Читать книгу: «Роджер Федерер. Долгий путь и прекрасная игра мастера», страница 5
Глава четвертая
Биль/Бьенн, Швейцария
За обедом в Альпах Роджер Федерер признал, что его имя знаменито.
Он предлагал мне список мест, которые нужно посетить и которые имеют для него наибольшее значение в Швейцарии: Базель, Экюблан, Цюрих с его озером, Ленцерхайде с его живописными горами и лыжными трассами, где в Вальбелле они с Миркой построили одну из версий дома своей мечты…
Затем Роджер упомянул Биль.
– Там в честь меня названа улица, – коротко прокомментировал он. – Роджер-Федерер-стрит.
После живописной поездки на поезде я осмотрел Биль и нашел ее. Это оказалось не совсем то, что большинство из нас себе представляет при слове «улица». Роджер-Федерер-стрит – это прямой участок асфальта, ответвившийся от шоссе в современный район, который гораздо больше похож на бизнес-парк конца двадцатого века, чем на вымощенный булыжником очаровательный переулок.
Тем не менее в Швейцарии сложно попасть на карту: власти не рекомендуют называть какое-либо общественное место или улицу в честь еще живущих звезд. Федерер, самый известный из ныне живущих швейцарцев, был признан достойным исключения в 2016 году, хотя он сам и не настаивал. Скучная обстановка даже уместна в определенном смысле. Эта улица проходит рядом с национальным тренировочным центром, известным как Дом тенниса, где Федерер провел несколько лет после его открытия.
– Моя взрослая жизнь началась в Биле, – считает Федерер.
На его улице на самом деле два знака с его именем: Roger-Federer Allee и Allée Roger-Federer. Биль – двуязычный город, эдакий мост между немецкоязычными и франкоязычными регионами Швейцарии.
Биль – это немецкое название, Бьенн – французское, а в 2005 году город был официально зарегистрирован как Биль-Бьенн. Даже веб-сайт города отражает двойственность – www.biel-bienne.ch. Федерер называет город Biel по-немецки или по-английски и Bienne по-французски.
Двуязычие – одна из причин, по которой Швейцарская федерация тенниса решила переместить свой национальный тренировочный центр в Биль-Бьенн из Экюблана в сентябре 1997 года.
– Очень политически корректное место, – считает Свен Грюневельд, голландец, нанятый для наблюдения за программой коучинга в 1997 году.
В отличие от франкоязычного Экюблана, Биль-Бьенн позволял детям школьного возраста получать образование на языке по выбору.
Федерер, к тому моменту свободно владевший французским, был готов ко всему, что его новая тренировочная база могла потребовать от него, но ему больше не нужно было беспокоиться о домашних заданиях. В возрасте шестнадцати лет, после завершения обязательного курса, он решил прекратить свое формальное обучение и полностью сосредоточиться на том, чтобы стать профессиональным теннисистом.
Это был смелый шаг в консервативном, ориентированном на образование обществе, таком как Швейцария, где спорт даже в конце 1990-х редко рассматривался как серьезный карьерный путь.
– Менталитет изменился, но Швейцария – не та страна, которую я бы назвал страной спорта, – признал Марк Россет, лучший швейцарский теннисист до появления Федерера. – Это не США, не Австралия и не Италия. Иногда швейцарские спортсмены сталкиваются с некоторыми трудностями.
Россе вспоминает, как в восемнадцать лет выиграл чемпионат Швейцарии среди юниоров и узнал, что Швейцарская федерация тенниса не собиралась отправлять его на Orange Bowl 1988 года – одно из главных соревнований среди юниоров в мире, которое проходило во Флориде.
– Я спросил: «Почему нет? Обычно каждый парень, который становится чемпионом Швейцарии в восемнадцать лет, играет в Orange Bowl», – вспоминает Россе. – Но они сказали: «Ты недостаточно хорош, в этом нет смысла».
Россе, обиженный, но решительный, сказал, что все равно поедет, его семья заплатит за участие. Он стал первым швейцарцем, выигравшим титул Orange Bowl среди мальчиков до 18 лет (следующим будет Федерер).
