Читать книгу: «Дом на мосту», страница 6
Дом на мосту • Жертва
Пёс, с решёткой торчащих сквозь шкуру рёбер, сидел у порога, слегка наклонив голову, и часто дышал.
– Здравствуй, Бродяга. Давно тебя не было.
Он слабо вильнул хвостом и стал толкать носом дверь. Когда я зашёл, он сел в коридоре и стал следить за моими перемещениями.
Я скинул дрова, выпил стакан воды, вывалил в старую миску остатки перловой каши, забросив сверху костей, и пошёл к выходу. Пёс степенно прошёл рядом. Я поставил чашку на перрон, он кинулся к ней и начал жадно жрать, разбрасывая вокруг пищу и тихо рыча. От греха подальше я вернулся в дом.
Бродяга прижился у меня, пропадая время от времени по своим делам. Летом не проходил в доме дальше коридора, зимой ложился на старое одеяло у печки. По ночам похрапывал, издавая звуки человека, пьющего горячий чай из блюдца, и изредка скулил от приснившегося кошмара.
Когда теплело, мы часто торчали вдвоём на перроне. Я курил на лавке, а он сидел, уставившись на текущую вниз реку, время от времени поднимая уши и широко открывая глаза, будто увидел нечто невероятное. Я разговаривал с ним, а Бродяга слушал меня, изображая то радость, то заинтересованность, то пренебрежение.
Особым счастьем для Бродяги был мяч. Старый, серый, резиновый, размером с ладонь, потёртый, с двумя тонкими красными пересекающимися экваторами. Когда я доставал его из шкафа, взгляд пса начинал метаться, он боком выталкивал дверь и выбегал на улицу. Я выносил мяч и ставил его на перрон.
Обычно Бродяга делал несколько проходов вокруг объекта, затем подходил ближе, прижимался к настилу, подскакивал и снова прижимался, затем аккуратно трогал его лапой, в восторге садился, гипнотизируя его взглядом, и только потом начинал играть, перекатывая лапами, отскакивая и снова перекатывая. Плотная ограда перрона не давала мячу укатиться, но пёс всё равно начинал лаять каждый раз, когда тот подкатывался к борту.
Я подсматривал за ним, пытаясь представить, какое место в его голове, судьбе, жизни занимает этот странный подержанный предмет, в котором он видит чудо, что наполняет его сердце тем видом хмеля, которой не купишь ни в одной винной лавке.
Когда игрища завершались, он аккуратно подхватывал мяч зубами и с нежностью и гордостью нёс его ко мне в руки, передавая на хранение.
Сегодня пёс был встревоженным. После еды он немного успокоился, но дышал неровно, будто набирал воздух с запасом. Зато игра с мячом началась сразу, без реверансов.
Он начал бить по нему и громко лаять. Мне нравилось, что он был так увлечён. Я отхлебнул горячего чая и, закурив, откинул голову в блаженном покое, уставившись на медленно ползущие перья облаков.
Всё произошло в мгновение. Пёс взвизгнул. Я выпрямился, увидел, как он прыгает на полотно, подскочил на ноги и кинулся за ним.
Синий мяч проскочил в прореху между шпал. Пёс прыгнул за ним.
Я услышал, как он испуганно взвизгнул, как хрустнули рёбра от удара о брёвна, и увидел, как голова встретилась с «быком».
Я навис над рельсами. Мёртвого Бродягу пару секунд покрутило с мячом в водовороте и вынесло в бурлящую реку.
Добрался до лавки, прилёг, подтянув колени. Пришёл в себя от холода уже на закате и выдавил крик. Лес вздохнул вместе со мной и затих. Выждав немного, поднялся и медленно, прижимаясь к стене, зашёл в пустой дом.
Трясло от страха – я боялся этого дома и этого моста, а они стояли, недвижимые, спокойные, довольные жертвой.
Закинул в рюкзак съестного и водки, подхватил винтовку и пошёл к Айсане.
