Читать книгу: «Карамель. Новый Мир», страница 18
Следующий этаж.
Замедляемся. Ловлю взгляд женщины, что выискивает нечто в сумочке, но под пристальным наблюдением со стороны отвлекается и замирает. Она смотрит на мою улыбку. Смотрит, как я отдаляюсь. Смотрит и думает. Не идёт дальше и не возвращается к былым делам – потрясена и озабочена, ошарашена. Зерно сомнения посажено.
Маски – наш язык протеста.
Маски, что служили средством обезличивания толпы, стали нашим инструментом за право голоса.
Нам закрыли рты – мы их нарисовали.
Оборачиваюсь и наблюдаю поспешно нарастающую толпу. К нам присоединяются люди в обыкновенных дыхательных масках – на корпусе из защитного материала нет улыбки, но улыбка читается во взгляде: прищур, морщины в уголках глаз, приподнятые от задора брови.
Этаж за этажом мы идём. Преодолеваем ступени и колонны, оставляем пустые, хоть и наполненные изнутри, отделы, игнорируем зазывающие вывески неоновых нитей.
И вот мы на поверхности. На верхнем этаже Золотого Кольца; после деревьев Острога дома выглядят вычурно, безжизненно, плаксиво, убито. Я смотрю на тянущиеся монолиты и не понимаю, как смела восторгаться ими. Серые пугающие дома прокалывают серое, лишённое не только цвета, но и смысла быть цветным – небо. Где-то там – я знаю – грустят звёзды, на которые не смотрят. Где-то там – за вбитыми домами, за искусственными тучами – утаено солнце.
Каин просит остановиться рядом с ним – у парапета. Мы выбиваемся из потока идущих людей и встаём у края платформы, взглядом врезаемся в пугающее и восхищающее красотой и монументальностью Здание Комитета Управляющих. Оно вызывает одновременно восторг и опасение.
– Салют в твою честь, Карамель Голдман, – говорит Каин и через секунду город потрясает взрыв.
Нет.
Нет-нет-нет.
Огненное зарево с аккомпанементом из лопающегося стекла вздымается вверх по нескольким этажам – те рассыпаются, а сам город – поражённый – замирает. Каждый в Новом Мире смотрит на зияющую дыру – пугающую полость – в Здании Комитета Управляющих. Чёрный дым – словно все находящиеся там люди разом прикуривают – громадиной ползёт по изуродованным конструкциям.
Это неправильно.
Так быть не должно.
Оно упадёт?
Отец там?
Успокойся, Карамель. Кара. Будь Карой, когда это больше всего требуется.
Наблюдаю за взбирающимся вверх куполом чёрного дыма. Мы пропали. Каин смотрит на меня. Не на город, не на расколотое здание (хотя имеет к нему непосредственное отношение), а на меня.
В голове не укладывается, ведь Каин подорвал Здание Комитета Управляющих – символ незыблемой власти, символ единой системы правления, символ града будущего, символ сплочённости находящихся под куполом людей, символ…
– Посмотри на меня, конфетка, – велит голос подле.
Игнорирую. Да пошёл ты, Каин.
Это и моё Здание Комитета Управляющих. Я восхищалась им (и восхищаюсь до сей поры). А если внутри – на одном из этажей – был отец? Он эвакуируется? Он успеет это сделать? Он жив? Здание рассыплется?
– Скажи хоть что-нибудь, Голдман.
– Ты понимаешь, что у этого будут последствия? – спрашиваю я и обращаю холодный (потому что воедино смешиваются презрение и страх, недовольство и ужас, беспокойство и опасения) взгляд.
– Мы движемся ради последствий, – отвечает Каин.
– Не предполагал, что они могут оказаться негативными для вас? Что, если точка «до» покажется приятней и выгодней, нежели «после»? Возможно, сейчас ты обрёк всех остроговцев и старожилов отлучённого района.
– Мы пытаемся. Мы пробуем. Мы резонируем, чтобы нас услышали.
Больной ублюдок. Нет, это точно неправильно.
– Северяне вас не простят, – утверждаю я.
Вас.
Не нас.
Я не имею к этому отношения.
Или уже имею?
Повлияла ли я – своим присоединением к резидентам – на решение подорвать главное городское здание?