– Этот момент поможет вам понять, как в Швейцарии это бывает, – продолжил Россе. – Нехорошо, что они так со мной поступили, но, с другой стороны, это помогло мне морально. Я подумал: «Хорошо, я вам не нужен. Я покажу вам, чего я стою».
Федерер столкнулся со скептицизмом почти сразу после своего решения бросить школу. Когда он пришел к своему дантисту в Базеле, во время чистки, как обычно, завязался разговор.
– Он ковырялся у меня во рту, и спросил: «Так чем ты сейчас занимаешься?» – вспоминает Роджер. – И я ответил: «Играю в теннис». А он продолжил спрашивать: «Хорошо, но чем еще?» Я говорю: «Это все». И он посмотрел на меня удивленно: «Все?! Просто теннис?!»
Федерер сменил дантиста.
– Я никогда не возвращался, потому что мне казалось, что он не совсем понимает, что я пытаюсь делать, – поделился Роджер. – Я гонюсь за мечтой, пытаюсь достать до самых звезд, а он хочет оттащить меня назад. И знаешь что? Я не потерплю, чтобы меня окружали такие люди.
Это был подход, которого Федерер придерживался и дальше, создавая свои собственные профессиональные и приватные круги общения. Он ценил позитивную энергию и людей, которые придавали ему сил. Такой подход, конечно, сопряжен с риском привлечения подхалимов, которые скажут вам то, что вы хотите услышать, а не то, что вам нужно услышать, особенно если у вас есть деньги. Профессиональный теннис наводнен такими личностями, которые иногда называют «команды». В микрокосме, где многие по понятным причинам не могут тебя поддерживать 24/7 десять месяцев из двенадцати, что часто требуется звездам в погоне за рейтинговыми очками, нет недостатка в подхалимах. В конце концов, тренеры и физиотерапевты тоже хотят жить своей жизнью.
Роджер, по словам тех, кто работал с ним на протяжении многих лет, стал ценить внутренние дискуссии и конструктивную критику. Но в шестнадцать лет он жаждал поддержки и веры в него.
– Я хотел услышать: «Это круто, Роджер, это отличный план», – поделился он. – Я думаю, что люди действительно могут помочь подростку, сказав ему: «Хорошо, дерзай! Я поддержу тебя, какой бы путь ты ни выбрал». Но, конечно, необходимо оставаться реалистом. Когда ты никуда не годишься, ты должен понимать, что останавливаться – это нормально, потому что некоторые люди заходят слишком далеко, а потом их это ошарашивает.
Наиболее влиятельные голоса разума на этом этапе принадлежали родителям Роджера. Да, они признавали, что их сын обладает значительным потенциалом и амбициями, продемонстрирвав это в Экюблане. Но Федереры прекрасно понимали, что многие перспективные юниоры так и не достигают высочайшего уровня. Им нужен был запасной план.
Роберт Федерер сказал Роджеру, что они помогут профинансировать его карьеру, но, если он не попадет в сотню лучших к двадцати годам, ему придется вернуться в школу и доучиться.
– У меня не было проблем с этим, я спокойно пообещал, – сказал мне Роджер. – Мне казалось, что у меня неплохие шансы, но я был реалистом.
Секундомер пошел в Биль-Бьенне, расположенном чуть более чем в часе езды к югу от Базеля. Как на корте, так и за его пределами, Федерер удачно рассчитывает время.
Новый Дом тенниса полностью принадлежал Швейцарской федерации, в отличие от центра в Экюблане, где она арендовала и оплачивала корты в частном клубе. Постройка своего помещения позволила федерации централизоваться, впервые разместив свои тренерские и административные отделы в одном месте. Швейцарский теннис достиг новой высшей точки. Несколькими месяцами ранее Мартина Хингис закрепила за собой статус вундеркинда, достигнув вершины женского рейтинга в одиночном разряде в возрасте шестнадцати лет, что сделало ее самой молодой № 1 в истории. Сезон 1997 года был бы для нее лучшим, поскольку она выиграла Открытый чемпионат Австралии, Уимблдон и Открытый чемпионат США, и, возможно, она бы выиграла последний турнир Большого шлема, если бы не проиграла в финале Открытого чемпионата Франции другой девушке: Иве Майоли из Хорватии.
