Читать книгу: «Офис «ПиЗа»», страница 2

– Это не мечта. Это цель. Мечта – это что-то воздушное, неординарное. А у тебя желание простецкое. И ты стал таким, каким ты есть, потому что брат привязывал тебя. Нужно быть не как Пальчевский, а им, прожить то, что он прожил, чтобы все это у тебя было.

– Подобный бред кто только ни несет. Почувствуй эмоции другого… Ересь! Он богат, потому что у него нет эмоций. Я уверен. Он счастлив. Нужно просто понять секрет его успеха. Нужно переть напролом, как он.

– Тупица ты, Саня. Но… могу передать тебе на время секрет его успеха. Хотя думаю, что у этого парня, у Пальчевского, куча проблем. И бизнес он на проблемах и эмоциях своих построил.

– Отличная идея. Залети к нему в офис и прочитай бумаги, че он там мутит.

– Не буду я ничего читать, Сань.

– Конечно, ты же Комар. Ты читать не умеешь.

– Умею я читать. Получше тебя. Кто записку от родителей спер? Я. Почему? Потому что прочитал ее. Ты такой идиот. Ты, Сань, установить причинно-следственную связь не можешь.

– Умничаешь, тщедушная гундосая зверюга.

– Насекомое!

– Зверюга! Как хочу, так и называю. И как же ты узнаешь секрет Пальчевского?

– Укушу его, а потом укушу тебя. И тебе передастся та эмоция, благодаря которой он построил себя и свой бизнес.

– Че ты мне втираешь тут, Анатолий Кашпировский!

– УПК, пожалуйста. Называй меня так.

– Хорошо. Че ты мне втираешь, Угрюмая Подлюжная Козявка.

– Ох получишь ты… И не от меня. Соглашайся на эксперимент. Да, у меня есть такое свойство. Я кровь не пью, а передаю эмоцию через кровь. Одну эмоцию. Самую главную. Было такое в моем детстве. Я укусил двух выпускниц школы. Одна – Настя – толстая, закомплексованная пианистка. Настя никогда не играла на концертах. Боялась. Когда ее просили сыграть, она собирала свои вещи и уходила. После этого в школе дня три не появлялась. Только в классе, на перемене, она могла на пианино «сбацать» что хочешь. На слух «копировала» любую мелодию. Другая девчонка – Нина – худосочная сверхраскрепощенная, вечно подвыпившая примитивная художница. Рисовала везде и всегда свои.... Хм… собаки-кошки тоже справляют везде и всегда свои нужды. В общем, рисунки Нины были похожи на освобожденные из организма животных «нужды».

Я невольно отплюнулся.

– Так вот. Я решил помочь Насте. Укусил Нину и сразу же укусил Настю. Думал, что Насте передастся гиперуверенность Нины и она начнет играть на публике, на настоящих концертах. Благое дело. В итоге Настя стала подбухивать. И даже сыграла один концерт. После которого ушла в запой. А вот Нина… Нина резко потолстела. Я узнал почему. Все из-за «слушанья» советов других людей. Настя-пианистка была почему толстой? Потому что на медосмотре в первом классе медсестра ей сказала: «Ты такая худенькая, есть надо». И она начала есть… Превратилась в маленький танк. Кстати, Нина бухать перестала. Так что, я сделал свое дело, хоть и не так, как планировал, конечно. Суть в том, что я малость волшебный. Я такой, magic is in the air. В конечном результате все потом у девчонок в жизни устаканилось… года через три, правда. Я узнавал. А так ниче… Много таких случаев было. Я увидел закономерность, поэтому перестал пить кровь. А мои сородичи после этого со мной вообще не общаются, даже обзываться не хотят. Да и, в принципе, у нас не принято в семьях особо общаться. Только кровушку и пить… и все. Прям, как у тебя в семье, только кровушку денежкой заменим, а «пить» заменим «копить».

– Какая душещипательная история, какая трогательная жизнь у тебя, Комар. Я чуть не расплакался. Ай-яй. Ая-я-яшеньки. Ой-ой-ёй-ёечки. Трудно в бред этот поверить, но – меньше слов, больше дела. Проверим тебя.

– Не боишься жизнь себе этим испоганить? Я же сказал, что результат будет плохим. Думаю, что будет плохим.

– Сколько пафоса в словах. Итак… завтра, как и всегда, Пальчевский рано утром поедет в магазин покупать себе бананы, йогурт и булочку на рабочий день. Видишь, он крут. Следит за собой! Я тоже буду вести здоровый образ жизни, лишь бы бабла столько же получить, сколько он.

