Читать книгу: «Карамель. Новый Мир», страница 16

Идём ещё немного, а после Сара велит:

– Открывай глаза.

Слушаюсь.

Мы стоим на пьяцце. Осевшая влага блестит в начищенных шезлонгах, роса кропится на постриженной траве, ветер заставляет дрожать ножки парасолей. Но самое удивительное – в небе. Перед глазами рассыпаны десятки (нет, даже сотни) звёзд – крупных и мелких, ярких и блёклых, важных и выступающих второстепенно. Мириада светил, обрекающих людей под безучастным взглядом. Туманы Нового Мира скрывали звёзды, утаивали – сам град в одиночку смаковал их вид; пасмурные дни, скрепившиеся в пасмурные годы и десятилетия не позволяли существовавшим небесным самоцветам явиться к нуждающимся в них. Может, видя звёзды на небе, люди были бы чуточку счастливее?

Сара усаживает меня на шезлонг и помогает подвернуть одеяло, дабы утаиться от ночной прохлады и гуляющего по пьяцце ветра. Садится на соседствующий шезлонг и признаётся в тайном месте силы, обращается к звёздам и насыщается. Даже аромат в воздухе особый – наэлектризованный, пышущий энергией, жизнью, будущим.

– Одеяла требовались для этого, – говорит женщина и поправляет своё. – Наслаждайся, Карамель.

Я смотрю на звёзды, которые видела лишь в проекции. И ощущаю проступившие слёзы. Эй, что такое? Быстро стираю их, припечатывая к щекам, и отворачиваюсь, дабы женщина ничего не увидела. Увидела. Наверняка заметила.

Сара спрашивает:

– Ты потрясена красотой звёзд или они навеяли воспоминания?

Решаю признаться, ударившись в несвойственную (или покрытую коркой льда и нелюдимости?) сентиментальность, ибо Сара из Острога не имеет никакого отношения к Новому Миру и управляющему аппарату идеального града.

– Дядя подарил мне проектор звёздного неба, сказав, что все эти звёзды – для меня; загадывай желания, Карамель, но не на падающие светила, а на крепко держащиеся в полотне мрака, ибо даже если они давным-давно потухли – их свет ещё доходит до нас, напоминая о значимости и величии.

– Очень чувственный подарок, – улыбается Сара. – Хочешь поговорить? Содержание происходящих в ночи бесед там же и остаётся – никто не выносит их на рассмотрение после взошедшего солнца, это негласное правило всех существующих и существовавших когда-либо на Земле.

– Давай, – соглашаюсь я.

– Как тебе Острог? Атмосфера в целом и команда Резиденции.

– Привыкну.

– Лаконично, – посмеивается Сара и откланяется, руками впиваясь в холодный шезлонг. – Ещё никто не был более краток и при этом насыщен. Я понимаю тебя: все эти люди кажутся чужими, а их смыслы – девиантными.

Обращаю взгляд на женщину. Она умело подцепляет меня последним словом.

– Но лишь в Остроге, – продолжает она, – ты разубедишься в девиантности, позволишь себе мыслить критически и допускать любые, даже разнящиеся с твоими и заявленными государством как политически верные, ценности.

Мы недолго молчим. Вспоминаю прошедший вечер, вспоминаю пробежавшее (или закоптившееся в уме, Карамель?) предположение, что Каин и Азуми приходятся друг другу кем-то больше, чем соседями по дому и революции. Уже не пытаюсь анализировать, почему меня это интересует (возможно, шампанское дало о себе знать) – лишь представляю нависшую над юношей деву и разбираюсь в обстоятельствах.

– Азуми и Каин – пара? – любопытствую я.

– Из всего тебя беспокоит действительно это? – парирует женщина. И наблюдает моё недовольное лицо. – Что за взгляд, Карамель?

– Осаждаешь словно мой отец. Он всегда знает, что сказать, дабы привести в чувства и усмирить.

