Читать книгу: «Книжная дама из Беспокойного ручья», страница 4

Глава 7

Когда мы ушли от Лоретты Адамс, последнего читателя на сегодня, на горы складками ниспадала тень от темных туч из угольной пыли. Юния прискакала домой, ни разу не споткнувшись.

Я сняла уздечку, седло, вьюки и повесила все внутри крошечного сарайчика, который Па с большой неохотой сколотил для нее.

Наслаждаясь свободой, Юния каталась по траве у входа. Спустя пару минут я почистила копыта и пустила ее в стойло. Заметила на шкуре несколько царапин и обработала их мазью. Закрыв створку, подложила сена к ее окну. Она просунула морду в крохотную щелку и обнажила зубы.

– Долгий день, – устало сказала я, пощекотав ее висящие уши. – Мне тоже надо отдохнуть. – Она смотрела на меня с важным видом, подпихивая головой руку.

Взяв домой ведро воды и вьюк, я поторопилась на крыльцо.

Остановившись у входа, прижалась к двери, с ужасом вспоминая о длинной ночи без Па, когда он, уходя в шахту, оставлял вместо себя одиночество. Оно не ощущалось во время работы, но стоило ступить на порог собственного дома, как на горизонте уже маячила пустота, за которой наступала беспросветная темнота.

Журчали воды нашего ручья, плавно обтачивая камни, прижатые сырыми клубами тумана. Я глубоко вдохнула ночной воздух, чтобы забыть обо всех проблемах и Фрейзере, притаившемся в лесу. Иногда, когда небо было ясным, я любила сидеть на улице вместе с Юнией и наслаждаться звездами до тех пор, пока ко мне не возвращалось дыхание и силы вернуться обратно в дом.

Наверное, отец услышал, как я приехала. Кашляя, он позвал меня к себе.

– Добрый вечер, Па, – поздоровалась я, стараясь добавить хоть каплю живости в свое приветствие, и опустила ведро с вьюком.

Отец только что проснулся. Зевая, он размял подбородок, покрытый щетиной, и надел рабочий халат поверх длинных панталон.

– Припозднилась ты сегодня.

– Прости. Слишком насыщенный день.

– Что-то случилось? – его испачканные углем брови выражали беспокойство.

– Эм… нет, конечно, – соврала я, стараясь спрятать ложь за наигранной улыбкой. – Просто в первый день выдался такой длинный маршрут. Я пыталась нагнать упущенные страницы и побольше почитать людям.

Мне не хотелось рассказывать об инциденте с Вестером Фрейзером. Одно дело, когда на твою территорию проникает незваный гость, и в таком случае закон Кентукки защищает от насилия людей любого цвета. Но мы, синие, боимся наказывать нарушителей, если они совершили преступление на чужой земле.

Так уже несколько лет страдали «васильки», которые боролись за справедливость, отстаивали честь близких, давали отпор своему недоброжелателю – все эти смельчаки получали розгами по спине или вовсе пропадали без вести в горах. Дядя отца был одним из таких бедняг, которого столкнули в заброшенную шахту за то, что он избил мужчину, пристававшего к его жене. Никто не мог найти останки Колтона целых пять лет.

А еще бывали и такие случаи: думая, что я сплю или не слышу их, люди перешептывались между собой, обсуждая других синих страдальцев, которых вешали за безобидные вещи, например, якобы, за клевету на белых людей.

– Я была у нового читателя. Его зовут мистер Лаветт.

– Он тебе навредил?

– Нет, ничего такого. Он… – Какой? – очень милый человек. Ездил на запад, чтобы построить плотину для нашего президента. А еще купил старую ферму. Мистер Лаветт обожает книги. Я одолжила ему кое-что из Кобба.

Па молча сидел на кровати, пытаясь завязать шнурки, которые никак ему не поддавались. Наконец он кивнул в сторону печки. – Помоги мне с бобами. Ты приготовила их еще с утра.

