Читать книгу: «ДАО ДЭ цзин Лао-цзы Растолкования Великого Пекинеса», страница 2

Загадка, озвученная в этой строке, мила всем начитанным домохозяйкам, знакомым с первой главой Сутры Помоста. Сей животрепетный вопрос – своего рода веха на пути развития чань-буддизма, и несчастный Шэнь-сюй, без устали полировавший свое двойственное мышление, навсегда останется в его истории мучеником и страдальцем. Почему? Да чистить сознание от нежелательных им же загрязнений, грехов и постыдных пороков, причем, все тем же сознанием – занятие бестолковое, но увлекательное. Эго-ум обожает такие мероприятия, а самозабвенная ловля собственного «хвоста» пользуется у него наибольшей популярностью. Признаться, нам жаль беднягу Шэнь-сюя. Он так искренне старался, а миска и кашая Бодхидхармы обошли его стороной, да еще и заносчивые обыватели потешается над ним вот уже столько веков. А, собственно, чем они от него отличаются? Духовно озабоченная хомоособь в лучшем случае именно протиркой своего сознания и занимается. Ясное Зеркало Дао-ума ни в какой чистке и полировке не нуждается. Знание же об изначальной чистоте природы Будды или, на худой конец, безгрешно ангельской душе, кротко противостоящей коварному «повелителю мух» Вельзевулу, просто обязывает медитативную домохояйку себе соответствовать. Вот она это знание и чистит. Иногда, но не всегда этот захватывающий процесс сопровождается розовыми фантазиями о восхождении к Богу или созревании плода Просветления на пышных ветвях древа Бодхи. Эх! Неразумный тоже взращивал древо Бодхи. Ух! Созревал день за днем, пока не угодил в беспощадные лапы Великого Пекинеса. Пришлось быстро забыть про «чистое зеркало» и отправиться в огород на сезонную прополку овощей. Как говорили в подобных случаях древнекитайские мудрохозяйки: «C’est la vie».

(4). Строка начинается иероглифами «愛ай 民минь 治чжи 國го» (Любить; Народ; Управлять; Государство). Далее стандартный текст спрашивает «能нэн 無у 為вэй 乎ху» (способен ли «У-вэй»?)) Второй же мавантуйский свиток (в первом строка не сохранилась) и текст Фу И живо интересуются, можешь ли ты обожать законопослушную публику и править любимым королевством, не выстраивая в своем сердце-уме цепочки обусловленных умоконструкций, в обиходе называемых знанием (能нэн 毋у 以и 知чжи 乎ху)? Строка (6) оканчивается тем же вопросом, поэтому для разнообразия мы остановимся на стандартном варианте текста. Впрочем, особой разницы и нет. Освобождение сознания от всех всех его иллюзорных подпорок, теоретически заканчивается его погружением в Колею Дао, откуда как раз и дозволительно действовать «Не Действием» (У-вэй) (гл.2,3). Причем, любить народ вполне возможно, как вдали от «У-вэй», так и независимо от наполнения себя любым количеством знаний. Вот «управлять» государством прямиком из Дао-реальности – это уже вопрос, скользко выскальзывающий из-под однозначногое решения. Привлечь «квантовый» Дао-ум к разрешению макропроблем политико-экономической направленности равносильно попыткам совместить квантовую механику с теориями инвариантности Альберта Эйнштейна. Задача, пока не желающая поддаваться урегулированию ни в физике, ни в сфере общественных отношений.

