончил ещё и двух годичные курсы, говоря современным языком, бизнес класса. Становился грамотным, умным, деловым, предприимчивым человеком. Девушками не увлекался, было некогда.

Но вот однажды, приехав в Москву и оказавшись в гостинице «Трегубов и братья», он захворал. Не мог сразу заняться делами. Пришлось немного отдохнуть, повременить с работой.

Сосед по гостиничному номеру, Тимофей, пригласил его в театр на представление некоей артистки, зажигательной танцовщицы из Америки, (из Перу). Её звали Лолитой. Иван рассмеялся. Но тот в ответ обозвал его дикарём, несовременным человеком. Ему стало неудобно. Ну, правда, что же это он всё время сидит то дома, то в конторе, и всё по делам, да по делам, развлечься некогда.

– Что ж, браток, коли так расхваливаешь свою красавицу, пойдём что ли, – решился он.

– А как ты хочешь идти? В таком вот затрапезном виде, в каком каждый день появляешься передо мной? Нет, брат, так не годится. Надо что-либо приличное прикупить! – втолковывал ему Тимофей.

– Прикупить? Да у меня деньги все в обороте, наличных то не очень много, пожалуй, не хватит, прикупить-то. Да и не понимаю уж очень я в этих шуры-муры, ну в одежде для театра, – растерялся Иван Сергеевич.

– Вместе пойдём. Помогу разобраться в магазине с одеждой, – уговаривал Тимофей. Может, тоже хотел свою выгоду поиметь, люди разные. Одни чистосердечные, другие хитро мудрые, и всё в свою сторону норовят повернуть. Около богатых людей, обычно, крутится много прихлебателей.

– Пойдём, раз решили навестить американку, – решительно заявил он.

Тимофей помог Ивану Сергеевичу приобрести фрачную пару, кружевную рубашку и бабочку. Итак, они в театре. Народу много, всё, в основном, мужской персонал. Шум, разговоры. Они разместились в партере, на хороших местах. Иван Сергеевич немного смущался, сутулился с непривычки. Ведь нынче он совсем в другой форме, чем обычно, и это заставляло его конфузливо улыбаться. Не знал, как распорядиться руками. То он их складывал на коленях, переплетая пальцы, то разъединял их, поглаживая на голове шевелюру. То зачем-то опускал вниз, будто что-то потерял. И всё повторялось вновь. Если встречался взглядом со знакомыми деловыми партнёрами, начинал улыбаться во весь рот, привставал с места, здоровался и вновь усаживался в кресло. Но, когда увидел самого губернатора с миловидной девчушкой под руку, встал, выпрямился во весь рост и низко поклонился. Подруга губернатора уставилась на него в упор, не отрывая взгляда. Было на кого посмотреть.

Иван Сергеевич, двадцатипятилетний мужчина, был дивно хорош! Милое, типично славянское, волевое лицо, обрамлённое аккуратно подстриженной светлой бородкой, маленькими усиками, с мягким прищуром больших голубых глаз, было похоже на лица чеховских героев, мужественных, добрых, интеллигентных. Роста достаточно высокого. Широкий в плечах, стройный, узкий в талии и бёдрах, он производил сильное впечатление. Этакий русский красавец из былинных сказаний!

Даже когда губернатор, заметив интерес к нему своей спутницы, резко повернул её в сторону, она шла вперёд, оглядываясь на него, и, смущая молодого человека. Он подправил правой рукой усы, пригладил волосы и сел на место. Ему было очень неловко. Так и хотелось спросить: «Что это Вы, мадемуазель, смотрите, может, не так одет, как ныне следует? Бедно, несовременно?». Потом успокоился, подумав, всем не угодишь начал пристально смотреть на сцену. Это был его первый выход в люди, в свет, в театр.

Вскоре конферансье объявил номер молоденькой танцовщицы, испано-афро-индейского происхождения, Лолиты. Он уточнил, строго говоря, она не из самой Америки, а из Перу. Зал замер в волнении. И вот на сцену влетела юная, очень красивая светловолосая девушка. Фигурка чисто французского изящества. Худенькая, но никаких костей, всё миниатюрно, женственно притягательно. Рассмотрев её лицо и фигуру, он увидел, она почти раздета. На ней красовалась только одна юбочка из коротеньких разноцветных ленточек, длиной сантиметров пятьдесят, прикреплённых к пояску на тонкой талии. На груди ожерелье из раскрашенных морских ракушек. На тонкой шейке – ошейник, украшенный бриллиантами. На стройных ножках золотые браслеты, такие же и на запястьях рук. Она начала кружиться и подпрыгивать, ленточки на поясочке развивались. Загадочно намекая на что-то, чего не было видно. Но зал бушевал. Хлопали и хлопали при каждом её прыжке, резком повороте, изгибе, наклоне.