Питер • Седой
Машина появлялась ещё несколько раз. Паранойя перешла в обоснованный страх.
Я нашёл через Руса телефон Теймура и набрал.
– Егор, привет!
– Привет, дорогой. У тебя есть мой номер?
– Ну да. Ты же сам мне его дал.
– Честно, не помню. Но я по делу звоню.
– Да, конечно.
– Тут такое дело… Как сказать…
– Да как есть, и говори.
– Ты сказал, что к тебе можно обратиться по любому вопросу.
– Было такое.
– В общем, мне нужен пистолет.
– Что?
– Пистолет. Я думаю, меня хотят убить.
– Так обратись в полицию.
– На хуй полицию.
– Так. Я таким не занимаюсь, ты меня с кем-то перепутал. И не звони мне больше с такими вопросами. Ясно?
– Да куда уж яснее.
Он положил трубку.
Я был зол на себя – на пустом месте поругался с человеком, который не сделал мне ничего плохого. Задумался о том, чтобы действительно вызвать полайсов, но не совсем понимал, что им говорить. К тому же был пьян.
Пришло сообщение с неизвестного номера. «В 15:00 у входа» и геолокация. Я понял, что это связано со звонком Теймуру, и, не сомневаясь, стал собираться.
Ехать пришлось долго, на крупный рынок на другом конце города, так что успел протрезветь. Добравшись, сообщил, что прибыл на место.
Ко мне подошёл охранник, строго осмотрел и сказал идти за ним. Мы бродили по галереям из тряпья, наполненными запахом жареных пирожков и дешёвого пластика. Охранник подвел меня к контейнеру, внутри которого спряталась маленькая квартира с узкой кроватью, большим телевизором и маленькой кухней.
В инвалидном кресле сидел седой старик.
– Проходи, присаживайся, – он указал рукой на потёртое кожаное кресло.
– Спасибо.
– Тебе спасибо, что пришёл.
– Может, сразу к делу?
Старик посмотрел на меня, холодно улыбаясь.
– Торопишься, Егор.
– Откуда… – я осёкся.
– Вот именно. У меня есть неплохой ром, и прежде чем мы даже близко подойдём к сути, я предлагаю его выпить. Тем более что тебе это сейчас очень надо.
– Весь?
– Ну, тут от тебя много зависит.
Он взял стоящую у коляски трость и постучал по стене. Через секунду дверь открылась, и очень высокий худой человек молча занёс пакет, выгрузил его содержимое на журнальный столик, что-то поколдовал, поклонился и исчез.
– Каперсы?
– Очень их люблю, на старости лет стал эстетом. Наливай, не стесняясь.
Мы выпили.
– Хочешь знать, кто я?
– Это да. Но и ещё – чем я обязан столь тёплому приёму.
– Я Седой. Меня здесь так знают, а я знаю здесь всё. Ну а приём… Фамилия мне понравилась, настроение хорошее. Этого пока достаточно.
– А это кто был? – я кивнул в сторону двери.
– Подопечный.
– Вот так просто?
– Не бывает вот так просто. Наливай.
После первой бутылки появилась вторая. Мы перешли на «ты».
– У тебя, я смотрю, всё тут схвачено.
– Все. Это лучше, чем всё.
– А как ты вот это всё, пардон – этих всех приручил?
– Случаются у людей беды и горести. В конце концов, обстоятельства. Кто-то из тюрьмы вышел, кто-то из дома сбежал, а то и выгнали, кто-то запил, а кому-то просто надо скрыться на время. Все ко мне идут, разными дорогами, но ко мне. А я им помогаю, но с условием.
– Каким?
– Щас выпьем – и расскажу.
Зашло легко.
– Я от них историю прошу того, как они до меня дошли. Всю, с самого начала и без утайки. Узнаю, что хоть в чём-то обманули – считай, пропал человек.
– А потом что?