При том, что сия знойная тематика не входит в нашу, с Великим Пекинесом, повседневную компетенцию, мы из чувства солидарности с трудящимися домохозяйками всех стран попробуем в ней разобраться. Итак, можно ли любить народ, уклоняясь от научных мыслей и действуя на пленэре в божественном стиле «У-вэй»? Можно! Любить народ пока не запрещено. Иное дело, что народные массы никаким местом в «У-вэй» не пребывают, а универсальная любовь, не приносящая им никакой ощутимой выгоды, интересует их несущественно. Какая прибыль изнуренному пролетариату, запасливым колхозникам, скромным деятелям науки, бойким работникам торговли, бравым воякам, а также многочисленным членам танцевальных и хоровых коллективов от правителя, чье сознание погружено в Колею Дао? Да никакой. А раз польза неощутима, то популяция, как ни люби ее, будет недовольна. Как ни укрепляй кости налогоплательщиков освобождением их от их же желаний (гл.3), как ни взращивай в электорате простоту и безыскусность, если в животах у них пусто, то дело дрянь! Наполнение же народного желудка, не говоря уж о вопросах госбезопасности, сопряжено с проблемами столь многочисленными, что, разрешая их, ван-султан едва ли избежит целенаправленного в них вмешательства. И все бы ничего, да только любая направленность сознания, пусть даже и мучительно благородная, несовместима с абсолютной симметрией Дао-ума. Поэтому про «У-вэй» в таком интерьере придется стремительно забыть.

Управление чем угодно автоматически подразумевает управляющего субъекта и управляемый объект, а в Дао-уме границы между ними стерты будто бы школьным ластиком. Поэтому последняя строка главы 3 твердым рыком и декларирует: «Действуй «У-вэй» (вэй у вэй), и нет ничего, чем править». Правда, сия максима годится только для тех, кто способен это «Не Действие» исполнять: это им нечем править. Более примитивные хомоособи, озабоченные извлечением выгоды и пользы из окружающей их среды обитания, в этом празднике не участвуют. Очевидно, поэтому для управления суверенной территорией в стиле «У-вэй» она должна быть маленькой, да и людей там должно быть немного (гл.80): меньше держава – меньше хлопот. Как говорит Совершенномудрый, соседние царства пусть будут на расстоянии взгляда. Пусть их члены населения слушают друг у друга петухов, собак и весенних кошек, а не слоняются туда-сюда в патриотическом угаре, горланя нетрезвые песни об окровавленном Щорсе и защитной гимнастерке. Хотя, между нами, схимниками, Впрочем, благодушно внимать мудропушистым собачкам и задиристым петушкамчто тся из сопредельных султанатов можно лишь до тех пор, пока их оголодавшие граждане не возжелаюет ими полакомиться. Похоже, Лао-цзы беспокоила эта совокупность проблем, не поддающаяся положительному разрешению. Why? Потому, что проникнув в светоносные глубины сознания, периодически хочется сделать мир лучше, краше и пушистее. Но, принимаясь раздавать волшебные пирожки, следует помнить, что они не всем по зубам.

Конечно, будь князья, да бояре способны Дао хранить, десять тысяч вещей изменялись бы сами собой (гл.37). Но вся эта знатная знать «хранить» Дао не приспособлена, а действия ее представителей во все века произрастали и продолжают произрастать из ненасытной жажды власти и тривиальной жадности. Легисты (фа-цзя) с переменным успехом внедряли «У-вэй» в нелегкое дело управления государством, но в их понимании это означало, что ван-государь доводит свой чиновничий аппарат до состояния швейцарских часов, действующих точно и безукоризненно. После этого он уже не вмешивается в их рутинное тиканье, а царство управляется как по маслу без его великодержавного участия. Прекрасно! Только вороватые государевы слуги, вечно склонные к коррупции и превышению должностных полномочий, едва ли станут исполнять роль швейцарских часов, если дрессировать их с помощью «У-вэй» вместо стандартного набора из кнута и пряника.

Все та же восхитительная глава 37 информирует, что древниекитайский мудрец обладал поразительной способностью «придавливать» свои буйные желания изначальной простотой необработанного дерева (пу). Возможно, на своих огуречных просторах он осуществлял эту процедуру легко и безболезненно, но вот в масштабах государства проделывать ее было уже затруднительно и опасно. Одновременное «вспучивание» необузданных устремлений в организмах десяти тысяч членов населения, вполне могло закончиться в высшей степени безрадостно как для королевства в целом, так и для того, кто восседалетл в нем пушистым хвостом к Северу. Соответственно, древнекитаец с повышенным содержанием мудрости в крови вместо почетного возложения на себя «бремени государственных дел» предпочитал резво оседлать своего черного буйвола, и без сожалений направить его прочь из густонаселенных районов Поднебесной. Ах-ах! «Карету мне, карету!»