Она казалась настоящей вакханкой, древнегреческой жрицей любви, радости, счастья. Все, сидящие в зале, забыли о себе, своих делах и нуждах, улетая с этой Терпсихорой то ввысь, то вниз, то к высоким облакам, то в самые глубокие земные провалы. Она лукаво улыбалась и танцевала, танцевала, кружилась и колдовала неповторимым образом. Браслеты, мелодичным звоном, повторяли её движения. Таких чудес даже маститые посетители театров не видели ни разу в жизни. Что же говорить о Иване Сергеевиче? Он сидел совершенно потрясённый, лицо изменилось, будто сам он превратился в некоего Вакха, и вот-вот поймает эту обезумевшую менаду. Зал рукоплескал, шумел, восхищался, бурно выражая свой восторг. Актриса долго выделывала головоломные па, она устала, ей захотелось отдохнуть, уйти со сцены, но публика не давала ей возможности это сделать. Наконец представление окончено.

Иван Сергеевич с Тимофеем еле выбрались из театра. Толкучка, разговоры, замешательство. Наняв извозчика, вернулись в гостиницу. Поужинали, поиграли в картишки, перекинулись парой ничего не значивших фраз, разошлись.

Ивану Сергеевичу не спалось. Всё ему мерещился образ юной танцовщицы. То она вновь взлетает к небесам, то возвращается на землю. Он был, словно зачарованный, в круговороте огненного хаоса, безумия, любви. Утором еле поднялся с больной головой и учащённым сердцебиением. С соседом Тимофеем ни о чём не хотелось говорить. Он был, как в тумане. А Лолита всё танцевала и танцевала.

Через два дня он вновь, без всяких уговоров, сам отправился в театр. Сидел, смотрел на эту летающую непоседу и молчал. Даже не хлопал. После представления, ворвался к ней в уборную, растолкав всех поклонников. Развернул большой свёрток и накинул ей на плечи соболиную шубу. Она закружилась в ней перед зеркалом, предварительно сбросив с себя весь свой «скромный наряд». Потом подбежала к Ивану Сергеевичу, обняла, поцеловала, он взял её на руки и вынес из театра. Подозвав ямщика, закричал: «Гони-ка к Яру!». Всю ночь они сидели в ресторане. Она, не снимая шубу, зябко куталась в неё, он – всё в той же фрачной паре.

И полетели дни крутыми разбегами. Но вот она уезжает, он мчится к ней проводить и застаёт её в объятиях Тимофея. Иван Сергеевич, ни слова не говоря, повернул назад, расплатился с хозяином гостиницы, сел в поезд и там, в отдельном купе, пробовал застрелиться. Промахнулся. Его сняли с поезда, вызвали партнёров по работе, сопроводили в Петербург. Несколько дней был под неусыпным надзором друзей. Пришёл в себя, сходил в церковь, исповедался, причастился. Но красавицу Лолиту забыть не мог. Принялся вновь за дела и работу, и уже на женщин смотреть без накипи сердечной не мог.

Прошло полгода. И вновь та же история, с тем же размахом и повторением. Она вновь давала концерты в России, в Москве. По делам фирмы и он оказался там. Случайно увидел афишу с её выступлениями. Его ноги сами собой, не спрашивая его разрешения, понесли к ней. Вновь: «Ямщик, гони-ка к Яру!». Но теперь она требовала не только мехов, но и дорогих украшений. Вернее, она ничего не требовала. Он сам боялся её потерять и делал немыслимые глупости, разоряя себя.

Друзья забеспокоились. Связь затянулась, стала принимать серьёзный оборот. Надо было срочно что-то предпринимать. Московский друг Фёдор Николаевич поехал к его матери, Наталье, всё объяснил и попросил молиться за Ивана Сергеевича.

