Как я подружился с летом

Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Иллюстрации Ольги Колядиной

© К. Ю. Арбенин, текст, 2020

© О. Л. Колядина, иллюстрации, 2020

© ООО «ГРИФ», макет, 2020

* * *

Приехал

Наш деревенский дом очень удивился, когда я приехал один. Я ему объясняю: у дочери учёба ещё не закончилась, у жены отпуск ещё не начался…

– А ты? – спрашивает дом с некоторым даже подозрением в голосе.

– Так я же свободный художник, – оправдываюсь, – буду здесь отдыхать от города, а заодно и поработаю – новые сказки посочиняю. А через две недельки мои подтянутся.

Дом усмехается: ну-ну, мол, посмотрим, как ты здесь отдохнёшь – две недели один, без помощников. А воды наносить? А дров наколоть? А обед приготовить? А сорняки? Посмотрим, много ли ты тут сказок насочиняешь, будет ли у тебя на них время!

Он прав, конечно. На сказки у меня к вечеру ни времени, ни сил не оставалось. Успевал записывать только то, что приключалось на самом деле и непосредственно со мной. Записывал и перед сном читал вслух. А дом мои короткие истории слушал. Под них мы оба и засыпали.

Ручей

Деревня наша называется Ручей. В ней шесть домов и только один из них жилой, да и тот десять месяцев в году стоит пустой, ждёт нашего приезда. Несколько лет назад, когда мы только сюда заселились, в деревне жила одна старушка. Она показала нам, где находится колодец, как открывать щиток, если вырубится электричество, где растёт черемша – в общем, познакомила нас со всем необходимым. А по осени умерла. И теперь мы – единственные люди в Ручье. Ездят по дороге машины, проезжают велосипедисты, проходят грибники, но живём здесь только мы. В настоящий момент – только я, деревенский Робинзон-сказочник.

И всё-таки, это только поначалу так кажется, что я здесь совсем один.

Когда остаёшься наедине с собой на неделю, а то и на две, начинаешь особо внимательно присматриваться и прислушиваться ко всему, что происходит вокруг. И чем больше присматриваешься, тем больше видишь. Чем больше прислушиваешься, тем больше слышишь. Начинаешь различать сначала слова, а потом и фразы – в шелесте деревьев, в гомоне птиц, в свисте ветра, в жужжании насекомых… И уже на второй день понимаешь, что вокруг тебя всё живое и всё с тобой разговаривает! И ты начинаешь отвечать.

А как же не ответить, когда тебя спрашивают!

Сплетницы

Сначала я стал понимать язык деревьев. Уж больно язвительно они шептались за моей спиной. Эти липы – они, конечно, стройные и величественные, но такие ядовитые на язык!

Пока они обсуждали проезжающие изредка автомобили или проходящих грибников, я терпел. Но потом они и за меня взялись!

Делаю я утром зарядку возле крыльца, а липы за спиной моей шепчутся:

– Смотрите-ка, девоньки, – говорит одна липа своим соседкам, – наш гастролёр-то исхудал за год. Веточки тонкие, гибкости никакой…

– Они, городские, все такие хлипкие, – подхватывает соседка, – стручки в очках. Город – он сушит.

Тут я не выдерживаю, резко поворачиваюсь и строго смотрю в их сторону.

Липы тотчас замолкают, переходят на неразборчивый шелест. Они думали, что я не понимаю. А я всё понял, всё услышал! Я даже потом пчёл отговаривал собирать мёд с этих лип – мне кажется, мёд у таких сплетниц должен горчить…

Хотя они, конечно, правы. Я там, в городе, форму-то за год подрастерял. Надо навёрстывать, заниматься собой. Таким стройным, как эти вековые великанши, я, конечно, не стану, но хотя бы на здорового человека буду похож.

По чернику

С утра пошёл в бор за черникой. Зашёл в самую середину, подхожу к одной кочке, наклоняюсь – тут же комары как налетят и давай жужжать, предлагать свой товар:

– Отличная ягода, дорогой! – перебивают друг друга. – Вот с этого куста возьми, не пожалеешь! А вот на этот куст посмотри, попробуй! Здесь самая спелая, дорогой! Всего шестнадцать укусов за горсть!

Посмотрел я, попробовал. Сговорились с одним длинноногим на двенадцать укусов. Другие, правда, тоже по два-три раза кусанули меня, из вредности.

А почти на выходе из бора попалась черника ещё крупнее и всего за восемь укусов! Вот ведь! Взял бы и по восемь пару горстей, да только на мне уже живого места не осталось.

В другой раз, дорогие!