– А не проще, Сань, с отцом помириться, забыть все плохое. Попроситься на работу к нему в ресторан. Помогать, быть в семье, по крайней мере стараться быть в семье. Развестись с Верой, найти хорошую девушку…

– Как бабка старая ты.

– Ну не как твоя, заметь. Твоя бы в очередной раз в ад тебя послала.

– Не спорю, послала бы. Ты, как бабка на скамейке, бабка обычная, бабка среднестатистическая.

– Сейчас, Сань, бабки на скамейке такая же редкость, как и говорящие комары со сверхспособностями. Мало бабушек осталось. Особо не сидят на лавках. Я сколько летал – мало их видел.

– Комар-демагог. Удивительно. Так, я не закончил, сверхспособный ты мой. Завтра в магазине мы будем вместе с Пальчевским. Он пойдет к кассе, мы за ним. Я буду с тобой разговаривать. О Боже… меня посчитают сумасшедшим. Я не смогу с тобой переговариваться.

– Тупишь ты, тупишь. Мы живем сейчас в веке, когда психов не отличают от нормальных людей.

– Мы живем в веке слепоглухонемых людей. Или что? Что ты несешь?

– Сань, можно спокойно делать вид, что ты разговариваешь по телефону с кем-то. В наушниках. Только наушники надень. А я буду сидеть в кармане твоей рубашки или на башке, в волосах валяться буду. Вот и все. И шептать.

– Шептать… глазить… наговаривать… порчу наводить.

– Иди ты на…

– Ладно, шучу. Короче, Пальчевский у кассы, ты его кусаешь, а потом кусаешь меня – и я живу гипербогато. Если я не живу после этого гипербогато, ты получаешь мегаподсрачник.

– Идет! Интересно увидеть и узнать, как можно дать комару подсрачник, причем еще и мега. И ты не можешь все знать об этом Пальчевском…

– Он проекция моей мечты! Мечты увидеть себя в его роли. Конечно, я за ним следил. Так что не ной… Идем завтра утром в магазин!

Глава 3

На следующее утро все случилось так, как и планировалось. Мы подождали Пальчевского, подошли к кассе вместе с ним. Комар его укусил и:

– Ну-с, сейчас проверим твои волшебные свойства, – саркастично сказал я Комару.

– Та… шутил я. Нет у меня никаких свойств, в общем.

– И на кой тогда я так рано встал и поперся в магазин?

– Сань, ниче…

– Все, идем домой, я спать хочу.

Всю дорогу Комар молчал. Пришли домой, Комар продолжал молчать.

– Что-то ты мутный, друг.

– Сань, все нормально. Не мутный.

– Признавайся!

– Мне не в чем признаваться… – неуверенно сказал Комар.

– Признаешься, в чем дело, джинсы для тебя пошью.

– Клянешься?

– Клянусь, Комарище. Колись!

– Я укусил Пальчевского, но… но сзади меня возле кассы стояла какая-то дура с веером, и после укуса Пальчевского я укусил ее, и еще какую-то блондинку в бородавках. Я не виноват, меня ветром от веера откинуло.

– Придурок… Хилый придурок! Ну и что с того, что всех там раскусал-закусал?

– А то, что если я укушу тебя, то тебе передастся не только главное качество характера или главная эмоция Пальчевского, но и что-то от этих двух баб.

– Во-первых, в твой волшебный маразм я не верю. Во-вторых: кусай, так как я хочу, чтобы ты проиграл спор. Я давно ни с кем не спорил. Хочу доказать свою правоту. Ты обычный комар, только говорящий…

– И читающий, и анализирующий… Пальчевский был грустным, очень. Он всегда такой?

– Не грустный, а серьезный. Всегда. Это мега. Я тоже таким буду. Он серьезен, но любит перемены и обновления. Вчера я видел его, у него был другой айфон, а сегодня утром возле кассы… айфон-то новый. Каждый день одежду меняет, часы наручные – тоже. У него две машины. Меняется он только в лучшую сторону. Помню его еще с тех пор, когда я учился в школе, никуда не уезжал. Пальчевский всегда в чем-то новом или всегда с чем-то новым.

– Не нравится мне эта изменчивость…

– Бла-бла-бла… Кусай! Хочу, чтобы ты проспорил!

– Хорошо, Сань, получишь ты сейчас. Только потом не гунди!