Впервой Золотое Кольцо – шагающие по нему – замерло: люди обратили (не боясь быть наказанными или привлечёнными) взгляды на дребезжащее Здание Комитета Управляющих. А если там отец? Вспоминай, Карамель, какой день недели. Отец дома, точно. Отец не может быть не дома.
Люди молчат. Новый Мир молчит – мы смотрим на последствия единожды прозвучавшего взрыва. Похожий взрыв унёс жизнь Беса Голдмана, похожий взрыв (меньший по радиусу) расколол мосты для пешеходных троп и отправил людей в пустоту. Новый Мир не паникует и не боится, Новый Мир ведёт себя подобающе – мы с горечью на сердце наблюдаем последствия чужой слабости, наблюдаем израненный символ города, нашей власти, нашей жизни. В серое небо вползают новые – раньше невидимые – цвета: графита, смолы, копоти, лакрицы, торфа, фантома. Если бы Здание Комитета Управляющих могло схватиться за бок и прикрыть оторванную часть металлической плоти…
Говорю:
– Мне непонятна политика разрушения, Каин. Почему вы пытаетесь воззвать через хаос и разруху?
– Потому что наши голоса не слышны, Карамель. Слышны взрывы и выстрелы, слышно что-угодно, но только не людские голоса – мы неспособны докричаться до вас, вы далеки, вы застряли в своих воздушных замках и ослепли от неонового света бесконечной рекламы; мы – даже не эхо, нас не слышно.
– Мог бы уведомить, что собираешься снести половину этажей у Здания Комитета Управляющих.
– Я думал, ты будешь воодушевлена этим.
– Серьёзно? Кого ты пытаешься обмануть? Меня или себя? Чтобы Карамель Голдман и обомлела от вида разваливающегося Здания Комитета Управляющих? Считаешь, у меня нет и не было никаких принципов, ценностей и привязанностей? Между прочим, в Здании Комитета Управляющих заседают мои родители! Мои родители!
– Известно! – восклицает Каин. – Однако они не там. Не сегодня. Это сообщила Сара, и, если ты разуверилась во мне и моих словах, ей точно можешь верить.
Слова несколько успокаивают.
И секунду спустя второй взрыв потрясает Новый Мир – после него сотни летающих дронов мчатся к полыхающему зданию. Стыжу Каина, что ему неизвестна мера, а он оправдывается, что второго удара быть не должно. Начинается паника. Всё-таки. Ведь за вторым может последовать третий взрыв, и ещё, и ещё, и ещё – пока все дома не обрушатся и не отправятся под пяты, пока град не расколется на кусочки, пока люди не падут в низовья, из которых поднялись. Золотое Кольцо дрожит – в самом деле вибрирует. А люди несутся, спасаются, торопятся – к своим машинам или в отделы, садятся за парапеты или кучкуются в стороне. Наблюдаю за потерявшими самообладание паразитами Нового Мира.
– Надо уходить, – говорит Каин.
И – вдруг! – мне кажется, я вижу у края платформы Ромео. Оставляю Каина и бездумно кидаюсь в сторону ускользающего силуэта. Люди напирают, как загнанные в угол – метятся из стороны в сторону, толкаются, пружинят, липнут, а потому я не могу ни нагнать, ни увидеть Ромео. Я даже не уверена в том, что видела его. Может, в очередной раз похожий молодой человек…Выкрикиваю имя.
– Ромео! – слышит юноша и, держа руки распахнутыми, оборачивается.
Каин загребает меня в объятия и волочит следом: выбиваюсь и кричу, велю оставить меня, вернуться, пройти вместе – всё и разом. Потому что теряю Ромео из виду, ибо он теряется в толпе незнакомцев, в толпе истинно безликих. Каин тащит: говорит о наступающем Патруле Безопасности, однако я не слышу (не желаю слышать).
– Успокойся, ты же Голдман! – выпаливает дрожащий голос.
– Пошёл ты, Каин из Острога! Отпусти!
