Читать книгу: «Котелок Историй», страница 2

Шел троллейбус первый номер

Давным-давно в одной маленькой, но очень красивой стране произошла одна маленькая, но очень красивая история. А красивые истории всегда нужно рассказывать, чтоб они не пропадали в туманах прошлых лет, а наоборот жили-поживали да читателям радость давали.

Итак. Солнце светило многообещающим июньским светом, впереди были длинные летние каникулы, а где-то там, на горизонте, простиралась огромная и такая манящая взрослая жизнь. В эти бесконечные, как это кажется только в июне, каникулы и в эту бесконечную, как это кажется только в пятнадцать лет, жизнь входила юная и прекрасная девушка Светлана.

Веселая кареглазая шатенка, болтушка и хохотушка, Светочка заканчивала школу, играла на пианино и очень любила родной Кишинев, в котором прожила всю сознательную жизнь. Но сегодня ее путь лежал в Калараш. Есть такой малюсенький городок где-то в недрах солнечной Молдавии. Скучное, больше похожее на деревню место особого оптимизма не вызывало, но она часто ездила туда к родственникам, по наказу мамы, которая считала, что лето на природе исключительно полезно для растущего организма. Это лето не стало исключением.

Калараш встретил полуденной знойной пылью и шумящими соседями. Дни замелькали калейдоскопом стекляшек-событий маленького городка. Хотя какие там события?! Одно название. Вроде ничего не происходит, а вот уже и месяц пролетел.

Как-то раз предприимчивая тетя взяла Свету с собой на работу, на консервный завод, набрать вишни. Заводское начальство очень кстати раздавало сотрудникам остатки производства. Шла пора закруток, да и вареников тоже очень хотелось.

Два ведра вишни оказалось унести не под силу, и тетя дала ей в подмогу двух мальчиков-практикантов. Один из них, Саша, понравился Свете сразу. Невысокого роста, с волнистыми волосами и темно-карими умными глазами, Саша казался очень взрослым и интеллигентным. Правда, пятнадцатилетнюю девчонку всерьез не воспринял. В этом возрасте разница в четыре года кажется непреодолимым барьером, но Света решила не сдаваться.

Общительная от природы, она могла заговорить и разговорить кого угодно. Серьезный, неразговорчивый Саша и его товарищ не стали исключением. За беседой время пролетело незаметно, и Света удивленно заметила, что дело близится к полудню, а ведь впереди еще очень много дел. Она попрощалась с ребятами у калитки с обещанием встретиться на следующий день.

Каникулы, заполненные новым знакомством, таяли, оставляя за собой свежий румянец на слегка округлившихся от деревенского питания щеках.

В одно утро, когда в воздухе уже немного пахло яблоками и грядущей осенью, тетя неожиданно засобиралась по неотложным делам в Кишинев и без всякого предупреждения увезла с собой племянницу. Света знала, что Саша тоже живет в Кишиневе, но почему-то за все лето они так и не обменялись адресами. Все казалось, что впереди еще столько времени… Романтическая история, жившая в девичьем воображении, закончилась, так толком и не начавшись.

Осень четыре раза сменилась зимой, зима весной, а весна летом. Света повзрослела, еще больше похорошела и из смешливой девчонки превратилась в красивую девушку. Саша уже почти не вспоминался.

Одним прекрасным погожим утром Светлана ехала в троллейбусе номер один. Народу набилось много, троллейбус подпрыгивал на кочках, и она с нетерпением ждала своей остановки. «Передайте за проезд, пожалуйста!» – раздался странно знакомый голос за спиной. Света обернулась, чуть вздрогнула от неожиданности, смутилась, передала талончик и вышла на следующей остановке. Молодой человек последовал за ней. «Девушка, можно с вами познакомиться?» – раздалось за спиной. «Мы с вами уже знакомы! – обернулась Света. – Вы помогали мне донести вишню». Саша обескураженно моргал, силясь понять, как и когда он мог пропустить, а главное забыть, такую красавицу.