– Стоп. Вопрос: эти бабы, которых ты укусил, были хорошо одеты?

– Да, я посмотрел. Я запомнил их. Это очень важно. Потом поймешь. Одеты отлично, а та, что в бородавках, владелица лексуса.

– А та, что без бородавок – не кассирша хоть?

– Кассирши, дебил, на кассе сидят. Нет, не кассирша, у нее был суперовый телефон, хорошая помада и дорогие духи. Знаю точно, потому что у меня аллергия только на дорогие духи. Подтошнило меня. Дешевые – нормально. В них же не добавляют концентратов разных…

– Вот и славненько. Кусай!

– Ох… нянчиться мне потом с тобой… И поклянись, Сань, что джинсы мне сделаешь.

– Клянусь! Тем более, что это мне не придется делать. Я в тебя не верю, летающее зудило.

– Угу-угу… Я уже тебя укусил.

– Было вообще незаметно, а магия должна «замечаться», как в мультиках.

– Ночью «заметится» тебе все, Сань.

– Ладно, я сейчас в магазин пойду. Тебе что-нибудь купить?

– Чай для психов.

– Как это?

– Я люблю мелиссовый чай. Нюхать его люблю, сидя на краю чашки.

– Жесть, конечно, ты говоришь, но куплю.

– Сань, когда придешь, не зови меня. Мне нужно проблеваться от кровушки, а потом я усну. Буду у себя, за столом. Завтра утром поговорим. Не трогай меня сегодня.

– В шоке, иди давай, дистрофик. Чай куплю.

Глава 4

Пошел в магазин, купил бананов, йогурта, чай Комару, воды минеральной, сосисок. Начинаю быть похожим на Пальчевского. Сразу питаться, как он, для меня нереально, поэтому несостыковочка с сосисками выходит. Он-то их не ест. Негоже владельцу мерседеса сосиски есть, а вот владельцу Комара – вполне. Сойдет.

По дороге домой встретилась мне Рита. Рита… Рита… Нужно выбросить это слово из головы. Заменю. Рига… Рига… На фига мне этот город?! Вот так! Город Рига мне не нужен, значит и Рита не нужна. Логика. Железный человек я в мозговом плане. Красивая, независимая, сильная… Как она мне в школе нравилась… Я не о городе. А я ей… Идет навстречу мне… Идет… Идет, как Фредди Крюгер в сон. Ну ее.

Я кинулся через дорогу и завалился в первое попавшееся такси. Сказал водителю, что проедемся по центру города. Зачем оно мне надо? Отвечу. Это уж намного лучше встречи с Ритой, намного. Зачем мне встреча с Ритой? Не… ну … нужна, конечно, но не сейчас. Тогда, когда Пальчевским стану. Тогда и Рита нужна будет. Точнее, я ей. А сейчас что я скажу? Привет! Как твои дела? Нормально, да? Выглядишь отлично. А я вот… из Америки приехал. Там у меня жена. Да-да, вот та, которую дразнили «Ирка-дырка», хотя зовут ее Верой. Почему Иркой дразнили? Не знаю, загадка. Вопросов к «дырке» не задавали. Ага… Женат я, собачки три у меня, обсирушные собачки, засирушные. Работал три года на стройке, так сказать, английскую речь свою развивал. Матерную, правда. Приехал сюда… Все супер. Друзья… Дроня хотел батю пришибить моего, да. Но я не согласился. Не согласился. Плюс это мне.

Душевный я. Родителям не звонил, не говорил, что приехал. Не хочу. Работы нет… Но уверен, все будет отлично, ведь… ведь стройку же тут можно будет найти. Не знаю, на что я еще горазд. Ах да… Мой лучший друг теперь – Комар. Настоящий Комар. Во всех смыслах «настоящий». Не то, что я. А я такой мудила, что гноблю его, а признаться стыдно, что он мне нравится. Я ему аж две пачки чая купил. Настолько его полюбил. Последний раз подарок делал только Вере. Принудительно, конечно. Она мне сказала, что разведется со мной. Я грин-карту хотел, а не развод. Так что купил ей собачек – за кучу баксов. Больше подарков в своей жизни никому не делал. Хотя… нет. Вру. Тебе, Рит, делал. В детстве. Я шоколадку лет в тринадцать тебе подарил и пазл.