– Не перебивай, слушай. Я эту историю себе забираю – голова моя всё бережёт. И больше он никому ничего не рассказывает. Даже имени настоящего не говорит. А я ему помогаю. Кого на рынке пристрою, кого на ноги поставлю, кого отправлю туда, где он будет в порядке.
– А зачем тебе это? Деньги?
– Да что мне деньги? Денег у меня тех по щелчку любую сумму. Власть, но не скотская государева, а честная. Услуга – вот моя валюта. Каждый должен, каждому должны, а записи – у меня. Человек знает, что я его могу защитить, а ещё знает, что он для меня – открытая книга, и если что…
– Мафия какая-то.
– Мне нравится слово «кооператив».
Появилась третья. В голове плыло.
– А сам ты кто и откуда?
– Я свою историю уже один раз рассказал другому человеку. Достаточно. Ты о себе расскажи лучше.
– Да я, в общем-то, обычный.
– Обычные не пытаются купить оружие. Об отце расскажи своём.
– Почему о нём?
– Потому что я так хочу. Услуга за услугу.
– Да он умер давно.
– Как умер?
– Сгорел в пожаре в церкви. Давно ещё.
Седой откинулся назад и уставился на меня.
– А когда именно и где?
Я кратко рассказал ему историю. Седой задумался.
– Приходил ко мне, очень давно, один человек, Егорушка, назовём «мальчик». И рассказал, что убегал он как-то в очередной раз от ментов и попросился к попу на одну ночь, тот его впустил, напоил, накормил, а поутру сдал. «Мальчик» вышел, нашёл эту церковь и сжёг. И в ней один человек погиб.
Я опешил и немного протрезвел.
– Кто он?
– Я же тебе объяснил правила. Их истории – только мои.
– Он же моего отца убил.
– И вот в итоге ты здесь и пытаешься купить оружие.
– Я для обороны.
– А он за свою жизнь мстил.
– Но это мой отец.
– Бывает. Выпьем ещё?
– Не буду я больше пить. Кто он?
– Ничего ты не понял, Егорка. Не будешь пить?
– Не буду!
– Ну и иди отсюда с богом.
– А пистолет?
Седой выпрямил спину, подъехал вплотную и по словам выдал:
– Пошёл. Отсюда. Вон.
Откатился, нажал какую-то кнопку на стене. Зашёл здоровый лоб со шрамом на левой брови и настойчиво пригласил на выход. Я попытался возражать, но силы были явно не равны.
Оказавшись на воздухе, быстро сломался. Меня отвели к выходу с рынка. Далее отрывки. Я блюю, падаю на колени, меня заталкивают в машину – и вот уже пытаюсь, опершись о дерево, прикурить сломанную сигарету, краем глаза вижу чёрную машину, показываю ей кулак, смеясь в голос, забегаю в подъезд, беру штурмом лестницу и впадаю в квартиру.
Дурка • Смерть
Старика лихорадило всю ночь, Цыган лениво покрикивал на него, Великан сидел на краю кровати и монотонно выл, качаясь из стороны в сторону.
Под утро пришла сестра. Сделала деду укол. Он обмяк, слившись с матрасом. Лежал с блаженным выражением лица, только губы шевелились, не издавая ни звука.
– Не дотянет до завтра, – прошептал мне Цыган. – Я такое уже видел: человек уже душой в земле. От него даже пахнет могилой.
– Не каркай.
– Что каркать-то? И так всё ясно. Надо сбежать.
– Зачем?
– А что, вот так же помереть, как он – на грязной простыне? Никому этот старый мудак не нужен. И себе в первую очередь. Ещё и придурок этот подвывает, – Цыган кивнул в сторону Ивана.
– Скорей бы двор открыли, свалить отсюда.
– Да хоть сейчас! Девчонки сегодня свои дежурят, я договорюсь. И на завтрак первыми позовут.
– Ушлый ты чувак, в хорошем смысле этого слова.
Из-под матраса старика потекла тонкая струйка. Комнату заполнил запах старческой мочи.
