Читать книгу: «F65.0», страница 2

Однако же потом я познал, что такое женское лицемерие в чистейшем виде! Месяцев через несколько не помню как, я оказался в подвале, где случайно нарвался на куклу-мужика старшеподросткового возраста с причиндалом титанических размеров. И странный ящик. Если с куклой я понял (фигли тут непонятного), то вот ящичек разгадывал полчаса. Оказалось, что из него вылезает и залезает сменный фаллоимитатор, плюс имелась возможность подключить к питанию мультискоростной (так и написано на этикетке) вибратор. Ящик чем-то похож на футляр от сценического рок-оборудования. Вот так: ревнуют к невинным ножкам, а сами развлекаются с тридцатисантиметровыми членами. Кстати, кукла та мужская стоит, как я потом узнал, почти два миллиона ре. Я не скупердяй, да и сумма не ахти какая, но это, блин, перебор. Женщина, которая тратит по два ляма на куклу по определению может найти себе живого мужика. Живого и супер умелого! За два ляма можно найти самого изысканного мать его любовника на всей нашей жалкой планетке.

И третий раз, когда тетя мне устроила адуху и мы ко всему прочему лишились Лорда, нашего лабрадора. Этот третий, пожалуй, самый странный, несправедливый и обидный, черт побери! Пару лет назад я ездил в Германию. По делам, ну и погулять, развеяться. Бродил я там по улочкам города со звонким звучанием, пока не заблудился. И вот наткнулся на скромные серые двери где-то на окраине. На одной красовалась вывеска с многообещающим словом «feuerwehrzufahrt». Я черт его знает почему оно привлекло меня. Собственно говоря, это значит вроде бы «пожарная доступность», если верить переводчику. Но получается лабуда какая-то.

Пара слов о немцах: они крутые. Жаль, что Вторую Мировую замутили. Но эта нация имеет свойство, которое, на мой скромный взгляд, позволяет им быть не первый век в первых рядах на экономической и культурной передовой планеты: немцы ко всему подходят профессионально, по-деловому и организованно. Постройка ли автобанов, ведение ли бизнеса, производство лекарств, организация ли военных котлов, постройка ли танков или же утоление телесных влечений человека – все поставлено на высочайшем уровне, все делается хорошо, дисциплинированно. Иногда, конечно, именно, что, к сожалению, хорошо делается. За пару дней до этого я убедился, что найти узкоспециализированную домину на землях оrdnung’а  это дело одного часа. Про стандартных фей и говорить не будем.

Короче, я постучался. Дверь мне открыла дама-немочка, мы перебросились парой фраз, она окинула меня цепким взглядом, все моментально просекла, пригласила внутрь. Я как зашел, уже, в общем-то, понял, что занесло меня сюда не случайно. В гостевом коридоре стоял целый стенд с манекенами в разнообразнейших бдсм-костюмах.

Немочка была не чистой немочкой, а с турецко-восточными примесями, невысокая, красивая, безумно ухоженная, темноволосая, с татуировками на тренированных руках, с тонкими бровями, широкой улыбкой и в кожаном одеянии. Она являлась женщиной в самом соку, в цвете лет, ее зрелая красота и привлекательность моментом запали мне в сердце. Как я понял, она кого-то ждала, но клиент сказал, что задерживается на час-полтора. Чистое провидение! Я, не мудрствуя лукаво, предложил ей провести этот час-полтора с пользой. За несколько сотен евро моя программа составила: сеанс футфетиша, хэндджоб (нет, я напишу по-английски, на нашем это выглядит фигово, – handjob) в кожаных и медицинских перчатках, футджоб (включая секс с голенями и бедрами, когда ты производишь фрикции между сжатых женских ног), и обычные игры домины и саба (плохой раб, шлепки, служение, foot worship, все в таком духе). От плетки я отказался (см. выше, дурные воспоминания). Когда немочка увидела мою спину, то бережно провела своей холодной рукой по моим ссадинам, шраму и не без уважения произнесла: «You’re lucky. You have somebody who loves you to death!». Да, общалась она со мной на английском, когда поняла, что язык Гете и Шиллера для меня недоступен, к моему горю и стыду.

