Читать книгу: «Жестокие духи», страница 3

– Мы знакомы? – протянул господин Ан, пристально глядя на нее.

– Я подруга Джихуна, и, в отличие от вас, я последние пятнадцать лет присутствовала в его жизни.

– Ах ты дерзкая соплячка, – процедил господин Ан, стиснув пожелтевшие зубы.

Сомин двинулась вперед, но Чуну остановил ее. Он не пытался ее удержать, но его жест заставил ее замяться, одуматься. Впервые в жизни Сомин была благодарна Чуну за то, что он рядом, иначе она не знала, что бы сказала – или сделала – отцу Джихуна.

– Ну, учитывая, что мы встречаемся в первый раз, полагаю, нужно сперва представиться. – Чуну протянул руку. – Я Чуну, а вы?..

Господин Ан проигнорировал его и, повернувшись, крикнул:

– Ан Джихун! Выходи поздороваться с отцом, неблагодарный мальчишка!

Дверь открылась, и наружу вышел Джихун. На лице у него застыло пустое и холодное выражение. Вот только Сомин достаточно хорошо его знала, чтобы заметить, как у него дергается щека. Миён тоже вышла, и взгляд у нее был жестким, как будто она готовилась к драке.

– Что ты здесь делаешь? – тихо и отрывисто спросил Джихун.

– Несколько месяцев назад ко мне заявился частный сыщик, начал что-то вынюхивать. Сказал, что его нанял какой-то важный полицейский из Сеула, чтобы найти меня. Сказал, что это связано с моим сыном. Поэтому я подумал, что самое время проверить, как у тебя дела. – Отец Джихуна затянулся сигаретой и выпустил ленивые клубы дыма.

Важный полицейский из Сеула. Это мог быть только один человек. Хэ Тхэу. Миён сжала кулаки. Должно быть, она подумала о том же, о чем и Сомин. Ее отец – человек, который сблизился с Джихуном, чтобы найти Миён, – даже из-под могильной плиты мешал им спокойно жить. Прошлой весной он пытался убить Миён, а теперь по его вине отец Джихуна снова в городе.

От Сомин также не ускользнуло, что частный детектив нашел отца Джихуна несколько месяцев назад, но тот пришел только сейчас. Видимо, что-то ему понадобилось.

– Ребята, можно нам минутку побыть одним? – спросил Джихун.

Сомин хотела сказать «нет», и, судя по молчанию Миён, та была с ней солидарна.

Джихун, должно быть, тоже это почувствовал, потому что обернулся к отцу:

– Можем спуститься и поговорить наедине?

Вместо ответа мужчина жестом пропустил Джихуна вперед.

Сомин двинулась было за ними вниз по лестнице, но Чуну удержал ее:

– Он хочет разобраться с этим сам.

Сомин хотела возразить. Хотела закричать, что это несправедливо. Что Джихун этого не заслужил. Но она знала, что правильные и справедливые вещи редко случаются в этом мире. Разрушенная жизнь ее друзей служила тому доказательством. Она повернулась к Миён.

– Нельзя же просто тут стоять! Этот ублюдок издевался над Джихуном все его детство!

Взгляд Миён был прикован к верхней площадке лестницы.

– Я бы хотела выкачать из него всю энергию и оставить его тело гнить.

Даже Сомин поразила злоба, прозвучавшая в голосе Миён.

– Ты все еще можешь это сделать?

– Есть только один способ выяснить. – Затем она вздохнула. – Но, когда вернулся мой отец, мне хотелось поговорить с ним наедине. Вероятно, Джихуну нужно то же самое. – Миён вошла в квартиру.

И, оказавшись без поддержки, Сомин последовала за ней следом.

6

Чуну велел Сомин не лезть в разговор Джихуна с отцом, но это не значило, что Джихуна не надо подстраховать. Чуну знал таких людей, как господин Ан: сущие пиявки. Исчезают, когда в них нуждаются больше всего, и возвращаются, чтобы высосать все, что удастся. У такого человека могло быть только две причины объявиться: он от чего-то убегал или ему было что-то нужно. В любом случае, надо с ним разобраться быстро и навсегда.

Чуну прислонился к передней стене здания, вне поля зрения говорящих, но достаточно близко, чтобы с его слухом токкэби он мог все разобрать.

– Здесь для тебя ничего нет, – говорил Джихун.

«Не показывай слабости, – подумал Чуну. – Заставь его думать, что тебе нет до него дела. Не позволяй ему уязвить твою гордость».

– Это не тебе решать. – Господин Ан затянулся сигаретой. Скверная привычка, по мнению Чуну.

– Ты можешь зайти, но не найдешь внутри ничего, кроме грязи. Хотя для тебя в самый раз, – сказал Джихун.

Послышался шлепок. Кожа соприкоснулась с кожей. Такой звук обычно раздается от удара раскрытой ладонью. Даже не удара – пощечины. Пощечины, которой хотят пристыдить так же сильно, как и причинить боль.