Драконы не живут на болотах и не питаются дохлыми крысами. «У-вэй» – удовольствие частного характера, представляющее интерес для весьма малочисленного подвида двуногих особей. Сыма Цянь ведь неспроста объявил, что мудрокосмическое учение Лао Даня подходит лишь для тех, кто склонен к одинокому уединению в кромешном одиночестве. Разве Совершенномудрый подобно Конфуцию утруждал себя заботами о трудоустройстве собственной мудрости? Разве он беспокоил свое сердце внедрением Дао в народное хозяйство или желанием услужить очередному древнекитайскому вождю? А Чжуан-цзы? Разве ни предпочел он волочить свой хвост по грязным грядкам вместо сытой карьеры госчиновника? А царевич Сиддхартха Гаутама? Вот с какого перепугу он убежал от царского «all inclusive», в дикорастущие джунгли без каких-либо средств к существованию? Ай?

(5). Большинство переводов этой строки ратуют за открытие и закрытие Небесных Ворот. For example, Lau Din-cheuk: «When the gates of heaven open and shut are you capable of keeping to the role of the female?» Рихард Вильгельм: «Can you, when the gates of Heaven open and close, be like the female bird?» Или вот переводы Малявина В.В. (Небесные врата открываются и затворяются – можешь ли быть женственным?) и Маслова А.А. (Можно ли, открывая и закрывая небесные врата, сохранять состояние самки?) Ах! «Быть женственным» и «сохранять состояние самки» возле Дверей в небесные сферы – мероприятия похвальные, но мы, с Великим Пекинесом, наивно подозреваем, что Лао-цзы не огорчал себя такими экзотическими заботами.

Первая половинка строки записана как «天тянь 門мэнь 開кай 闔хэ» – Небо; Ворота, двери; Открывать, быть открытым и распахнутым, расцветать и распускаться; Закрывать, запирать, весь, целый, связать вместе, охватить целиком. «Кай хэ» – это «открыть-закрыть», что и провоцирует Небесные Врата на странные подергивания в разные стороны. Каких-либо вразумительных объяснений такой их активности нам, с Великим Пекинесом, встретить в этой инкарнации не удалось, но по всем признакам до конца кальпы еще далеко и объявлять о закрытии Небесных Ворот несколько преждевременно. Знак «闔хэ» помимо «закрыть-затворить» может означать «целиком и полностью». Поэтому при значении иероглифа «кай» «быть открытым и распахнутым», мы приходим к освежающему выводу, что строка вместо апокалиптического хлопанья Небесной Дверью извещает нас об том, что эта чудо-дверь была распахнута широко и настежь. В науке о Дао сему сценарию соответствует утрата эго-субъектом всего себя, любимого, при исчерпании в его организме волевых импульсов эгоистического характера или сочный ИНЬ, знакомый христианствующим домохозяйкам по ежедневному «Отче Наш, Иже еси на небесех! … да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Не станем всуе гадать, как там «на небесях», но «на земли» сии благочестивые причитания периодически упираются в катастрофическое несовпадение заскорузлых представлений богомольных граждан о «Воле Господа» с Его истинными пожеланиями. Впрочем, кто ж может знать истинные пожелания Вседержителя? Вот мудрокотик Костя упорствует, что Вседержитель, вообще, никаких желаний не имеет. Иначе он просто не сможет поддерживать все, что под Небесами, поскольку будет отвлекаться на свои же пожелания. Ах-ах.