Мы завершили уплоченное время, но ее клиент все не появлялся. Я напросился на небольшую экскурсию по салону. Как оказалось, то была ее квартира, которую она приспособила для дела. Меня до глубины души поразила ее подготовленность, организация приспособлений, дизайн. Что там говорить, у нее имелись рассортированные ящички! В одном лежали клизмы, в другом – всевозможные наручники, в третьем – страпоны, и так далее. На каждом ящичке – подпись, где, что лежит. Мы бродили, беседовали. То как она из недавней надзирательницы-госпожи трансформировалась за минуту в обычную, нормальную, приятную и легкую в общении женщину – завораживало. Она провела меня на кухню, сварила кофей и попросила подождать, сама ушла принимать душ. Когда вернулась, я спросил чем она будет заниматься с опаздывающим клиентом. Она ответила «footfisting». Я даже переспросил. Да-да, футфистинг, подтвердила она. Через некоторое время раздался звонок, приехал ее клиент.

Осознав, что сейчас или никогда, я упросил ее посмотреть на это зрелище. Разумеется, не за так, а за мзду. Она сказала, что это нужно обсудить с клиентом.

Послышался очередной звонок в дверь, она пошла встречать гостя и вошел-таки этот опоздун-клиент, немец. Вот чистый немец, я думал таких не осталось. Рост под два метра, светлые, густые волосы, выбритые по бокам и зачесанные на бок, голубоглазый, с четким, правильным матово-гладким лицом, скуластый, с мощным подбородком, в дорогущем одеколоне. Во взгляде сталь, металл в голосе. Вы не поверите, но при его появлении я уловил томное придыхание самой домины. А томное придыхание домины это та валюта, которой владеют человек сто по всему свету.

Они начали беседу, немочка что-то объясняла ему, указала на меня, он мельком бросил в мою сторону взгляд и я понял почему они когда-то вздумали, что имеют право захватить мир. Под его взором во мне самом что-то затряслось. Нет, не в том смысле! А обыкновенно нечто благоговейное. Есть у меня черта – благоговение перед величием…Он улыбнулся мне и беспечно кивнул.

Далее же…Далее я сел на стул и наблюдал как домина, едва дотягивающая клиенту до сосков, разложила его мускулистое, идеальное тело на специальной кровати, пристегнула руки, подняла его длинные бритые ноги вверх, пристегнула их, оставляя зад оголенным и доступным. Потом она долго гладила его, что-то шептала, трогала тело, мазала анус особой смазкой, надела перчатку, размяла задний проход рукой. Когда мужчина был готов,– определить несложно, ибо стоявший колом двадцатисантиметровый богатырь это не то, что легко игнорируется,– домина что-то спросила у него. Клиент указал головой на правую ногу, которую я недавно осыпал поцелуями. Немочка размяла ее, взяла презерватив, надела на стопку, смазала это все гелем и…ввела ножку в зад немца. Медленно, постепенно, с неспешностью и бережливостью, она начала водить ножкой вперед-назад. Мужчина стонал, тяжело вздыхал, закрыл глаза и истинно наслаждался происходящим, я видел его, я видел счастье в его искаженном от страсти лице.

…Все действо, вместе с прелюдией, продолжалось минут двадцать. Мужчина кончил не прикасаясь к члену. Он кончил сначала сзади, потом спереди, бурно и мощно, с рыком и всхлипами, с дрожью…