Выдохнув с облегчением от того, что он был не в том настроении, чтобы ворчать по поводу моей работы, я направилась к печке. Под ногами скрипели старые прогнувшиеся доски. Я взяла два отрезанных куска булки, которую испекла накануне, и зачерпнула из котелка немного бобов, выцедив из ложки воду. Раздавила бобы, размазала их по хлебу и убрала получившиеся бутерброды в жестяную коробку, добавив в нее яблоко и жилистую морковь.

– Я заварю тебе чаю.

– У меня нет времени. Уже опаздываю.

– Очередное собрание профсоюза?

– Угу.

– Мама говорила, что они опасны.

– Это не женское дело.

– Но я переживаю за тебя. А вдруг будет еще одна забастовка, тогда люди снова начнут умирать. В последней стачке погибло три шахтера, еще несколько были избиты и навсегда остались калеками. Охранники Компании опять возьмутся за оружие и будут расстреливать всех зачинщиков. Мне страшно.

– Доченька, посмотри на ужас, в котором мы живем. Да, они убийцы, настоящие головорезы, которых Компания наняла себе в охрану. Но что-то же нужно делать. Все было еще хуже до их приезда, – Па закашлял. – Мы пашем по семнадцать часов в черной каменной дыре за жалкие гроши, боясь очередного обрушения или взрыва, который станет огненной могилой. У нас уже стерты в кровь ноги. Черт возьми, даже твой мерзкий мул ценнее наших жизней. Вспомни моего старшего брата.

Я тогда была слишком маленькой и толком ничего не помнила. Рабочие обманом заманили Даниэля в шахту, сказав, что уже отправили туда мула, они поступили так только потому, что Компания уже потеряла одно животное две недели назад. Даниэль вошел внутрь с фонарем, затем раздался взрыв. Он кричал о помощи, но люди Компании не могли его выкопать: слишком велик был риск еще одного обвала. Два дня и две ночи Па стоял рядом и разговаривал с братом через крошечную щель в обломках камней, пока тот лежал в холодной темной пучине шахты, страдая от сильных ожогов и моля о пощаде. На третье утро, когда Даниэль умолк, люди Компании все же пробились сквозь завал и позвали священника отпеть его душу.

– Вчера они отстранили от работы Джону Уайта: на его мула упала опора арки и сломала спину. У самого Джоны конечность ободрана до самой кости, – сказал отец с грустью в глазах.

Я взялась за свою руку, которую сломал Фрейзер, и ужаснулась страданиям, через которые пришлось пройти этому бедняге и его мулу.

– А начальник лишь проворчал, что тот купил себе дохляка, и вычел неустойку из зарплаты. Потому что нельзя убивать или калечить мулов Компании, кроме случаев утечки газа. Иначе они отстранят тебя от работы или вообще уволят, – продолжал Па уже надтреснутым голосом, щелкая пальцами. – А вот если рабочий потеряет руку или подохнет в этой чертовой дыре, они даже и глазом не моргнут. Просто наймут другого. Они истребляют мужчин Кентукки, мужчин нашей земли, – он снова закашлял. – Они теряются здесь, доченька. Эти следы из грязи и навоза, которые пересекают город и пропадают здесь, в гиблых коричневых горах. Здесь, – от рвущегося наружу гнева у отца сводило челюсть. Он снова откашлялся, – Здесь, в этой богом забытой дыре! Эти кровопийцы сначала высосут из нас все соки, разжирев на нашем же труде, и только потом, может быть, снимут хомут с шеи.

– Пусть пойдет кто-нибудь другой. Почему всегда ты? У тебя уже не было выходного больше месяца.

– Именно поэтому идти должен я. – Он застегнул подтяжки на груди, дернув плечами. Я отдала ему коробку с обедом и надела на голову каску со старой карбидной лампой.

От нервов уставшее лицо отца покрылось морщинами, а ведь смена еще даже не началась. До шахты он ходил пешком, каждый раз преодолевая по пять миль. Мне хотелось, чтобы он подружился с Юнией и ездил на ней до работы, но он напрочь отвергал это предложение со словами: «Я лучше пройду несколько сотен миль босиком по колючему шиповнику, чем сяду на это проклятое недоразумение».