Они стояли на остановке и болтали, как будто никогда не расставались. Вместо занятий пошли гулять в парк Пушкина и, чтобы больше не потерять друг друга из виду, назвали свои адреса… Оказалось, что Света живет на улице Алешина пять, а Саша на улице Алешина восемь, но они ни разу за все четыре года не столкнулись на этой самой улице.

Видимо, каждой встрече предназначено свое время…

Спустя полгода поженились. С тех пор прошло около пятидесяти лет, тетя Света все такая же болтушка, а дядя Саша все такой же серьезный. И тетя Света все также лучше знает, что нужно дяде Саше. Гораздо лучше, чем сам дядя Саша… Во всяком случае, так она утверждает.

Кастрюлька

Солнце заливало лобовое стекло. Машины стояли стройными недвижимыми рядами. Спешить куда бы то ни было не представлялось возможным.

– А мы на свадьбу едем, к давней подруге, – сказала моя попутчица. – Мы с ней не слишком близки, но дружим давно. В Канаду. В Монреаль. Ты была в Монреале? Давно? Ну, в общем, там в самом центре домики такие есть, знаешь? Так мама мужа этой подруги им оставила. Что? Нет, не этого мужа, а предыдущего. Как? А вот так! Сейчас расскажу.

Валя приехала в Монреаль по приглашению подруги своей матери. В далеком от Монреаля Пятигорске Валентина окончила музыкальную школу. Как оказалось, для того чтобы теперь играть в ресторанах. И она играла. Играла и думала, что делать дальше.

Игорь был значительно старше ее. Красив, подтянут и образован, правда, еще он был сыном той самой подруги матери, но это же ничего страшного, правда? Так в жизни бывает.

Поженились, родили двоих мальчишек с разницей в двенадцать лет. Музыка? Какая музыка? Все куда-то ушло. Игорь, талантливый астрофизик, был погружен в свою работу, а Валя делала все, чтобы ничто его от этой работы не отвлекало. Она прекрасно готовила, ухаживала за мужем, детьми и вроде бы ни на что не жаловалась.

Как-то под Новый год съездила к больной маме в родной город, вернулась, а через какое-то время снова туда засобиралась. Потом снова. В общем, зачастила.

Мать Игоря оставила им в наследство особнячок, где они прекрасно жили. Как-то, гуляя по центру Монреаля, Валя увидела дом своей мечты, который продавался с молотка. Подсуетилась и купила его под залог особнячка. Из особнячка предприимчивая Валюша сделала частный отель и мастерски им заправляла. «Дом мечты», в который они перебрались, требовал ремонта и вложений.

Как-то, вернувшись из очередной поездки в Пятигорск, собралась погулять с собакой и младшим сыном да забыла кастрюльку на плите. Вернувшись, обнаружила, что один из этажей объят пламенем. Рванула внутрь – боялась, что старший сын где-то в доме, но все обошлось. Ее, с ожогами, хоть и не сильными, госпитализировали. Муж, отдыхавший где-то за городом с друзьями, приехать на помощь не смог – выпил и не хотел садиться за руль. А может, не смог простить частых отъездов в Пятигорск.

В общем, развелись.

– А потом?

– Потом не знаю, она не делилась особо. Знаю только, что появился этот Вадим. Из Пятигорска. Они вместе в музыкальной школе учились. Он хороший музыкант. Вроде бы известный… в своих кругах. Он в Канаду к ней приезжал, она туда. Теперь вот женятся.

– А муж бывший?

– А что муж? Не знаю. Красивый мужик, муж бывший, да… Ты бы видела этого Вадима! Маленький, лысоватый, смотреть не на что. А вот поди ж ты! Любовь. Он ей учебники дал. Сказал, чтоб снова играла. Говорит, будут вместе гастролировать. Она играет. Счастлива! Говорит, все стало на свои места.

– А ты что об этом думаешь?