По возвращении домой я, как и всегда, со всей искренностью без утаек и недомолвок, поведал обо всем тете. В особенности про футфистинг. Ну и вот что вы думаете?! Я, видимо, блистательный рассказчик, потому что рассказ мой так зажег ее взор, привнес в нее столько энтузиазма, что я испугался. Нет, вы не поняли и я не шучу, и это не смешно! Я правда испугался! С моей тетки ведь станется опоить меня, или ночью спящего связать, сподобить охранников изловить меня, да проделать все то, что проделали с потомком арийцев. Последовала длинная, сильнейшая череда споров, уговоров, угроз, препираний, сахарнейших обещаний, ругательств, пары безумных скандалов, слезных молений, проклятий и попытки банального подкупа (она мне пообещала такую сумму за ножку в моей жопе, что на секунду, на долю секунды, на мгновение, но клянусь, я было едва не задумался). Но ваш покорный слуга продержался и остался неумолим. Ибо у меня три табу: кровь, недоговорное насилие и страпон. Точнее уже четыре: добавился футфистинг, да. В итоге войска тети потерпели поражение у стен моего ануса и после долгой осады отступили. Замечу еще, кстати, что все дни Ангелининого напора я относился к нашему противостоянию до предела серьезно. Я не зря жил с ней с самого детства и знавал про ее решительность и креативность в преодолении проблем. Я не ел и не спал дома, не пил из бокалов или сервизов, шарахался от прислуги, охранников обходил стороной. По мере возгорания «боевых» действий решительно съехал на хрен от любимого опекуна. Я менял места жительства, ездил на разных, только что купленных автомобилях или же тупо не на своих, я не передвигался одними и теми же маршрутами, не посещал привычные мне заведения, оплачивал все наличными, и в целом всячески сводил контакты с домашними, в первую очередь, с тетей к минимуму. На расспросы знакомых, чего я ушел из дома, отвечал стандартненько, типа поругались, она меня не понимает, все такое. Ну а как еще?! На неделю вовсе пришлось мне свалить из страны, после того, как на купленную утром симку (!), оформленную на чужой паспорт (о да, я сам порой не промах), вечерком позвонил один знакомый начальник из соответствующих органов (о нем ниже), по совместительству – начальник охраны тети, и спросил как у меня дела, как я себя чувствую, все ли со мной в порядке. Я ответил, что дела у меня отличненько, чувствую на отличненько, все у меня отличненько. Вежливо попрощался, выкинул на днях купленный смартфон и сжег симку.

Почему-то запомнил, что смартфон покупал с тяжелым сердцем у какого-то хмурого чувака с хмурым же, землянистым лицом…

Вот вы, наверно, думаете, мол, экий я чудак. Ага, сидя в лондонском отеле, сам так думал. Но не насмехайтесь надо мной раньше времени! Под конец театральных этих представлений, я решил, что все, хватит! Надоело придумывать нелепые истории для оправдания своих сорокадневных скитаний по центральному федеральному округу и части Европы. Мне казалось, я донес до тети свою твердую позицию, воля моя непреклонна, мы взрослые, серьезные люди, хватит дурака валять! Выкинул билеты в Исландию, взял обратно в нашу матушку. Возвращение блудного племяшки, ага. Таки зашел,– не то утомленный, не то отдохнувший,– проведать родню и перекусить, наконец, домашнего. Рестораны, пусть и лучшие в городе или в Европе, стряпня моих друзей-подруг, кушанья домашних поваров не идут ни в какое сравнение с готовкой тетки. Она воистину мастер этого дела, когда-то отпахала пару лет поварихой в столовой. Навыки оставались до сих пор. И чертовка знала чем меня привлечь: фирменный борщец. Помните, я упомянул Лорда, нашего лабрадорчика? Все то же провидение заставило меня скормить незаметно ему пару ложек борщеца, перед тем как я сам принялся за него. Минуты две прошло, как бедный, невинный пес грохнулся в глухой сон с мощным храпом. А через три минуты начал дергаться, пошелся пеной и рвотой. Мы оперативно, с мигалками (я знаю! Но они тогда еще не были так сильно запрещены и на мигалках я сам в полуистерике настоял) отвезли его к ветеринару, но сделать ничего не успели: несчастный ветеринар в край обалдел, когда экспертиза показала, что моя Ангелина подсыпала совершенно конское количество снотворного, которое смешала с анальгетиком. Волновалась, видимо, милая тетя за физический дискомфорт племянничка, анальгетик добавила, во как…Анальгетик…Аналь-гетик…Да, ага. По результатам боев за мою анальную девственность пали тысячи моих нервных клеток, кастрюля борща и любимый пес.