Хингис ликовала недолго – сестры Уильямс подняли игру на новый уровень. Но она оставалась для них угрозой на всех покрытиях, с отточенной техникой и тонким чутьем, в которой было больше хитрости и самоуверенности, чем силы. Ее предсказуемо прозвали «швейцарской мисс», а в журналистских кругах – «Чаки», в честь улыбающейся детской куклы из фильма, которая терроризирует своих старших.
Улыбка Хингис действительно была загадочной: в ней можно было увидеть удовлетворение или угрозу, в зависимости от обстоятельств. Но ее теннисный талант был безоговорочным. Как и у Федерера, у теннисистки были международные корни. Ее родители были родом из словацкой части бывшей Чехословакии. Хингис тренировала ее мать Мелани Молитор, а не федерация, что можно сказать и о большинстве лучших игроков Швейцарии до Федерера. Она доказала, что можно мечтать о великом уже в молодом возрасте, и добиваться успеха в юности.
Федерер, чувствительный шестнадцатилетний парень, полный амбиций и энергии, который когда-то был боллбоем для Хингис в Базеле, вдохновился ее успехом, даже если мужские и женские туры были и остаются совершенно разными сферами спорта.
– Представьте, что вы альпинист, смотрите на вершину и думаете: «Можно ли ее покорить?» – сравнивает Хайнц Гюнтхардт, бывший чемпион Уимблдона среди юниоров и лучший игрок Швейцарии среди мужчин 80-х годов. – И вдруг кто-то на нее взбирается. Вы с большей вероятностью пойдете и попробуете? Да, конечно. И даже если вы потерпите неудачу во второй, третий, четвертый раз, вы будете знать, что путь наверх существует, потому что кто-то это сделал. Мартина определенно открыла путь, по крайней мере мысленный. В свое время мне, безусловно, помогло бы, если кто-то показал бы мне, что это возможно.
Гюнтхардт, четвертьфиналист в одиночном разряде на Уимблдоне и Открытом чемпионате США, но, вероятно, наиболее известный как тренер Штеффи Граф, стал ведущим игроком во времена, когда для швейцарца считалось успешным просто выступить в турнире Большого шлема, а не то что выиграть его.
Федерер будет придерживаться более высоких стандартов вслед за Хингис.
– Я действительно чувствовал, что достигнуть звезд – это возможно. К счастью, были те, кто преуспел в спорте в этой стране: Мартина и другие ребята, – сказал мне Федерер. – Я думаю, что нам стоить немного поработать над собой, чтобы поверить, что все возможно, например, как в Америке, и начать мечтать о большом. Иногда мне кажется, что мы попросту не верим, потому что находим зону комфорта в образовании, работе и в безопасности. Я чувствую, что иногда это может помешать нам выложиться на полную и сказать: «Давайте рискнем, давайте попробуем, давайте будем идти за мечтой два, три года и посмотрим, что произойдет». Но одного стремления мало. Если парень из Китая, России, Америки или Аргентины тренируется пять часов, а мы можем тренироваться только два, как это сработает? В таком случае стать величайшим или лучшим нереально. Такая цель – это вам не попасть в топ-250 или даже не выиграть Уимблдон.
Федереру повезло, что хорошо оборудованный центр в Биле открылся, как раз когда ему для развития была нужна тренировочная база по очень разумной цене, да и федерация покрывала большую часть расходов.
На этом этапе родители Роджера тратили около 30 000 швейцарских франков (21 000 долларов) в год на его теннис: значительная сумма, но не целое состояние, которое тратят семьи в некоторых других странах, где нет поддержки со стороны федерации или правительства.