От своей честной ущербности меня стало укачивать в такси, я заплатил и вышел. Заплатил… Да, заплатил я за все, что наделал. Мне двадцать три, а я столько напортачил, что стыдно теперь подойти к девушке, которая всегда мне очень нравилась и с которой много лет знаком, но ни разу особо не разговаривал. Она же такая сильная. У нее никогда не было друзей. И я ей в этом жутко завидовал.

Мне тоже друзья были не нужны, если честно, но признаться себе в этом я не мог. Признать, что я одиночка… Нет, одиночки не были и не будут никогда считаться в школе крутыми. Но это бред. Крут ты тогда, когда один и не боишься рассчитывать только на себя. Рассчитывать бюджет, эмоции, время… только на и для себя.

В школе мне было скучно, нудно и тошно от этих всех «дружеских» посиделок, вылазок и «влазок» в разные дела. Мои друзья сродни киношной массовке. Нужны были мне (как и я им) только для картинки, для общности, сплоченности… стадности. Но лиц из массовки особо никто не запоминает. Что уж говорить о душе… Главное, чтобы картинка запечатлелась. Друзья действовали на меня так, как незапакованый кусок селедки в холодильнике действует на все продукты, находящиеся в нем. Фрукты, мясо, сладости – все вбирает в себя запах селедки. Сначала подтягивается запах, а за ним и вкус. Думаю, понимаете, о чем я.

Некоторым людям нужно оставаться одиночками. Без разницы, «селедки» они, «торты», «фрукты» или «овощи». Лучше оставаться одному, нежели вбирать что-либо в себя. Вернемся к главному, Рита красивая, чистая, честная, сильная, умная, добрая, а я… женатый бородатый мальчик-мудак. Я долго еще шлялся по улице. Ловил запах Осени. Чувствовалось, что снова нагрянут перемены. Это витало в воздухе. Запах кабинета, где кровушку для анализов берут, знаком? Вот. Точно так же для меня пахнет Осень. Нужная, важная, непонятная пора. С кровушкой-то все понятно. Откуда идет, куда попадает. Когда кровь переливают-перекачивают из вены в шприц, из пальца в колбу, то виден процесс и виден результат. С Осенью же не так все однозначно. Она «переливает-перекачивает» мысли, чувства, жизнь. Виден только процесс, а результат не виден. Куда все уходит… неясно. Совсем я загрустил.

Пришел домой, тихо прокрался, чтобы Комара не разбудить. Нажрался он кровушки сегодня всякой. Пусть отходит, дурилка. Думает, что он волшебный. Куриные мозги! Хотя… я тоже о себе так думал, когда отсюда уезжал…

Заварил стакан мелиссового чая, поставил к дому Комара, то бишь за стол. Вроде не разбудил. Молчит. Пусть запах чая его обрадует. Хотел же. Моя мама тоже мне в детстве мешочек с лавандой под подушку клала, чтобы сны приятные снились. Эх… давно это было. Тогда родители были адекватными, не гуляли. А если гуляли, то только вместе. Да и Гоша мне тогда нравился. Может, весь секрет был в лаванде? Так и буду думать, так и буду свою жизнь объяснять. Во всем виновата лаванда, когда перестала мамиными руками класться под подушку. С того момента все наперекосяк и пошло. Что-то я слишком «семейным» стал. Странно. Я о родителях три года не думал. Ладно, спать.

22.00 – если все умрут, а я останусь, то с кем я буду говорить?

23.00 – если я умру, то кто со мной поговорит?

00.00 – если все будут живы и будут молчать? То сколько лет эта мука продлится?

01.00 – я буду молчать до восьмидесяти лет. За это время точно не помирюсь с родителями, а свои дети…

02.00 – бред. Какие дети? У меня же собаки и Вера.

03.00 – у меня всегда будут собаки и Вера.

04.00 – и только они. Как сердце бьется… Как хочется спрятаться… Я встал, укутался в одеяло. Посидел на кухне. Выпил чай.

05.00 – всю жизнь только с Верой. Родителям трудно. Я во всем виноват. Поговорить бы. Надо что-то менять. Кухня с чаем не помогла. Залез под стол. Моя слеза упала в чашку с чаем Комара. Боже, я спаскудил ему чай. Как стыдно. Вылез из-под стола. Что-то не било меня так давно, даже на Гошу не злился. Забыл, что он меня под столом привязывал.

06.00 – стал переставлять мебель в другой комнате.

– Сань, чего шумишь? Я так хотел поспать! Шесть утра. Знаешь, я был рад, что ты приехал, но сейчас… Ты что, по стройке скучаешь, что так рано встал?