– А я что? Лишь бы она счастлива была. Остальное все неважно, как жизнь показывает…

Идеальный муж

Миша должен был вырасти идеальным мужем. Когда он был маленьким, про него так и говорили все мамины знакомые: «Вырастет кому-то, Ларочка, идеальный муж!» – восторгались они, запихивали мамины пирожки в рот и прихлебывали чай с вареньем. Ларочка согласно кивала, ревниво поглаживала сына по макушке, а где-то в глубине души шевелилось что-то скользкое и неприятное.

Она с малых лет воспитывала Мишеньку одна. Папаша, чтоб ему ни дна, ни покрышки, ушел от них, когда сыну не было и года. Загулял с заезжей бухгалтершей, что приезжала на их предприятие из головного офиса. А она, бухгалтерша, не будь дурой, тетерю эту безвольную захомутала и с собой в большой город увезла. Сороки на хвосте приносили, что будто бы в большом городе он, муженек бывший, весь расцвел да возмужал. Будто бы стал начальником да бухгалтершу свою по курортам возит. А нам не больно-то нужны курорты ихние, алименты исправно платил и ладно. А что сгинул, поминай как звали, да ребенку весточки не прислал ни разу, так, может, оно и к лучшему.

Лара вытерла руки о фартук, отправила в духовку новую порцию пирожков и присела у края стола. Она смотрела на качающиеся за окном ветки и вспоминала.

Всю свою жизнь она посвятила сыну. Водила его на кружки, проводила с ним все свободное время, учила, кормила, холила и лелеяла. Благодаря ее усилиям Мишенька рано научился читать и писать. Под ее неусыпным вниманием окончил школу с медалью, а вуз с отличием. Это она воспитала его аккуратным, чистоплотным, внимательным и заботливым. Это она проводила часы за беседой с ним и объясняла, что такое хорошо и что такое плохо.

И вот теперь она осталась одна. Сын снял квартиру с какой-то прошмандовкой и носа к ней, родной матери, не кажет. И главное с чего? Что она такого сделала? Ну, обронила пару—тройку замечаний будущей невестке, а что такого? Иль уж матери и слова сказать нельзя? Все замечания строго по делу.

И главное, как все было-то. Пришла она домой пораньше, а они там кувыркаются. Ей, бесстыднице этой, прикрыться бы со стыда, ан нет. Спокойно так собралась, с достоинством, пока сын что-то там про «стучаться» бормотал. Лара разобиделась и даже чаю им не предложила, а чего? Она у себя дома. Подумаешь, не постучалась.

Потом сын пришел и перед фактом Лару поставил. Сказал: «Мама, можно Оленька будет с нами жить? Пока мы учимся?» Вроде бы спросил, но как перед фактом поставил. А она что? Как откажешь кровинушке родной. Стали вместе жить. И началось.

Невестка названая еду Ларину не ест. То ей холестерина много, то еще не пойми чего. Сидит в углу со своим салатом и морду от ее стряпни воротит. Вежливо, но воротит же. Сама худая, как щепка, а не ест. Ходит вся из себя непонятная. Палки эти белые, наушники новомодные, в уши засунет и ходит, как инопланетянка. Стирку сдает, еда вся диетическая, убирает в перчатках по локоть. Бр-р-р-р.

В один день сын сказал: «Так нельзя, мама! Ведь ты меня совсем другому учила!» Устроился на полный рабочий день, стал учиться на вечерних классах, и она, краля его, тоже. Сняли квартирку малюсенькую. А как доучились оба, так взяли апартаменты побольше. Ее пригласили, но опять не заладилось. Не пришлись им по душе ее комментарии.

Теперь вот внук родился, а ее к нему не приглашают. Сын обиделся, что Лара в больницу не пришла, а чего идти, чай не он рожает! Потом им не понравилось, как она с Митенькой обращаться стала. То пеленать не надо, то перегревать не надо, то марганцовка им, видите ли, не метод. И кормить его насильно не надо. А как не кормить, если ест плохо?! Сказали ей, чтоб или делала, как они хотят, или не влезала и на покой пошла. Не так, конечно, сказали, но суть ведь не поменяешь.

