Читать книгу: «Дарвин и любовь ко всему живому. Биография в семи эпизодах», страница 2

Введение в биофилию

Биофилия – это не какая-то шарлатанская, беспочвенная гипотеза, не родственник френологии. Недостаточная доказательная база – явление исключительно временное. Такое может случиться даже с лучшими из теорий, включая теорию Дарвина. Биофилией интересуются ученые, теоретики, психологи и даже авангардная исландская певица Бьорк – автор мультимедийного проекта под названием «Биофилия» (Biophilia), получившего в 2013 г. музыкальную премию «Грэмми». В общем, биофилия – теория привлекательная, весомая и убедительная.

Если, как утверждал Батлер, самосохранение является первым законом природы, то точно такое же место оно занимает в представлениях биофилии. Другими словами, источник биофилии – это стремление жизни к своему продолжению. Используя слова поэта Халиля Джебрана, биофилию можно определить как просто «желание жизни жить». Дарвина часто привлекали различные проявления инстинкта выживания, желания жить. Однажды во время кругосветного путешествия его поразило поведение «маленького и приятного на вид паука», который «делал вид, что умер», когда его испугали. Ученого удивила такая стратегия, этот сложный и ранее выработанный рефлекс. Получается, что паук решает не защищать свою жизнь, однако при этом своим поведением ее защищает. Мы не можем силой воли заставить себя перестать дышать: когда человек задыхается, то тело начинает автоматически стремиться получить доступ к воздуху. Дыхательный рефлекс является врожденным. Тело стремится жить. Желание жить, интуитивная любовь к жизни полностью соответствует постулату Дарвина о существовании «общего инстинкта».

Психоаналитик Эрих Фромм считал, что в основе биофилии лежит инстинкт самосохранения. Фромм писал, что, стоя на плечах «биологов и философов», он считал «сохранение своего существования неотъемлемым качеством всей живой материи». По его мнению, биофилия является психологической любовью к жизни в одном конце спектра, в то время как с другой стороны находится психологическая любовь к смерти:

«Продуктивное ориентирование является полным развитием биофилии. Кто любит жизнь, тот чувствует свое влечение к процессу жизни и роста во всех сферах. Для него лучше создать заново, чем сохранять. Он в состоянии удивляться и охотнее переживает нечто новое, нежели ищет прибежища в утверждении давно привычного. Жизненные приключения представляют для него большую ценность, чем безопасность. <…> Он видит целое, а не только его части… Он хочет формировать и влиять посредством любви, разума и примера. <…> Биофильная этика имеет собственный принцип добра и зла. Добро есть все, что служит жизни; злым является все, что служит смерти. Добро есть глубокое уважение к жизни, все, что служит жизни, росту, развитию. Злым является все, что душит жизнь, стесняет ее и расчленяет на куски. Радость – это добродетель, а печаль – грех. <…> Рафинированный некрофил – душевнобольной; рафинированный биофил – святой»⁴.

Биофилия Дарвина очень подходит под описание, содержащееся в первом предложении цитаты Фромма, в особенности под слово «продуктивной». Дарвин был необыкновенно плодовитым автором, написал несколько десятков книг о проведенных экспериментах, о проблемах таксономии (классификации), а также подробно разработал теоретические вопросы по целому ряду тем, начиная от моллюсков, орхидей, земляных червей, чувств и заканчивая своим самым известным вкладом в науку – теорией эволюции. Фромм также писал о том, что биофила «привлекает процесс жизни и роста во всех сферах». Предметом своего изучения Дарвин выбрал природу. Процесс жизни притягивал его, как гравитационное поле. С детства, проведенного в сельской Англии, он жил в единении с природой. Начав с коллекционирования камней и жуков, он на всю жизнь полюбил калейдоскоп жизненных форм, а также стал специалистом по самым разным природным процессам и особенностям развития флоры и фауны. Он посвятил свою жизнь «росту во всех сферах» – от наблюдений за растениями до развития эволюционных изменений. Он отказался от всех других образовательных и карьерных возможностей для того, чтобы заниматься изучением жизни в зарождающейся научной области. Он провел несколько десятилетий в кабинете и своих домашних лабораториях, где изучал бесконечное количество самых разных видов, чтобы создать свою теорию на основе фактов, выявленных усердным трудом.