Вырываюсь. Удаётся. Бегу к месту, где стоял Ромео, но Ромео – как и другого похожего юноши – там нет. Растеряно озираюсь – куда он пропал? Смотрю вниз – через парапет, в пустоту, в низовья Золотого Кольца, низовья Нового Мира, несуществующее полое пространство. Некто хватает за плечо и удерживает силой подле. Оборачиваюсь – взглядом препираюсь с лишённой цвета формой Патруля Безопасности. Один из служителей закона – вот как, попалась. Говорит что-то по наушнику, не даёт вырваться. Об этом предупреждал Каин – всех вместе, разом, они не задерживают; цепляют по одиночке. Особенно – в момент паники. Вдруг появляется сам Каин. Весом влетает в стоящего столбом служителя порядка; тот теряет равновесие и оказывается на удерживающем от падения парапете. Каин помогает парапет преодолеть, так просто. Выбрасывает человека с Золотого Кольца. Нет-нет-нет-нет…
Так нельзя.
– Так нельзя…
Сжимает пальцы на коже – на том же самом месте, давит плечо. Гляжу на пустующее пространство, где раньше находился служащий из Палаты Безопасности, а ещё раньше – Ромео. И позволяю себя увести. Не помню – точнее не понимаю – как оказываемся несколькими этажами ниже: теряемся в спасающейся толпе, прячемся в подобии переулка закопчённой улицы.
– Сейчас нам пригонят машину, нужно убраться с Золотого Кольца, – говорит юноша.
– Ты столкнул человека с края платформы, – говорю я.
– Прости, это вынужденная мера.
– Ты столкнул его…
– Я знаю, хватит напоминать.
Сначала Каин спокоен и пренебрежителен, затем – резок и сердит.
– Он перелетел парапет, – уточняю я, – и отправился в самый низ Нового Мира. Ты представляешь это? Хоть осознаёшь?
– Знаешь, – качает головой, – фактически он не долетел до основания домов, мы уже обсуждали подобие натянутого тента, что делит новый и старый миры.
– Серьёзно, ты об этом? По твоей вине служащий из Палаты Безопасности не вернётся сегодня домой. Его не увидит семья. Понимаешь?
– Карамель, – на выдохе роняет Каин и присаживается ко мне, берёт за руки, – я осознаю произошедшее, как никто другой, потому что произошло оно по моей воле… Но поступок осмысленный, вот уж извини. Сделал бы вновь, ибо я взял на себя тяготу этих мыслей, спасая тебя, Карамель. Никому – ни единому служащему Патруля – я не позволю прикасаться к тебе. Пугать. Причинять зло. Даже если придётся убивать.
– Это неправильно… – пускаюсь в спор.
– Правильно, – перебивает юноша. – И тебе известно, как это называется.
Про что он?
– Совершить преступление и взять на себя ответственность за содеянное ради значимого человека, ради его жизни – это правильно.
Про любовь?
– Каин…
– Прости меня, конфетка. Я пойму, если ты не будешь смотреть на меня как прежде. Если…
Обнимаю его.
– Мне страшно, Каин.
– Я понимаю, конфетка. Прости, что заставил это пережить, всё пошло не по плану.
Юноша отвлекается: отвечает по наушнику. Я же слушаю: гудящую – всё ещё – толпу этажами выше; шум разрезающих воздух машин и дронов. Особенно много дронов. Они пытаются залатать раненное Здание Комитета Управляющих?
Каин говорит:
– Сара передаёт, что Патруль Безопасности оцепляет мосты и выходы из Южного района.
– Что это значит?
– Мы не пройдём к станции. Не сможем. Ради псевдо-безопасности Северный район отлучают от Южного.
Предполагаю:
– Мы не можем долететь на авто? Почему этого до сих пор никто не сделал?
– Потому что радиус передвижения машин ограничен – вылетишь за пространство воздушного ориентирования, или как оно называется, панель управления отключится. Да-да, сама. И тогда встреча с бездной – пожирающим всех и вся ртом – Нового Мира неизбежна. В общем, воздушное ориентирование только близ домов и на Дамбе. Над водохранилищем машины тоже не держатся.
– Там летают дроны Патруля Безопасности, точно.
– И грузовые дроны в том числе.
– Никогда их не видела.
– Тем хорош комендантский час. Когда прикажешь гражданам спать, можешь бодрствовать (и бесчинствовать) сам. А ещё на Дамбу не выходит ни единого окна, ох уж это уникальное и предприимчивое градостроение.
– Так неприятно всё осознавать.
– Послевкусие горечи пройдёт, – улыбается Каин. – Осталось решить, что нам делать. Подожди, переговорю по уху.