Пара слов о собаках: они крутые. Но не заводите их. Привязываешься быстро и сильно, помирают они рано, причем неожиданно, а то и сбегут, вам же потом горевать.

…Через пару дней после похорон Лорда, я, уставший, обросший, всячески опустошенный, нервно истощенный, потративший все личные наличные сбережения, решил навестить тетку, прийти, так сказать, к близкому человеку попить чайку и выкурить трубку мира. Пришел-то я за чаем и трубкой, а получил тетю с ногой в заднице у известного телеведущего.

Так я научился всегда стучаться, перед тем, как зайти куда-то. Этикет, как-никак, придумали не на пустом месте.

Вот, собственно, три самых крупных конфликта в моей жизни с Ангелиной Афанасьевной К. Пьяное вождение, секс-куклы (точнее не совсем куклы, да и секс как бы…Ладно, опустим) и футфистинг. Когда вот так перечисляю оно каплю упорото. Но как по мне, то список скандалов у других моих друзей и знакомых, которые росли в т.н. нормальных семьях несказанно выше.

***

Стремно лежать одному дома, в постепенной летней темноте в гудящем молчании. С улицы через открытое окно влетали звуки вечернего центра города. В колонках моих,—я фанат музыки, в свою хату поставил себе прекрасную аудиосистему, не такую, конечно, как у тети когда-то, но все равно отличную,– короче, в колонках отливал изумительным, умиротворяющим саундом старина Брайан Ино, «Музыка для аэропортов 2-2». На меня же накатывают флешбеки, от которых на сердце становится пакостно. Тем более, что от своих проблесков из прошлой жизни я не испытывал негативных эмоций, а скорее, наоборот, мне моя житуха видится исключительно положительной. Да, она не нормальна. А что есть нормальность? Семьи с папами-мамами, которые изо дня в день собачатся, но зато семья типа полноценная? Или семьи, где мамы-папы развелись-разводятся-разведутся? Сколько вокруг людей прямиком из таких семейных супов, где все варятся и варятся, пока не потеряют вкус, цвет и наполнение.

Ой, спорно. Да, очевидно, что подобного толка отношения с моим опекуном сказались на мне определенным образом. Но, постойте, скажу я: во-первых, спросите любого и вам подтвердят, что я обходителен, мил, доброжелателен, местами эрудирован, всегда со вкусом и стильно одет, возможно, скрытноват сверхмеры. Ну иногда проваливаюсь в мечтания, если чую притяжение к собеседницам. В исключительно редких случаях у меня льется в такие моменты струйка слюны, что я научился скрывать, к счастью, но в целом – никакой не психопат, а приятный и симпатичный молодой человек, не очень общительный, но в легких пределах. По крайней мере, пока не накатывает падучая, о ней – ниже. Во-вторых, футфетиш и подобные наклонности наличествовали в моей крови с детства, начались они до смерти родителей и до жизни с Ангелиной.

Собственно, если по правде, то отчасти, в некоторой степени, вроде бы как, можно сказать, что в чем-то…Короче! Кто кого из нас двоих совратил первым – вопрос неоднозначный. Я не подходил на место Долорес, а она не походила на Г-Г. Скорее, знаете, тетя напоминала Королеву из Диснеевской «Белоснежки» тридцать седьмого, но которая избавилась от этих гадких гномов и самой идиотской принцесски. А я был эликсиром красоты, от которого она расцветала, когда полностью мной насыщалась. Или зеркалом с радостью сообщавшим: «Ты на свете всех милее! Дай мне ножки полизать…»

Я уже сказал, что тетины лапки привлекли меня с первого взгляда. До моего переезда к ней, Ангелина жила одна несколько лет. Постоянного сожителя не имелось, а женщина она весьма крепкого сексуального темперамента. По факту, у меня вся родня такого темперамента (я узнал позже, что mon papa и ma maman, конечно, любили друг друга, но как бы не только друг друга), почившие тетки, братья, сестры, дядьки и прочие, включая дедов-бабушек тоже обладали тягой ко всем этим делам. Вроде бы, – информация неточная, – но вроде бы, мой прадед одним из первых в стране занимался распространением порнографических материалов в дореволюционном Петербурге. Забавно, что звали его Иоганом. Sic!