– Поедешь на этой неделе в Центр? – спросил он, уже стоя в дверях.

– Нет, через две недели, – ответила я, взглянув на прибитый к стене календарь, на котором стояла отметка у второго вторника мая.

– Я немного расчистил тебе дорогу.

– Спасибо, Па, – я поцеловала его в щеку и напомнила, – не забудь свою палку. Никогда не знаешь, какое четвероногое создание будет тебя поджидать на этот раз: медведь или стая собак, а бывает, нападают и двуногие. Я вспомнила о случае с Вестером Фрейзером и убрала свои пятнистые руки за спину, подальше от глаз отца.

– Тебе нужно отдохнуть, – выходя на улицу сказал он, кашлем прокладывая дорогу до пыльной работы, на которой не было даже намека на кислород.

Хороший совет. Но не все так просто. Поужинав супом, я надела фартук и стала убирать в хижине: подмела большой ковер, который связала в прошлом году, и помыла темные деревянные полы, где обычно стояли ботинки отца, грязные от угольной пыли.

Практически невозможно поддерживать чистоту в доме шахтера, а если попытаешься, то нельзя расслабляться ни на миг.

Даже с учетом выходного, который я получала каждую неделю, всегда находилось что-нибудь грязное после очередного прихода отца.

Я сняла с кровати постельное белье, измазанное в саже, прокипятила его, выжала во дворе и развесила на веревке, проходящей по потолку за печкой, а в голове тем временем нервно крутились мысли о работе Па в этой черной дыре, утечках газа, взрывах и обвалах. Этого было вполне достаточно, чтобы свести с умалюбого типичного ханжу, но мне ничего не оставалось, как просто отбросить дурные мысли.

Я растирала обветренные руки, вспоминая о маме, с которой можно было поделиться своими проблемами. Она любила читать Библию, романы и петь французские песни. Ее голос ласкал слух и грел душу как бальзам, уводя нас в мир, где мы забывали о серых буднях отца. Напевая одну из ее любимых мелодий, я заправила его постель свежей муслиновой простыней, сшитой из куска ткани, которую Па купил в магазине Компании в прошлом году.

Закончив с постельным бельем, я положила на место фонарь и принялась за робу. Я стирала ее с щелочным мылом на специальной доске, полоскала, затем снова стирала и выжимала до тех пор, пока не свело руки. В итоге пришлось сменить почерневшую воду четыре раза, и только тогда одежда полностью очистилась от угля. Наконец настала очередь моих испачканных длинных юбок, нижнего белья и носков.

Вернувшись в дом, я с трудом разогнула окоченевшие руки и вспомнила о ведре, забытом на крыльце. Подошла к старой цинковой ванне, вылила в нее воду и оставила нагреваться у печки.

Пришлось сделать еще две ходки, чтобы подготовить ванну, и еще одну, чтобы заполнить ее до краев. На третий раз я прислушалась к тишине, заметив, что чего-то не хватает. Едва слышался зов Юнии. Я подошла к ней и тихо поздоровалась. Вид у нее был расслабленный: уши висели, глаза сонные. Она хотела предупредить меня о возможной угрозе.

– Взгляни на зверей, птиц, диких собак и прочих тварей, – давным-давно учил меня Па. – Бог приложил все силы и создал им уши, которыми они пользуются для своей защиты. Этот же орган спасает и нас с тобой.

Еще раз пожелав спокойной ночи мулу, я принесла последнее ведро. Ведь утром вернется измотанный отец, перепачканный в копоти и саже. И по примеру других семей шахтеров, которым посчастливилось иметь дома помощника, придется раздеть его до пояса, чтобы соскрести со спины прилипшую угольную пыль.

Я собрала на чердаке одежду для завтрашней стирки и, добавив к ней подушку, спустила все вниз.

Когда чистое белье было развешено, в хижине убрано и все прочие домашние дела переделаны, я поставила греться чайник, а сама села за деревянный стол, чтобы порезать ткань с бумагой на мелкие лоскуты и подклеить ими книгу Ангелины.