Обиделась Лара тогда до невозможности! Дверью их квартиры поганой хлопнула и ушла. Они не звонят, и она звонить не нанималась. Так уж и год прошел. И сидит Лара на своей кухне одна-одинешенька и пирожки свои никому не нужные печет. Где справедливость? Всю жизнь на него потратила, а в ответ черная неблагодарность!

Лара горестно махнула рукой и недоуменно пожала плечами. «А звонить все равно не буду! Много чести!» – добавила про себя и гордо вздернула подбородок.

Каскадерша

В обманчиво солнечный мартовский день, когда на улице все еще холодно, но природа уже полна заманчивых обещаний, Саша назначил Кате свидание. Как водится, у памятника Пушкину. Если бы поэт только мог представить, сколько свиданий будет проходить у его ног, он, вероятнее всего, повременил бы с дуэлью, чтобы написать пару—тройку посланий влюбленным дуракам. Ну, хотя бы с просьбой не кормить голубей.

Саша был знаком с Катей недавно. На днях ухитрился побывать у нее дома под благовидным предлогом. Она жила в панельной девятиэтажке. Лифт не работал, и марш-бросок по этажам почему-то оказал не очень положительное влияние на его молодой и тренированный организм. А может, он просто волновался. Не успев отдышаться, позвонил в дверь. Та раскрылась на удивление быстро, и, слегка опешивший, он довольно сбивчиво поведал о цели своего спонтанного появления возникшей в проходе Катиной маме.

Алла Петровна, так звали Катину маму, поджала губы, но пропустила внутрь. Визит прошел скомкано. Маман поминутно врывалась в комнату, вызывая дочь срочно сделать то одну неотложную хозяйственную вещь, то другую. От неловкости и растерянности Саша даже не успел обменяться с Катей телефонами. Сотовых тогда еще не было. Адрес он знал лишь потому, что пару дней назад, когда они познакомились, провожал ее до дома и подождал под окнами, чтобы понять, где зажжется свет. Мог, конечно, и ошибиться, но повезло. В общем, главное все же успел – назначил свидание.

Теперь он стоял рядом с Александром Сергеевичем, держа в руках букет тюльпанов. Купленных, как это обычно бывает среди студентов, на последние медяки. Голуби делали свое подлое дело. Пушкин брезгливо морщился. Парочки влюбленных встречались и уходили куда-то в светлое далеко, а он все стоял.

Вот уже стало темнеть. Саша замерз и загрустил. Вместе с ним пригорюнились и тюльпаны. Они склонили бутоны и своим видом вселяли печаль в незадачливого поклонника. Но молодость на то и молодость! Она не знает усталости, полна оптимизма и веры в чудеса. Молодость гонит вперед, заставляет мечтать и не дает ее счастливым обладателям того цинкового привкуса цинизма, который присущ зрелым людям. Поэтому Саша ждал.

А в это время Катя, махнув по ресницам кисточкой и мазнув блеском по губам, металась по квартире в поисках решения. Оказалось, что мама, уходя, закрыла ее в квартире. Видимо, услышала про свидание и решила, что оно будет лишним. Сложно сказать почему. К тому же сейчас этот философский вопрос занимал Катю меньше всего. Саша ей очень нравился. Она понимала – если не появится на свидании, то больше его не увидит. Он наверняка решит, что не пришелся по вкусу, раз не пришла. А общих знакомых у них нет.

Красавица Катя в душе была отчаянной авантюристкой. Данная черта характера не только создавала ей проблемы, но и иногда решала их. Она оделась, вышла на балкон. Этот островок солений и компотов хранил в себе множество ненужных, но несомненно полезных в необозримом будущем вещей. Решительно потянула из-под стеллажей длинную доску и перекинула ее через перила на соседний балкон. Стараясь не смотреть вниз, перелезла на другую сторону. Семь лет художественной гимнастики наконец-то нашли свое применение.

Соседская балконная дверь оказалась закрытой. Катя постучалась – никого. «Что же делать?! О чем я вообще думала, когда сюда лезла!» – Катя заметалась по чужому балконному пространству. Прошло два часа. Стало холодно. Лезть назад было страшно.