– Ну, вот и повод есть. Оставим дурачка здесь. Сигареты только возьми, я свои санитарам раздал.
Дневник из дурки • Андрей
Девятый класс закончил тройками и неудом за поведение. Я не был хулиганом, мне просто не нравилась духота переполненных помещений, принуждение к общению, неуёмная агрессия и туфта, которой нас набивали уставшие учителя.
Я приходил в школу, прятался в пионерской комнате, доставал книгу и не спеша читал, поедая бутерброд. Изредка кто-то заглядывал, и я, предвосхищая вопрос, врал: «Олимпиада по скорочтению». Дверь закрывалась, и я снова погружался в процесс. Классной, которая преподавала русский и литературу, я не боялся – ещё в начале учебного года я застукал её с учителем по ИЗО в его кабинете, она меня заметила, я никому не сказал.
Я набрал пятьдесят дней прогулов и считал себя неуязвимым. Ходил в школу только из-за библиотеки, где брал новые книги. Но классная успела за это время порвать с мужем, сойтись с ИЗОшником и в начале апреля заявилась к нам.
Мать приняла её, напоила чаем, поохала, они мило побеседовали, а когда она ушла, схватила за волосы и, притянув к себе, прошипела: «С завтрашнего дня ты, щенок, ходишь на каждое занятие, иначе дед упечёт тебя в военный интернат, а там тебя будут пиздить, как скотину, каждый божий день. Ты понял?». Я кивнул головой. Она было замахнулась, но, резко развернувшись, ушла смотреть телевизор.
На следующий день я пришёл в школу. Учителя посмеивались надо мной, одноклассники завидовали. После занятий я зашёл в парикмахерскую и побрился налысо.
Для исправления меня закрепили за старостой параллельного класса – отличником Андреем, низкорослым капитаном баскетбольной команды, с которым я должен был ходить в кружок по авиамоделированию.
– Ты не смотри, что я отличник, – сказал Андрей – Я просто прочухал, что если играть по их правилам, то можно оставаться собой. Куришь?
Мы вышли на площадку за столовой, он достал «Астру» и, скурив до половины, отдал мне. Я сделал пару затяжек, раскашлялся, в глазах помутнело.
– Дальше будет легче, – ободрил меня новый наставник. – А теперь пойдём клеить самолёты.
Моделирование меня увлекло. Я делал чертежи, строил каркасы, устанавливал лонжероны, обтягивал крылья и регулировал баланс. Андрей больше был по двигателям и управлению.
Мы запускали модели на школьном стадионе. В один из последних дней учёбы во время разгона у Андрея оборвался трос, и модель с грохотом влетела в стекло директорского кабинета на втором этаже. Из прорехи раздался рык, затем появилось красное лицо директора по кличке Боцман, которое прокричало:
– Кто это сделал?
Я посмотрел на Андрея. Тот побелел и застыл. Я вспомнил, что он много сделал, чтобы сбежать отсюда, гремя золотой медалью, а мне терять особо было нечего.
– Ну я! А что такого?
– Быстро ко мне в кабинет.
***
Я прошёл в школу, где Боцман стал орать на меня, тряся за грудки. От него пахло луком и перегаром так, что меня вырвало прямо на его стол. Он опешил и отпустил.
– Я вызову твоих родителей! – проорал он уже не столь уверенно.
– Да пожалуйста.
– Где они работают?
– Мать – заведующая гастрономом. Кем отец – не знаю, он умер.
Боцман сел на стул, рассматривая пятно на столе.
– Значит, так. Скажешь матери, чтоб зашла ко мне – они наши шефы, так что шума не будет. И убери это со стола.
– Вызовите уборщицу. Это не от меня так воняет.
– Смелый шибко?
– Ага.
– Да я тебя! – он поднялся и двинулся в мою сторону.
Я схватил с края стола пресс-папье и метнул его во второе, до этого целое, окно, Боцман замешкался, я сбежал.
На следующий день меня вывели перед строем. Завуч так долго отчитывала меня, я потерялся в мороке и не заметил, как ко мне подошли и сорвали галстук.