Я достала с ближайшей полки альбом библиотекаря, в котором, как мне казалось, собирала всякие интересные вещи для своих читателей. Ради обложки пришлось даже пожертвовать целым мешком с красивым цветочным рисунком. В свободное время мы, библиотекари, наполняли свои книги горными мудростями, рецептами, выкройками, народными советами по уходу за здоровьем и по уборке. Издания присылали старые выпуски газет, из которых мы вырезали стихи, статьи, сочинения, новости со всего мира и добавляли весь материал себе. Такие альбомы стали играть жизненно важную роль во всем библиотечном проекте. Их передавали из рук в руки.

Я открыла свою книгу и вклеила в нее написанную от руки инструкцию по созданию метлы из растения сорго. На обратной стороне были прикреплены шаблоны для плетения кружев из старой тесьмы, которую подарил неизвестный читатель.

Попивая чай, я листала страницы своего альбома. Некоторые были посвящены воскресным комиксам. Их очень любили в наших краях. Мужчинам нравились «Дик Трейси» и «Лил Абнер», женщины же не могли устоять перед «Блонди», а дети сходили с ума по «Сиротке Энни» и «Бастеру Брауну». Я специально подолгу выслеживала эти комиксы, аккуратно вырезая их из старых газет и журналов для своих будущих книг. Всего у меня было три альбома, два из которых, в ужасном состоянии, лежали у читателей. Как бы мне хотелось иметь еще больше материала!

Вспомнив о своем обещании подыскать нужную книгу мистеру Лаветту, я полистала еще несколько страниц и остановилась. Люди с особым трепетом ждали рубрику о новейших народных средствах и советах по уходу за здоровьем, которые можно было найти в брошюрах от правительства. Мне нравилось, что многие люди, особенно пожилого возраста, охотно делились собственными находками.

Так, один из читателей написал о магнитной руде, которая притягивает деньги, любовь и удачу, если носить ее на шее в виде амулета. Ниже шла запись от акушерки Эммы МакКейн о защитных свойствах морских ежей, останки которых она рекомендовала держать у себя во время родов. Женщина лично отправила свою заметку в библиотеку, умоляя меня добавить эти строки в свой альбом, поскольку она верила, что этот способ работал и о нем должен узнать каждый житель страны. В самом конце Эмма обратилась к мужчинам со словами: «носите амулет с магнитной рудой, тогда у вас не будет проблем с эрекцией и сексуальным желанием жены».

Вздрогнув, я открыла следующую страницу. Тут советуют держать в кармане лапку крота, чтобы защититься от зубной боли. Па слабо верил во все эти приметы, но всегда имел при себе безоаровый камень, который нашел во внутренностях оленя. Так делали многие, кому посчастливилось обзавестись этим старым талисманом. Считалось, что он защищает от бешенства и даже может высосать яд, если приложить его к ране от укуса собаки или енота.

Пара страниц отводилась рецептам мыла и рекомендациям по уборке: один читатель нахваливал смесь воды, уксуса и лимона, которая смывала всю копоть с сосновых полов и очищала стены от застывшей сажи, скопившейся за всю зиму. На одном листе был нарисован чертеж с подробной инструкцией по созданию плиты, на другом показывали, как собрать во дворе туалет на двух человек.

Следом шла поэтическая рубрика. На ней захотелось остановиться подольше, чтобы перечитать одно из любимых стихотворений: «В ресторане» Уилфрида Уилсона Гибсона. В такие моменты я обожала представлять звуки скрипки, которые он вписал в свое произведение. Далее были «Деревья в саду» Д. Г. Лоуренса. Красивая поэма о деревьях, пропитанная свежим запахом коры, цветущих листьев и распускающихся плодов.

Я закрыла альбом и наслаждалась убранной хижиной, массируя икры и бедра, напряженные от долгой езды верхом. Вспоминая свой график, подошла к стене и взяла календарь.

Сегодня понедельник, 24 апреля. На дате отсутствовала отметка. Я внесла запись: «Первый книжный маршрут. Новый читатель. Дж. Лаветт.» – и проверила расписание на оставшуюся неделю.

