Читать книгу: «Лживый брак», страница 5

9

Всю ночь мне снится, что я – это Уилл. Я лечу высоко в облаках где-то над Миссури, надежно пристегнувшись в кресле у прохода. Внезапно самолет начинает падать. Он кренится набок и летит вниз, пронзительный рев двигателей так же оглушителен, как и мой собственный крик, в нем столько же ужаса, как в криках других пассажиров. Мы срываемся в пике и несемся к земле с нарастающей скоростью. Я проснулась в момент взрыва, мой рот, как песком, был забит предсмертным ужасом Уилла. Понимал ли он, что происходит? Кричал ли, плакал ли, молился ли? Думал ли он обо мне в последние секунды своей жизни?

Мне никуда не деться от всех этих вопросов. Словно вражеская армия, они захватывают мой мозг, бомбардируя его и заставляя меня подскакивать в постели. Зачем моему мужу говорить мне, что он направляется в одно место, а самому лететь в другое? Зачем ему понадобилось выдумывать несуществующую конференцию и демонстрировать поддельный флаерс в качестве фальшивого доказательства? Сколько еще раз он был не там, где говорил? На последнем вопросе мое сердце подпрыгивает, ответ очевиден – это то же самое, что пытаться забить квадратный колышек в круглое отверстие. Уилл не стал бы лгать. Он бы не стал.

И что дальше? Откуда тогда эта ложь?

Я поворачиваюсь на кровати, нащупывая в неверном утреннем свете пустую подушку. Прижимаю прохладную ткань к своему лицу и вдыхаю запах мужа, болезненные в своей яркости воспоминания накатывают на меня. Квадратная челюсть Уилла, освещаемая снизу экраном ноутбука. Волосы, неизменно спутанные с одной стороны, – задумавшись, он бессознательно начинал их ерошить. Улыбка, освещавшая его лицо всякий раз, как я входила в комнату, он никому так больше не улыбался. И прежде всего, ощущение, что мы единое целое, что я принадлежу ему, что мы не существуем по отдельности.

Мне нужен мой муж. Его теплое после сна тело и согревающие прикосновения, его голос, нашептывающий что-то мне на ухо, называющий меня его самым любимым человеком. Я закрываю глаза и вижу его, он с обнаженным торсом лежит рядом и манит меня пальцем. Внутри становится пусто. Уилл умер. Его больше нет, и меня тоже.

Свежая рана снова начинает нестерпимо болеть. Я ни секунды больше не могу оставаться в постели, в нашей постели. Я откидываю одеяло, натягиваю пижаму Уилла и спускаюсь вниз по лестнице.

В гостиной я щелкаю выключателем и жду, пока глаза привыкнут к яркому свету. Когда зрение возвращается, вижу картину нашей с Уиллом жизни, застывший во времени момент перед тем, как он уехал в аэропорт. Фантастический роман в мягкой обложке с загнутыми уголками страниц, который он читал, лежит на столе, стоящем рядом с его любимым креслом, рядом с книгой высится небольшая гора целлофановых оберток от конфет, я все время ворчу, что он их не убирает. Я улыбаюсь и тут же чувствую, как подступают слезы. Но я не даю им пролиться, потому что одно слово врезается в мои воспоминания, словно мачете.

Почему?

Я отталкиваюсь от стены и направляюсь к книжным полкам.

Когда мы переезжали сюда в прошлом году, Уилл отказался от идеи домашнего офиса.

– Компьютерщику не нужен стол, – сказал он тогда, – только ноутбук с многоядерным процессором и место, где присесть. Но если ты хочешь, валяй.

Я не хотела. Мне нравилось устраиваться рядышком с Уиллом – за кухонным столом, на диване, в тенистом уголке на задней веранде. Стол в гостиной служил для разбора писем, хранения ручек и скрепок, а еще на нем стояли наши любимые фотографии – пойманные в объектив мгновения счастья. Мне невыносимо смотреть на них, и я поворачиваюсь к столу спиной.