В Биле Федерер попал под влияние новых людей. Одним из таких был Грюневельд, высокий, красивый молодой голландец, который тренировал Мэри Пирс к чемпионату Австралии по теннису 1995 года и Майкла Стича к финалу Открытого чемпионата Франции по теннису 1996 года. Он также будет тренировать Ану Иванович и Марию Шарапову к турнирам Большого шлема.
Грюневельда нанял Стефан Оберер, давний тренер Россе, который также был капитаном швейцарского Кубка Дэвиса и руководил новым тренировочным центром.
Одним из первых в Биль в качестве тренера прибыл Питер Лундгрен, добродушный швед, который когда-то входил в топ-25. В качестве тренера он сумел добиться, чтобы свирепый, но ультраталантливый чилийский игрок Марсело Риос попал в десятку лучших.
Лундгрен признался, что занял пост отчасти из-за Федерера.
– Мой агент позвонил мне и сказал, что есть работа в Швейцарии, где тренируется молодой многообещающий игрок Роджер Федерер. Они хотели, чтобы я о нем позаботился, – вспоминает Лундгрен. – Это было трудное решение. Моя семья жила в Швеции. У нас только что родилась дочь, поэтому в Биль сначала переехал я один, и это было тяжело.
Сначала языковой барьер был достаточно ощутимой проблемой.
– Когда я добрался туда, у меня было странное чувство, – делится Лундгрен. – Я никогда этого не забуду. Просто очень неловкое ощущение. Я сомневался, правильно ли я поступил.
Вскоре Swiss Tennis наняла еще одного Питера: Питера Картера, который согласился покинуть клуб Old Boys из-за перспективы воссоединения с Федерером. Картер хорошо зарабатывал в Базеле, и решение далось ему нелегко.
– Питер действительно колебался, но я рассказал ему свое видение и свой план, согласно которому он возглавит подготовку Роджера, – рассказывает Грюневельд.
В то время как Лундгрен сначала сосредоточился на более взрослых игроках, таких как Иво Хойбергер, который уже считался профессионалом, Картер сосредоточился на более молодых игроках. Среди них были Федерер, Аллегро, Майкл Ламмер и Марко Чиудинелли, друг детства Роджера родом из Базеля, который присоединился к нему в Биле.
Это была многообещающая группа, и хотя только Федерер мог стать абсолютным чемпионом, другие тоже добились, по крайней мере, некоторого успеха в качестве профессионалов.
Все они будут стимулировать друг друга развиваться, что часто является ключом к успеху в теннисе. Игроки не могут стать великими в одиночку. От Академии Боллетьери в Брадентоне до грунтовых кортов Барселоны и клубов Москвы объединение талантливой молодежи доказал свою эффективность.
Лундгрен знал это не хуже других. Он был частью шведской волны, которая пришла после того, как Бьорн Борг, длинноволосый кумир подростков с бесстрастным лицом, стал чемпионом. Борг был олицетворением скандинавской хладнокровности, несмотря на то, что в юности у него был вспыльчивый темперамент (звучит знакомо?). Он стал одним из первых суперзвезд Открытой эры.
Лундгрен, родившийся в 1965 году, принадлежит к тому же поколению, что и Матс Виландер и Стефан Эдберг, которые заняли первые места, наряду с Андерсом Ярридом, Йоакимом Нюстрёмом, Микаэлем Пернфорсом, Хенриком Сундстрёмом, Йонасом Свенссоном и Кентом Карлссоном, которые попали в топ-10 (Яррид также становился № 1 в парном разряде).
На Открытом чемпионате Франции 1987 года, когда Борг уже ушел из спорта, в основной сетке одиночного разряда со 128 игроками участвовали восемнадцать шведов, – это поразительно для страны с населением всего девять миллионов, длинными темными зимами и нехваткой закрытых кортов.
– В лучшие годы я занимал 25-е место в мире, а в Швеции – только 7-е, – сказал Лундгрен. – Это говорит о многом.
Собравшиеся в Биле швейцарцы не могли соперничать с коллективными достижениями шведов, но и нашли силу в численности.