Итак, подобная сублимация не сказаться на тете не могла. Плюс добавим, что в Советском Союзе секса не было (но была любовь, однако же эту часть фразы никто не помнит), вершиной откровенности была «Эммануэль», и подобные фильмы, где кусок попы казался жутким развратом; Ангелина пахала целыми днями, мужа не имела, мужика надолго не заводила, и думается мне, что в целом имела слабое представление о бездонной ширине вариантов и возможностей удовлетворения подобных наклонностей. В результате получилось, что получилось. Я же, подрастающий продукт новой страны, грядущей эпохи и хлынувшей сюда массовой культуры потребления, продукт нисходящего развитого постмодерна взамен недоразвитого соцреализма, продукт попытки сексуальной революции, – я стал, в некотором смысле, тем морально расхристанным катализатором, который распалил ее угли. Моя природная предрасположенность к обожествлению и удовольствию от женского тела при тотальнейшем (почти) отсутствии табу, и зажимаемая сексуальная мощь роскошной одинокой женщины сошлись. Как вода и камень, стихи и проза, трали-вали.

С первых дней я научился чувствовать ее настроения, раскусил ее напускную толстокожесть, попытки закосить под Ледяную королеву, научился преодолевать барьер между нами, состоящий из многочисленных гостей и домашнего персонала. Я держался в рамках закона, ха, но нет. В рамках тех ею установленных строгих правил, был покладистым и покорным когда того требовала ситуация. Но я обожал к ней прижиматься, любил тереться незаметно об ноги, прикидываясь, что дурачусь, обожал, когда она поднимала к себе на ручки и притискивала к своей великолепной, бесподобной груди с синими прожилками вен, обожал обнюхивать ее и получать от ее пухлых губ мокрые поцелуи в лоб и щечки. Посему я научился симулировать разное, типа страха темноты, приступов ночной паники, дабы давить на ее жалость, нечасто, но метко и когда сам того хотел, чтобы лишь она разрешила мне оказаться рядом с ней или вовсе в одной постели, крепко обнимать ее, чувствовать ее гладкую плоть в своих детских ручонках. Не знаю догадывалась ли она о моих ранних позывах или настоящих мотивах. Я любил также просыпаться раньше нее, вместо мультиков Дисней по первому или слова пастыря (ну да) лежал и смотрел на нее спящую, всегда сильную, но такую беззащитную по утрам, без своего яркого макияжа или с остатками оного после вечера, такую расслабленную, такую податливую. Есть несравненное удовольствие лицезреть властного человека беззащитным, скажу я вам.

Один раз, насмотревшись фильмов по шикарному безцензурному тв из девяностых, я набрался смелости и поцеловал ее в гладкую щеку. Она дернула ею, как от комара, и проснулась. Но я успел сам сделать вид, что сплю. Через некоторое время, я повторил свой фокус, но уже прямо в ее губки. Они были гладкими, теплыми, вкусными, очень приятными. Сердечко мое застучало чаще, я всем телом задрожал и проделал это второй раз. Почему-то после поцелуев тетя заиграла для меня новыми ароматами и гранями, как алмаз в лучах солнца. Я вкусил ее, вкусил по-настоящему ее губ, ее чресел, ее плоти. Это ее не разбудило, она лежала и посапывала, а я любовался и любовался. Да так залюбовался, что проворонил момент, когда Ангелина открыла глаза, причем не как открывают их спящие, неторопливо-рассеянно, нет, она подняла веки моментально и уверенно, в упор уставилась на меня, прямо как в ужастиках, прямо как хищник джунглей при виде добычи,– я помню как ее зрачки уменьшались, суживались от резкого света! Я же лежал в ее объятиях, прижатый к грудям и тоже таращился в ее чудные очи. Длилось это несколько секунд, буквально парочку секунд, один, пауза, два, пауза, три, пауза, когда я,– признаю, что дурацкий поступок, но мне было пять лет!– ойкнул и притворился спящим. Думаю, именно с этого случая Ангелина потихонечку начала понимать, что драгоценный племяш не так прост. С того момента я старался меньше прибегать к своим манипуляциям, реже забирался к ней под одеяло и всячески делал вид, что ничего не произошло, я ни на толику не понимаю что это было, я же ребенок, маленький мальчик, сирота, что с меня взять! Тетя тоже никак не изменилась в своем отношении ко мне, но я стал замечать в ее взгляде что-то новое, нечто с хитрецой и от лукавого, какой-то едва уловимый прищур с тончайшей усмешкой. Я не понимал природы этой женской реакции,—повторяю, я был от горшка два вершка!—но я на уровне животного инстинкта осознавал, что в этой реакции отсутствует самое мерзкое и лицемерное, что есть в человеке. В нем отсутствует осуждение!