Так про Небесные Врата лучше сразу испросить всемирного китаеведа Малявина В.В. Ведь даже Великий Пекинес не сразу прикинулся спящим при чтении нараспев его перевода. Однако все по порядку. В комментариях знаменитого профессора к настоящей строке сказано, что Небесные Врата – это центр вращения Небесной Сферы; их открытие и закрытие тождественно покою и движению, а еще названию дыхательной практики в даосской медитации. Кроме всего сего, уверяет большой ученый муж, Небесные Двери по даосским традициям – это мистическая точка «байхай» где-то на голове мудрокитайца, которая обязательно приоткроется, как только тот выделит из себя «чистый Ян». Уй-юй! Услышав столь мощную мудрость, Великий Пекинес как-то вдруг приспустил свой божественный хвостик и прикрыл передними лапками пушистые ушки. «Небесные Врата всегда открыты, а самка пекинеса – лучшая из самок!» – обиженно прорычал он. – «О любимый двуногий, неужто Небесная Сфера вертится вокруг Небесных Ворот? А, что тогда делает Небесная Ось? Вот как открытие и закрытие могут быть тождественны покою и движению? Почему в таком случае соседские куры мало тождественны нашему вислоухому кролику? Ах, ужели, в самом деле, Совершенномудрый следовал даосским традициям, культивируя в своем организме «чистый Ян» после каждого приема сухого корма? Хотя, конечно, Лао-цзы ведь был даосом. А Будда – буддистом. А Иисус Христос – христианином, да, непременно, православным! Разве не так?»

Вторая половина строки – «能нэн 為вэй 雌цы 乎ху» – способен ли быть как самка. Причем, иероглиф «цы», частенько переводимый в этой строке как «самка», в древнекитайской действительности обозначал «девочку птицы». Например, Ян Дюйвендак разглядел в этом иероглифе обычную курицу: «In opening and closing the natural gates, can you be like a hen?» (Duyvendak J.J.L. Tao Te Ching. 1954). Любопытно, какую же связь он усматривал между нахальными курами и тайной калиткой в небесные сферы?

Созерцая повадки двуногой зверюшки, чье сознание претерпело фазовый переход от дуалистической обособленности к безграничному Дао-единству, древнекитайцы справедливо сравнивали их с тем, как ведет себя улыбчивая самка, проявляя нежный Инь в период страстной влюбленности. Например, в главе 15 Лао-цзы сообщает об уступчивой нерешительности древнемудрых китайцев, а в главе 20 на сцене появляется утомленный существованием запотевший странник, которому некуда возвращаться в своем абсолютном одиночестве. Ужели то не зрелый Инь во всем своем великолепии? А божественный плотник из Назарета? Ведь та овечья кротость, с которой он сносил побои и страдания, лишь однажды прерывается жалобной молитвой к Небесному Отцу со странным предложением пронести «чашу сию» куда-нибудь мимо него. Очаровательная молитва, если не сказать большего, но, несомненно, смирный Инь. Правда, на таком фоне активное выдворение из храма невинных работников древнеиудейской торговли и массовое истребление домашней скотины под предлогом борьбы с инфернальными силами – это уже агрессивный Ян, между прочим, уголовно наказуемый даже в те замшелые времена. Но не станем отвлекаться, и вспомним, наконец, что говорил об утрате волевых эго-импульсов Великий Чжуан-цзы, кажется, в главе 22: «Пусть опустошится и исчерпается моя воля, чтобы она никуда не направлялась и не знала, куда пришла; чтобы уходила и возвращалась, и не знала, где остановилась. И я бы уходил и возвращался, и не знал бы конца этому движению. Я блуждал бы в бескрайней пустоте, где появляется великое знание, и не знал бы его пределов». Вот так. И никаких жалобных молитв.

Небесные Врата всегда перед носом у всякой домохозяйки. Правда, она предпочитает читать о них в книжке вместо того, чтобы набравшись храбрости, сквозь них с разбегу просочиться. Даже легкий ветерок в тех широтах уже вызывает «глубочайший переворот» в сознании и стремительную переоценку житейских ценностей. Заодно он прививает стерильный иммунитет к любым измышлениям о Дао-реальности, от каких бы вальяжных профессоров они ни исходили. Чисто теоретически, Небесные Двери в сердце-уме двуногой хомоособи открываются в обратно-пропорциональной зависимости от «плотности» ее иллюзорного эго. Чем «плотность» пожиже, тем шире Врата. Ну а практически, в Дао нет хоженых троп, широких ворот, узких дверей и тайных проходов. Поэтому ответ на пятый вопрос аналогичен всем предыдущим.