Фромм также пишет о том, что биофил «предпочитает созидать». Несмотря на то, что Дарвин обладал прекрасными практическими навыками, он предпочитал теоретизировать и однажды признался, что любит строить гипотезы: «Не могу себе отказать в том, чтобы выдвинуть гипотезу по каждому предмету». Свою склонность теоретизировать он называл «построением воздушных замков». Дарвин очень серьезно относился к своим мечтаниям: «Такие потоки мысли делают из человека открывателя», – считал он. Он был склонен представить себе всю эволюцию в синекдохе⁵ птичьего клюва. В этом смысле ученый полностью соответствует данному Фроммом определению биофила как человека, который «видит новое и целое, а не его части». Дарвин создал очень много нового и целого. Он говорил о том, что работа «Происхождение видов» являлась «одним длинным аргументом». Теория эволюции была настолько масштабным «новым», что Дарвин изложил ее в четырех связанных общей теорией книгах: «Происхождение видов путем естественного отбора», «Изменение животных и растений в домашнем состоянии», «Происхождение человека и половой отбор» и «Выражение эмоций у человека и животных». Каждая из этих книг – увесистый том.

Фромм писал, что биофил – это человек, который удивляется и открывает. Прогулка по лесу в Бразилии восхитила Дарвина; по его собственным словам, он испытал «высшее чувство изумления, удивления и благоговения, наполнивших и возвысивших ум». Его сын Фрэнсис вспоминал, как видел своего отца в подобном состоянии: «Я помню, как он постоянно восхищался красотой какого-нибудь цветка. Это была благодарность растению как таковому, любовь к его изящной форме и изысканному цвету. Я даже помню, как он нежно прикасался к восхищавшему его цветку, испытывая совершенно детский восторг». Удивление было его нормальным состоянием. Такое отношение он выразил в работе «Происхождение видов»: «…было бы крайне опрометчиво предполагать, что большинство ныне существующих низших форм… [обладают] поистине удивительной и прекрасной организацией»⁶. А если говорить об открытиях, то мир признает, что Дарвин раздвигал горизонты знания.

Дарвин всегда был в состоянии, как выразился Фромм, «увидеть что-то новое». Только любопытные могут видеть новое, а любопытство Дарвина не знало границ. В Кембридже Дарвин учился спустя рукава, но его профессор тем не менее вспоминал о нем так: «Этот Дарвин – мастак вопросы задавать». Дарвина привлекало неизвестное, он удивлялся и самым обычным, и самым странным вещам, его занимали такие таинственные явления, как феномен зевания и перья павлинов. Биограф ученого Грубер писал, что для Дарвина «поиск правды являлся источником наслаждения». Дарвину нравилось учиться.

В описании биофила Фромм, кроме прочего, выделяет разум, а также то, что биофилы подают пример другим. Вот что мы читаем у Дарвина: «Но можно спросить, каким образом аналогичный принцип может найти применение в природе? Я полагаю, что может и в очень действенной форме (хотя прошло много времени, прежде чем я понял, как именно)». Дарвин признается, что некоторые явления были ему непонятны, но он находит разгадку и подает этим хороший пример. Вот что он писал о разуме в работе «Происхождение видов»: «Если человек может терпеливо отбирать вариации, полезные для него, то почему бы… не могли часто возникать и сохраняться или быть отобранными вариации, полезные для живых произведений природы? Какой предел может быть положен этой силе…?» Дарвин, по словам Фромма, был способен «формировать и влиять посредством… примера…»

Если затрагивать более эмоциональные аспекты биофилии, то можно утверждать, что поведение Дарвина полностью соответствовало утверждению Фромма о том, что «радость – это добродетель» в контексте добродетельности как счастья. Отношение Дарвина к счастью как к чему-то священному прослеживается в его любви к Энни, одной из своих дочерей, которая была исключительно веселой и доброй, но умерла в детском возрасте (см. гл. V). И касательно тезиса Фромма «Жизненные приключения представляют для него большую ценность, чем безопасность» можно вспомнить, что Дарвин любил строить теории, которые можно назвать своего рода интеллектуальными приключениями. Ну а если говорить о перемещениях в пространстве, то не будем забывать, что Дарвин совершил кругосветное путешествие.