– Прости-прости, я так… Не знаю, что со мной происходит. Не по стройке, нет. Я всю ночь не сплю. Мысли какие-то странные. О жизни. Смерти.

– Жизнь бесконечна, Сань. Так как мы живем в бесконечности. Для нас нет рождения и смерти. В памяти этого нет. Есть бесконечная жизнь. Она прекрасна. Иди спать. Думаю, мои слова подействуют. Я охрененный психолог. Надеюсь, ты внушаем. И мне нужно от кровушки еще проблеваться…

– Иди-иди, Комарик, иди. Я еще чая тебе заварю.

– Страшно что-то тебя бросать в таком подозрительно благостном состоянии. Чего мебель таскаешь? Я же еле-еле уговорил тебя прибраться, а тут такая активность. Энергетика выпил?

– Не может хороший человек, желающий получить прекрасное будущее, в котором его все уважают и любят, в котором все чувства взаимны, жить так, как мы живем. В советской квартире.

– Я не понял, Сань. Кто-то с нами жить будет? Еще кто-то приедет? Я против. Категорически. Ты демонишь, а тут еще кто-то. Нет!

– Я о себе говорю, о нас. Да! Родители могут прийти, посмотреть. А тут срач, ремонта нет, мебель – как попало, где попало. Я завтра же устроюсь на работу. На высокооплачиваемую работу. Ясно? Но… моя одежда. Нужно поменять. Нужно телефон поменять, а то увидит кто, а он у меня не последней модели. Побриться надо, одежду сменить и телефон. Телефон или… чехол от телефона обновить. Неплохо было бы чашки нам с тобой для чая купить. А то… Не эстетично выходит, да… Тем более, ты любишь сидеть на краю чашки. Думаю, сине-красную чашку купим. Большую, чтобы на море была похожа с красным закатом.

– Что?

– Закатом красным, говорю. Где мой телефон, Комар?

– Телефон. По-моему ты мне уже говорил что-то о телефоне. Только не о своем телефоне. А о телефоне Пальчевского. Он же их постоянно меняет. Телефоны…

– Кто? Пальчевский? Наверное, он подбухивает. Теряет телефоны, гаджеты, часы и все остальное, поэтому так часто их меняет. Или меняет, потому что он богат. Деньги некуда деть. Все уже есть у него. Мне нужно телефон, одежду сменить, чтобы улучшиться.

– Сань, ты улучшаться не хотел. Ты хотел денег. И еще, помнишь, я сказал, что Пальчевский твой грустный. Проблемы у него душевные. И что сейчас я вижу?! Такую же грусть в глазах, но уже у тебя. Я прав. Передалась тебе хрень какая-то от Пальчевского. Ну что ж, ты стал прибираться, чашки хочешь купить, на работу пойти хочешь. На работу хорошую причем. Я рад. Не зря блевал, не зря меня тошнит. Выходит, парадоксально, но нормальный парень твой… этот Пальчевский.

– Я верю в «Чудо-йогурт», а не в Чудо-Комара. Ясно? Заруби на своем хоботке. Не парь мне мозг. Наверное, это все у меня из-за того, что Риту увидел. Девушку там одну.

– Знаю-знаю, Сань.

– Тебя не было тогда, когда я ее увидел.

– Я был тогда, когда ты деньги откладывал. Ей на подарок. Что ты в итоге купил? Конфеты и пазл. Пазл исторический. Она историю любила.

– Кошмар! Как это возможно?

– Да, Сань, я тоже думал, как это возможно было столько денег на пазл вбухать? Ты еще рыдал, что соточку у тебя украли тогда. Из-за недостачи денег занял у кого-то. Не украли, за стол упала соточка твоя. До сих пор там лежит. Не отдам тебе, так как она на моей территории. Частная собственность. Все.

– Мне страшно после этого с тобой разговаривать. Что там у тебя еще лежит?

– Меня больше другой вопрос интересует. Ты так старался с этим пазлом, конфетами…

– Шоколадкой, Комар.

– Ладно, шоколадкой. Не пожмотничал. Столько вложил в эту Риту. В хорошем смысле слова «вложил». Плохой смысл этого слова адресуется Вере. В нее ты по-другому вложил.

– Че ты там похихикиваешь?

– А че ты на Рите не женился? С ней бы не был таким поганцем. И вообще, зачем в двадцать лет жениться…

– Грин-карта. Америка.

– Да… Вот… Я отличный психолог. Видишь, ты уже мебель перестал тягать, просто стоишь и злишься. О чашках и телефонах передумал?