– Этот дух сверстников был очень важен, – вспоминает Майкл Ламмер. – У нас были отличные тренеры, непринужденная атмосфера, но для нас, молодых игроков, было важно, что каждый день на наших глазах тренировались лучшие игроки Швейцарии из разных поколений. Думаю, это было отличной мотивацией.
На этот раз Федерер жил не в принимающей семье. В шестнадцать лет с благословения родителей (и с их финансовой поддержкой) он переехал в небольшую квартирку недалеко от Дома тенниса, которую снимал его друг Аллегро – теннисист почти на три года старше.
Квартира находилась на улице Анри-Дюнана (Henri-Dunant-Strasse / Rue Henri-Dunant на двуязычной карте Биль-Бьенна). Дюнан был соучредителем Международного Красного Креста в Швейцарии и получил первую Нобелевскую премию мира в 1901 году.
Федереру оставалось еще несколько лет до всемирной известности, и он не мог себе представить, что в том же районе в его честь будет названа улица. На данный момент он изо всех сил пытался тренироваться и поддерживать свою комнату в порядке.
– Не всегда получалось, – смеется Аллегро. – У нас была PlayStation.
Аллегро, который позже стал тренером юниоров в федерации, встретился со мной в тренировочном центре в 2019 году, более чем через двадцать лет после того, как они с Федерером съехались. Из окна ресторана Topspin он указал на один из шести открытых грунтовых кортов.
– Роджер и я были первыми, кто здесь тренировался, – сказал Аллегро. – Пятнадцатого августа 1997 года мы занимались на этом корте с Питером Лундгреном.
Со времен Федерера в Доме тенниса многое изменилось. Сейчас на территории расположено четырехэтажное офисное здание и общежитие академии с балконами, выходящими на корты. В 2017 году здесь построена арена, рассчитанная на двадцать пять сотен зрителей, которую можно использовать для проведения матчей Кубка Дэвиса и других крупных мероприятий.
Эти изменения произошли благодаря успеху и известности Федерера, и, хотя он редко возвращается, в Доме тенниса ощущается его присутствие. Большие фотографии Роджера украшают стены вместе с портретами Стэна Вавринки, который последует его примеру и станет одним из главных чемпионов Швейцарии. На внешней стороне теннисного корта размером с рекламный щит висит фотография Федерера, Вавринки и их триумфальных товарищей по команде на Кубке Дэвиса 2014 года. Она видна и с улицы Роджер-Федерер.
В его честь названа еще только одна улица. Она расположена в немецком Галле, где проходит турнир на траве. Роджер побеждал там более десяти лет.
– Это очень маленькая улица, длиной едва ли сто метров, – сказал Федерер во время перерезания ленточки в Биле в 2016 году. – Но Германия – это не Швейцария. Иметь такую улицу здесь – гораздо более сильное чувство. Я надеюсь, что в Швейцарии всегда будет много молодых игроков, которые не будут бояться мечтать. Чтобы стать профессионалом, достаточно одного очка ATP, но будут те, кто мечтает выиграть Уимблдон или Кубок Дэвиса. Почему бы не назвать улицу их именем?
Однако начинать приходится с нуля. Через две недели после того, как Аллегро и Федерер прибыли в Биль, они стали не просто соседями по дому и партнерами по тренировкам, но и соперниками, поскольку приняли участие в серии сателлитных турниров в Швейцарии. Это самая низкая ступень в профессиональной теннисной карьере.
В те годы сателлиты часто представляли собой три турнира подряд, которые проводились в течение трех недель, а за ними следовали соревнования «мастерс» для лучших игроков.
Первый этап этого сателлита прошел с 23 августа по 21 сентября в Биле на грунтовых кортах. Федерер записал на свой счет первую победу на профессиональном уровне. В первом раунде он одолел Игоря Челычева, россиянина, в возрасте двадцати лет уже входившего в 400 лучших игроков, со счетом 7–5, 7–5.
– Челычев был высоким спортивным парнем, по-настоящему русским, знаете ли, – сказал Аллегро. – Мы смеялись над его низким голосом. Победа Роджера в том матче как бы настроила его на сателлит, и он начал играть очень хорошо.