В понедельник было девять остановок. Освежая в памяти свой милый визит в школу, я улыбнулась про себя, представляя радостные лица учеников. По дороге мне попались двое ребят с корзинками. Они были постарше остальных. Тот, что повыше, заметив меня, оживился и, обратившись к другому, помчался в обратную сторону:

– Никаких раков сегодня, Тэд. Мне пора в школу. Книжная дама приехала!

На школьном дворе один мальчик забрался на дерево и, вися вверх ногами на ветке, закричал:

– Книжная дама! Книжная дама здесь!

Учительница была так рада моему возвращению, что даже не стала ругать озорного сорванца.

Я стала вспоминать других людей, к которым сегодня приезжала. Увидев меня во дворе, Марта Ханна уронила чистое белье прямо в грязь. Мистер Прайн вышел на крыльцо и, потеряв дар речи, просто таращился, одарив меня скромной улыбкой. А мисс Лоретта заплакала, хотя никогда бы не призналась в этом. На мое предложение дать ей платок она стала сетовать на старые больные глаза. Эти моменты грели душу, устанавливая тесную связь с моими любимыми читателями.

Тыльной стороной руки я вытерла намокшие ресницы и моргнула несколько раз, смотря на календарь. Во вторник у меня поездка вдоль русла и раздача книг всем желающим. В среду опасный подъем на Крученую гору, где живет семейство Эвансов, и визит к молодому мастеру Флинну. В четверг обмен старой литературы на новую и получение любого другого материала, который привезет курьер. Порой попадались даже письма, когда почта не справлялась со своей задачей. И наконец, в пятницу последний маршрут в восемнадцать миль, по которому нужно доставить книги жителям Табачной горы Орена Тафта.

Сделав еще несколько записей, я, довольная результатом, отложила в сторону календарь. Достала подушку и легла на нее, проводя рукой по вышитой синей бахроме, которую очень давно мне отдала мама.

Когда мне было пять, она подшивала ей подол наших платьев. Мягкая синяя окантовка с резкими вкраплениями темных оттенков создавала фон, на котором наша кожа казалась намного белее, чем это было на самом деле.

– Рабочий трюк, – говорила она тогда, собираясь в город с необычным визитом. – Этот цвет похож на небо, которое ангелы украшали синешейками, – подмигивала мама, – а ведь именно эти милые птички первыми бросаются в глаза.

Она взяла с отца обещание похоронить ее в этой одежде. После смерти мамы я сделала из своего потрепанного платья мягкую наволочку, вышив по краям синих птиц, которые напоминали мне о нас.

Я гладила пальцем нитки, смотря в пустоту, на которой держалась наша хижина, и даже звук дыхания не мог зажечь в ней искру. Перед глазами особняком стояло одиночество. Мысли занимали Фрейзеры. Пришлось вспомнить одну старую французскую колыбельную, которую мне пела мама, разглаживая волосы и нежно прикасаясь к лицу. Вскоре голос утих, веки отяжелели и закрылись.

Не знаю, сколько прошло времени, но меня разбудило ржание Юнии, заставившее резко вскочить и ринуться на другой конец комнаты. Упав на колени, я достала из-под кровати ружье отца и тихо подошла к окну. Из-за занавесок ничего не было видно, кроме кромешной темноты. Снова послышался голос мула. Я направилась к двери.

От волнения тряслись руки, поэтому не получалось отпереть замок и крепко обхватить ружье. С языка слетело ругательство, дверь все-таки поддалась, и я выбежала на крыльцо. Прижав приклад к плечу, я принялась внимательно осматривать двор в поисках диких зверей. Никого. Но глубоко внутри чувствовала, что в темноте кто-то есть. Прищурилась, осмотрела лес, затем перевела взгляд на залив. Слева послышался звук, вынудивший снова повернуться к деревьям. На букашку, притаившуюся за листьями, точно не подумаешь. Движение было сильным и резким. Там сидел человек. Может, Фрейзер со своей паствой или городские пришли поиздеваться над очередным «васильком». Раздался еще один звук, я задрала ружье еще выше, взявшись за приклад. Не знаю, сколько их было, что за люди там сидели, но в одном точно была уверена: это охотники.