– Даже бриться не буду! Накрыло меня с тобой что-то. Иди давай за стол! И сиди там. Все. Я спать пойду. Не мешай мне, Комар!

– Гнусная прекрасность, не я тебя будил!

– Иди спать, Комар.

– Угу. За чай спасибо. Я оценил. Приятно. Вы прекрасны, Александр. Периодически прекрасны.

Хм… Странная ночь и утро. Нахлынули эмоции. Родители, жизнь, работа… Навкалывался я в Америке. Тут точно месяц отдохну еще. Сбережений хватит. И чего я мебель стал переставлять? Не интерьер человека красит. Можно «Шерлока» посмотреть и в этом убедиться. Да… Да. И прожить в одиночестве, если только «антисанитарийный» доктор по жизни не встретится. Гениальным нужно быть, чтобы себя только любить. Снова стало грустно. Пусто стало. Нахлынуло… Лучше жить в одиночестве, но в чистоте. В чистом одиночестве. Нужно все поменять. Начать с телефона… Комар ушел к себе. Тишина такая противная…

– Ну и спи там, зануда! Пожалуйста! Сколько хочешь спи! – неожиданно для себя громко выкрикнул я.

– Сань, не шизей! Успокойся. Ты получил эмоцию, благодаря которой скоро разбогатеешь, как Пальчевский.

– Ты не хочешь меня выслушать… Я тебе о Пальчевском ничего не говорю. Ты темы переводишь. Я о себе хочу поговорить, а не о Пальчевском.

– Экзальтирован ты слишком. Не, богатым не будешь. Точно, эмоция одной из девок досталась.

– Не буду тебя слушать. Пойду снова мебелью займусь. И чаем надышись. Я чашки вечером поменяю! В магазин пойду. Менять что-то в жизни надо.

– Менять-менять, как телефон, да? Разбогатеешь, значит. Пальчевский ты!

Я обиделся на Комара за то, что он не воспринимал мои чувства. Те чувства, которые не воспринимал даже я сам. Я хотел непонятно чего. Я переставил всю мебель, перебрал свои чемоданы, выбросил не актуальные, как мне показалось, вещи. Брюки, кофты, всякие другие не солидные шмотки. Вытащил сим-карту, разобрал телефон. То, что не разбиралось, разбил топором. И стал спускать кусочки телефона в унитаз. Зачем я разбил айфон и спустил его в унитаз? Может, в глубине души, в глубине сознания, в глубине «бессознания» я представлял айфон пресованными мертвыми рыбками, которые должны найти свой покой, свое пристанище на дне канализации. Все по форме, все как надо. Церемония. В унитаз спустить. Не знаю, как объяснить свой поступок. Хорошо, что кроме Комара никто этого не видел. Лучше бы и Комар не видел…

– Сам хотел, чтобы я укусил Пальчевского. На тебе! Вечером пойдем тратиться. Пойдем новый айфон или смартфон покупать, – довольно сказал Комар и ушел. Да-да, медленно, не спеша, лапко-ножками пошел к себе, за стол, хихикая.

Глава 5

Ближе к вечеру я с Комаром отправился в магазин сотовой связи. Долго мылился, стоя над телефонами. Комар в свою очередь долго мылил меня, стоя над моей душой. Комар гундел: «Выбирай быстрее, быстрее, меня сейчас кондиционером просквозит». Я запереживал за Комара. Вдруг действительно просквозит? И что я буду делать? Как его лечить? «Амизоны», «амброксолы» нам, двуножным крупным существам, не всегда помогают, а тут… крохотный носатик. Я испугался, что Комар потеряет голос, и я останусь наедине со своим голосом. Придется беседовать с самим собой. Этого я не хотел. Я же себя отлично знаю. Скучная, непонятно чего хотящая личность. Поэтому я купил две карты пополнения счета и «быренько» вышел из магазина.

– Не просквозило тебя? Если было холодно, то чего ты не закутался в мои волосеи?

– Переживаешь за меня, паскудник! Приятно, спасибо. Почему-то твой запал к изменению жизни, изменению себя куда-то исчез. Телефон не купил. Как ты будешь жить без телефона? Телефон – это устройство для связи с ненужными, противными тебе людьми, но посредством этих людей ты можешь добиться нужных и очень даже не противных успехов. Иди купи телефон! И зачем тебе карты пополнения счета, если того, что можно ими пополнять, у тебя нет. Телефона нет.