…Шло время, я наслаждался ее компанией, детским садом, поездками и путешествиями, морем игрушек, – ох, тут она не скупилась,– прогулками в парках, прочей лабудой, многочисленными фильмами на кассетах, запахом тети, ее ляшками, ее грудями, но объекты, от которых мой разум за секунду мутился,– ее ножки,– вечно, заразы такие, ускользали от меня. Мало того, уж не знаю, случайность ли или Ангелина решила сама играть на моих слабостях, которые каким-то образом прочухала, а это, я смею заметить, бессовестно, я ж ребенок блин,– но где-то в период после наших утренних гляделок, она начала беспрецедентно ухаживать за своими и без того шикарными лапками. Именно с данного периода они приобрели черный цвет ногтей. Тогда же я заметил, что комплект моих сиделок-нянек сменился на более степенный по возрасту и морщинистый, а тетя начала дефилировать босичком почти всегда по всем четырем этажам своего дома, на кухне она начала сама готовить мне кушать, чаще – в шелковых коротких серебряно-пурпурных, позолоченно-блестящих халатах, которые все как один оставляли видимой богоподобную черненькую полосочку между ее молочных желез. Она стояла в своей эфемерной накидке, играла ступнями, показывала мне розовые пяточки, мяла ножки, морщила их так, чтобы появлялись полосочки морщинок на ступнях. Потом она садилась со мной кушать. Пару раз я помню как ее ножки случайно,—случайно, ага, чудом— цепляли меня. Я в такие моменты едва не визжал, один раз поперхнулся и чуть не блеванул.

Далее одной из первых кого я видел в жизни тетя надела колечки на пальчики ног, украсила свои тонкие лодыжки золотыми цепочками, ее жилистые ручищи покрылись многочисленными, бренчащими фенечками, длинным маникюром. Я понемногу сходил с ума от вожделения, от тяги к ее стопкам, но больше всего и сильнее всего безумствовал от их недосягаемости, невозможности как-то легально с ними повзаимодействовать. Окей, к грудям можно прижаться ночью, с волосами я играл и так, ее руки я не отпускал на улице, ноги, выше колена, я с легкостью безнаказанно ощупывал, пару раз исхитрился и шлепал по попе, когда мы в шутку боролись, но ступни? Как до них добраться?! Мой детский разум был в состоянии уловить: в открытую штурмовать ее пальчики на ножках никак нельзя. Но если долго чего-то добиваться, то всегда и в любом случае будет какой-то результат. Ищите и найдете (откуда взялось это вычурное «обрящите»?! Оттуда же, думаю, откуда взялось и «яблоко» в Едеме).

Я любил строить «крепости» из подушек, одеял, кресел и всего такого. Строил я весьма изобретательно, со вкусом. Порой получались целые бастионы размером с настоящую квартиру, но высотой полтора метра максимум. Ради такого я стаскивал покрывала, одеяла, части диванов со всего нашего дома. В этих замках я прятался, играл, фантазировал и… ну вы поняли. Ложился я прямо на пол, в разных комнатах, иногда и в залах, иногда в основной гостиной на эту фреску с изображением Сикстинской мадонны, еще в детстве набившей мне оскомину. На полах всегда было жестковато. Иногда стелил одеяльце.