Наталья заспешила в храм, в монастырь, всех умоляя молиться за сына. Случилось чудо. Он прозрел, успокоился и отошёл от своей сирены. Больше в театры не ходил, работал, восстанавливая потревоженный капитал. Всё вошло в свою колею. Мать и друзья захотели его женить, но он, ни в какую. Упёрся. Не хочу, мол, и всё. Женщин он уже просто боялся. Если жена ещё попадётся вроде этой Лолиты, он понимал, пропадёт. Чтобы не беспокоить, его оставили в покое. Иван Сергеевич побледнел, похудел, стал плохо спать. Доктора посоветовали ему отдохнуть. Поехать на воды или пожить в имении, у кого нибудь из друзей. Он решил ехать в поместье к старинному, приятелю Фёдору Николаевичу. Тот жил в Москве в своём доме, но летом уезжал в имение под Можайском. К нему и направился утомившийся Иван Сергеевич.

Там они вместе с ним ходили на охоту, рыбалку, читали книги, от скуки ставили театральные представления с крестьянской детворой. Но вот как-то раз к ним забрели соседские помещики с детьми и жёнами. Прослышав о праздничных буднях, приключавшихся в поместье Фёдора Николаевича, им тоже хотелось развлечься, повеселиться со всеми. И, в то же время, узнав про богатого жениха, гостившего там, мечталось хорошо пристроить своих дочерей. Начались весёлые представления, катания на лодках по тихой речушке, игра в гольф, горелки, прятки, фанты.

Пожилые сидели за столами, перебрасываясь в картишки, молодые носились, резвились, шутили, веселились допоздна, ставили представления. Сначала Иван Сергеевич отсиживался вместе с солидными представителями дворянства за ломберным столом. Вскоре напарники стали над ним подсмеиваться:

– Иван Сергеевич, мы-то хоть дряхлые, полные, неповоротливые, нам не до горелок. Ну, а Вы-то, человек молодой, холостой, никто сзади не стоит, не стережёт, не окорачивает, что Вам-то сидеть с нами? Побегайте, порезвитесь, разомните косточки!

Он смущённо улыбался, отшучивался:

– Куда мне, я уж тоже ветхий, пусть молодые резвятся. Забыл, когда бегал, всё дела, дела. Это сейчас немного почувствовал себя плоховато, врачи велели отдохнуть. А то бы работал до темна, как вол.

– Нет уж, батюшка, извольте веселиться. Что Вы с нами, стариками, тут сидите. Отдохните-ка с молодыми, подышите свежим воздухом, всё интереснее, забавнее, чем с нами. Да и сил наберётесь!

– Эй, Вера, – закричал один из гостей, молодцеватого вида мужчина, лет сорока, – пригласи-ка нашего джентльмена хорошего с Вами побегать, порезвиться, устал он сиднем-то сидеть.

– Сейчас, дядя Илья! – молодая девчушка подбежала к Ивану Сергеевичу, схватила его за руку и стала тянуть со стула со словами:

– А ну, ка пойдёмте с нами играть в горелки!

– Ну, раз так просите, пойду! – он встал и направился за девчушкой в сад.

– Вот и нового игрока привела к Вам! Принимаете? – весело защебетала она. – Знакомьтесь, меня зовут Вера, её Люба, его Александр!

– А меня, уважаемые господа, зовут Иваном Сергеевичем.

– Ах, как сложно, просто Ванечка, идёт? – засмеялась девчушка, и при этом на щёчках у неё появились соблазнительные, лукавые ямочки, будто она знала один секрет, о котором никому никогда не поведает.

– Вполне! – заулыбался счастливый Иван, увидев эти милые ямочки, сделавшие её лучезарной и неотразимой, и подумал: «Дивно хороша! Вот так барышня! Отроду таких н видывал… Да чтоб и видеть-то где? В контору такие проказницы не заходят… Да, дела! Как бы ни влюбиться в такую… Ух, огонь-то, какой!».

Вокруг шумел сад, с высокими липами, берёзами, клёнами. На солнечной полянке теснилась молодёжь. Смеялись, резвились, догоняя друг друга, наконец, решили играть в бутылочку. Её крутил ведущий. На кого она указывала, остановившись, из стоявших вокруг, тот должен был выходить в центр и целоваться с ним. Бутылка указала на Ивана. Крутила её Верочка. Он неловко подошёл к ней, стал целовать в невинные губы, почувствовав их мягкость, нежность и сладость, будто у малого ребёнка, недавно переставшего пить материнское молоко. Он закрыл глаза от восторга, приник к ним, и вдруг понял, губы отважной Верочки дрожат, она бледнеет, трусит. Он решил отстраниться, но толпа озорников настойчиво приказала:

– Целовать, непременно целовать!