Фромм утверждает, что в восприятии биофила «добро – это уважение к жизни». В работах Дарвина мы находим самые разные аспекты такого отношения, это уважение к жизни, а также любовь и трепетное почитание чудес природы. «Природа, – с восторгом восклицал Дарвин, – …мы слишком слепы, чтобы понимать, что она хотела… выразить». Это очень похоже на то, как некоторые религии воспринимают своих богов. «Я не вижу предела для величины изменения… которые могли бы быть… вызваны силой естественного отбора», – писал он, в очередной раз демонстрируя веру в бесконечность, которая обычно ассоциируется с управляющей миром сверхъестественной сущностью. Когда Дарвин говорит о том, что называет «красотой и бесконечной сложностью» адаптации живых организмов, то неизменно делает это с большим уважением. Раз за разом он выражает свое удивление; по его словам, «невозможно изучать любое живое существо, сколь бы скромным оно ни являлось, без того, чтобы со всей душой восхищаться его строением и особенностями». Говоря о сложной структуре глаза и эволюционном развитии этого органа, он писал: «Потрясающие изменения функций… возможны».

И, наконец, в самом конце данного Фроммом определения мы читаем слово «святость». В домашней жизни и в научной работе Дарвин вел себя как святой: бродил по дому в полном спокойствии, искренне стремился найти правду и обрести радость, баловал детей и обожал жену. Он делал одолжения соседям, активно переписывался с учеными коллегами, с большим терпением воспринимал критику и вообще вел себя как истинный джентльмен, даже когда рушил устои.

Очень лестный портрет Дарвина составил блестящий ботаник и специалист по физиологии растений Климент Тимирязев, посетив его поместье в 1877 году. Историю этой встречи Тимирязев рассказал одному русскому журналу в 1909 г. (ее с легкостью можно найти в интернете). У Тимирязева было рекомендационное письмо к Фрэнсису, который в то время уже был известным ботаником, работавшим и проводившим исследования в доме семьи в Дауне. Несмотря на наличие рекомендательного письма, Тимирязев ожидал, что у него «захлопнут дверь перед носом», потому что к тому времени Дарвин был уже инвалидом. Тем не менее Тимирязев приехал в дом ученого и привез собственную книгу о Дарвине в качестве подарка. Тимирязев писал, что чувствовал себя «обшарпанным иностранцем», хотя на самом деле являлся весьма значимой фигурой: он был аристократом, переводчиком Чарльза Диккенса и Джорджа Элиота, он построил в России первые теплицы, продвигал программы высшего образования для женщин. В честь Тимирязева назван астероид и кратер на обратной стороне Луны.

Но храбрым судьба помогает – Фрэнсис принял Тимирязева, и как раз во время их беседы в кабинет вошел Дарвин. По словам русского ученого, Дарвин на несколько часов отложил свой отдых для того, чтобы обсудить с коллегой разные научные вопросы за кофе и чаем. Тимирязев писал: «Мне было сложно удержаться и не сравнить его с древним мудрецом или ветхозаветным патриархом… Едва мы начали беседу, я понял, что он – очень добрый и деликатный человек. Мне показалось, что мы давно знакомы… Великий ученый оказался самым обходительным человеком». Тимирязеву хозяин представлялся «простейшим организмом», которых Дарвин в работе «Происхождение видов» наделял «удивительными… качествами».