Во время очередной постройки укрытия мне вызвалась помочь сама Ангелина. Она говорила мне как, что и куда лучше ложить, – шучу! «класть», конечно, – управляла моими действиями, всячески руководила. Ее повелеваниям не могли противиться половозрелые, солидные мужики, куда уж мне. Я же подчинялся, в итоге получился хороший, крепкий почти бункер, Ангелинка накрыла его для пущей надежности одеялом, и я с радостью туда залез, а тетка села на диван рядом, впилась в телик. Лазал я там, играл и решил полежать на животе, так сказать. Моя фантазия услужливо подготовила разного рода изображения.

Примостился, устроился и вдруг понял, что внизу, ближе к полу, между подушками и одеялом есть небольшой, но все же зазор. Откуда я мог безнаказанно видеть что происходит снаружи, оставаясь незамеченным.

…И узрел я как на паркетном полу стояли две ступни с крупными, черными ногтями, с колечками, настоящие ножки, женские лапки во плоти! Был я в каких-то пяти сантиметрах от них. Пятьдесят миллиметров меня разделяло от объекта моего вожделения! Я мог разглядеть крохотные аккуратные заусеньчики на нескольких пальчиках, узоры на колечках. Ее пухлые подушечки немножко распластались о паркет, как желе. Рост моей тети чуть ниже моего нынешнего, примерно сто восемьдесят сантиметров. О да, она высока во всех смыслах. Размер ноги – сорок первый. Она являлась истинной гигантессой для меня в детские времена. И не только в детские.

…Ту мою истовость крайне трудно описать. Я силился придвинуться как можно ближе, но пришлось бы тогда вылезти из моего замка…Как же я хотел прикоснуться к ним, впиться в ее кожу, нежную, тонкую и гладкую, губами и зубами, трогать и трогать их, прижаться, обнюхивать и лизать… Но мне хватило одного вида, этого оказалось достаточно. Ох, как достаточно! «Истовость» была такой силы, что я, несмотря на явную угрозу выдать себя, издал стон. Впервые в жизни. Прямо как те взрослые мужики в фильмах после двенадцати.

– Эй, ты чего там делаешь?

Я сразу унял все звуки, затаил дыхание.

– Играю.

– А почему хнычишь?

– Нога затекла.

Я так и ответил. Сам не пойму почему.

– Ладно, хватит, вылезай. Ужин скоро. Но чтобы сейчас же все убрал. Сам.

Есть, моя госпожа! Но это я сейчас добавляю, тогда я такого не ответил, ясен пень.

***

Налил бокал вина. Подумал, подумал, взял целую бутылку и пошел с ней обратно в комнату. Приложился к горлышку.

Рак – дерьмовая вещь. Я с содроганием наблюдал изменения во внешности своей родственницы, как на моих глазах она лысела, чахла, серела, худела, херела. Но ни разу она не проявила слабину при моих визитах, всегда держалась бодрячком, духарилась изо всех своих двужильных возможностей. Но мне же этого не требовалось! Эта женщина мне давным-давно доказала все, что можно доказать, мое мнение о ней не изменится никогда и ни за что. Если она от боли заплачет или поморщится при разговоре, или решится выговориться, сжать мою руку и поплакать – я всегда протяну эту руку, всегда в любое время, днем и ночью, в жару и в холод, все выслушаю, обниму ее, бережно, чисто по-родственному, дам выплакаться. Но нет, она себе подобного не позволит. Меня это отчасти обижает. Потому что помимо вашего покорного слуги, к ней наведывается несколько коллег по работе, какие-то другие люди, глава ее охраны, прочие личности, их немало. И обидно то, что со всеми, как я мог понять, она держится примерно одинаково. Мне-то казалось, я заслужил капельку особого, отдельного отношения. Видимо, нет. Или я что-то недопонимаю или понимаю не так. Понять что-то или кого-то не так – мне до крайности свойственно, говоря на прямоту.

За окном стемнело, в разуме от вина помутнело. Я допил остатки, лег и попытался уснуть. Повалялся, повалялся, из окна веял теплый летний вечер, эти треклятые вопли и крики накативших этим летом спортивных карнавалов. Сон, зараза, не шел.