Федерер выиграл еще два раунда, прежде чем проиграть в полуфинале Агустину Гариццио, 27-летнему аргентинцу, который был ужасом на местных турнирах, особенно на грунте. В 1998 году он достигнет 171-го места в рейтинге ATP.
Гариццио, первый сеяный, обыграл Федерера во втором раунде на следующей неделе на следующем этапе сателлита в Ньоне. Но он все еще был глубоко впечатлен талантом Роджера. В обоих матчах игралось по три сета, и Гариццио дважды вынужден был собираться после поражения в первом сете.
– В Ньоне в середине матча я подошел к другу-итальянцу, который наблюдал за нами, и сказал: «В тот день, когда этот ребенок выучит бэкхенд, он станет номером один», – рассказал Гариццио швейцарской газете Le Matin Dimanche. – Я играл с парнем, который танцевал по ту сторону сетки.
Федерер вышел в полуфинал на третьем этапе сателлита в Ноэсе. Одним из его противников был Жоэль Шпишер, молодой швейцарец, проигравший Федереру в трех сетах – 6–3, 0–6, 6–4 – в своем втором раунде.
– В третьем сете оставалось выиграть одно или два очка, – поделился Шпишер с Le Matin Dimanche. – Меня поразила его способность невероятно рисковать в важных моментах. Он выполнял удары, которые я считал неразумными, и это сводило меня с ума.
Шпишер не был последним, кто отмечал эту особенность Роджера на протяжении многих лет.
Федерер прошел квалификацию на заключительный этап соревнований в Боссонненсе, расположенном недалеко от Лозанны, как и Аллегро. Двое соседей по квартире ежедневно ездили туда из Биля вместе с Питером Лундгреном на его синем Peugeot 306.
– Мы назвали ту машину «Голубым пламенем», потому что в ней не было электричества, – вспоминает Аллегро. – Мы много смеялись над этим.
После того как Аллегро и Федерер выиграли свои первые раунды, они встретились в четвертьфинале. Они размялись, а затем вышли на корт, чтобы сыграть друг против друга. Это превратилось в настоящую драку. Аллегро выиграл 7–6, 4–6, 6–3. Он вспоминает, как Федереру что-то попало в глаз в начале третьего сета, из-за чего он потерял ритм и сбавил обороты.
– Роджер очень сильно плакал в конце матча, – рассказывает Аллегро. – Но он плакал минут двадцать, а потом все закончилось. Ужинали мы вместе.
По словам Аллегро, на матче присутствовали только Лундгрен, отец Роджера и судья турнира, Клаудио Гретер.
– Клаудио был давним супервайзером, – продолжает Аллегро. – И он подошел ко мне после матча и сказал: «Молодец, Аллегро, но это последний раз, когда ты победил Федерера». И знаете что? Он был прав.
С тех пор Аллегро довольствовался несколькими победами в тренировочных матчах, где Федерер редко играл в полную силу.
– На практике я побеждал Роджера, даже когда он был номером один в мире, – улыбается Аллегро. – Иногда это бывало не очень сложно, но в официальных матчах все иначе.
Квалификация в Боссонненс обернулась наградой на нескольких уровнях. Прежде всего, это принесло игрокам рейтинговые очки ATP. Для любого теннисиста первые очки – это важный и запоминающий момент.
– Это как купить свою первую машину, – сказал мне однажды Джим Курье, американская звезда.
У Федерера, которому на тот момент исполнилось шестнадцать, не было даже водительских прав, но в понедельник 22 сентября он набрал свои первые двенадцать баллов. Это обеспечило ему 803-е место в рейтинге ATP, которое он разделил с Даниэлем Фиала из Чехии, Клементом Н’Гораном из Кот-д’Ивуара и Талалом Уахаби из Марокко.
Федерер вспоминает, как просматривал веб-сайт ATP, чтобы найти свое имя.
– Это важная веха, – вспоминал Федерер много лет спустя. – Как войти в топ-100, топ-10, стать номером 1 в мире. Это одна из тех вещей, которых вы с нетерпением ждете.