Киваю и ожидаю. На самом деле не понимаю, как можно оцепить десятки мостов и лишить город десятков троп. Бредущие мимо нас люди торопятся – стараются не оглядываться на лестницы. Никогда не видела передвижение по Золотому Кольцу столь деструктивным, столь хаотичным. Шаг людей всегда был размерен, одинаков, спокоен, лаконичен – они взирали впереди себя или на обращающееся к ним Здание Комитета Управляющих. Что с ним будет? Что будет со всеми нами?
Отхожу от витрины, у которой мы затаились, и замираю у парапета: смотрю на вырванный клок, кусок, на оглоданный бок здания. Надеюсь, родителей там не было.
Что теперь будет?
– Отойди от края, – велит настигший Каин и мягко ведёт в сторону. – Люди сейчас взволнованы, могут толкнуть случайно.
Случайно.
– Посмотри на меня, Карамель.
Поднимаю взгляд.
– Ты растеряна, я понимаю.
– Всё в порядке.
– Столько всего случилось, я понимаю твою растерянность: это нормально.
– Хватит навязывать эмоции, которых нет!
– Тогда что с тобой было, конфетка? – спрашивает Каин. – Перед тем, как тебя схватил патрульный. Отчего ты замерла на месте, а следом бросилась в сторону?
– Мне кажется…
Признаваться или нет?
– Мне кажется, я видела Ромео. На краю платформы, он стоял с распахнутыми – словно крылья – руками. Этого же не может быть?
– Вот уж вряд ли, – спешит разуверить юноша. – Дьюсбери сегодня на учёбе в Академии, это подтвердит Сара. Тебе показалось, потому что ты соскучилась по нему и желала встречи. К прочему из-за волнения, адреналин зашкаливает у всех.
– Я почти уверена, что это был Ромео, – утвердительно качаю головой. – Мгновение спустя он пропал с края платформы. Не могу понять…
Каин в который раз за сегодня прикасается к наушнику.
– Сара, – говорит он, – подтверди, что Ромео Дьюсбери сегодня прибыл в Академию. – И уже обращается ко мне: – Требуется немного времени.
Подаёт наушник. Делаю исключение из правил, поблажку принципу: ставлю наушник и здороваюсь с Сарой по другую сторону линии.
– Подтверждаю, – говорит женский голос. – Дьюсбери зафиксирован утром на входе Академии. Что-то ещё?
– А родители?
– Что за вопросы? – обиженно фыркает Каин. – Само собой…
– Говард Голдман и Саманта Голдман на момент подрыва Здания Комитета Управляющих зафиксированы… – секунду, изучаю этот вопрос –пребывали на улице Голдман. Оба.
– Спасибо, Сара. До связи.
Отключаюсь и протягиваю наушник другу. Он восклицает:
– Ты слишком чувствительна, Карамель, я не ожидал!
Ненавижу говорить про чувства. Не признаю чувства. Не терплю, когда на них ссылаются, навязывают. Не желаю даже в беседах наблюдать. Зачем Каин сказал про них? Едва собираюсь высказаться, юноша останавливает меня жестом и отвечает по наушнику. Без наушника он был приятней – сейчас же из него собеседник равный отцу.
Подхожу к краю платформы и смотрю – нет, не на Здание Комитета Управляющих – под ноги. Удивительно. Я делаю то, что запрещено самим Сводом Правил, что приравнивает к недостойным и отсекает от принадлежности к северянам…но никому до этого нет дела. Я смотрю в низовья Нового Мира, на разинутую градом пасть, на всепоглощающую бездну.
Каин говорит:
– Не смотри вниз, этого делать нельзя.
– Ты сам посеял семена сомнений – я смотрю на погубленных мной.
Юноша равняется, встаёт подле.
– Не вини себя, – говорит он. – Ты поступала так, как тебе было велено, как от тебя ожидали. У нас ещё будет время и возможность показать Новому Миру, как лучше и правильней. Для людей, в первую очередь. Не для системы, не для её слепых исполнителей. Для самих людей – живущих в городе граждан. Не вини себя, Карамель.