(6). Первые четыре иероглифа строки везде одинаковы – «明мин 白бай 四сы 達да», где «мин бай» означает «доводить до полной ясности, делать очевидным, брать в толк, easy to understand». Знак «сы» – это 4, а «да» – достигать, проникать, повсюду, во все стороны, проницательный. Далее: стандартный текст спрашивает «能нэн 無у 知чжи 乎ху» (можешь ли без знания?); вариант Хэшан-гуна – «能нэн 無у 知чжи»; текст Фу И – «能нэн 無у 以и 為вэй 乎ху» (можешь ли, не прибегая к действию?); второй мавантуйский текст – «能нэн 毋у 以и 知чжи 乎ху» (способен ли без помощи знания?). То есть, вопрос, заданный Лао-цзы в этой строке, звучит просто, но восхитительно: «Можешь ли ясным образом узреть «сы да», без формирования об нем условных представлений?» Мировое мудросообщество откликается на эту строку странными фразами, вызывающими недоумение даже у соседских кур. Ян Хин-шун: «Возможно ли осуществление недеяния, если познать все взаимоотношения в природе». Маслов А.А.: «Можно ли, постигнув четыре начала, пребывать вне знания?» Малявин В.В.: «Постигай все в четырех пределах – можешь ли обойтись без знания?» Роберт Хенрикс: «In understanding all within the four reaches – can you do it without using knowledge?» (В понимании всего в четырех пределах – можешь ли делать это, не используя знания) Ох-ох. Мы, с Великим Пекинесом, легкомысленно полагаем, что познавать и постигать можно, for example, математику, химию с физикой, астрономию или любое иное наукоемкое ремесло. Вот орбитальный телескоп «Хаббл» именно тем и занят, что мужественно «penetrates the four quarters» бесконечной вселенной во имя прогрессивного прогресса науки и техники. Как ни подпрыгивай, постижение и «understanding» чего угодно – это самое обычное знание. Поэтому без мистической пудры строка принимает вид бездарной задумчивости а-ля «можешь ли постичь знания, не используя знание?» Не скроем, китайцы обожают лузгать семечки и грызть гранит всяческих наук, но все-таки не до такой мучительной степени. Артур Уэйли: «Can your mind penetrate every corner of the land but you yourself never interfere?» (Способен ли твой ум проницать каждый уголок земли, но при этом ты сам никогда не вмешиваешься?) Ой! За всю Одессу не сказать, но у нас на деревне исследователи уголков в трезвом виде уже не встречаются. Lau Din-cheuk: «When your discernment penetrates the four quarters are you capable of not knowing anything?» (Когда твоя проницательность проницает все четыре стороны, способен ли ты ничего не знать?) Ах! Ничего не знать, воистину, редкая способность. Ее обладатели даже называются по-особенному – невеждами. Так если знание остается за бортом этой чудо-проницательности, то как же догадаться, что сия проницательность куда-либо проницательно проникла?

Если фыркнуть, не взирая на лица, то бином «四сы 達да» ни с какими «пределами», «reaches and quarters» и «every corner of the land» ничего общего не имеет. «Сы да» – это перекресток дорог или поселение рядом с ним, узловая станция – синоним Дао в ветхокитайские времена. Пуркуа? Because, на перекрестке сходятся все дороги и пути, а в Дао (гл.1) начинается и заканчивается все многообразие разношерстного Сущего (гл.16). Интересно отметить, что глава 61, правда, с помощью иных иероглифов, тоже поддерживает идею встречи начала всех начал и конца всех концов в одной древнекитайской точке. Там говорится о великом царстве так же, как и Дао, подобным низовью реки, куда стекается все, что течет, бурлит и булькает; самке, привлекающей своей парфюмерией всех озабоченных самцов, и точке пересечения транспортных артерий, которую никому не миновать под голубыми Небесами (天тянь 下ся 之чжи 交цзяо).

Вот опять, куды крестьянину податься? Не переводить же строку героически дословно а-ля «Сможешь ли ясно проницать узловую станцию, не впуская себе в пушистую голову условные представления?»