Но немногие люди могут пройти все вышеперечисленные этапы. Фиале, Н’Горану и Уахаби так и не удалось пробиться даже в топ-250 рейтинга. Федерер, напротив, был в начале своего головокружительного теннисного пути. И он был не единственным малоизвестным подростком, перечисленным на девятой странице.
Там же под номером 808 оказался Ллейтон Хьюитт, еще один будущий номер 1 и будущий чемпион Открытого чемпионата США и Уимблдон. Хьюитт получил свои первые очки в пятнадцать лет, как и несколькими годами позже, в 2001 году, Рафаэль Надаль. А вот Новак Джокович, Энди Мюррей и Вавринка получили свои первые очки в шестнадцать лет.
Еще до этого сателлитного турнира Лундгрен был уверен, что приехал в Биль-Бьенн не зря.
– Когда я впервые увидел Роджера, я подумал: «Этот парень станет суперзвездой на все 100 процентов», – сказал Лундгрен. – Это было несложно предсказать, потому что раньше я работал с Риосом, который был немного похож на Федерера, что касается таланта, но не личности, конечно.
Я рассмеялся, как и Лундгрен.
– Я пытаюсь быть дипломатичным, – добавил он.
Следует отметить, что Лундгрен выгнал Федерера с их первой тренировки за плохое поведение, но уже после того, как обратил внимание на его упругий, взрывной удар справа.
– Он ленился, но у него был невероятный удар справа, – вспоминает Лундгрен. – И я знал, что его форхенд будет чудовищным оружием, когда мальчик станет старше и сильнее.
Тем не менее другими элементами игры шестнадцатилетнего Федерера Лундгрен не был так впечатлен.
– Физически он был слабым, – сказал Лундгрен. – И на удар слева был хороший замах, но больще ничего, ноги не работали.
Прежде чем устроиться на работу в Swiss Tennis, Грюневельд посетил тренировочный лагерь федерации и оценил Федерера. Он быстро увидел преимущества и недостатки будущего чемпиона.
– Я видел, каким упрямым он был, а также каким он был способным к игре, очень, очень, очень способным, – поделился Грюнвельд.
Это словоcочетание часто использовалось для описания Федерера в ранние годы. Оно до сих пор используется для описания Федерера теми, кто его хорошо знает. Но что именно имел в виду Грюневельд, говоря «способный к игре»?
– Способный соревноваться – вот как я еще бы описал его на этом этапе, – сказал он. – Все вокруг для Роджера было игрой, на корте, вне корта или в разговоре. И сегодня, если вы ведете с ним непринужденный разговор, всегда есть элемент соревнования, будь то в шутку или всерьез. Но из-за этого ему было трудно сохранять концентрацию в те дни. Ему нужно было много разнообразия, и, если вы не давали ему этого, он сразу становился невыносимым.
Решение? Еще больше разнообразия для всей группы.
– Я не говорю, что Роджер определял тренировку для всей нашей группы, но он мог ее испортить для всех, – признается Грюневельд. – Поэтому нам пришлось адаптировать всю группу к невероятному разнообразию.
Это означало, что «ПиКа» и «ПиэЛь», как вскоре стали известны Питер Картер и Питер Лундгрен, часто давали своим подопечным творческие и быстрые упражнения, а также заставляли их тренироваться в разных видах спорта.
Они включили в расписание сквош, бадминтон, футбол, настольный теннис и даже хоккей на траве, чтобы постоянно менять задания, и прежде всего занимать молодого Федерера.
Грюневельд сохранил фото с тех дней, на нем Федерер выглядел разочарованным во время тренировки. Федерер подписал фото фразой: «Я не в настроении».
– Ему бывало скучно, – вспоминает Грюнвельд. – Иногда он предпочел бы поиграть в PlayStation или заняться чем-нибудь еще. А если ему становилось скучно или он был не в настроении, лучше было не выпускать его на корт, потому что это испортит день всем. Но он был таким хорошим ребенком, что на него не получалось злиться.