А если я не виню? Не ощущаю какой-либо стыд или дискомфорт от производимых действий и от сказанных речей? Я всегда пренебрежительно относилась к выходцам их Южного района. Моё мнение не изменилось, но я увидела, что есть исключения. Есть особые люди. Особенные. И вот я смотрю в Острог, которого там нет – Старый Город, тайна за семью печатями. Никому неизвестно, кто там живёт и как, в каких условиях и с какими целями. И живут ли вообще, или скупо доживают. Я смотрю в преисподнюю – мы сами согнали недостойных в низовья Нового Мира. Было ли мне до них дело? Нет. Беспокоило ли меня нахождения там несчастных? Тоже нет…и вину мне не навязать, чувствую это.
Мой друг отвлекается на сообщение по наушнику, а мгновение спустя объявляет новости:
– Только что сообщили о готовящейся на Дамбе поставке, так скоро. Ты понимаешь, что это значит?
Следую за Каином – к одной из посадочным платформ. Нас ожидает авто – пустое, водителя нет.
– Транспортное средство на сегодня, – говорит Каин и подмигивает.
Сажусь на пассажирский диванчик, наблюдая за юношей, что оказывается за рулём и отбивает на панели управления неясную комбинацию. Удивительно, даже не касается чипом. И чипа нет, и автомобиль не требует. Прошу разъяснить.
– Фрейя – подруга Кармиллы – занимается машинами, держит автомастерскую. Не знаю, говорил тебе кто-нибудь или нет. В общем, она перепрашивает панели управления. К ней в Острог спускают детали – затем на заводах или в частных мастерских Нового Мира собирают машины по-новому. Итог: личный чип для передвижения не требуется. В мозгах автомобилей стоит его имитация.
Это так интересно…и неправильно. Спрашиваю, где сейчас сама Кармилла, где другие, пришедшие на шествие безликих, ребята.
– Не пропадут, не беспокойся.
– Я не беспокоюсь.
– А похоже на беспокойство.
В некоторые моменты горю желанием влепить Каину.
– Мы пришли вместе, – утверждаю я, – разве не должны уходить тем же составом? Ты поддерживаешь с ними связь? Где они?
– Затаились на Золотом Кольце. Они не пропадут, Карамель, повторяю ещё раз. Они – опытные выживальщики, они – остроговцы, они – революционеры. Ты, конфетка, сама Голдман, каждый второй знает твоё личико и даже голос – вот, за кого следует беспокоиться, понимаешь? Ни один Патруль нас не пропустит, мы не пройдём ни единый мост – наверняка отец семейства Голдман выискивает тебя, выцепляет. Мы должны позаботиться о твоей сохранности, удостовериться в твоей безопасности. Ты важней.
Летим.
Покидаем Западный район, несёмся по воздушным полосам Северного. Наблюдаю Здание Комитета Управляющих – удручённого вида. Вокруг него собрались десятки, если не сотни, дронов. Людей эвакуируют с посадочных платформ на крупных автомобилях Патруля Безопасности – впервые наблюдаю их; выдаёт цвет – как униформа.
– Вы долго готовились к подрыву Здания Комитета Управляющих? –уточняю я. – Моё появление в Остроге сопутствовало ускорению деяний или так совпало?
Каин задумывается, после чего отвечает:
– Врать не буду. То, что происходит, произошло бы обязательно, независимо от твоего наличия в команде. Не хочу преумалять твою значимость, конфетка, ведь она велика, потому что появление младшей наследницы Голдман как глоток свежего – не испорченного заводскими трубами Южного района – воздуха для всех находящихся в Остроге людей. Повстанцы увидели: даже северяне, руководство которого перекрывает нам возможность держаться на поверхности, поддерживают их, переосмысляют поведение и взгляды и открываются истине. Сама Голдман – дочь влиятельнейшего управленца Нового Мира – присоединилась к нам. Ты дала людям надежду, а надежды не хватало. Надежда мельчает со временем, уверенность в силах спадает – новые законы, которые вступают против южан и остроговцев, и ограничения, которыми мы облагаемся, срывают розовые очки с глаз: иногда кажется, будто бороться нет сил.
– Что ты почувствовал, когда увидел подрывающееся Здание?
– Больше не боишься слов с этим корнем?
– Я не буду повторять вопрос, но запомню, как ты увильнул от ответа.
Каин слабо улыбается и говорит, что скрываться не желал.
– Почувствовал, – говорит юноша, – будто всё меняется или поменяется в скором времени. Будто наши действия наконец обрели вес, стали осязаемы. Будто нас услышали, и впереди только хорошее.