– Да, да, целоваться! – вновь потребовала молодёжь.

– Обоим, обоим, нечего трусить! – подсмеивались озорники.

Ему пришлось обнять Верочку и поцеловать ещё раз. Из толпы закричали:

– А ещё не хотели! Смотрите-ка, как это у Вас обоих здорово получается, будто мечтали оба об этой минуте миллионы лет!

Она покраснела, быстро-быстро заморгала, вынула надушенный платочек, вытерла им губы. Иван тоже растерялся, не понимая, что же дальше-то делать?

Но недовольные озорники вновь кричали:

– Штрафной, штрафной, так не годится, после поцелуя губы не вытирают. Это значит, поцелуя не было.

Тогда Верочка смутилась и вытянула вперёд трубочкой губки, подставляя их под новый поцелуй. Видно, Ивану очень понравилось с ней целоваться. Он обнял её за талию, прижал к себе и поцеловал, смачно, со вкусом. Она ещё более зарделась, покраснев, как сваренный рак. А все закричали:

– Вот это здорово, вот это поцелуй! Эх, ребята, учитесь, как надо целоваться!

А один парнишка даже крикнул:

– Эх, жди теперь, повернётся бутылка ко мне или нет, а мне захотелось поцеловать Настюшку!

– Что ты, Володя, что ты! – засмущалась светловолосая кареглазая Настенька, разве так можно?

– А что, нельзя-то? Возьму вот, да и поцелую, ух! – раззадорился тот.

– Ах, Володя, ну всегда ты некстати что-нибудь сморозишь, – заволновалась лукавая Настенька, – ты разрешение у матушки спросил на поцелуи-то?

– Ох, ты и скажешь, разрешение. Я без разрешения хочу! – смеялся парнишка.

А очень красивая, броская девушка в ярком коротеньком сарафане, закричала в волнении:

– И я так тоже хочу!

Кто-то из шутников завопил ей в ответ:

– Когда дойдёт очередь до тебя! Всё по правилам, никакой самодеятельности! Ишь, разошлись тут все!

Иван усмехнулся, и стал крутить теперь сам по новой. Бутылка остановилась и указала на ту красавицу, которая так желала целоваться с Иваном. Она подбежала к нему, обняла за шею и приникла к его губам. Несколько минут она стояла, как зачарованная. Он не решался её оттолкнуть, не желал сделать нечто нетактичное, но и стоять так долго с ней рядом не хотел. «Да, отстал я от жизни совершенно! Вон что девчонки вытворяют. Сами берут инициативу в свои маленькие нежные ручки. Ну, и дела!», – думал он, опешив. А Таня, как казалось всем, запала на него…

– Хватит, хватит, Таня, хорошенького помаленьку, бери бутылку и крути! – недовольно закричали из толпы. – Парнишку напугаешь, сна лишишь. Это же шуточная игра, проказница! Нельзя всё через меру!

Татьяна отстранилась. А обрадованный Иван, сразу заспешил в круг, встав рядом с Верочкой.

Татьяна взяла в руки бутылку, посмотрела на неё загадочно, развернула, та остановилась вновь у ног Ивана. Он подошёл к ней, она еще раз обняла его и поцеловала. Он опять стал крутить, стараясь попасть на кого-либо другого. Но бутылка, как назло, остановилась у ног Татьяны. Она, ликуя, весело и озорно подбежала к Ивану. От неожиданности он замер, чуть не убежав прочь. Про себя подумал: «Это что такое? Сколько юношей вокруг, а она всё ко мне?». Шалунья обняла его, застыла в поцелуе. Её уже никто не одёргивал. Было интересно, что она ещё сотворит? Наконец, она поняла, это игра и неудобно на глазах у всех так долго донимать человека. Игра продолжалась. Она стала крутить, избегая смотреть на Ивана. Он тоже старательно избегал Татьяны, стремился встать рядом с Верой, но не тут-то было. Назойливая и нетерпеливая Татьяна не давала покоя. Вставала между ними, не позволяя им стоять рядом. Веселились все долго, бегали, догоняли друг друга. Стали играть в прятки. Иван должен был искать спрятавшихся. Всех разыскивал, они со смехом выбегали из укрытий, одну Татьяну не находил. Он забежал в тёмный, от переплетённых кустов, угол сада, там его поймали чьи-то руки. Взволнованный голос зашептал:

– Иди же ко мне быстрее! – и умоляющее. – Приходи сюда к ночи, буду ждать тебя!