Так отбросив сивокуриный вздор про постижение всех взаимоотношений и начал в четырех пределах дикой природы, мы беззаботно принимаем «сы да» за синоним Дао. Соответственно, строка тут же преображается в вечно нерешаемый вопрос, каким волшебным образом Видение недвойственной Реальности уживается с обусловленным со всех сторон знанием, извлекаемым из нее двуногими зверюшками себе на разную пользу. Ведь так же, как сингулярность Black Hole, Дао не выпускает из себя информацию, даже в виде фотонов света. Поэтому Лао-цзы и обозначает ее непроницаемость иероглифом «сюань» (черный, скрытый и таинственный) (гл.1). Однако даже Черные Дыры, по уверению Великого Стивена Хокинга (Stephen William Hawking), имеют «Hair» в виде излучения с их «горизонта событий». Аналогия более чем шокирующая.

Как-то раз, после мелкого дождичка в скучно утомительный четверг, Неразумный с Мастером Пи-Пу (в миру вислоухий кролик и отважный морковковед) отправились «по братьям буддистам» с намерением испросить их стройные ряды, как вытащить из божественного Зазеркалья знание о Бесформенной Форме того, что Не Вещь (гл.14). Все, что братья во Дхарме смогли предложить на эту тему, оказалось набором общеизвестных цитат про тотальную иллюзорность неугасимых дхарм в обозримом пространстве и неуловимом времени. «О гладкобритые братья», – запищал в ответ на цитаты вдохновенный Пи-Пу, – «а по отношению к чему иллюзорны все ваши дхармы? Как вы определяете, что иллюзорно, а что нет? Если вы не кухонные болтуны, способные лишь пережевывать чужие мысли, почему бы вам ни разъяснить элементарную механику этих мистических процессов? Вы, о предостойнейшие, как к вам ни нагрянь, восседаете лицом к стенке с таким видом, будто вас пригласили в райские кущи на праздничный обед. Вот протекай лучезарная Праджня сквозь ваше чистое сердце, была бы вам разница, сидеть-стоять, лежать-скакать иль просто сладко спать в кустах как наш мудрокот Костя?» На этой звонкой ноте благодатные бхикшу заерзали, вспомнив про неотложные дела. Отдельные смельчаки, выпучив глазки, принялись издавать громкие звуки, сопровождая их резкими хлопками одной ладонью по атмосферным пустотам. Ощутив такое безобразие, Неразумный не стал долго скромничать и испустил столь свирепый самурайский рык (научился у Великого Пекинеса), что и эти спонтанные герои заторопились по срочной нужде.

Мы, с Великим Пекинесом, вовсе не супротив хлопков передней лапой. Только хлопки хлопкам рознь. На наш зоркий нюх, в буржуазные времена законченного конца Закона вся эта «просветленная эксцентрика» сильно попахивает дешевым провинциальным цирком. Вот не припомним мы, чтобы Шестой Патриарх стучал лапами по столу или орал во все горло, когда ему задавали вопросы о Дхарме? А Пятый Патриарх? Зачем он озадачил свою слаботалантливую паству сочинением судьбоносной гатхи (Сутра Помоста, гл.1)? Куда проще было объявить пионерский конкурс, кто громче всех хлопнет себя по лбу. Ай?