– Не хочу, видимо, мое адекватное, правильное жлобство победило расточительность Пальчевского. Кисло все. Не сказочный ты, не magic is in the air. А я не Пальчевский. Я никогда не буду богат.

– Только о богатстве и думаешь… Насчет сказочности и волшебства. Жизнь – это не сказка. И слава Богу. Сказка – предсказуема. Жизнь – это добро, зло и что-то еще. Все вперемешку. Однозначных побед нет. Такая себе групповушка. Не знаю, что с тобой будет дальше. Никто не знает. Ночью же ты «расфилосовствовался». Кстати, ты и не должен стать Пальчевским. Тебе должна была передаться лишь одна его эмоция, которая движет им всю жизнь. Лишь одно чувство. А во всем остальном ты – Саня, такой же бородатый мальчик.

– Втирать ты умеешь. Был бы человеком, работал бы какой-нибудь «бабушкой Таней, которая поможет только крещеным в бизнесе и любви». Так обычно пишут в подобных объявлениях.

– Я бы помогал всем, а не только крещеным. Зачем себя денежки от некрещеных лишать. Денежка крещеных и некрещеных одинакова. Не стоит ею брезговать.

– Бизнесмен. Может, это ты у нас Пальчевским стал? Философствующий бизнесмен.

– Купи телефон. Подключись к «групповушной» жизни! Хочешь не хочешь, а нужно общаться или изображать общение, терпеть эту всю социальную фигню.

– Ничего я не хочу, Комар. Давай просто в парке посидим?

– Я что, девка тебе какая? Дешевая девка, чтобы в парке со мной сидеть? Ты видишь на мне бижутерию за «тридцать» гривен из ТВ-магазина, видишь эти псевдобриллиантовые «фантазійні коштовні камінці, які виблискують своєю чарівністю на сонці й бавлять очі чоловіків»?

– Больше ты телевизор смотреть не будешь! Не включу.

– И не надо. Тебя не было, я у других ТВ смотрел. Я свободен, где хочу, там и смотрю. У кого хочу и с кем хочу. Не буду в парке с тобой сидеть. Непривыкший я к такому, к такому посредственному времяпрепровождению. Пойду на витрины магазинов посмотрю. Дизайн джинсов подберу себе на будущее, на счастливое будущее, где я рассекаю в джинсах по улицам города. Без тебя. Не хочу, чтобы твои джинсы создавали конкуренцию моим. Когда у меня будут джинсы, ты будешь носить брюки, потому что я эгоист и эстет. Все, улетел гулять. А ты думай, как завтра на работу устроиться, чтобы иметь возможность пригласить меня в самый дорогой ресторан города, напоить меня самым догорим мелиссовым чаем и пошить мне шикарные джинсы. Вернись в магазин, купи телефон, потом присмотри в соседнем магазине себе брюки. Черные желательно. Я завидую твоим синим джинсам. Вгоняешь меня в печаль.

– Комар, ты хуже моей Веры. Разведусь с тобой.

– Сиди один в своем парке, троглодит! Еще одно указание тебе: по дороге домой зайди в магазин, купи гречневой каши и молока.

– Зачем?

– Сделаешь гречневую кашу с молоком для меня. Без сахара. И не сильно молоком крупинки гречки заливай. Я сяду на крупинку гречки, а ножки в молоко опущу. Ванночку для ножек сделаю. Надо же следить за собой. А то ты приехал – и я о себе позабыл. Только твоими проблемами живу. Так я вскоре могу в чудовище запущенное превратиться. Ножки огрубеют.

– Ужас, будто снова женился. Иди уже, привереда! Куплю.

В парке на лавочке я просидел до 22.00. Думал о том, зачем я женился и смогу ли жениться снова. Вера – жеманна (по-простому, выделывается много), вспыльчива (гребаная истеричка). Вспыльчивость – от слова пыль. Вера, будто слепой маленький демон, ребенок-«омен», который, зная свое пакостливое предназначение, сидит в песочнице и сыплет-сыплет-сыплет себе и всем песочную пыль в глаза. Для чего? Чтобы самому ощутить боль в своих глазах и получить от этого наслаждение. Почувствовать, что глаза якобы живы, якобы зрячи. Остальных засыпает, так как хочет лишить их того, чего сам никогда не имел. И получить от этого двойное-тройное наслаждение и удовлетворение.