Но нужно заняться бумагами на дом, их Уилл хранил в гостиной. Я опускаюсь на пол, рывком открываю дверцы стенного шкафа и восхищенно замираю при виде зрелища, достойного быть помещенным в каталог «Контейнер Стор». Разноцветные ряды одинаковых папок, содержимое каждой из которых напечатано на специальных этикетках. Все разложено по порядку и собрано по годам. Я вытаскиваю папки, раскладывая их по степени важности на полу. Где обнаружится очередная ложь?

Слева в шкафу высятся три лотка для бумаг, и я быстро просматриваю их. Брошюры, пожелтевший номер «Атланта бизнес кроникл», где на первой странице напечатана статья, посвященная «Эппсек», билеты на концерт «Роллинг стоунз», который состоится в конце лета. Сверху лежит аккуратная стопка неоплаченных счетов, скрепленных вместе и снабженных стикером, на котором рукой Уилла написано: «Срочно». Сердце начинает биться чаще, качая слишком много крови за раз, и я покрываюсь потом, несмотря на царящий в комнате холод. Уилл не умер. Он вернется. И эта записка тому доказательство. Мертвецы не ходят на концерты и не составляют список дел. Мой педантичный муж никогда не бросает дело незаконченным.

Я сижу по-турецки среди бумаг, одну за другой просматривая папки. Банковские выписки. Кредитные карты. Документы на займы, контракты и налоговые декларации. Я ищу… Сама не знаю что. Что-то, что расскажет мне о муже, которого, мне казалось, я хорошо знаю, какую-то подсказку, которая поможет мне понять, почему он внезапно превратился в лжеца.

Спустя полтора часа я наконец кое-что нашла. Его новое завещание, которое я прежде не видела, составленное всего месяц назад, это открытие подействовало на меня как удар ниже пояса. Он изменил завещание, не сказав мне? Не то чтобы мы были богаты. Купленный в ипотеку дом, пара кредитов за машины, – вот, пожалуй, и все. Все родственники Уилла умерли, а детей у нас нет. Пока. А там кто знает. За исключением этого гипотетического ребенка, наша ситуация совершенно ясна. Я пролистываю страницы, пытаясь понять причину такого поступка.

И нахожу ее на седьмой странице: в начале года Уилл купил два новых страховых полиса. Вместе с тем, что у него уже был, сумма страховки составила – мне приходится взглянуть дважды, чтобы убедиться, что мне не показалось, – два с половиной миллиона долларов. Бумаги падают мне на колени, голова кружится от нолей. Сумма умопомрачительная и совершенно несоизмеримая с его зарплатой. Я знаю, что должна радоваться такой предусмотрительности, но не могу отделаться от новых вопросов, терзающих меня. Зачем ему два новых полиса? Почему так много?

– Можно спросить? – Я поднимаю глаза и вижу Дэйва, стоящего на пороге. На нем мятые после сна футболка Джеймса с эмблемой Гарварда и пижамные штаны, он отчаянно зевает. Но сейчас нет и семи, а Дэйв никогда не был ранней пташкой.

– Я ищу подсказки.

– Я уже понял. – Он поднимает к потолку свои длинные руки и делает пару поворотов корпусом, при этом его позвоночник издает звуки, напоминающие хлопки воздушных пузырей на упаковочной пленке. – Но я хотел спросить, удалось ли тебе найти доказательства другой жизни в Сиэтле?

– Как раз наоборот. Никаких необычных платежей или незнакомых имен. Только еще больше доказательств того, что, когда дело касается организации, мой муж проявляет невероятную дотошность. – Я беру в руки завещание и нахожу седьмую страницу. – У тебя есть страховой полис?

– Ну да.

– На какую сумму?

Он запускает пальцы в свои темные волосы и взлохмачивает их так, что они остаются стоять дыбом.

– Точно не помню. Что-то около миллиона.

– А у Джеймса?

– Думаю, примерно столько же. А что?

– Два с половиной миллиона долларов. – Я потрясаю завещанием в воздухе. – Миллиона, Дэйв. Не слишком ли много?

Он пожимает плечами.

– Получателем страховой суммы, я полагаю, являешься ты?

– Конечно, – отвечаю я, а в мозгу уже рождается другой вопрос. Кто сказал, что эти полисы единственные, что он не купил еще, чтобы обеспечить кого-то в Сиэтле?