И вот, когда она уже готова была сдаться и все же переползти на свой балкон, в комнате появился Сеня – сосед и по совместительству бывший одноклассник. Семен безмерно любил химию. Без конца ставил опыты у себя в квартире и, как все одержимые люди, был немного сумасшедшим. Нисколько не удивившись Катиному появлению, будущее светило спокойно открыло ей балконную дверь и безразлично покивало, выслушав невнятные объяснения о заклинившем замке.

Лифт снова не работал, и Катя стремительно понеслась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. «Четыре часа прошло! Если он там еще стоит, значит, судьба! – загадала она. Добежав до аллеи, остановилась и всмотрелась вдаль. Около Пушкина уже никого не было. Даже голуби покинули поэта, улетев ужинать к кому-то другому. По инерции дошла до памятника. С другой его стороны, прислонившись спиной к постаменту, сидел Саша. Рядом лежал уставший букет тюльпанов.

– Мама дверь заперла, я не могла раньше прийти! – она виновато развела руками.

– Главное, что ты пришла!

Мартин

Это был обычный будний день. Дождливый и пасмурный, похожий на тысячу таких же осенних дней. Жухлый и печальный, как опавшие желтые листья в самый канун холодов.

Мои лохматые посетители прибывали и убывали по мере лечения их мелких хворей. Я был чрезвычайно рад тому, что никаких серьезных случаев не пришлось на сегодняшний прием, и тихо надеялся, что вскоре смогу отправиться домой и приготовить себе глинтвейн.

Помощницы наводили порядок, кормили оставленных на пересидку бедолаг и обещали тем скорое возвращение блудных хозяев. Грустные глаза этих «гостиничных» жителей были наполнены отчаянием и надеждой.

Я перебрал бумаги на столе. Что-то разложил по папкам, что-то отправил в корзину для мусора. Задумчиво поклацал кнопкой допотопной настольной лампы, абажур которой напоминал мне о лихих годах начала двадцатого столетия. Вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь.

Мой верный зонтик с инкрустированной деревянной ручкой одиноко торчал из напольной вазы у самого выхода. Я неспешно направился к нему, задержался у приемной стойки, словно дожидаясь чего-то. И дождался…

Они влетели с улицы. Испуганные. С наполненными ужасом глазами. Двое мальчишек лет двенадцати с коробкой из-под обуви, в которой лежало что-то маленькое и страдающее.

«Помогите! Помогите! Пожалуйста, помогите!» – в один голос повторяли оба. Из их возбужденного лепета почти ничего невозможно было понять, но суть все же прояснилась. Они возвращались домой с футбольной секции, и на их глазах машина сбила этого звереныша. Водитель остановился, вышел, поддел комок носком туфли, затем развел руками, сел в машину и уехал.

Онемевшие от увиденного дети подошли поближе. Они заметили, что окровавленный шерстяной клубок еще шевелится. Подобрали у случившегося рядом мусорного контейнера полуразмоченную коробку. Осторожно погрузили туда тельце и понеслись к клинике. Мальчик повыше с всклокоченными жесткими волосами сказал, что как-то с дядей приводил к нам собаку, поэтому запомнил адрес.

Я наказал им сидеть в приемной и ушел в смотровую, унося с собой коробку. Спустя время вновь вышел к мальчишкам, оставив ассистентку прибирать и устраивать на ночлег нашего нового подопечного.

Как ни странно, оказалось, что никаких внутренних повреждений нет. Перебитая лапа, надорванное ухо и рассеченная в нескольких местах кожа. Все это было промыто, зашито и перебинтовано.

– Пациент будет жить! – сказал я. – Вы молодцы! – добавил и серьезно пожал руку каждому. – Идите теперь по домам и можете завтра навестить своего удальца.

Дети, судорожно хлюпая носами и облегченно вздыхая, вышли на улицу.