– Чему-то мы друг у друга, явно, могли научиться, – улыбается Сара. И это раздражает. – В Остроге нет жестко регулируемой системы и вступать в отношения и связь с кем-либо допускается без назидательного взгляда управляющего, разрешения и комментария. Хотя и в Новом Мире официальный статус пары – лишь формальность, ты уже поняла. У тебя есть мальчик?

– Был. Новый Мир решил разорвать пару из-за последних событий.

– И ты легко согласилась?

Было ли это легко? Могу себя убедить, что да. Настоять и поверить – в этом особенность человеческого мозга.

Отвечаю:

– Согласие даётся трудно, если испытываешь чувства и не можешь примириться с их отторжением. Я же не испытывала ничего. Ромео – хороший парень. Наверное, слишком хороший для меня, потому что хотел дать многое и сделать многое, а я всегда его отвергала, ссылаясь на Свод Правил и общепринятые нормы.

– Не любила его?

– Я – Карамель Голдман, вот ответ. Северянка, дочь управляющих Нового Мира, Создатель, и я не признаю чувств. Об этом пестрят все интервью, статьи и обращения. Чувства есть слабость, есть уязвимость, а человек, построивший град на граде, без пяти минут бог, не может быть слаб и уязвим.

Сара ведёт бровью и легко улыбается. Как это понимать? Затем спрашивает:

– Что отец думал о Ромео?

– Он был не сильно доволен моим выбором. Но разрешил нам стать парой, хотя – как я узнала позже – самостоятельно подыскал перспективного и богатого жениха. Мы бы всё равно расстались с Ромео.

– Это на него похоже, – отзывается Сара. Словно о давнем знакомом, и это не может не раздражать. – Всё-таки ты легко соглашаешься с расставанием…

– Потому что так правильно.

– Правильно для кого?

– Свод Правил не врёт.

– Твой отец поспорил бы.

Наберись сил, Карамель Голдман, и задай вопрос. Женщина явно провоцирует на него, подводит, хочет поведать. Почему не начнёт беседу сама? На это сложно ответить.

– Откуда мой отец, Говард Голдман, знает тебя, Сара из Острога? – воспользовавшись моментом, спрашиваю я. Обстановка к искренней беседе располагающая. Может, сейчас я узнаю ответы на интересующие вопросы?

– Если твой отец не рассказал об этом, на то были причины, – увиливает женщина. – Уважай его позицию.

– Я уважаю, поэтому не докучаю расспросами его, – говорю я. – Однако твоя позиция может быть отличительна. Откуда ты знаешь, Сара из Острога, моего отца, Говарда Голдмана?

Женщина увесисто молчит.

– Откуда тебя знает мой дядя, Алмас Голдман?

– От тоже не смог сохранить тайну нашего знакомства? – почти смеётся Сара. – Всегда любила Алмаса, но – о, прошу, не делай такое лицо и не смотри на меня так – любовью дружеской, почти братской. Из всех Голдман он питал ответные дружеские чувства, оберегал и защищал. Ему тяжело далось наше прощание. Не тяжелей, чем Говарду, но всё же.

Легче не стало. Понятней – тоже.

– Говард Голдман сказал, что ты – дочка некогда уважаемого управленца, однако твоя фамилия мне неизвестна. Вы были в одних кругах, прежде чем ты влюбилась и всё пошло наперекосяк? Поэтому знакомы?

– Ты умная девочка, Карамель Голдман, легко сопоставляешь. Мои ответы не нужны, сама видишь.

– Для чего отец дал тебе пистолет?

– Очевидно, нет?

– Чтобы ты сбежала из Картеля, – предполагаю я. – Но не понимаю причин: как он пошёл на такой риск, как ты приняла его жертву? Ты сама сбежала из Картеля, верно? И нашла Острог?