В этом наше отличие. Я ощутила пустоту. Точнее – опустошение. Крушение идеалов, но не как речевой оборот. Здание, которому мы едва ли не поклонялись подобно идолу – божественному столпу, сотворённому богами-нами – могло рухнуть: отправиться в небытие и захватить с собой половину населения и иных домов.
Переспрашиваю:
– Так для чего вы это сделали?
– Ты и сама знаешь, конфетка. Мы просто хотим, чтобы нас услышали. Мы хотим вернуть наши права, а южанам присвоить большие. Богатые не живут, а бедные не выживают, при этом золотая статистика учит в Академии будущих управленцев тому, что утопия реальна, а Новый Мир – «апофеоз человеческой мысли и градостроения».
– Завези меня домой, – прошу я.
– Что ты сказала?
– Давай, водитель. На улицу Голдман, дорога тебе известна?
– Ты передумала быть с нами? Из-за подрыва..?
– За кого меня держишь, янтарные глазки?
– Тогда не понимаю, Карамель.
– Если Сара права – тебе же лучше, чтобы она была права – родители дома. Мне нужно переговорить с ними.
– Ты в своём уме, конфетка? – восклицает Каин. – Тебя ищет весь Новый Мир, а ты хочешь заехать к предкам на чай?
– В том и дело: Новый Мир ищет меня по каждому закоулку Нового Мира и не станет искать в самом очевидном для нахождения месте. Тем более у Патруля Безопасности сегодня иные заботы.
Киваю на Здание Комитета Управляющих, из раненного бока которого валит дым. Каин удручённо вздыхает:
– Это ненормально…
– Чего ты боишься? Что я запрусь дома и оставлю тебя на парковке? Что всё отменяется, и я передумала? Не доверяешь мне?
– Манипуляторша…
– Улица Голдман. Затем – куда посчитаешь нужным. Я пойду за тобой.
– Одно условие, – резко бросает Каин. – Ты молчишь про пятый район.
Выруливаем и мчимся к улице Голдман. Наблюдаю дроны и автомобили.
– Пожалуйста, не задерживайся, – просит Каин. – Я понимаю, что ты могла соскучиться по семье, но я не смогу остаться на парковке, если к дому прибудет Патруль Безопасности. Без чипа меня даже Залу Суда не представят – скинут с крыши, а я как дурак буду думать об оставшейся без защиты Голдман.
Улыбаюсь юноше, хотя понимаю, что сквозь дыхательную маску того не видно.
– Тебе идёт твоя улыбка, – говорит Каин.
Значит, замечает по глазам.
– Я быстро, не скучай.
Выбираюсь на посадочную платформу и поспешно двигаюсь к прекрасному дому Голдман – ладонь вжимаю в панель: считывается чип, замок открывается. На меня взирает служащая.
– Ты будешь молчать, – говорю я, но то не требуется. Миринда падает на пол. Переступаю через потерявшую сознание служащую и поднимаюсь на второй этаж – как и следовало ожидать, дверь в отцовский кабинет распахнута, а на фоне панорамного окна в скрюченной угрюмой позе сидит сам мужчина. Неспешно продвигаюсь к нему.
– Решила вернуть книгу? – спрашивает спина.
Оборачивается. У отца грустный впалый взгляд – кажется, ночь была беспокойной и лишённой сна. Не позволяю голосу дрогнуть и свойственно фамилии кидаю:
– Мне сообщили, оба родителя Голдман в доме по улице Голдман. Почему я вижу одного?
Отец ухмыляется:
– Даже не хочу спрашивать, кто тебе сообщил, но твоя мама взаправду переживает исчезновение дочери и последующий подрыв Здания Комитета Управляющих…она отъехала к нашим старым знакомым.
– К кому? – удивляюсь я. – Мы ни с кем не общаемся, ни с кем не дружны по-настоящему. К кому она могла поехать за помощью, советом или поддержкой?
– К Левиафан. Более не скажу. Ты и так подковырнула своим любопытным носом достаточно тайн. Пускай хоть одна сохранится. Ты умеешь не любопытствовать, если знаешь, что не готова узнать правду. К тайне с именем Левиафан ты не готова.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Спасибо за прямоту.
– Тебя остроговцы манерам учили?
