Читать книгу: «Вьюга», страница 3
Плакала, плакала и заснула.
Ярик посмотрел в окно: февраль, утро. По Шаболовке идут большие потоки людей, все спешат на работу. Снег из-за машин черный, а под ногами у прохожих серое месиво. Ярослав встал, помыл за собой сковородку, тарелку, чашку, вилку, нож. Промыл чайник, выбросил из него переваренные чаинки в мусорку, под раковиной.
Мама уже ушла, то ли в монастырь, то ли на работу.
Послесонное умиротворение не покидало Ярика, пока он собирался на работу. Зима за окном только помогала этому ощущению, ведь дома тепло, а на улице холод, незнакомые безучастные люди. А на работе – работа. И только после всего этого, снова – домашнее тепло.
Так что эти последние ленивые минуты перед выходом были особенно ценны для него. Ярик оделся очень тепло, чтобы и на улице не растерять этого тепла и уюта. Потому что в большом потоке людей можно идти, не особо думая, уткнувшись носом в шарф, просто идти и думать о домашнем тепле, можно думать о детстве или вообще о прошлом, придаваясь тёплым воспоминаниям.
День прошёл по обычному. Лекция, семинар, кафедра, пришли должники. Человек десять. Каждого надо выслушать, проверить работу, объяснить ошибки, на это нужно время. А они там сидят в коридоре и бухтят: «Что же, побыстрее нельзя? Он там сидит – пердун старый, уже сколько времени прошло, а нас же всего десять было. Как же медленно.» Только ждущим кажется, что время идёт быстро и ничего не происходит. Ярослав Владимирович работал 2 часа подряд, без остановки. Ему казалось, что работает он с потрясающей скоростью и упорством. А работа при этом не заканчивалась. Он уже наперёд знал, что у него спросят и знал, как на это стоит ответить, навыки, доведённые до автоматизма за растянуто долгие годы работы.
«Ярослав Владимирович, а посмотрите мою домашку вторую вот я переделал»
«Ярослав Владимирович, а когда контрольную можно будет переписать, а то я проспал»
«Ярослав Владимирович, ну выдайте дополнительное задание»
И так далее, и тому подобное. Какой-то бесконечный единообразный поток. Или конвейер. Всё это безумно утомляет, однообразная мелочная работа, когда постоянно что-то отвлекает: нужно готовиться к занятиям, писать научные работы, проверять задания,– а тут эти назойливые мушки налетают.
«Хотя мушки обычно налетают на говно»,– подумал Ярослав Владимирович и мысленно себя поправил: «а тут это постоянное мелкое комарьё налетает.»
«Да, так звучит и лучше, и точнее, они жужжат и высасывают кровь»,– удовлетворённо подумал Ярослав Владимирович.
Студенты почти кончились, осталось всего трое: это были двоечники, ни на одном своём занятии он их не видел и решил, что, если они ждали его четыре часа, то подождать его ещё пол-часика для них не будет проблемой, тем более, по их лицам было видно, что деваться им некуда.
Он откинулся на спинку стула. На улице Солнце уже зашло. Оттого тусклые цвета кабинета становились только тусклее, чуть ли не превращаясь в сероватый. Преподаватели тоже не сильно выделялись красками на фоне стен. Уставшие от бумажной волокиты, однообразных приставаний студентов, преподаватели от отсутствия Солнца тоже становились ещё более безынтересными и безучастными к жизни вокруг, чем летом. Многие из них были людьми немолодыми и даже откровенно старыми, раздражительными, озлобленными, в основном семейными и в своей семейной жизни одинокими. Их подтачивало осознание безнадёжности их жизни. Прожито много, а накоплено мало, при том во всех смыслах: и в материальном, и в духовном. Было уже поздно, но на кафедре преподаватели оставались допоздна. Никто не торопился бежать домой. Большинство работало, чтобы не быть дома. Особенно те, у кого дома кроме жены-старушки никого не осталось, под старость, всё, что копилось долгие-долгие годы даёт свои плоды: в основном это что-то несъедобное или даже ядовитое и опасное для здоровья.
Ярик, хоть и не был женат, но тоже жил со старухой-матерью, что делало его не менее грустным и унылым, чем остальных.
Грустно здесь всем было от жуткой беспросветности: их всех засосало в этот водоворот мелочей, который как-будто постоянно не даёт заняться чем-то действительно важным. Но при этом никто не понимал: а чем, важным?
Кафедра напоминала склеп с живыми трупами.
Вот уже ночь, университет закрывают, последние профессора и отчаявшиеся студенты выходят на улицу. Несколько фонарей среди разбушевавшейся под ночь вьюги одиноко горят у дороги. Ярослав видел как лучи от этих фонарей как бы закругляются, попадая ему в глаза. Всему виной плохое зрение.
С последними студентами вышел тяжелый разговор на повышенных тонах. Ярослав Владимирович отказался давать им дополнительное время на досдачу долгов, у них его и так было предостаточно. Они, как стая собак, сначала скулили, потом рычали, потом виляли хвостами, пробовали по-разному к нему подступиться и вымолить ещё немножко времени, но не вышло, Петрюля Ярослав Владимирович был непреклонен.
Остановка, скамейка покрытая льдом и заметенная снегом, мигающий фонарь. Ждать автобус ночью обычно приходится долго, ещё и в такую погоду.
Потихоньку преподаватели и студенты вокруг исчезали, кто-то уезжал на автобусе, кто-то на такси, кто-то на своей машине, за кем-то заезжали друзья или родственники. Ярослав Владимирович стоял. Начинали подмерзать пальцы ног и рук, а ресницы и брови покрывались льдом. Телефон разрядился и поэтому оставалось только ждать. Ресницы слипались и становилось больно моргать. А держать глаза долго открытыми тоже тяжело. Холодный ветер будто бы пытался их выколоть или выдуть из глазниц. Становилось тяжело ждать. С каждой секундой такого стояния мысли о доме становились всё навязчивее, а за ними уже шли мысли о детстве и о чем-то тёплом, из прошлого. Но вот, в темноте показался неяркий желтый цвет, как у лекарства желтого цвета, разведённого в воде. Тут тоже желтый цвет был разведён белой пургой, которая была видна только из-за света автобуса и которая при этом этот свет ослабевала, съедая резкость цвета. Автобус номер 16*, последняя цифра не видна, но видимо это тот, который нужен.