– Тогда и да и нет. Насколько я помню, страховая сумма должна составлять десять годовых доходов, так что да, Уилл застраховал свою жизнь на очень большую сумму. Но он любил тебя. Вероятно, просто хотел быть уверенным, что ты будешь хорошо обеспечена.

От слов Дэйва мое сердце снова начинает болеть, но я не поддаюсь. Да, муж меня любил, но он также мне лгал.

– Два полиса были куплены три месяца назад.

Он вскидывает голову, брови сходятся на переносице.

– Это либо невероятное совпадение, либо невероятная мерзость. Я еще не решил.

– Я за мерзость.

Он падает в кресло и трет руками лицо.

– Хорошо, давай подумаем. Никто не застрахует твою жизнь бесплатно, а сумма так велика, что ему пришлось бы отстегивать по сотне, а то и больше баксов в месяц.

Я указываю на стопку папок, в одной из них собраны банковские выписки за последний год.

– Ну, он точно не брал для этого деньги с нашего общего счета. Я просмотрела все выписки до единой и не нашла ничего, кроме астрономических счетов из «Старбакс».

– У него мог быть другой счет?

– Думаю, да. Но если в папках ничего нет, как мне его найти?

– В его компьютере. Электронная почта, закладки, история файлов и все такое.

– Уилл никогда не выходил из дома без ноутбука, а также без телефона и айпада.

– Ты можешь войти в его почту?

Я мотаю головой:

– Нет. Это мы используем в качестве пароля кличку собаки, которая была у нас в детстве. А Уилл – сгенерерированный компьютером логин, который невозможно взломать, причем везде разный.

– Даже на «Фейсбуке»?

– Особенно на «Фейсбуке». Ты знаешь, как часто взламывают учетные записи в социальных сетях? Каждую чертову секунду. А дальше все полторы тысячи твоих подписчиков в «Твиттере» получают от тебя сообщения с рекламой фальшивых «Рэй-Бэн».

Уилл мог бы гордиться. Я слово в слово повторила лекцию, которую он прочел мне, когда я сообщила, что мой пароль везде: роки321.

Я вздыхаю, оглядывая гору бумаг и папок, в них нет ответов, это ясно. Ползая на коленях, я начинаю запихивать все обратно в шкаф.

– Знаешь, где бы я еще посмотрел, если бы хотел узнать секреты своего мужа? И это, скажу тебе, подтверждает все стереотипы, которые ты когда-либо слышала о мужчинах-геях.

Дотянувшись до очередной папки, я через плечо оборачиваюсь на брата, и мы в один голос произносим:

– В гардеробной?

* * *

В гардеробной Уилла царит безупречный порядок. Все вещи распределены по цветам и по типу. Рубашки для офиса, отутюженные, накрахмаленные и застегнутые на все пуговицы. Ряды брюк со стрелками, такими острыми, что ими можно резать хлеб. Джинсы, футболки и аккуратно развешанные рубашки поло. Я выдвигаю верхний ящик, и моему взору открываются ровные ряды трусов, туго свернутых в рулончики, как ириски «Тутси Роллс».

Это царство Уилла, и он тут повсюду. Я на мгновение замираю, смакуя это ощущение, как вино, и чувствуя, как внутри расползается пульсирующая боль. Идеальный порядок, мягкие ткани и яркие натуральные цвета, аромат пряного мыла и мяты – во всем этом ощущается присутствие Уилла. Как если бы я повернулась, а он здесь, улыбается той самой улыбкой, которая делает его моложе и старше одновременно. Впервые он подарил ее мне на парковке у «Крогера», и она мне так понравилась, что я согласилась на чашку кофе, даже несмотря на то, что он на своем автомобиле протаранил мой бампер.

– Ты мог бы просто попросить у меня номер, – поддразнила я его спустя несколько дней, когда он провожал меня до дома после нашего первого официального свидания. – И машины остались бы целы.

– А как еще я мог привлечь твое внимание? Ты же уезжала.

Я рассмеялась.

– Бедные, ни в чем не повинные машинки.

– Жертва того стоила. – Он поцеловал меня, и я поняла, что он был прав.

– Ты в порядке? – мягко интересуется Дэйв.

Я киваю, боясь, что голос меня выдаст.

– Ты уверена, что хочешь этого? – Он смотрит на меня с беспокойством. – Ты же знаешь, что не обязана помогать.