(7). (8). (9). (10). (11). На годянских бамбуковых планках этой главы нет. В первом мавантуйском тексте от нее осталось лишь 22 иероглифа, а во втором – строка (9) отсутствует. Кроме того, строки (7)-(10) встречаются в заключительном фрагменте главы 51, а в чуть измененном виде – в главе 2. Строки (7), (8) и (11) просты и понятны, но вот строки (9) «為вэй 而эр 不бу 恃ши» (Действовать, быть, становиться; И, а, но; Нет, не; Доверяться-полагаться, зависеть от, опираться на) и (10) «長чжан 而эр 不бу 宰цзай» (Длинный, долгий, старший, главный; И; Нет; Править, требовать, распоряжаться) уже вызывают оторопелую оторопь даже в рядах перманентно самоуверенных важно-вальяжных уток. Хотя, что утки?! Профессорский состав тоже демонстрирует легкость во взглядах. Например, Lau Din-cheuk: «It benefits them yet exacts no gratitude; It is the steward yet exercises no authority». Артур Уэйли: «Control them, but never lean upon them; Be chief among them, but do not manage them». Малявин В.В.: «Всему поспешествует, а не ищет в том опоры. Всех старше, а ничем не повелевает». И, наконец, победная песнь Ян Хин-шуна, обожающего ходить своим особым путем, частенько пролегающим далеко вдали от оригинала текста: «Создавать и не присваивать, творить и не хвалиться, являясь старшим, не повелевать – вот что называется глубочайшим дэ». Замечательно! Но иероглиф «вэй», встречаясь в «Дао Дэ цзин» на каждом шагу, обычно, выступает в значениях «действовать, делать», а не «творить-поспешествовать». «Бу ши» – «не опираться на, не полагаться-доверяться и не зависеть от». Ну и где тут «хвалиться-гордиться» или «to control» or «to exact no gratitude»? Короче, Дэ действует, но не опирается. Пуркуа? Да эго-сознание нервного обывателя, кудЫ бы он ни действовал, обязательно будет опираться на имена вещей и названия обстоятельств. Оно всегда будет сковано как собственными желаниями, так и желаниями себе подобных. Поскольку любая опора для двойственного ума относительна и потому иллюзорна, ненадежна и подлежит распылению во времени и атмосфере, опираться на нее значит автоматически нырять в океан страданий и неприятностей. Скажем, христиане, всерьез уверовав в то, что записано в евангелических сказаниях, выстроили религиозно-бюрократическую структуру, опирающуюся на окаменевшую догматику и армию непогрешимых церковнослужителей, постепенно прибравших к рукам все права на Отца, Сына и Святого Духа. Иисус Христос сильно бы удивился, узнав, что вся эта лицемерно иерархическая конструкция называется христианством. Кстати, и буддисты, опираясь на воспоминания о Будде Шакьямуни, создали то, что сегодня именуется буддизмом. Вот только Иисус Христос никогда не был христианином, а Будда Шакьямуни буддистом. И тот, и другой «познали Истину, и Истина сделала их свободными» (От Иоанна Святое Благовествование, глава 8-32).

Что до строки (10) «Взращивает, но не управляет», то знак «чжан» хоть и может быть «старше всех», но здесь в качестве глагола олицетворяет процессы буйного роста и тихого отрастания. При всей неистребимой любви древнекитайцев к иерархическим лестницам, мы, с Великим Пекинесом, сомневаемся, чтобы они восторгались Дэ-совершенством из-за того, что оно старше всех. Заботливое ДЭ взращивает десять тысяч вещей изнутри их самих, ни на одну из них не опираясь, без малейших усилий, ненавязчиво и с непременным успехом. Разве Великое Дэ навязывает вещам свою волю, управляя их телодвижениями в заданном направлении? Как говорят соседские куры, «уж дудки с маслом!»

Великое Тождество сермяжной Реальности, пребывая в мимолетном постоянстве Таковости, «испытывает» абсолютное безразличие к беспощадному закону причинно-следственной зависимости. Поэтому Дао-уму, плывущему в прохладном потоке спонтанной Непривязанности, просто нечем обладать, управлять и куда- бы либо опираться. Дао-ум не прилипает к вещам – он свободен и самодостаточен, будто неутомимый ветер горных вершин, не знающий себе никаких постыдных ограничений (гл.20). Напротив, сознание эго-субъекта, функционируя в двойственном режиме тоскливого неведения, всегда ощущает вокруг себя разного рода лимиты и рестрикции. Why? Именно оттого, что каждый момент своего существования оно чем-нибудь обладает, управляет и в поисках ощущения собственной стабильности на что-нибудь опирается. Будучи самому себе «пограничным столбиком» на все случаи жизни, такому сознанию невозможно избавиться от сансарических оков и в неописуемом изумлении узреть бессмертное единство благоухающего Сущего. Вот во втором фрагменте этой главы, в противовес ее первой вопросительной части, Лао-цзы и намекает на тот очевидный факт, что дисциплинировать двойственный эго-ум во имя «проникновения» в недвойственное Дао все одно, что окучивать картофельные клубни для повышения урожайности апельсиновых бананов.