Юния разразилась долгим ревом, сокрушавшим тишину. Я наклонила голову, пытаясь разобрать в нем звуки шагов и тихого шелеста. В меня вселился страх, из-за которого все смешалось в здоровом ухе. Мул пофыркал и затих. Еще некоторое время я стояла в таком положении, после чего наступила тьма, вызвав у меня приступ паники.

Войдя в дом, я прижалась к двери. Долгий день на маршруте отнял много сил и нервов. С трясущимися руками я согнулась в три погибели и жадно глотала воздух. Па мог избавиться от любого животного, но кто может избавиться от Фрейзера и охотников?

Отдышавшись, я выпрямилась и отнесла ружье к себе на чердак.

Глава 8

Каждый второй вторник месяца я работала в библиотечном хранилище, и май не был исключением. На это время библиотекари забывали о своих маршрутах и приезжали в город.

На рассвете я пересекла горы и отправилась в Центр. Увядшая после зимы трава прогибалась под натиском весенних ветров, воздух подслащали запахи цветущих сангвинарий, герани, дикорастущего кизила и вьющегося лавра, но из-за чувства дискомфорта, мурашками охватившего кожу, мне хотелось как можно скорее закончить все дела в городе, чтобы вернуться на любимую работу.

Прижав подбородок к груди, я постоянно чувствовала себя трусливым воришкой, прячущимся за капором с широкими полями, который защищал от осуждающих взглядов местных жителей и их колких ремарок.

Оставляя мула на привязи у почтового отделения, я услышала свое имя. Это был Док. Он подался к нам вперед, но Юния окатила струей воздуха его лошадь, заставив отойти назад.

– Василек! Рад тебя видеть.

– Я как раз собиралась к вам после обеда.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил он, вытягиваясь, чтобы лучше меня осмотреть.

– Нет, все в порядке. Проблемы у мистера Моффита. Он заболел и…

– Я занят подагрой мистера Франклина, – отмахнулся доктор.

– Понимаю, – ответила я и полезла в карман за семенами Ангелины. – Миссис Моффит просила передать вам это в качестве оплаты за осмотр больной ноги мужа. Это от Минни. – Я нервно протянула ему крохотный сверток в надежде, что эти слова для него что-то значат.

– Это не стоит визита к вору. Сейчас я его вылечу, а потом он опять возьмется грабить приличных людей, – качая головой, проворчал Док с раскрытым свертком в руках.

– Ему становится только хуже.

– Он – вор.

Я пробормотала под нос «и да, и нет», добавив уже более уверенно:

– Миссис Моффит ждет ребенка, и она очень переживает за мужа. Да у них даже… – мне пришлось остановиться, чтобы совладать с чувствами, – у них… дома нет лекарств, – закончила я, произнеся последнюю фразу более осознанно.

Доктор поправил очки и наклонился ко мне ближе.

– Вообще никаких лекарств! – выпалила я, почувствовав, как кожа начинает заливаться краской, осмотрелась в поисках невольных свидетелей этого зрелища и заметила мистера Лаветта, входящего в магазин Компании.

– Поймите, в Кентукки нет места ворам. Уж кому как не мистеру Моффиту знать, что курица в наших краях намного ценнее человеческой жизни. Он еще легко отделался. Другие бы пожалели, что его тело не изрешетили пулями, превратив в сито. – Довольный своим нравоучением, он откинулся назад в седло.

Пропустив через себя все волнения и переживания мистера Моффита, я спрятала темные как тень руки в складках платья.

Спустя какое-то время Док выпрямился:

– Вот что я вам скажу. Передайте миссис Моффит, что она может прийти в город, и я осмотрю ее вместе с ребенком. Бесплатно. Вы тоже приходите, – он приподнял жесткую как щетка бровь. – Давно вас не было видно. Прошло месяца три, не меньше, с того времени, когда вы лежали в кровати. – Он показал средним пальцем на мой живот. – Надо бы провериться.