– Я знаю, но мне этого хочется. – Он продолжает смотреть на меня с сомнением, и я добавляю: – Мне это необходимо.

– Что ж, хорошо. – Он указывает в начало шкафа, туда, где высятся идеальные стопки свитеров. – Я начну с того конца, а ты давай с другого. Встретимся посередине.

За работой мы почти не разговариваем. Мы проверяем каждый карман в брюках, рубашках и джинсах. Дэйв перетряхивает каждый свитер, а я обшариваю каждый ящик. Мы заглядываем в каждый ботинок, залезаем в каждый носок. Мы ищем целый час, но не находим ничего, кроме пыли.

– Я, конечно, знал, что твой муж педант, но это просто ненормально. Мы должны были найти хотя бы мусор. Старые билеты, записки, визитки, рецепты, какую-нибудь мелочь. Есть какое-то место, куда он выкладывал все из карманов?

– Для мелочи у нас есть банка в прачечной, а остальное… – Я так старательно пожимаю плечами, что почти достаю до ушей.

Мы с братом сидим на полу в гардеробной среди сваленной в кучу одежды и обуви. Гардеробная выглядит так, будто по ней прошелся торнадо, сметая вещи с вешалок и полок и швыряя их на пол. Я поднимаю свитер из мягчайшего кашемира, который купила Уиллу на прошлый день рождения, и подношу его к лицу, вдыхая знакомый запах. В этот момент я так явно ощущаю присутствие Уилла рядом с тобой, что у меня перехватывает дыхание, а волосы на затылке встают дыбом. «Эй, сладкая, – его голос у меня в голове звучит так четко, будто он стоит прямо рядом со мной, – чем занимаешься?»

Я прогоняю видение и роняю свитер на колени.

– И что теперь?

Дэйв задумывается.

– Машина?

– Она в аэропорту.

Он кивает.

– Мы с отцом выясним, как ее вернуть. А пока, может быть, посмотреть в соцсетях? Когда ты в последний раз заходила на его страницу в «Фейсбуке»?

Вопрос Дэйва удивил меня. У нас с Уиллом общий дом, жизнь, прошлое. Наши взаимоотношения всегда строились на доверии и честности. Он не ограничивал мою свободу, а я никогда не пыталась контролировать его.

– Никогда, и нечего на меня так смотреть. Мы никогда не шпионим друг за другом. Ни у одного из нас никогда не было повода для ревности или подозрений.

Дэйв вздыхает, но не произносит вслух то, о чем думает каждый из нас.

До сих пор.

За углом раздается голос Джеймса:

– Ты где, Дэйв?

– В гардеробной, – откликается брат.

Сначала в дверной проем залетает смех Джеймса, а потом уже появляется он сам, облаченный в обтягивающий спортивный костюм с белым подарочным пакетом в руках. Его белокурые волосы, мокрые от пота и дождя, прилипли ко лбу, он задыхается.

– Мне в голову приходит столько разных шуток.

Дэйв смотрит на него во все глаза.

– Ты что, бегал по торговому центру?

Джеймс смотрит на пакет, как будто только сейчас вспомнил, что держит его в руках.

– Ах да. Айрис, это, наверно, тебе. Он висел на ручке входной двери. Записки нет.

Я беру пакет и вынимаю новенький iPhone 6, самую большую модель с таким количеством гигабайт, какого у меня никогда не было, в герметично запечатанной упаковке.

– С чего бы кому-то дарить тебе iPhone? – спрашивает Джеймс.

– Потому что ей меня жаль, и она знает, что свой телефон я разбила. – Я кладу коробку обратно в пакет и протягиваю брату.

– Ты хочешь, чтобы я его настроил? – интересуется Дэйв.

– Нет, я хочу, чтобы ты отнес его обратно в магазин, вернул деньги, а потом купил мне другой телефон, за который я заплачу сама.

– А не проще будет послать этому человеку чек?

Как обычно, брат прав. Мне нужен новый телефон, но я, черт возьми, не желаю, чтобы кто-то покупал его для меня.