Не удерживается, я его понимаю. Язва неизбежна, она в черте характера Голдман.
– Зачем ты пришла, Карамель?
– Ты несильно рад, верно?
– Я понимаю, что ты не останешься. Но и задержать тебя не смогу.
– Конечно, – соглашаюсь я. – Это было бы негуманно. А к Патрулю Безопасности ты не обратишься.
– Будь добра нагуляться и вернуться домой, желательно – без вопиющих последствий типа лично подорванного Здания Комитета Управляющих. Просто поброди по улицам, поболтай с незнакомцами и вернись живой.
– Выглядишь дерьмово.
– Удивила.
Отец прикусывает губу, хотя ему такие привычки несвойственны – он контролирует всех и вся, и себя в первую очередь: мимику, жесты, тембр голоса. Говорит, что на лице отпечаталось волнение за любимую дочку: всю ночь дроны выискивали наследницу Голдман, а при свете дня то продолжили делать служители порядка из Палаты Безопасности. Завтра Новый Мир ожидает от Говарда Голдмана официальное заявление – комментарий к происходящему.
– Знаешь, что я скажу? – спрашивает отец.
Перебиваю его:
– Скажи, что Новый Мир построен не на старом городе, а на костях и лжи.
Отец – что несвойственно его натуре и вечно сведённым от сосредоточенных дум бровям – улыбается:
– Думаешь, это никому неизвестно, дочка?
– Скажи всему Новому Миру, что тебе известна причина подрыва Здания Комитета Управляющих.
– А мне известна?
– Разумеется! Ты сросся с Палатой Социума, ты был женат на работе все эти годы, и как никто иной знаешь причину подрыва Здания Комитета Управляющих. На себя обращают внимания те, к кому вы относитесь с пренебрежением, в то время как роль их в нашем мире велика и значима. Знаешь, какую мысль следует донести всем тем, кто за каждым твоим словом в Новостях заглядывает в рот и цитирует их после в Вестнике? Скажи, что это только начало: и вы будете слышать взрывы окружающих зданий, покуда не услышите вопли молящих о пощаде людей. Острог существует и томится под деспотизмом ваших пят, а знающие то южане – запуганы, но чем больше вы умалчиваете о нагнивающих проблемах, тем больше гнили получается в итоге. Не указывай идеальным людям идеального града на их несовершенства – то их погубит, сотрёт личности; но – будь добр и великодушен по отношению к изгнанным твоим гласом и погубленным твоей рукой – поведай правду об Остроге: несчастном младшем брате, отлучённом от родных земель. Острог и Новый Мир – единое целое.
– Нет, Карамель.
– Скажи, что Острог равен Новому Миру.
– Дочка…
– Я так рада тебя видеть, пап…
Отец меняется в лице. Не помнит, чтобы называла его так. Не помнит, чтобы выказывала радость встрече хоть единожды. Правильно помнит.
– Ты был в Остроге? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит мужчина. – Это место не для северянина Нового Мира. И я, признаться, удивлён, что на тех тщедушных землях оказалась моя дочь – кровь Голдман, истинная северянка, Создатель града будущего, в скором времени – управляющая.
– Тебе известно, как выглядит Острог? А то, что он не под нами, а за чертой города?
– Разумеется…
– Поэтому, говоря со мной об Остроге, ты никогда не смотрел под ноги? Я думала в том твоя сила: одолевать интерес, распирающее любопытство (тогда же я научилась притуплять собственное) и не опускать глаза на недостойных. А ты просто знал…их там нет.
– Я тебя разочаровал? – спрашивает отец. И даже сейчас его голос не дрожит, а лицо спокойно, хотя – более чем уверена, иначе для чего задавать вопрос? – на душе ураган сомнений.
Спешу его разубедить:
– Нет! Нет, никогда бы. Я всё так же считаю тебя великим умом Нового Мира – так и есть. Я считаю тебя мыслителем, прогнозистом, управляющим. Создателем. Ты выстраиваешь Новый Мир, адаптируешь его под себя, подгоняешь под меня, неважно – ведь ты мнёшь словно незастывшую глину, так плавко и уверенно. Ты стойко выносишь сваливающиеся беды и – упади даже небо Нового Мира – не колыхнулся бы, а атлантом расправил плечи. Я восторгаюсь твоим умом и спокойствием, твоими отстранённостью от внешнего и сосредоточенностью на внутреннем – для меня это служило идеалом, было какой-то недосягаемой высотой, потому что перебороть нечто деструктивное и разрушающее внутри себя не удавалось. И я приняла решение не отторгать тёмные стороны, а принять их.