Я вздрогнула, желая спрятаться, укрыть лицо. Сколько себя помню, доктор всегда интересовался «васильками». Он приходил к нам домой и справлялся о здоровье, желая осмотреть нас. В нем не было ни намека на грубость или злой умысел. Видимо, его действительно волновало наше состояние. Но Па упрямо верил, что тот просто нагуливал аппетит для кровопускания. И опасения отца подтвердились, когда доктор пришел сразу после смерти мамы с просьбой взять у нее образцы кожи и крови. Отец тогда прогнал его с порога, выкрикнув вслед несколько едких ругательств.

– Мне пора к пациенту. Еще увидимся, Василек. – Док повернул лошадь, бросив в грязь драгоценный сверток Ангелины.

Испугавшись, я собрала семена, пересыпала их в карман и поспешила в подсобку почтового отделения. Кто-то даже нарисовал на двери новую табличку «Библиотечный центр», хотя люди заходили к нам лишь изредка. Вообще это место было не библиотекой, а хранилищем, коих насчитывалось всего несколько штук по всему западному Кентукки. Здесь, в крохотной комнатушке, трудились конные библиотекари, сортируя литературу, переплетая и выкладывая для курьера книги, которые он разносил по нашим пунктам выдачи.

Наклонившись над столом, я открыла окно, зазывая залитый солнцем ветер внутрь душного помещения. С улицы эхом доносились звуки громоздких ударов копыт. Я обратила свой взор на повозку, остановившуюся у магазина Компании. Старая телега ломилась под весом ящиков с товарами первой необходимости.

Сзади послышался смех, поэтому пришлось прикрыть окно. Инспекторы обсуждали предстоящие в июне танцы, нервно окидывая глазами входную дверь, боясь встретить непрошеного гостя. Они сортировали пачки журналов, брошюр и газет, а от их бормотания сотрясался пропитанный запахом бумаги воздух и оставался шлейф колкого злорадства.

Я молча распаковывала коробку с книгами, зная, что их веселье зиждется на чьем-то горе.

Кто-то включил церковный радиоприемник, подаренный нам женским клубом из Цинциннати. Пока разогревались лампы, из динамика еле доносился слабый голос диктора, увядающий в беспорядочном потоке слов, бурлящем в нашей комнатке, но постепенно его выступление становилось все четче и четче. Мне нравился радиотеатр Сирс, но помощница инспектора Харриетт Хардин держала приемник только у себя на столе, откуда он с большим трудом из разрешенных ею станций ловил только «ВЛОК», по которой шла «Горная программа». На других каналах известные музыканты играли джаз, но Харриетт называла любителей этой музыки язычниками, поскольку ей не нравились такие песни из-за слишком быстрого темпа и непристойных слов.

Сегодня программу вела девушка. В отличие от людей из наших краев, мне доставляло особое удовольствие ее внятное и красивое произношение, с которым она говорила, не проглатывая ни единого окончания. Я слушала радио при малейшей возможности, стараясь правильно повторять за диктором предложения.

Иногда по дороге к читателям я практиковалась на Юнии. «Мы с миссис Абернети встретимся с вами у семейства Родериков в восемь часов. Они приготовят вкуснейшую жареную утку в изумительном сухом хересе. Лучшего блюда просто не сыскать в этом городе». Порой даже Па приходилось это слушать, но когда ему надоедали мои дурачества, он переходил на ворчание. В такие моменты я начинала путаться, возвращаясь к привычному блеянью, нуканью и словам-паразитам.

Я стала внимательнее прислушиваться к бодрому голосу ведущей, называющей победителя конных скачек, коим оказался жеребец по кличке «Отчаянный авантюрист», произнося про себя каждое ее слово, чтобы запомнить их и повторить в будущем. Новости о кино заставили меня улыбнуться от навеянных воспоминаний о том, как один из моих молодых читателей поехал со своей девушкой на поезде, чтобы посмотреть «Мятеж на Баунти».