– Хорошо, но тебе понадобится мой ноутбук. Он где-то на кухне. И заодно посмотри, сколько стоит телефон, ладно? – Мне нужно зайти на сайт школы и найти адрес Клэр, чтобы я могла послать ей чек по электронной почте.

– Конечно.

Ну, с этим разобрались. Джеймс, прислонившись к косяку, с интересом обозревает разгром, который мы устроили в гардеробной. В шкафах вкривь и вкось висят вешалки, на полу горы свитеров и рубашек, из ящиков свешиваются разные предметы туалета, как на распродаже в «Таргет». А хочу ли я вообще знать?

– Мы ищем хоть какую-то зацепку, – поясняет Дэйв.

– И как?

– Ничего. Даже чека с заправки.

Тон, которым Дэйв это произносит, столь же многозначителен, как и выражение его лица. У меня внутри все холодеет от страха, пока я наблюдаю за молчаливым разговором двух мужчин. «Кто не оставляет после себя следов, даже обертки от жвачки или забытой монетки? Тот, кто не хочет, чтобы его жена узнала, что он задумал». Я так отчетливо читаю их мысли, что мне даже кажется, что они произносят это вслух.

– Он меня не обманывал, – говорю я, стараясь, чтобы в голосе прозвучала переполняющая меня уверенность. Есть вещи, которые знаешь сердцем и за которые можешь поручиться головой. Это одна из таких вещей. – Нет.

Дэйв обводит рукой горы одежды и обуви на полу.

– Солнышко, никто не станет проявлять такую осторожность без причины. Тут явно что-то не так.

– Конечно, не так. Уилл сел не в тот самолет и улетел не в том направлении. Но не из-за женщины. Тут что-то другое.

Джеймс открывает было рот, чтобы высказать свое мнение, но Дэйв бросает на него предостерегающий взгляд, словно говоря: «Заткнись». Ясно, что, как только они окажутся за закрытой дверью комнаты для гостей, тут же начнут высказывать каждый свою точку зрения и строить догадки и предположения, и, похоже, мне стоит к этому привыкнуть. Мои родные не первые, кто подумает про Уилла худшее, что в Сиэтле у него была другая женщина – подружка, жена, мать его детей.

Я задыхаюсь от бешенства. Как Уилл мог так поступить со мной? Как он мог бросить меня здесь одну, беспомощную и растерянную, совершенно неготовую вести этот бой? Я хочу защитить его, защитить нас, но я не знаю как. Он не оставил мне ничего, кроме вопросов. Как я, спрашивается, должна доказать всем вокруг, что они ошибаются.

Дэйв кладет руку мне на колено.

– Мы продолжим поиски, хорошо? Мы сядем в самолет и полетим в Сиэтл, если придется. Мы что-нибудь найдем.

Я киваю, сердце сжимается от любви к моему брату-близнецу. Он предлагает мне это не потому, что верит моему мужу, а потому, что верит в меня. Он хочет найти другое объяснение только потому, что я так уверена в его существовании.

– Ты мой второй самый любимый человек на планете, – говорю я, прежде чем расплакаться, потому что это уже не так. Теперь, когда Уилла здесь нет, первое место достается Дэйву.

10

В воскресенье выдается один из тех ясных и погожих дней, которыми славится Атланта. Небеса синеют. Солнце припекает. Свежий ветерок пахнет травой и жимолостью. В такой день мы с Уиллом любили прогуляться по парку Пьедмонт или отправиться в путешествие по тропе

Белт-Лайн. Такой день слишком ясный и солнечный для похорон.

Церемонию прощания в «Либерти эйрлайнс» было решено проводить в Ботаническом саду Атланты, и, пока я тащусь по нему в черном наряде и в темных очках, мне приходится, хотя и с неохотой, признать, что это блестящий выбор. Сад с его подвесными мостами, зеркальными прудами и яркими стеклянными скульптурами Чихули выглядит очень живописно. И что особенно важно, журналистов на территорию не пускают, а густая листва служит надежной защитой даже от самых мощных объективов фотокамер. Я представляю себе, как Энн Маргарет с энтузиазмом кивает, когда на собрании предлагается провести службу именно здесь. Кто может оставаться печальным в окружении цветущих тюльпанов?

Мама берет меня под руку, прижимаясь виском к моему плечу.

– Как ты? Держишься?