Однако Федереру потихоньку прививали дисциплину. В течение первого года в Биле игроков предупреждали, чтобы они не повредили новый, специально повешенный на закрытых кортах тяжелый и дорогостоящий противошумный занавес, на котором были напечатаны имена спонсоров Швейцарской федерации. Все было хорошо, пока Федерер не бросил ракетку после разочаровывающией получасовой тренировки. Он, к своему удивлению, наблюдал, как она прорезала занавес и с грохотом отлетела от стены, оставив дыру в том, что выглядело, по крайней мере для Федерера, как более прочный объект.
– Как горячим ножом в масло, – вспоминал Федерер.
Первой его мыслью было: «Какой некачественный занавес». Вторая его мысль заключалась в том, что у него большие проблемы.
Федерер подошел к своему креслу, схватил снаряжение и ушел, а Лундгрен покачал головой и напомнил ему, что сделка есть сделка.
– Я думал, что меня выгонят, потому что нас об этом предупреждали, – сказал Федерер.
Грюневельд не хотел отстранять или изгонять молодого игрока из группы, поэтому он придумал наказание. Этой зимой Федереру, который был совой и поздно вставал, пришлось целую неделю с утра убирать корты и все помещения, включая туалеты.
Эта история напомнила Роджеру, что правила, по крайней мере в Швейцарии, применимы и к молодым теннисным гениям.
– Я был подростком, который всегда проверяет границы дозволенного, – признался Федерер почти двадцать лет спустя в Биле. – Это то, что сейчас делают мои дети, вполне естественно.
На данном этапе будет справедливо взглянуть на поведение Федерера в перспективе. Он был неплохим парнем вне корта и, откровенно говоря, вел себя на корте не хуже, чем многие молодые люди-перфекционисты. Большинство его вспышек было направлено против себя самого, даже если их иногда можно было интерпретировать как пренебрежение способностями противника.
Ламмер, который играл с Федерером с детства, признает, что у Роджера существовала проблема с самоконтролем.
– Он сделал большой шаг вперед в своей карьере, и многие молодые парни, которые очень талантливы, действительно увлечены спортом и хотят им профессионально заниматься, также очень эмоциональны, – считает он. – Они также не могут смириться с тем, как они проигрывают или почему они проигрывают. Роджер бросал ракетки, но не он один. Не то чтобы он был худшим из всех, совсем нет. Я бы сказал, было бы преувеличением считать его невменяемым.
Но семья и тренеры волновались за Роджера. Грюневельд сказал, что он, родители, Картер и Лундгрен пришли к выводу, что Федереру будет полезно обратиться к спортивному психологу.
– Было решено, что будет лучше, если психологом окажется кто-нибудь не слишком старый, из его собственного региона и интересующийся тем же, что и Роджер, например футболом, – делится Грюневельд. – Идея заключалась в том, что им должно было быть интересно общаться.
Поиск привел в 1998 году в Базель, к Кристиану Марколли, двадцатипятилетнему парню, который несколько сезонов играл в профессиональный футбол в Швейцарии, в том числе три сезона за любимый клуб Федерера, ФК Базель, прежде чем серия травм и операций положила конец его карьере. Марколли, по его собственным словам, был вынужден «переосмыслить весь жизненный план».
Он перешел в психологию перфоманса: относительно новую область в Швейцарии, несмотря на ее известное психологическое прошлое (вспомнить хотя бы Карла Юнга и Жана Пиаже).
Марколли еще учился в магистратуре Базельского университета, когда начал помогать Федереру. Позже он получил докторскую степень по прикладной психологии в Цюрихском университете.
– Что касается игроков, то я единственный доктор философии за всю 190-летнюю историю ФК Базель, – смеется Марколли на нашей Zoom-конференции в 2021 году.
Он работал с рядом выдающихся спортсменов, в том числе с голкипером швейцарской национальной футбольной команды Яном Зоммером и горнолыжниками Домиником и Мишелем Жизенами – олимпийскими медалистами. Федерер и Картер узнали о Марколли, прочитав о нем газетную статью. Федерер вспомнил Марколли по игровому прошлому.