– Для этого необязательно покидать отчий дом и оставлять Новый Мир вообще.
– Мне стало душно на поверхности.
– В следующий раз просто скажи о своих волнениях, дочка.
– В следующий раз? – переспрашиваю я.
– Ты вернёшься домой. Рано или поздно, я уверен. И – разумеется – если Острог не убьёт тебя, а мне бы, во-первых, не хотелось этого, а, во-вторых, ты не позволишь ему.
Оставляю мысль отца без ответа. Признаться, поражаюсь ей.
Пока что не Острог покушался на мою жизнь, а Новый Мир. Острог простодушен и наивен (воду делают мутной повстанцы из Резиденции, старожилы же отщипнутого от Нового Мира района спокойны и доброжелательны). Хотя, может, отец знает что-то, чего не знаю я? Или не знает ничего, а потому делает выводы самостоятельно. В этом сложно разобраться. Каждый живёт со своей правдой, и истина никому не дана.
– Знаешь, я познакомилась с Сарой, – говорю я.
Отец криво усмехается:
– Ответы нашла сама, дочка.
– Она значима для тебя?
Отец награждает холодным взглядом:
– Для меня значима только моя семья – жена и две дочери, ты знаешь. Больше никто – все остальные могут пропасть, и я не замечу их отсутствия; ваше же пережить не смогу.
– Беса ты пережил спокойно…
– Это не было спокойно, Карамель. Это было трудно и долго.
Отец сидел напротив бутыли – беседовал с ней. Мать сидела на антидепрессантах. Золото сидела на коленях Миринды. Я сидела в одиночестве. Тогда мы раскололись и больше не смогли собраться.
– Значит, эта горе-революционерка просила за свою деревню дураков? Ты пришла за правами Острогу по указке чужака?
Отвечаю спокойно:
– Нет. Ей неизвестно, что мы беседуем, неизвестно, что я приехала домой.
– Тогда зачем ты просишь признать Острог частью Нового Мира, Карамель? У этого есть какое-то объяснение помимо жеста доброй воли?
– Если бы ты видел Острог своими глазами…если бы видел дома, что построены на деревьях высотой как наши небоскрёбы (их кроны пугающе великолепны, в них прячутся крыши и люди), если бы видел солнце, покрывающее землю (оно не сокрыто пасмурным небом и грузными тучами), если бы видел россыпь звёзд в ночи (и это не подаренный дядей проектор). Сразу же передумал, я говорю серьёзно.
– Я не в том возрасте, чтобы гнаться за обманывающей своей внешностью обёрткой. Мне важны перспективы, гарантии. Будущее. В Остроге будущего нет – игра в революционеров не вечна.
– Знаешь, что мне не нравится? Позиция Нового Мира, в которой богатые не живут, а бедные не выживают. То утомительно.
– Критикуешь дающую тебе блага и удобства партию. Бьёшь по руке, что тебя кормит. И с каких пор тебя волнуют бедные…Ты, вдохновившись чьими-то речами, обманываешь саму себя: тебе нет никого дела до недостойных, тебя всегда интересовали исключительные люди, конкретные. Ты не должна просить за целый народ из-за одного к ним принадлежащего. Скажи, ты ведь с кем-нибудь познакомилась, прежде чем спуститься в Острог? Наверняка с молодым человеком…
– Какое это имеет отношение?
– Наверняка с ровесником, да? Теперь он кажется тебе ближе родителей, ближе семьи.
– В твоих словах нет смысла!
– Как и в твоих поступках, дочка. Сядь и подумай.
– Я думала всё время. Всё время, что стояла у тебя за спиной, у этого самого окна. Кажется, каждый день. Я думала над всем, чем ты кормил, и верила тому. Оно оказалось ложным.
– Не ложным, – сощурившись, поправляет отец. – Несколько иным. Правда, бывает, щипается. Ничего с этим не поделаешь. Поэтому я делал правду удобной для тебя. Той, которую бы ты приняла и которая сделала тебя лучше.