– Я в порядке.

К счастью, это правда. Как только мы въехали на парковку, все внутри меня онемело, как будто меня накачали новокаином. По-видимому, мое тело перешло в режим выживания, и я благодарна ему за эту передышку. Это лучше, чем рыдать и биться в истерике, как я делала это весь день вчера после того, как отец вручил прибывшему из авиакомпании человеку с серьезным лицом то, что ему удалось собрать в ванной на половине Уилла, – его зубную щетку, забытый обрезок ногтя, несколько волос. Ощущение завершенности – предполагается, что именно его генетическая экспертиза должна дать родственникам жертв. Но я не хочу мириться с утратой. К черту завершенность. Я хочу услышать, что им не удалось найти ни одной, даже самой крохотной частички моего мужа на том кукурузном поле.

Одетые в униформу сотрудники парка провожают нас по кирпичным дорожкам к розарию, большой поросшей травой лужайке, задним фоном для которой служит панорама центральной части города. Здесь рядами расставлены мягкие складные стулья, мы пробираемся в середину, и по пути я замечаю знакомые лица. Индианка в сари, на этот раз в белом. Чернокожий подросток уже без запонок, на его лице видны дорожки от слез. Их влажные лица блестят на солнце, как бекон, и я радуюсь, что на мне темные очки. Особенно когда я замечаю стоящую в стороне Энн Маргарет. Тоска, явно читающаяся на ее лице, заставляет меня вспомнить Лейк-Форест и прыщавых девчонок, отчаянно жаждущих быть принятыми в популярную тусовку. Мы «ее» семья, и мы отталкиваем ее. Я посылаю ей самый холодный взгляд, на который только способна, и отворачиваюсь.

Церемония представляет собой растянувшуюся на полтора часа мучительную пытку, сопровождаемую дурацкими песнями и бесконечной чередой речей, произносимых людьми, которых я никогда прежде не встречала и вряд ли увижу вновь. Свои соболезнования они облекают в форму нелепых банальностей, вроде: «Пусть ваша любовь будет сильнее вашего отчаяния и скорби» или «Давайте же постараемся заполнить эту пустоту любовью и надеждой». Надеждой на что, черт возьми? «Либерти эйрлайнс» отняла у меня надежду.

«Либерти эйрлайнс». Когда я произношу эти два слова, меня трясет от злости. Я ненавижу их за небрежность механиков, за фальшивую заботу, за некомпетентность специалистов, отвечающих за разработку алгоритма действий в чрезвычайных ситуациях, и за непрофессионализм экипажа. Если бы пилот разбившегося самолета не погиб в катастрофе, я убила бы его собственными руками.

А где семья летчика? Она здесь? Я изучаю лица людей, рыдающих вокруг меня, пытаясь отыскать его жену или мужа и их детей. Осмелятся ли они прийти? Осмелятся ли посмотреть в лицо тем ста семидесяти восьми другим семьям, зная, что их любимый человек совершил ошибку, которая привела к падению самолета?

После службы мы подходим к столам с напитками, расставленными возле увитой розами арки, больше уместной на свадьбе, чем на похоронах. Цветы не распустятся еще несколько недель, их тугие бутоны только начинают набухать, но с оптимизмом стремящиеся вверх стебли с бледно-зелеными побегами будто бы насмехаются надо мной. «Живые, живые, живые» – так и кричат они, а мой Уилл нет.

– Принести тебе что-нибудь попить? – спрашивает отец, указывая на стоящего в столпе официанта с подносом.

– Колу, – отвечаю я, хотя совсем не испытываю жажды. Если в руках у меня будет стакан, я, по крайней мере, не смогу никого ударить, думаю я. Но как только отец собирается исчезнуть в толпе, мне в голову приходит другая мысль.

– Мы же можем просто уехать? Я хочу домой.

Мама и отец переглядываются.

– Может, ты хочешь поговорить с кем-то из родственников других пассажиров?

– Нет. Я правда не хочу. – Как психолог, я верю в групповую терапию, верю в то, что, общаясь с другими людьми, пережившими похожую трагедию, можно найти утешение. Но общение с этими людьми будет означать, что я смирилась с тем, что Уилл был в том самолете, и, пока результаты экспертизы ДНК не докажут мне обратное, я буду продолжать отрицать этот факт.