– Это всё?
– И неуд за поведение! – рявкнул молчавший до этого директор.
Все разошлись. Я постоял для проформы пару минут и пошёл на физру.
После занятий ко мне подошёл Андрей и протянул что-то, завёрнутое в двойной тетрадный лист.
– Спрячь.
– Что это?
– Порнографические карты. У отца спёр. Подарок.
Настроение поднялось. Мы покурили и пошли на кружок. Но меня не пустили. «Только для пионеров». Я разозлился, хлопнул дверью и ушёл.
Через два дня Андрей пробрался на подстанцию при депо. Кто-то говорил, что он пытался спасти закатившийся мяч, кто-то утверждал, что он пришёл воровать медь – не столь важно.
Разряд прошёл насквозь, раскроив череп.
Через три дня вся школа, родители и дети, были во дворе дома, где прощались с телом. Его мать кричала, отец молча курил одну за одной.
Я стоял рядом со своей матерью. Отвратительный запах формалина и горелой плоти был такой же, как и на похоронах отца. Но к нему примешивался резкий запах её новых духов. «Мимоза». Было невыносимо душно.
Поминки проводили в школьной столовой.
– Когда твоего отца хоронили, стол, конечно, был получше, – сказала мать.
– Раньше вообще всё лучше было! – подхватила какая-то женщина в дурацком курчавом парике.
Я сбежал на задний двор и выкурил две подряд.
На следующий год остервенело схватился за учёбу, пропуская занятия только по настоящим болезням. Химия, физика, математика – всё, чтобы поступить в институт и навсегда сбежать из этого города, пропахшего сожжёнными людьми и «Мимозой».
Дурка • Смерть
Дед помер перед ужином. Закатный кирпич прорывавшегося через окошко света остановился над его головой. Великан тоже остановил своё мычание, вздохнул, как ни в чём не бывало, умылся и пошёл в столовую. Цыган в палату так и не возвращался.
Я спросил зашедших санитаров, нужна ли помощь. Те попросили выйти.
Дверь у Шефаловича была приоткрыта. Доктор сидел под окном на стуле, закинув ноги на второй стул. В правой руке была книга, в левой – сигарета.
– Можно? – спросил я и зачем-то постучал.
– Заходи, конечно. Что там? Всё?
– Да. Сейчас ребята…
– Нехорошо так говорить, но хорошо. Всё с человека опало, как листва – беды его, несчастная родня, безумие, стыд и злость немощности. Да и с меня свалилось. Ты хотел чего-то, Егор?
– Спрятаться, пока вынесут.
– Закрывай дверь, помянем. У меня даже семечки есть – мать одного призывника три килограмма принесла жареных, не выбрасывать же. Подкинули долбоёбы челюстям работы.
VII
Питер • ПМ
Три следующих дня я выходил из дома только за сигаретами. Каждый раз чёрная машина заводилась и отъезжала в этот момент. Но когда я возвращался домой, вновь оказывалась на прежнем месте.
Я устал строить в голове теории и просто залёг на дно, заглушая подозрения просмотром сериалов с момента пробуждения и до наступления сумерек. Никто не писал мне – я не писал никому. Небытие, обогащённое затёкшей шеей и засыпанными песком глазами.
На четвёртый день мне позвонили. Я запаниковал, услышав сигнал, забегал по квартире, ища источник, и нашёл его в кармане пальто, почти разряженным.
– Алло.
– Егор?
– Да.
– Возьмите четыреста долларов и не опаздывайте.
– Какие доллары? Куда не опаздывать?
– На встречу. Проверьте телефон.
В сообщении снова было время и место. Я поставил телефон на зарядку и пошёл приводить себя в порядок. Через два часа вышел из дома, вновь спугнув своих наблюдателей.