Сначала Сара не отвечает, затем же – выплёвывает резко, резво, с граничащим фанатизмом:

– Я его основала, Карамель Голдман. Повстанческое движение на плодовитых землях. Здесь были обхаживаемые южанами поля, но Резиденция и революционные мысли отсутствовали. Острог, милая моя, значит тюрьма, и здесь заключены все те, кому не хватило сил и ума соответствовать политическому режиму во имя безопасной и красивой жизни.

– Не понимаю…– спешно признаю я, – тебе не мил Острог? Я думала, каждый здесь отдаёт ему всего себя.

– Как донесёшь мысль – так о ней будут отзываться. Все, кто попадает сюда, питают искренние чувства: восхищение к этому месту, потребность в нём. Потому что людям дают дела и задачи, дают смысл жизни, нагромождают потерянную жизнь новой истиной. Мне ближе республика, демократия. Они здесь имеются. Нет тоталитарного режима, нет деспотизма. Каждый самостоятельно взаимодействует с Новым Миром и его представителями (фабриками, управляющими, южанами), выбивая право на возможность жизни у почвы – продают ресурсы, поставляют товар, снабжают продуктами. Никто не следит и не контролирует этот процесс, он отдан людям, остроговцам. Однако ты напрасно думаешь, что в Резиденции нет главного. У любой революции есть направляющая рука, что заносит топор. Ты заметила, как Каин ведёт за собой толпы, обращает внимание людей? Заметила, как люди избегают тяжёлых речей Лоло? Заметила, как снисходительно относятся к моей компании, не ведая, что всё построено моими силами и слезами? Каждый наделён своей функцией, каждый выполняет свою работу. Моё дело – продавать революцию и нести её идеи в массы посредством созданного образа.

Каждый, значит, продаёт свой образ? И за пределами Нового Мира – тоже. Ситуация неизменна.

– Я символ повстанческого движения, Карамель. Мне следует говорить о любви, быть дружелюбной и помогать в сплочении команды. Думается, Каин видит в тебе новый – нет, обновлённый – символ революции. Что даже чистокровная северянка, создатель идеального града, дочка влиятельнейшей семьи современности оказалась не согласна с деспотичным режимом, который почти двадцать лет спустя лишь больше стиснул находящихся под его гнётом людей, и регулированием всех сфер жизни.

– Я просто обделалась, это другое.

– Тебе не близка оппозиция?

Отмалчиваюсь. Потому что, во-первых, не знаю, что говорить: для только семнадцатого года жизни – достаточно сложный вопрос, а во-вторых, не смогу, скорее всего, сказать ничего хорошего или ожидаемого. Я всё ещё Голдман. Буду Голдман всегда.

– Если хочешь получать ответы на свои вопросы, не поскупись на ответы к чужим вопросам, Карамель, – лукаво улыбается женщина. При свете дня она казалась нежным цветком, но под закатное солнце (либо же, потому что иные из повстанцев не наблюдали выстроенному образу) являла суть – остроту шипов, ползущих по стеблю.

– Дядя подарил мне, – вдруг решаю признаться, хотя тему звёзд мы уже опустили (но в мыслях она резонирует до сей поры), – целое небо, усыпанное звёздами, а самую яркую его представительницу, ночник в форме пятиконечной – Бесу Голдману.

Почему я это говорю?

Почему ты это говоришь, Карамель?

Кара.

Почему в обмен на её секреты ты решила поделиться именно этим?

– Бесу? – переспрашивает Сара.

Мне казалось, каждый в Новом Мире в своё время успел переживать эту историю на устах, раздробить на крохотные кусочки сплетен, догадок и осуждений и бросить к дверям дома по улице Голдман; неужели она не читала Вестник? …к слову, официальные каналы обошлись без комментариев.

Сара из Острога, не делай вид, что не понимаешь, о чём я, хочется воскликнуть и оставить женщину. Она вытягивает из меня признания? Хочет обрушить глыбы прошлого? Хочет полоснуть моим же раскаянием?