Коль невтерпеж поупражняться, то вместо сосредоточения ЦИ в неизвестном направлении, запросто можно озаботить себя животрепетным вопросом, как обрести вечно живое чудо-сознаниечудо-мышление, не поддерживаемое ничем и никогда? Совершенномудрый вовсе не от жгучего безделья живописует в этих строчках, как Дэ-совершенство проявляет себя в феноменальном мире стремительных метаморфоз. Очевидно, что он тихо подсказывает честным домохозяйкам, как освободить Дух из темного царства иллюзорной обусловленности. Никуда не опираться и ничем не обладать – вот это, воистину, грандиозно!

При желании, в девятой главе Сутры Помоста можно прочесть следующее: «Истинная Природа Реальности ни вечная, ни преходящая. Она не уходит и не приходит. Ее не отыскать ни снаружи, ни внутри, ни в пространстве между ними. Истинная природа Реальности превыше возникновения и исчезновения; она и ее проявления всегда пребывают в Таковости – постоянны и незыблемы. Таково Дао».

ГЛАВА 11

(1) Тридцать спиц в одной втулке сходятся,

(卅 са 輻 фу 同 тун 一 и 轂 гу)

(2) [Но] именно то, что в ней нет ничего,

[позволяет] использовать колесо.

(當 дан 亓 ци 无 у 有 ю 車 чэ 之 чжи 用 юн 也 е)

(3) Обжигаем глину и горшок получаем,

(然 жань 埴 чжи而 эр 為 вэй 器 ци)

(4) [Но] именно то, что в нем нет ничего,

[позволяет] горшок из глины использовать.

(當 дан 亓 ци 无 у 有 ю 埴 чжи 器 ци 之 чжи 用 юн 也 е)

(5) Строя дом, прорезают окна и двери,

(鑿 цзао 戶 ху 牖 ю 以 и 為 вэй 室 ши)

(6) [Но] именно то, что в нем нет ничего,

[позволяет] использовать дом.

(當 дан 亓 ци 无 у 有 ю 室 ши 之 чжи 用 юн 也 е)

(7) Поэтому польза того, что есть, в использовании того, чего нет.

(故 гу 有 ю 之 чжи 以 и 為 вэй 利 ли 無 у 之 чжи 以 и 為 вэй 用 юн)

«Snap back to reality, ope there goes gravity»

«Lose Yourself», Eminem, 2002

Немногие главы «Дао Дэ цзин» можно отнести к разряду «бытового назначения», но эта как раз одна из них. Все здесь просто и ясно, а ее перевод товарищем Ян Хин-шуном почти безупречен. Добавим лишь то, что «пустота», упоминаемая им в этих строках, дословно читается как «нет того, что есть» или отсутствие всякого присутствия («无у 有ю», где «у» – это отрицание, а «ю» – то, что есть). В предыдущих главах уже было отмечено, что «то, что есть» – это десять тысяч разнокитайских вещей, а их отсутствие – это свежий воздух или не занятое ими пустое пространство. Роберт Хенрикс: «Thirty spokes unite in one hub; It is precisely where there is nothing, that we find the usefulness of the wheel».

Восприятие статической пустоты прозрачного пространства, где вокруг одухотворенных субъектов плавали бездуховные объекты, похоже, нервировало задумчивых древнекитайцев. Неистощимая всевместимость и иные расчудесные ее качества и свойства заставляли их испытывать тревожное изумление, со всей очевидностью наблюдаемое ранее в беспощадной главе 5. Красочные сравнения того, что между Землей и Небом, с бамбуковой флейтой и кузнечными мехами прямо указывают на отсутствие в мудросообществе древнего Китая постыдного равнодушия к злободневным проблемам естествознания. Однако, если в главе 5 натурфилософские переживания мудрокитайца носят осторожно-медитативный характер, то здесь он уже спускается из созерцательных слоев атмосферы на плодородную почву собственного подворья, что и придает его заявлениям твердую бытовую уверенность.