Иван недовольно оттолкнул её со словами:

– Выходи, выходи, люди заждались!

– Не забудь, слышишь? – она произнесла это, весело поблескивая глазами.

Но ему, совершенно, не хотелось, ни слушать, ни понимать, о чём она там толкует. Он боялся своей задержкой огорчить Верочку. Итак, уже вышел казус с этими поцелуями. «Упрямая девчонка Татьяна, добивается своего всеми способами!», – мелькнуло у него в голове. Он был смущён такой странной манерой, проявлять симпатию к мужчине. Вера с виду была спокойна, как бы ни замечая настойчивости Татьяны. Но подумала: «Что же она так к нему пристает? Вон сколько парней вокруг, а она его одного видит. Ну он уж очень красив. Целовал, так мурашки по телу бегали. Даже думала, упаду в обморок. Какие сладкие у него губы!».

После игр все собрались на веранде, пили чай с вареньем, закусывали баранками, пряниками, играли в фанты, загадывали слова, находили подобную им замену. Наконец угомонились и разошлись, счастливые, по своим комнатам, спать.

Иван не знал, что же ему делать? Идти или не ходить на свидание к Татьяне? Ему казалось, она просто так его не оставит в покое. Испортит все добрые отношения с Верочкой. Поэтому решил: «Пойду и объяснюсь, не подобает девушке так вести себя, да ещё на глазах у всех. О чём она думает, чего ждёт от меня, упрямая девчонка!». Идти Иван всё-таки решился.

Он осторожно вышел из своей комнаты, ступил на веранду и увидел, сидящую в кресле-качалке Верочку. Она смотрела на звёзды. Но, услышав шум шагов, повернула к нему голову и прошептала:

– Посидите со мной…

Иван забыл, куда он направлялся, выкатил свободное кресло-качалку из угла веранды, и с удовольствием расположился около Верочки. Она неспешно протянула вперёд руки, опустила их на колени и произнесла:

– Спать почему-то не хочется, расскажите мне что-нибудь забавное.

– Милая барышня, я к несчастью, ничего не знаю забавного, – смутился он.

– О, меня зовут Верочка, Вы забыли? Какой же Вы, однако! – погрозила она ему пальчиком.

– Верочка, не обижайтесь, я действительно лесной медведь, только что выползший из своей берлоги. Мне и рассказать то нечего такой милой и приятной девушке, как Вы! – мягко оправдывался он.

– Верочке, – вновь напомнила она ему. – Придвиньтесь ближе и дайте мне Вашу руку, а теперь, мой милый медведь, расскажите мне чем Вы занимаетесь. Я серьёзная девушка и со мной Вам нечего бояться, – добавила она безмятежно.

Он придвинулся к ней теснее, держа в руках её мягкую нежную ручку, поцеловал её пальчики, стал рассказывать о своём детстве. Как он в родовом обедневшем поместье вместе с крестьянской детворой, ловил рыбу в реке, убегал ночами из дома, забираясь с мальчишками в недалёкие сады соседей, просто из озорства, бурлила молодая кровь. Нарвав там какой-нибудь зелени, садились куда-нибудь в укромное местечко, храбро жевали, эту несъедобную кислятину. Потом начинали рассказывать друг другу страшные байки, а дальше, забывая расходиться по домам, сладко засыпали там же, где нибудь под кустом или деревом от усталости.

– Детство же моё длилось до девяти годков, потом жизнь перестала со мною нянчиться, стал я работать, матушке помогать, себя содержать. Закончились мои мечты о далеких звёздах, захватывающих путешествиях, интересных приключениях… Стал жить и работать в людях. Это и были мои университеты. Сам осиливал грамоту, выучился писать и читать. Много позже, стал учиться полегоньку, завёл фирму, занимаюсь сейчас торговлей. Да вот немного приболел, ослаб. Доктора приказали отдохнуть. Приехал к другу, Фёдору Николаевичу. А с Вами прямо таки превратился в мальчишку, гоняюсь по лесам, да полям, резвлюсь, словно дитя… Добираю своё!