– Если ты не готова об этом говорить – не говори, я не вынуждаю, – говорит – вдруг! – женщина и спокойно пожимает плечами, вновь обращаясь к звёздам. Кажется, она в самом деле не ведает одну из тайн нашего дома. С чего я решила, что всем известны печальные пункты из биографии Голдман? С чего я решила, что покинувшей Новый Мир беженке любопытен хоть грамм новостей из обвинившего её града? С чего я решила, что именно моя семья представляет для неё интерес?

– Моему брату, – уточняю я. Как бы тяжело не давалось это признание.

– У Говарда есть сын? – искренне удивляется Сара и смотрит на меня. – Я думала, у вас в семье две дочки.

Отвечаю:

– Сейчас – да. Бес погиб, едва ему исполнилось шесть. – Слова даются с трудом, выскребаются из горла. Мерзко. Словно песок в рот набрала – вяжет. – Подрыв моста, ведущего в Академию, – спотыкаюсь; горло сухое, чтоб его, а глаза влажные, – Мы шли на подготовительные занятия, но Бес убежал вперёд, а я отвлеклась. – Перевожу дыхание и, глядя на звёздное небо, представляю, что где-то среди них – Бес (то больная фантазия из-за пропущенных таблеток, Кара, ибо на самом деле Бес кремирован и находится в усыпальнице Голдман). – Погиб на месте.

– Сочувствую твоей утрате, Карамель – говорит Сара.

В тот день я потеряла брата и обрела себя. Тот самый транслируемый образ, который налип к хрупкому лицу. Отец говорил, что Свод Правил обезопасит меня, обезопасит нас, обезопасит семью. Если следовать ему, слушаться, нести в массы, действовать согласно обозначенным истинам, транслировать правильные и удобные законы, нас никто не потревожит и не тронет. Мы будем сильны и будем выстраивать идеальный мир вокруг нас. Идеальный Новый Мир. Совершенствовать град будущего, делать его лучше каждый день.

В разговоре с Каином в авто – на мой день рождения – он сказал, что я просто травмированный ребёнок. Не могу избавиться от этой мысли. Он всегда знал про Беса.

– Мне кажется, – предполагаю я, – Каину известно об этом пункте в биографии Голдман.

– Отчего тебе так кажется? – кивает Сара и поправляет на мне одеяло: прикрывает грудь, чтобы ночная прохлада на забралась под одежду и не стянула лёгкие.

Рассказываю. Женщина хмурится. Затем бросает:

– Ляпнул по глупости, вот и всё. Не думаю, что он знает больше меня, а я знаю много, Карамель.

Каин точно знал.

Делюсь мыслями:

– Подрывы в Новом Мире случаются не так часто, а если случаются – у всех на слуху. Но про Беса все словно забыли.

– Разве Свод Правил не регулирует заинтересованность людей в постороннем? – вопрошает Сара. – Палата Социума – во главе с Говардом Голдманом – сама же обложилась законами, чтобы её представителей никто не трогал, а если смутные мысли и посещали головы людей – там же перегнивали.

– Мы – и отец больше всех – создавали лучший мир.

– Получилось? – с едва различимым ехидством выдаёт Сара.

– Получилось, только я подвела.

Не позволю ей порочить имя отца, обесценивать его труды и заслуги, принижать таланты. Не позволю. Я Голдман. Вне зависимости от происходящего вокруг, от отягощающих обстоятельств и мнения иных. Я –Голдман.

– Ты поступила так, как хотела, не вини себя, – говорит Сара. – Я – нарушившая законы – спустилась в Острог по необходимости, ты же – правдоборец, северянка, идеальный гражданин Нового Мира – спустилась в Острог по своему желанию. Кто обладает большей смелостью и решительностью?