Вера в скандалах ощущает силу матюков, радуется, что ее оскорбительные слова становятся с каждым разом все громче, весомей и полноценней, а я, услышав их, уменьшаюсь и теряюсь, исчезаю. Исчезаю, как мотылек-однодневка, ведь я только мальчик-односкандальчик. На второй скандал меня не хватает… Ненавижу, когда она красит ногти, вонь эту ацетонную. Ее баночки со всякой косметической гадостью выбешивают меня. Вечно падают, когда я тянусь за чем-либо. Я понимаю, что это женские вещи, делающие девушек и женщин красивыми. Из-за всех этих вещей мы, парни, мужчины, и обращаем на противоположный пол внимание. Накрашенные ногтики, «свежее» личико от пудры или тонального крема, длинные реснички – все это, по идее, должно у меня вызывать восторг, умиление. Но в Вере меня это раздражает.

А если я женюсь повторно… Что будет? Если я женюсь на ухоженной красавице, то недовольством от ее нормального, прекрасного стремления к красоте я испорчу ей жизнь. Меня это все будет раздражать. Если я женюсь на уродине неухоженной… На такой я не женюсь. В общем, моя женитьба на Вере – это не жизненный опыт, а антижизненный эксперимент. Опыт – это всегда хорошо, а вот эксперимент – тут уж как получится. У меня не получилось. Страшно представить, что в будущем милые женские штучки, привычки, шалости, глупости, капризы, обиды будут вызывать у меня отвращение. От брака – я получил «бракованное» восприятие женщин.

После парка я стал бродить по улицам. Зачем? Не знаю. Нехорошие мысли прям-таки оккупировали мой мозг. Даже гуляние по центру города не отвлекало. Я некрасив, немного «грязн» (давно не мылся, а дезодоранты «врут», 72 часа не защищают) и одинок, а центр города многолюден, красив и чист. Глядя на эту красоту и чистоту, отвлекаешься от себя. Рассматривая «свежесделанный» парк, отреставрированные дома, не обращаешь внимания на свои грязные туфли и свое не менее грязное щуплое тельце.

Хорошо, что Комар улетел. На моем фоне даже он выглядит мощно. Хиловат я. Но если перебраться из центра города в более дальние районы, то там… Остается концентрироваться на себе, ведь окружающий мир пугает больше, чем мое нелепое отражение в зеркале и запахи, которые я выпускаю в атмосферу. Нужно менять что-то в себе. Стоило бы для начала купить телефон. Затем побриться. Куда бы ты ни шел, с тобой всегда одно существо будет рядом, это существо в тебе. Нет, не Комар. Ты сам. Ты внешний и ты внутренний. И лишь тебе решать, совпадать этим «двум» или нет.

Нужно работу искать… Интересно, что сейчас делает мама? Может ее найти? Но я не медведь Умка, чтобы маму искать. Накрывает меня снова, к вечеру. Ходил-бродил, «вештався» и незаметно для себя запихнулся в ресторан. Папин ресторан.

Это был точно папин ресторан. Потому что папа, наверное, единственная в городе человеческая субстанция из плоти и крови, жутко любящая эклектику. Стены, шторы, стулья, столы в ресторане были в графском, дворцовом стиле. Английский дворец, скажем так. Но! Одно мощнейшее «но»: на столах лежали скатерти в виде газет, на них стояли граненые стаканы, советская посуда, вилки «дедовские». В меню все та же «бабушкина» кухня. Да, той самой бабушки, которая желала мне «гореть в аду», изрыгала: «Да поглотит теня агония!» и всякие разные, но в тоже время одинаковые в своей разности проклятия.

Признаться честно, готовила моя милая Сатана вкусно. Все зло мира прикидывается добреньким поначалу. Как и бабка моя с «адской» готовкой своей. Когда она готовила, то проклинала всю пищу и всех едоков. Удивительно, что никто от ее пищи не травился. Да и настроение не портилось. Может, все-таки моя бабка не Сатана, а простая среднестатистическая шизуха. Ладно… Папка-то чего такой ресторан открыл, чего с таким дизайном, спросите? Ненавидел он людей. Его любимая фраза «из грязи в князи», поэтому и обстановку такую в ресторане сделал. Вроде как заходите к нам, «графья», все для вас, интерьерчик, но, глядя на сервировку и меню, не забывайте, кто вы, что вы и откуда. Папа всегда тихо, в душе насмехался над посетителями своего заведения. Жрут дебилы, радуются, хоть сено им поставь, лишь бы стульчик и обои были гламурными, модными. Нелюбовь к людям – это семейное. НЕ скажу, что это плохо…