Передо мной возникает мой босс, Тед Роулингс. Хотя и не ожидала увидеть его здесь, я совсем не удивлена. Он считает всех в Лейк-Форест, и сотрудников, и учеников, одной большой семьей. Конечно, он не мог пропустить похороны.

Он берет мою руку и сжимает в своих ладонях.

– От имени всех в Лейк-Форест выражаю вам самые глубокие и искренние соболезнования. Я очень сожалею о вашей утрате. Если мы можем что-то для вас сделать, пожалуйста, дайте мне знать.

У меня на глаза наворачиваются слезы, но не от слов, которые он произносит, а при виде его галстука – черного, сдержанного и серьезного, совсем не похожего на те яркие галстуки, которые он носит в школе. Галстук для похорон, если такие бывают. Он наверняка купил его специально для этого случая, и эта мысль заставляет меня почувствовать невероятную, необъяснимую печаль. Мне не нужно их сочувствие. Мне не нужны добрые слова. Мне нужно только, чтобы вернулся мой муж.

– О, Айрис, – произносит знакомый голос, и я оказываюсь в объятиях трех моих лучших подруг. Глаза у них красные и опухшие. Элизабет, Лиза и Кристи окружают меня, их объятия пахнут цветами, медом и слезами.

– Его не должно было быть в том самолете, – говорю я, пока мы стоим, прижимаясь друг к другу лбами. – Он должен был быть в Орландо.

Не в силах что-либо сказать или как-то обнадежить меня, они просто молча сильнее сжимают меня в своих объятиях. Они настолько хорошо меня знают, что им не нужно заполнять тишину банальностями. При этой мысли мое сердце наполняется любовью и одновременно снова сжимается от горя.

– Спасибо, что пришли, – шепчу я как раз перед тем, как мама решает вмешаться. Она проделывала то же самое на праздновании сороковой годовщины их с отцом совместной жизни в прошлом году, подходя к гостям, если ей казалось, что чье-то общение слишком затянулось. Она берет людей за руки и увлекает за собой, и ее улыбка такая искренняя, а движения такие плавные, и вся она – воплощенная мудрость

Следующим к нам подходит светловолосый мужчина в полосатом костюме.

– Я не мог видеть вас в Центре помощи семьям?

– Да, я была там, – отвечаю я и умолкаю. Я бы точно запомнила этого парня из-за его роста. Он очень высокий, таких обычно видишь на баскетбольной площадке.

Но я была расстроена, а он, возможно, сидел. В любом случае я уверена, что он потерял кого-то в том самолете. Выражение лица у него вежливое и приятное, но его выдают глаза. Они смотрят затравленно, и в этом взгляде нет ничего приятного.

Он протягивает мне руку:

– Эван Шеффилд. В самолете были моя жена и маленькая дочь.

Я вздрагиваю и чувствую нечто похожее на облегчение. Этот бедняга потерял сразу двоих. Оказывается, здесь есть люди, которым еще хуже, чем мне.

– Айрис Гриффит. Мой муж Уилл… – Я сглатываю. Мне до сих пор не удается произнести эти ужасные слова.

Эван кивает, по его лицу я вижу, что он меня понимает. Конечно, понимает.

– Я хотел сказать вам, что организую общество друзей и членов семей пассажиров и экипажа. Я считаю, что, если держаться вместе, нам будет легче справиться.

– С чем именно?

– Ну, например, для начала решить, что мы должны делать и кого нам следует слушать. Не знаю, как вы, но лично я не собираюсь слепо следовать плану, который наметил мой специалист по содействию. Не уверен, что сотрудники «Либерти эйрлайнс» так уж будут стремиться защищать наши интересы.

– Согласна.

– Хорошо. – Он достает из кармана пиджака визитную карточку и протягивает ее мне. На ней красивыми синими буквами напечатана его фамилия. – Сбросьте мне по имейлу вашу контактную информацию, и я внесу вас в список. Первая встреча состоится в начале следующей недели в офисе моей фирмы «Роджерс, Шеффилд и Ши» в центре города. Адрес и информацию о парковке я пришлю в ответном письме.