Звучит хорошо (даже красноречиво), но не уверена, что истинно. Сама ли я решила оставить Новый Мир? Встреча с янтарными глазками внесла свою лепту: наши беседы, его признания. Жалоба Ирис, хотя её – как и проклятые статейки в сплетнике, ещё не вышедшие на официальный канал, на внешние СМИ – можно было умять, отец бы справился. Точно ли я сама приняла решение спуститься в Острог? Оно не навязано? Не желаю ли я очутиться вновь на улице Голдман, зная, что личный водитель отвезёт меня на учёбу в Академию, где я встречусь с навязанной социальными нормами подругой и выбранным для отношений партнёром, после чего – в обеденный час – Золотое Кольцо одурманит блеском рекламных вывесок и бегущих строк, а на Здании Комитета Управляющих появится моё лицо, и наставляющий голос потребует послушания и следования Своду Правил. Понимаю, что плачу. Я бы отдала всё на свете, чтобы вернуться в идеальный (зная, что он не таков) Новый Мир. Я бы – чёрт с ним – вновь отдала Беса, чтобы увидеть наглое лицо сестры, услышать строгий голос матери, ощутить заботливый взгляд отца.

– О чём задумалась, Карамель? – спрашивает Сара.

– Предпочту оставить мысли при себе.

– Хочешь, поделюсь своими?

Согласно киваю.

– Сомневаться – нормально. И я была северянкой с роем сомнений в голове, когда оказалась…

Перебиваю:

– Сомнения, говорит отец, есть предатели неокрепшего ума, ибо они заведомо обрекают идеи и планы на провал, без возможности на реализацию.

– Он воспитал из тебя солдата, верно? – саркастически хмыкает женщина.

– Что?

– В твоём возрасте он позволял себе чувствовать, – настаивает она.

Выпаливаю резко:

– Закрой рот.

Сара удивляется. Откланяется и просит повториться. Объясняюсь:

– Не позволю плохо говорить о нём. Никому. Кем бы ты ему не была и кем бы он не стал, Говард Голдман – мой отец, и его мнение оспариванию не надлежит. Он – закон Нового Мира. Он – власть всех пребывающих в нём. То, что ты находишься за пределами Нового Мира, не даёт тебе права судить о нём плохо.

А Сара не сдерживается и выплёвывает то, что собиралась долго держать при себе, не обнажая ни мысли, ни воспоминания:

– Я любила Говарда Голдмана, и ты смеешь наблюдать воочию, куда эта любовь привела, поэтому у меня нет мотивации или тяги оскорбить его, Карамель.

Замолкаю и отворачиваюсь. Смотрю на звёзды, которыми с добрыми (я надеюсь) намерениями поделилась Сара из Острога.

– Не хочешь узнать обстоятельства? Не хочешь узнать о нашем прошлом? – любопытствует беженка.

– Отец говорит, не задавать вопросы, к ответам на которые не готов. Я не хочу слушать твои ответы, какие бы вопросы (и догадки) меня сейчас не терзали. Я жила без этой правды и без неё проживу, спасибо.

– Вот как… – спокойно протягивает женщина.

– Но знай: ему плевать на тебя, Сара из Острога. Сейчас – плевать. Моего отца волнует только его семья – жена и две дочери.

– Не сомневаюсь, – улыбается женщина. – Ты забыла упомянуть дядюшку.

– Я сказала, до кого в этой жизни отцу есть дело, и брат – как иные родственники – не входят в список близких. И ты в этот список не входишь, про тебя отец даже не рассказывал – старая тайна, нарост памяти, вот кто такая Сара из Острога.

– У секретов, милая моя, как и у лжи не бывает срока годности.

– Я обозначила свою позицию: твоя правда и твоя история мне не нужны. Когда я сунула от любопытства нос в хронику с именем «сумасшедшей влюблённой», нарастающие комом проблемы привели к нынешней – непоправимой – ситуации. Я ничего не могу изменить.

– Так ты хочешь домой? – на выдохе выдаёт Сара. Вопрос сменяется утверждением, хотя моё выражение лица не даёт ни намека на правду. – Ты хочешь домой, Карамель Голдман.