Верочка рассмеялась.

– Чему это Вы смеётесь? – смутился он.

– Представила Вас дитятей… – задушевно произнесла она.

– Ну, так это же сравнение, может, оно неудачное, Вы уж меня простите, олуха Царя небесного, – засмущался он, совершенно не понимая, как же себя с ней вести, чтоб не наскучить.

– Нет, всё правильно. Просто трудно Вас представить уже маленьким. Вон Вы, какой большой! – улыбнулась она, ободряя его

– Не подтрунивайте надо мной, – попросил он.

– Простите, не буду. Смешно немножко стало, – и она улыбнулась, вновь показывая свои милые ямочки на щёчках.

Она тоже принялась вспоминать своё детство. Батюшка у неё был полковником в отставке. Но он рано умер, им с матушкой было трудно жить в поместье, они уехали в белокаменную. На лето возвращаются в поместье. Их поддерживает материально брат отца, дядя Илья. Она окончила Смольный институт благородных девиц. Пока не знает, чем заняться. Но может работать гувернанткой, преподавателем французского, английского, немецкого языков. Здесь у них сохранилась богатая библиотека. Когда она оказывается тут, всё время читает, усаживаясь в гамак. Или играет на фортепьяно. Иногда уходит в лес с соседскими девушками, собирают ягоды, грибы, составляют гербарии…

Иван Сергеевич подумал: «Вот это девушка, языки знает, может быть мне хорошей помощницей в общении с иностранными фирмами. И то сказать, на фортепьяно играет… В свете с такой женой появиться не стыдно. А красива как, загляденье… Такую невесту с руками оторвут умные люди!».

– Да, судьба у Вас нелёгкая… Но вы многого добились… – задумчиво протянула она, как бы в ответ на его мысли.

Он слегка вздохнул и промолвил:

– Судьбы у многих нелёгкие… Да что обо мне, да обо мне, давайте лучше о Вас. Вы девушка образованная, культурная, воспитанная. Вас и слушать только…

– Хорошо, обо мне, так обо мне… Тёмной ночью я привыкла у нас в поместье вот так же сидеть на веранде, смотреть на звёзды и представлять себя на одной из них. Будто там есть жизнь, где живут красивые, сильные, умные люди. Они хорошо воспитаны и тактичны, помогают друг другу, занимаются изучением межпланетного пространства и другими науками. Изучают теорию происхождения их планеты, созданную их великими учёными, мечтают о изучении других миров. Когда почти под утро я ухожу к себе в комнату спать, я мысленно прощаюсь с ними до следующего свидания. Это моя тайна и я впервые открыла её Вам! Прошу Вас, не посвящайте в неё никого другого. Я доверилась Вам, поэтому и разоткровенничалась. Просто увидела в Вас хорошего, милого, простого человека… И Вы расположили меня…

– Не волнуйтесь, милая Верочка, я не ослушаюсь, – заверил он её с непередаваемой теплотой в голосе.

И от переизбытка чувств, доверия и признательности, она чмокнула его в щёку. Он не посмел ответить ей, понимая, это детский, братский поцелуй милой, неискушённой принцессы. Затем попросила его рассказать подробнее, чем он занимается сейчас, нравится ли ему это. Он с тревогой и волнением поведал ей о своей напряжённой жизни, полной беспокойств, самоотдачи, анализа, контроля, над самим собой. Постепенно он воодушевился, речь потекла плавно, уверенно. Он посвящал её в то, чем занимается в данное время, пообещал, когда они переберутся в город, покажет ей свою пушнину и научит разбираться в хороших мехах. Она слушала, не перебивая.

Он осмыслил, она отличная собеседница, ей можно доверить всё самое сокровенное, она поймёт, поддержит и никогда никому не выболтает, не предаст. Эта девушка заинтриговала его, против обыкновения, стала увлекать к далёким-далёким звёздам, к мечте. Он понял, на свете существуют не только его прекрасные меха, но и романтика, грёза, нечто такое, что заполняет тебя всего светом, полётом, неземной радостью… Он стал учиться мечтать…

Так Иван и Верочка провели за сокровенными разговорами всю эту загадочную летнюю ночь. Когда уже стало светать, она мило улыбнулась ему, немного потянулась в своём кресле-качалке и предложила разойтись до следующего вечера. Он поцеловал ей не прощанье руку и, вернувшись в свою комнату, завалился спать.