Они приходили каждый день. Нечто, на поверку оказавшееся котенком, шло на поправку и уже вовсю качало права, требуя то воды, то еды, то ласки. Пришло время забирать питомца, но восставшие родители ни за что не разрешали приносить в дом уличного кота. Дети рыдали, я разводил руками. В качестве утешения пообещал найти для Мартина, так я его называл все время лечения, новый дом.

Мартин оказался довольно бойким пронырой с темным прошлым. Он ухитрялся регулярно покидать отведенную ему жилплощадь и каждый раз появлялся в самых неожиданных местах. Вечно голодный, он подворовывал чужой корм, ел впрок и повсюду устраивал заначки.

Его разорванному уху не удалось вернуть первоначальный вид, и поэтому оно слегка нависало над наглым голубым левым глазом. Правый был зеленым и скромностью тоже не отличался. Мартин быстро шел на поправку, шерсть его стала блестящей и шелковистой. Сумасшедший окрас всех возможных цветов придавал коту экзотический шарм.

Иногда он пробирался ко мне в кабинет. Грациозно взлетал на стол. Садился около лампы, укладывал все четыре лапы в почти балетную стойку. Укрывал все свое великолепие хвостом и застывал в позе сфинкса. Не мигая. Я, махнув рукой, почему-то позволял Мартину такие вольности.

Время шло, а нового хозяина для приблуды подобрать так и не получилось. Кому-то не нравилось странное ухо, кому-то окрас, кому-то дерзкий взгляд разных глаз. Но в основном они все просто не нравились мне. Я находил повод отказать очередному желающему, пока, в конце концов, не признался себе, что не хочу отдавать Мартина никому.

Когда-то давно, еще на заре практики, пообещал себе, что не буду таскать домой спасенных зверей, и до сей поры сдерживал обещание. Мне удавалось пристраивать таких вот найденышей в хорошие руки, и каждый раз я радовался, как дитя, когда находил им новый дом.

Но Мартин… В общем, я забрал его домой. Он освоился быстро в моих холостяцких хоромах. Завел распорядок, по которому стал жить, вынуждая меня подстраиваться под свои причуды. Он пил воду только из-под крана и недовольно фыркал, если я вовремя не поспевал его открыть. Требовал частой смены песка, перебирал консервами и вообще вел себя так, словно это я поселился у него.

В ту ночь мы легли спать, как обычно, но я отчего-то ворочался, не в силах уснуть. Мартин тоже вел себя беспокойно. Он то ложился рядом, то терся о мое лицо, то убегал в прихожую и мяукал оттуда каким-то не своим голосом.

Часа в два ночи, когда я уже отчаялся бороться с бессонницей, Мартин заорал. Не замяукал, а именно заорал. Я вскочил, выбежал к нему, попытался успокоить. Предлагал то еду, то воду, то гладил его, прижимая к себе. Ничего не помогало. Мартин орал и царапал когтями ящик, в котором лежал поводок. Я, грешным делом, иногда выводил его прогуляться под возмущенные взгляды местных собаководов.

Стало очевидно, что кот не успокоится и сна мне не видать. Я вздохнул и, повинуясь какому-то безотчетному чувству, покорился воле Мартина. Надел на него поводок и вышел на сырой, пахнущий странным волнением ночной воздух.

Мартин тянул поводок и упорно двигался в одном ему понятном направлении. Мы отошли на пару кварталов. Я обернулся, разглядывая темные окна оставшегося позади здания.

Собрался было двинуться назад, как вдруг увидел, услышал, почувствовал. В общем, теперь сложно сказать, что было сначала. Дом сотрясся и разорвался на тысячи огненных кусков. Все вокруг осветило жаром и оранжевым ужасом.

Я, нелепо моргая, сглотнул. Сгорбившись, наклонился и поднял на руки кота. Постоял некоторое время в оцепенении, не в силах объять разумом произошедшее. Достал телефон и деревянными пальцами набрал пожарную службу. Продиктовал адрес. Прижимая кота к себе, недоуменно забормотал: «Газ. Сегодня приходили чинить газ…»