Молчу. Сара добавляет:

– В Новый Мир. Твоё сердце отдано этому городу, даже не спорь. Сидя под его пятами – оплёванная его же правилами – ты восхваляешь город. Ты хочешь домой.

– Мои желания более неважны.

– Вернись, – улыбается Сара.

Как просто.

Насмехаюсь:

– Сейчас, только наболтаюсь с тобой, вздену дыхательную маску и пойду.

– Нет, серьёзно, – подытоживает женщина, – вернись. Отец простит тебя, Новый Мир простит. Все будут рады возращению идеальной девочки Нового Мира, возвращению золотой наследницы Голдман. Революции не требуются жертвы семей, не требуешься ты.

– Каин говорит, я особенная.

– В этом он прав. Но жертва против воли – не жертвенность, а насилие.

– Теперь, мне кажется, моё место в Остроге.

– А моё в Палате Безопасности, как же, – язвит Сара.

– Одна моя новая знакомая сказала, что сомневаться – нормально.

– Но ты создана для Нового Мира.

– Он отказался от меня.

– Ты от него. Это разное.

Непонимающе смотрю в ответ.

– Ты можешь вернуться в любой момент. Уж кто-кто, а Говард Голдман – синоним рекламы – обыграет всё в лучшем виде: тебя зауважают ещё больше, тобой восхитятся ещё больше.

Перебиваю в который раз:

– Для скаута революции ты, Сара из Острога, отстойно справляешься со своими обязательствами.

Женщина смеётся.

– Всё-таки, – говорит она, – сходи завтра на шествие безликих, попроси Каина взять тебя с командой. Посмотри на Новый Мир ещё раз, но под другим углом. Посмотри на него так, как смотрят не живущие на улице с личным именем и не имеющие на чипе суммы с нулями.

– Мне нет дела до тех, кто не смог добиться аналогичных высот. Мало или плохо старались, я так считаю.

– Тогда не понимаю, что тебе нужно от революции, Карамель.

Дело в личной революции. Нутра. Характера. Роста.

– Мне бы хотелось вернуть веру в идеал. Создать или воссоздать этот идеал.

– В твоих силах на землях Острога возвести идеальный мир. Вопрос лишь в необходимости: действительно ли это нужно. Другим людям или тебе. Оппозиция будет всегда – это требование дуальности сознания. Давай отправимся спать – завтра трудный день, Карамель. Попрощайся со звёздами до следующего раза: с неба они никуда не денутся, покуда на горизонте высятся дома Нового Мира.

Разглядываю Сару под светом неяркой луны, под россыпью гигантских и крохотных звёзд; тени падают на красивое и уставшее лицо. Она всё ещё – как глупо, спустя столько лет! – питает чувства к Говарду Голдману, но в последнем я уверена: только семья, состоящая из жены и дочерей, имеют для него значение. А просмотр той хроники – как напоминание, куда отступление от правил может привести. Говард Голдман умён, это его отличительное качество. А Сара лишь обладает миловидной внешностью. Наверное, потому дядя критично относится к Саманте Голдман – он знает, что она заменила (и это мудрое отцовское решение: избрать постоянство Нового Мира вместо повстанческих безуспешных вибраций) Сару из Острога, став женой Говарда Голдмана и родив ему троих детей. Сара сказала, что они с Алмасом были в тёплых отношениях – теперь очевидна неприязнь дяди к матери; он желал видеть рядом с братом другую. Но решать не ему. В который раз убеждаюсь в силе отца. Он – отличительно от меня – заслуживает место в Новом Мире. Он есть Новый Мир – растянувшийся по мостам-паутинам паук.

Оставляю звёзды и слова Сары. Ухожу спать – с новой попыткой тепло постели забирает меня в сон в тот же миг.

Кажется, мне всё привиделось и никакого Острога нет. Нет высоких деревьев и встрявших в них домов. Я проснусь в своей спальне. Я проснусь в своей спальне?