Теории единокровного родства

Научное разнообразие человеческой биофилии разрабатывал естествоиспытатель Эдвард Уилсон, работы которого вызвали неоднозначную реакцию. Уилсон использовал термин «биофилия» для определения своей собственной любви к миру природы (надо сказать, что он добился больших успехов в разных областях) и использовал его в значении стремления «исследовать жизнь и соединиться с ней». Такое стремление было в высшей степени характерно для Дарвина. Бесспорно, синергия между биофилией и естественными науками существует. Исследовательница Эвелин Фокс Келлер писала о знаменитой цитате лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине Барбары Мак-Клинток, говорившей о своем «сочувствии существу»: «Хорошая наука не в состоянии развиваться без глубокого эмоционального участия со стороны ученого… Сочувствие Мак-Клинток существу… является стремлением приветствовать мир во всей его сущности, принять его на уровне рассудка и даже глубже». Фокс Келлер писала, что Мак-Клинток «всегда было свойственно исключительно сильное чувство единения вещей… глубочайшее уважение к природе». Однажды Мак-Клинток заявила, что «все – одно, все – едино», словно соединяя вместе эволюцию, буддизм и биофилию. Совершенно очевидно, что Мак-Клинток, как и Дарвин, испытывает глубочайшее уважение к природе, а также разделяет его мнение о том, что все взаимосвязано и едино.

«Фундаментальное стремление», о котором писал английский поэт XIX века Мэтью Арнольд, прекрасно вписывается в рамки биофилии, о которой говорил Фромм. В известном эссе «Литература и наука» Арнольд писал о «стремлении людей к тому, чтобы добро всегда в них присутствовало». Это «фундаментальное стремление» является основой «…всех наших импульсов… Инстинкт существует. Такова природа человека. И… эта человеческая природа сохраняется в нас благодаря тому, что мы следуем за ее невинными инстинктами. Поэтому, стараясь жить в соответствии с этим инстинктом, мы следуем инстинкту самосохранения всего человечества», – писал поэт. В этой цитате мы находим все ключевые для биофилии понятия: влечение к добру, инстинкт и выживание.

Современные биологи Умберто Матура-на и Франсиско Варела разработали биологическую теорию «живых машин», или аутопоэзиса, в которой постулируется свойственное биофилии внутреннее стремление к жизни. «Аутопоэзис» означает «самосоздающий». Согласно этой теории живые машины сами создают свое будущее, что является определением жизни как таковой. Дарвиновскую установку «одного общего единого мыслящего… принципа» можно назвать предшественником тезисов аутопоэзиса о том, что «живые системы являются когнитивными системами, а жизнь как процесс является процессом когнитивным», то есть процессом узнавания и ответа на реальности этого мира, и такое поведение свойственно амебам, растениям и Homo sapiens sapiens. Предположение, что мысль как таковая может лежать в основе стремления выжить, является теорией, имеющей определенную традицию в подходе к пониманию эволюции. Современный ученый Роберт Ричардс так описывает эту традицию: «Все ранние исследователи процесса эволюции… предлагали идею того… что поведение и ум являются локомотивами эволюционного процесса… Они провели философскую вивисекцию природы и нашли, что в ее основе лежит ум». Подобные утверждения мы слышим и от современных авторов, таких как Чарльз Ламсден и Уилсон: «Когнитивность стала важнейшим вопросом даже в среде физиков-теоретиков, среди которых есть убежденные в том, что ум наблюдателя каким-то образом вплетается в законы субатомных частиц». На самом простом уровне эту мысль можно проиллюстрировать словами Уильяма Джеймса, который пишет, что идеи становятся реальными и материальными с того момента, как создают новую конфигурацию нейронных путей в мозгу. Современный американский биолог и теоретик эволюционных процессов Эрнст Майр ставит во главу угла именно ум и пишет: «Большую часть новых структур, появившихся в процессе эволюции, можно объяснить силами, вызванными новыми приобретенными моделями поведения». Все эти теории – от ума, развитого самим умом, до стремящихся ожить машин аутопоэзиса, – все они, по сути, могут называться биофилией.

Для Дарвина красивые паучки, орхидеи, насекомоядные растения, земляные черви и рачки являлись осознающими аутопоэзисными существами. Мозг этих существ чувствует свет, температуру, реагирует на принятие пищи и появление опасности. И потом, по мере жизни эти органические существа почти механически реагируют на свою собственную осознанность. Они делают выбор, у них есть то, что Дарвин называл «принципом мышления». Для Дарвина «самый простой организм стоит в своем развитии гораздо выше неорганической пыли у наших ног». Почему? Потому что такой организм стремится жить. Он является биофильным.