Затем по радио объявили, что Г. Л. Дэвис получил Пулитцеровскую премию за свой роман «Мед в роге». Я с удовольствием прочитала вторую часть про поселенцев Орегона, поэтому от восхищения не могла не захлопать в ладоши. Но ощутив на себе осуждающий взгляд Харриетт, тут же вернулась к работе.

Под столом меня ждала куча ржавых номерных знаков, собранных специально для библиотечных целей. Я взяла один из них и согнула край: получилась книжная подставка, которую можно использовать на столе, полках или даже в пункте выдачи.

У конных библиотекарей не было времени на то, чтобы приезжать за книгами в город. И тогда на помощь приходил специальный курьер, обычно почтальон-доброволец, который развозил материал по нашим пунктам сбора, расположенным неподалеку от гор. Например, мне была отведена старая часовенка, заколоченная досками, которая пережила не один ливневый дождь и потоп от выходящей из берегов реки. Внутри стоял подаренный стол и висело несколько приколоченных добровольцами полок, хранивших материал до моего прихода. Однако в те дни, когда мы работали в Центре, нам разрешалось брать книги с собой, чтобы облегчить труд разносчиков.

На улице послышалось ржание Юнии. Я увидела, как Джексон Лаветт выходит из магазина Компании, направляясь к почтовому отделению. С ухмылкой на лице он поднял кверху яблоко и встал у кричащего мула в надежде увидеть меня в окне. В его взгляде читался вопрос.

От смущения я с большим трудом кивнула ему в ответ и опустила ниже поля капора, продолжив сортировать номерные знаки.

Сзади подкралась двадцатипятилетняя Харриетт:

– Джексон, – едва прошептала она себе под нос, вальяжно облокачиваясь на подоконник. – Это же тот самый богач, который ездил на запад строить большую плотину? А он умен. Раз решил вложить свои честно заработанные деньги. Теперь-то он стал крупным землевладельцем, сколотившим состояние на древесине и минералах. М-м-м… – Харриетт причмокнула губами. – Такому умному красавцу нужна не менее умная красавица. – Представив себя рядом с ним, она расправила плечи и постучала по стеклу, чтобы привлечь его внимание. – Осталось всего три недели до Сладких танцев. Интересно, какую девушку он осчастливит?

В первую пятницу июня в Беспокойном ручье устраивали Вечер Сладких танцев, представляющий собой торги для одиноких людей. Сюда могла прийти любая незамужняя девушка при условии, что она испечет пирог. Все желающие собирались в старом продуктовом магазине, который закрыла Компания, как и другие предприятия нашего города. Под звуки скрипки люди отбивали клоггинг или чечетку на полу из древесных опилок в надежде оказаться в постели с понравившимся им человеком. Мужчины принимали участие в аукционе, победитель которого выигрывал вечер танцев с хозяйкой пирога.

Мне запрещалось ступать на порог того дома, где висела табличка «ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ», но люди так часто обсуждали эти танцы, что у меня сложилось впечатление, будто я уже была там. Спустя несколько недель после возвращения на работу Юла и Харриетт под любым предлогом сводили разговор к одной теме: новым вышитым платьям, любимым рецептам, будущим и отсутствующим гостям. Я слушала, выхватывая частями, их беседу и представляла себе эти гуляния, чтобы в тот самый день устроить свой праздник в пустой хижине.

– Я дам ему большой кусок своего персикового пирога, – вздохнула Харриетт в полудреме.

Держа в руках стальную мочалку, я очистила ржавчину с угла номерного знака.

– Зачем вообще Джексон возится с твоим уродцем? – спросила она и, поворачиваясь, случайно задела мое плечо.

От удивления Харриетт разинула рот, быстро отдернув трясущуюся руку, будто стряхивая прицепившуюся букашку.

Она боялась прикасаться к моему телу. Но однажды скрепя сердце целый день учила меня ходить по маршруту только для того, чтобы на следующий оставить в полном одиночестве. – Я всю неделю тренировала этого бестолкового Василька, – слукавила тогда Харриетт, обратившись к Юле Фостер.