Решил найти себе на вечер немного приключений – решил «вырубить» на недельку.

– …Ало? Эй?! Алло?! Артур?!

В трубке повизгивали голоса, какие-то брызги, вопли, смех, гремела музыка. Басы. Жесткие басы. Клубняк. Фу.

– Артур, твою ж мать! Ало! – кричу в трубку.

Послышалась возня, потом женские голоса, они перешептывались и в итоге разразились шумным хохотом.

– Артур сейчас на совещании. Что ему передать? – поинтересовался у меня мелодичный голосок.

– Передайте ему, что он мудак.

Опять возня.

– Дайте мне сюда! – рыкнул кто-то, в ком я узнал своего приятеля,– …Ой ты моя сладенькая, сладенькая, миленькая, миленькая…Не, не, подожди, подожди…Ало, да. Кто там?

– Угадай с трех раз.

– О-о-о, сколько лет, сколько зим!

– Я заеду? За помидорами?

– За помидо-о-орами? Нет, не так жестко, милая…Ну за помидорками подкатывай, подкатывай, без вопросов, без вопросов, а как иначе?

Кладу трубку. Собираюсь, беру ключи от авто, выхожу на улицу. Да, я в подпитии. Плевать. Нечасто, но в таком состоянии временами вожу. Не потому что я плохой. А потому что могу.

На улочке тепло. В голове хорошо. Обожаю лето.

***

По пути слегка чиркнул стоящий ауди или крузак, не разобрал. Но не учитывая этого, добрался без приключений. Этот элитный район в полузакрытой части города меня порой пугает. Здесь примерно как у моей тети – словно другая страна. Другой мир. Другое измерение. И неясно где та нора кроличья, через которую сюда попадаешь …

Высоченный небоскреб (по нашим меркам) тянулся некой спиралькой ввысь. Зашел в лифт. Мой путь в пентхаус.

Артур. Товарищ из моего периода в т.н. высшем образовательном учреждении. Весь этаж находился в его собственности и распоряжении. Подарок за его успешный выпуск. Я же, наоборот, в качестве подарка взял свободу и уехал от тетки в свои недвижимые имущества. Потому что золотая цепь – все равно цепь. И за нее в любой момент могут дернуть. Да и любая цепь унизительна порядком.

В небольшом коридоре-приемной сидели два охранника и откровенно скучали. Я бы даже сказал – находились в презрительном безделии.

– Добрый вечер, я к Артуру, – поздоровался ваш покорный слуга, но этим быкам по ходу было пофиг кто я и чего мне тут надо.

Басы бухали из-за дверей, там слышались смех и крики. Внезапно двери раскрылись и из гремящей музыки, повалившего кальянного дыма и разноцветного света оттуда вывалились две полуголые девушки. Недурственные. Просоляренные, отсиликоненные, замакияженные. Красавицы эти с трудом стояли на ногах, они безостановочно ржали, держась друг за друга, шли они босиком, в руках несли туфельки. Ножки…хорошенькие. Их сразу подхватили охраннички.

Следом из дверей показался невысокий, тучный парень в белых трусах с взъерошенными, топорщившимися волосами, идеально круглым, кукольным лицом.

–Так, вы двое, яхонтовые мои, берете этих двух, швыряете кучеру и домой. Поняли? Поняли меня? Надоели они. Надоели. Все, давайте, кабанчиком, – затараторил Артур, пытаясь перекрыть музыку.

Охранники подхватили две тушки и понесли мимо меня в лифт.

– О, явился! Думал, не приедешь. Как обычно. Не приедешь, думал. А ты явился,– продолжал мой товарищ, завидев меня. Он шмыгнул носом, протер его. Лицо его было чумазеньким, нос красненьким, глазки его бегали и блестели, он часто моргал и постоянно словно дергался, но по виду был счастлив и полон жизни,– Молодец. Молодец. Давай, проходи, проходи, давай, сейчас все устроим, все, сейчас. Вспомним былое, ха! Вспомним. У-ух, вспомним! Назло врагам! Назло клеветникам отчизны!…