До встречи было около трёх часов. Я прогулялся по скверу, зашёл выпить чашку кофе, подслушал невольно идиотский лепет двух не по годам раскрашенных дев за соседним столиком, которые обсуждали какой-то сетевой бизнес по продаже китайской косметики, и посмеялся, что это, возможно, будет последним, что я услышу в своей жизни.
Дойдя до места, я увидел охранника с рынка, подошёл к нему. Он почти улыбнулся и указал мне рукой на подворотню. Я пожал плечами и вошёл в тёмный проход меж стенами.
Седой стоял и курил. На нём было хорошее пальто, и я даже не сразу его узнал.
– Здравствуй, Егор.
– Не знаю даже, что ответить – в прошлый раз мы не то чтобы хорошо попрощались.
– Точно. – Седой рассмеялся. – Но мы оба были пьяны, а это не должно смешиваться с делом.
– И ты был на коляске. Что случилось? Чудо исцеления?
– Конспирация. На базаре я в коляске – какие подозрения к инвалиду?
– Ну, тоже верно. Что насчёт моего вопроса?
– Не сейчас. Может быть, когда-нибудь. Сегодня мы решаем твою проблему. Пойдём.
Мы прошли вглубь прохода, свернули дважды и оказались между двумя заброшенными зданиями.
– Лиза, ты здесь? – негромко позвал Седой.
Из пустого проёма вышла тощая бомжиха в громадном пуховике. В её руке был молоток. Она уставилась на меня, наклонив набок голову. Мне стало не по себе.
– Не бойся, Егор. Это Лиза. Она из моих, присматривает за местом. Лиза, – обратился он к ней. – Всё в порядке. Этот человек со мной.
Та улыбнулась, расправила плечи и, мне показалась, сделала книксен. Я кивнул в ответ.
– Чужих не было?
Бомжиха отрицательно покачала головой.
– Ну всё, иди с богом.
Она исчезла в проёме, будто и не было.
– Ничего так у тебя охрана.
– Лиза? Окстись. Она просто система оповещения о чужаках.
– А молоток?
– Да она трансформаторы и провода разбирает на медь в свободное время, вот и весь секрет. Пойдём.
Мы прошли вглубь и оказались у закрытого железного киоска с вывеской «Ремонт обуви».
– Давай деньги.
Я вытащил из кошелька четыре бумажки и отдал их Седому. Тот небрежно запихнул их в карман пальто и пошёл к будке. Со скрипом оттянул дверь, прошмыгнул внутрь и быстро вышел наружу, держа нечто, замотанное в белую ткань.
– ПМ. Полная обойма, запасная и ещё в коробке шестнадцать патронов. Номер спилен. Пристрелян и смазан.
– А сдать можно, если не понадобится?
– За полцены.
Он передал мне свёрток, который оказался достаточно тяжёлым.
– Если возьмут менты, сразу сдавайся. Говори, что нашёл здесь и ехал к ним. Зашёл, мол, по нужде за забор, а там свёрток.
Он показал рукой на забор, отделявший нас от улицы.
– Ясно.
– Через него сейчас и выйдешь, там лист не закреплён. В метро, по понятным причинам, не суйся. Налево в квартале остановка троллейбуса, доедешь на нём до центра, а оттуда возьмёшь такси.
– Спасибо, Седой.
– Не за что. Меня не ищи. Переписку и историю потри. И если сможешь не стрелять – не стреляй.
– Хорошо.
Он протянул мне руку.
Я пожал.
– Теперь иди.
– А ты?
– У меня свои пути отхода.
Я оттянул лист рифлёного железа и оказался на улице. Всю дорогу страх обладания оружием заставлял меня оглядываться: я был рад ему мальчишеским счастьем, но шанс того, что он мне действительно понадобится, вводил в ступор – это означало, что стрелять будут и в меня.
Добравшись до дому, спрятал его на кухне, зачем-то стёр отпечатки с гарнитура и заплакал – было стыдно, жалко себя и жизнь, которую я так и не мог сложить в нечто целое в своей голове.
Собрался с силами и пошёл бесстрашно напиваться.