Я знаю «Роджерс, Шеффилд и Ши». Все на Юге знают эту адвокатскую фирму, после того как они добились отмены приговора, вынесенного в 2001 году, в отношении Троя Коулса, жителя Саванны, осужденного на смерть за убийство, которого он не совершал. Я снова смотрю на имя на карточке, теперь я припоминаю, что так звали адвоката, который вел это дело.

– Вы тот самый Эван Шеффилд?

– Да, и я не единственный адвокат в группе, если вы об этом. У нас также есть пара медсестер, специалист по лечению сном и несколько врачей. Если обладаете каким-то талантом или специальными знаниями, вы могли бы стать волонтером, напишите мне в имейле. Это, разумеется, не обязательно. Вы просто можете прийти и послушать.

– Моя дочь психолог, – не может удержаться мама. – Училась в колледже Агнес Скотт и университете Эмори.

– Не уверена, что могу быть чем-то полезна, – быстро говорю я. – Я сама еле держусь.

Эван делает попытку улыбнуться, но это скорее похоже на гримасу.

– Добро пожаловать в наш клуб. Все говорят мне, что мы это переживем, но, если вы спросите меня, я отвечу, что жюри еще совещается. – Он вздыхает, пытаясь взять себя в руки. – В любом случае рад был познакомиться и жду от вас имейл.

Он отходит, и я вижу, как он заговаривает с кем-то еще. Плечи его поникли от усталости, которую чувствую и я. Горе отнимает много сил, а этот человек потерял двух человек против моего одного. Где он берет энергию? Я перевожу взгляд на густую, мягкую траву, и мне приходит в голову мысль: а что, если я прилягу на нее, всего на минутку?

Дэйв встает рядом со мной и обнимает меня за талию, я обессиленно склоняюсь ему на грудь. Когда я говорила Эвану, что едва держусь, я действительно имела это в виду – нервы мои так напряжены, что я вот-вот упаду. То же самое я думала, когда сказала маме, что хочу домой. Внезапно желание уйти становится нестерпимым. Я больше не могу выносить это сборище скорбящих.

– Уходим.

Дэйв показывает другой конец лужайки, где официанты водружают на стол гигантские подносы с едой:

– Но…

– Я не шучу, Дэйв. Я хочу, чтобы ты увез меня отсюда. Сейчас.

Дэйв оглядывается через плечо, вытягивая шею.

– Хорошо, но мама только что ушла искать дамскую комнату, и я не знаю, где Джеймс. – Он оборачивается ко мне и крепко сжимает мою руку. – Держись. Я пошел собирать войска.

– Отлично. Спасибо.

Как только он уходит, кто-то тянет меня за рукав. Не успев взять себя в руки, я оборачиваюсь с перекошенным от злости лицом.

– Ну что еще?

Если этого человека и обидела моя невоспитанность, по нему не скажешь. Он улыбается, белозубая улыбка кажется еще ослепительнее на фоне кожи цвета кофе, в руках у него стакан с чистой минеральной водой.

– «Сан пеллегрино». Вы выглядите так, будто вам не помешает выпить что-нибудь холодное.

– О. – Мне становится неудобно, и я растягиваю рот в некоем подобии извиняющейся улыбки. – Простите, обычно я так себя не веду, но…

Я беру из рук незнакомца стакан с водой и слегка наклоняю в его сторону.

– Спасибо вам. Правда.

– Корбан Хейз, – говорит он. – Я приятель Уилла по тренажерному залу.

Я потягиваю воду, одновременно разглядывая его поверх стакана. То, что этот парень проводит время в тренажерном зале, видно невооруженным глазом. Высокий, подтянутый, черные веревки вен оплетают рельефные мышцы на шоколадных руках. Он из тех парней, которые, подтягиваясь на одной руке, выкрикивают лозунг «питайся чисто, тренируйся по-черному» всем, кто проходит мимо. Уилл занимался спортом, но не был качком. Силовые тренажеры и беговые дорожки являлись неизбежным злом, необходимым только для того, чтобы он мог есть столько буррито, сколько хотел. Насколько близкими друзьями они были?

– Уилл как-то прошелся по мне из-за того, что я не положил снаряды на место, а я в ответ обозвал его занудой. С тех пор мы приятели.