Ему снилась Верочка. Вот они бредут куда-то по дорожке, в лесу. Лес кончается, они, словно эльфы, взлетаю вверх, и мчатся на перегонки, обгоняя друг друга, туда, высоко в поднебесье, к лучистым, ярким звёздам… Вдруг из грозовой тучи вылетела Татьяна, она схватила его за руку, потянув за собой. Он сопротивлялся. Но всё было бесполезно. Она заставила его спуститься на землю, затащила в беседку, стала целовать, и умолять бросить Верочку. Он старался оттолкнуть её, вернуться к Верочке, но она повисла на нём и не отпускала. Он всмотрелся в неё и, о, ужас! Это уже была не Татьяна, а страшная, изворотливая ведьма! Тогда, собрав все силы, он вырвался из её рук, впившихся в него когтями, и полетел вверх, к звёздам, мечте, к Верочке… Вдруг он услышал громкий окрик:

– Барин, просыпайтесь, все уже за столом, ждут Вас на завтрак.

– Что-что? – пробормотал спросонья Иван Сергеевич.

– Кушать приглашают, велели Вас разбудить, говорят, заспались не в меру. Заявляют, если приехали в деревню, надо очень рано вставать, завтракать и больше гулять на свежем воздухе!

Ивану стало неловко. Он быстро выскочил из постели, оделся, слуга принёс ему холодной воды в тазике, помог умыться, и он помчался со всех ног в столовую. Гости чинно сидели и ждали его прихода. Хозяин весело улыбнулся и произнёс:

– Ну, как? Крепко спиться на деревенском воздухе? Не то, что у нас в столицах-то?

– Да вот, поди, ты, разоспался, – сконфузившись, ответил он, – дома-то встаю совсем рано, ещё до восхода солнца…

– Ну, ничего, брат, не смущайся, такое здесь со всеми приключается. Свежий воздух бодрит и лечит. Скоро сам увидишь, вся усталость пройдёт! Отдыхай, набирайся сил. И кушай, Ванюш, кушай, у нас здесь всё своё, добротное, полезное, отборное. Не то, что в столицах на рынках продают!

– Премного благодарен за внимание и заботу, Фёдор Николаевич! – при гостях не хотелось фамильярничать, называть друга только по имени. Но Федор предупредил:

– Без церемоний, без церемоний, Ванюша! У нас тут все свои и всё попросту!

Слуги стали обходить с подносами, наполненными едой, гостей, сидевших за большим круглым столом. В середине его кипел медный самовар. Он фыркал, чихал, охал, ахал, словно говоря: «Поторапливайтесь, господа хорошие, ведь я уже перекипаю, боюсь, не выдержу такого напора. Апчхи! Ну же, пейте мой кипяточек! Апчхи-и-и-и!». Горячая вода из носика стала капать и брызгаться, растекаясь на медном подносе, где размещался и сам пузатый самовар. Он, словно добротный господин, стоял на столе в центре, пыжился и, вроде, даже подсмеивался над ними: «Вот, господа, какой я важный и персонистый. Не вы меня поите, я Вас пою! По-то-ра-пли-вай-тесь». Слуги стали заваривать в фарфоровых чайничках китайскую заварку, перемешанную с травой кипрея. Русские, до революции, любили пить копрский чай. Во-первых, экономнее, сам чай был очень дорогим. Во-вторых, полезнее. Иван-чай, (кипрей), придавал силы, здоровье. В-третьих, очень ароматно и приятно пахло из заварочников.

Присутствовавшие чинно потягивали чай из блюдечек. Уж очень он был горячим! Иван Сергеевич заметил – Верочки не оказалось на месте. Она сказалась больной. Он занервничал, решил: утомил девушку ночными разговорами. Стало неудобно, неловко. Не понимал, как выразить ей сочувствие, чтоб никто не догадался, не заметил. Боялся скомпрометировать. Мало ли что подумать могут. А она девушка молодая, ей жить, да жить! Ах, как неудобно… Навестить её или нет?