Перед глазами у Чуну стала красная пелена. Он сжал кулаки, кожа горела от гнева. Он знал, что это не просто ярость – в нем разгорался огонь токкэби. Но нет: он не пользовался им веками и не собирается сейчас. Даже когда его захлестнули воспоминания о собственном несчастливом детстве. Отец Чуну не гнушался ни бить, ни унижать сына. Но он мертв уже много веков, а отец Джихуна был хоть и ублюдком, но человеком. Не стоит вмешиваться и тем более использовать сверхъестественные силы.

– Больше ты мне ничего не сможешь сделать, – жестко произнес Джихун. В его голосе слышался вызов.

«Хорошо. Не позволяй ему видеть твою боль», – Чуну одобрительно кивнул.

– Неблагодарная дрянь! Я четыре года одевал и кормил тебя и вот чем ты мне отплатил?

– Ты обо мне едва заботился, да и то делал лишь потому, что боялся признать: отец и муж из тебя никудышный! Когда ты загремел в тюрьму, мы только с облегчением вздохнули.

– Что-то я не вижу здесь твоей шлюхи-матери! – закричал господин Ан. – Чем она лучше меня?

– Зачем ты вернулся? – взорвался Джихун. – Тебе деньги нужны?

Послышался звон рассыпавшихся монет. Как будто он вывернул карманы.

– Вот! Больше у меня ничего нет, – заявил Джихун.

– А как же деньги, которые тебе бабка оставила? У нее их полно должно было быть. Вечно твердила: откладывай сыну на учебу! Где эти деньги?

– Нет их больше – я ими за аренду расплачивался, чтобы не пришлось жить на улице. И даже если бы что-то осталось, я бы тебе ни воны не дал.

– Ах так? И что же мне помешает их забрать, щенок? – хрипло расхохотался господин Ан.

– Хочешь узнать? – спросил Джихун.

Теперь Чуну забеспокоился. Ан старший был задиристым подонком, и, если бросаешь ему вызов, нужно быть готовым к атаке. Такие люди хуже бешеных животных, боящихся потерять почву под ногами. Кажется, подумал Чуну, пришло время вмешаться.

– Не думай, что видишь меня в последний раз, – прошипел господин Ан.

Ах, так он не из тех подонков. Он из трусливых.

Чуну услышал приближающиеся шаги и отступил в тень переулка. Дождавшись, когда господин Ан будет проходить мимо, он протянул руку и втянул мужчину за собой в темноту.

– Что за…

– Я предупреждаю тебя первый и последний раз. – Чуну отбросил Ана к стене. Тот рухнул на четвереньки. – Держись подальше от Джихуна и никогда не возвращайся.

Чуну достал из бумажника несколько крупных купюр, и господин Ан удивленно на них вылупился.

– Больше ты ни воны от нас не увидишь, так что будь благодарен и проваливай. Поверь мне, я знаю нужных людей. Стоит мне их только попросить – и твоего исчезновения никто даже не заметит. Усек?

Господин Ан бешено закивал, не отрывая взгляда от денег.

Чуну бросил ему банкноты, и те разлетелись в разные стороны.

Отец Джихуна спешно заползал на четвереньках, стирая об асфальт костяшки пальцев в попытке схватить деньги. Затем поднялся на ноги.

– Я заслужил большего за все заботы об этом мальчишке.

– Сомневаюсь, что ты когда-либо утруждал себя заботами о сыне. И не верю, что собираешься в будущем. Так что бери деньги и уходи.

Взгляд господина Ана метнулся по сторонам, как будто он задавался вопросом, есть ли у него шанс. Он бросился к бумажнику в руках Чуну, но дотянуться не успел – токкэби схватил его за запястье. Старик взвизгнул, вырываясь, на коже у него появился красный ожог.

– Что за хрень?

– Убирайся отсюда. Сейчас же. Пока я не передумал, – процедил Чуну сквозь сжатые зубы.

Господину Ану не было нужды повторять дважды. Развернувшись, он выбежал из переулка.

Чуну уставился на свои ладони. Они все еще горели от гнева. Огонь токкэби разгорался из-за сильных эмоций. И хотя у Чуну отец не был жалким алкоголиком-хулиганом, как у Джихуна, своя жизнь его заботила куда больше, чем воспитание сына. Эгоистичность господина Ана вызвала слишком много воспоминаний, которые Чуну долго старался забыть.

– Ты всегда умел произвести впечатление.

Чуну вздрогнул при звуке знакомого голоса. Он было притворился, что не услышал, но знал, что это все равно бесполезно.

Он пытался избежать этой встречи. С тех пор как на его пороге появился тот тупоголовый токкэби, утверждавший, что его послал Хёк. На самом деле именно тревога заставила его сегодня покинуть квартиру в поисках компании.

Повернувшись, Чуну увидел жнеца. Он был прекрасен. Выше даже Чуну. Стройная фигура. Изящный бантик полных губ. Густые ресницы. Алебастровая кожа, которая делала его похожим на высеченную из мрамора статую. Его красота казалась почти потусторонней. Хотя, подумалось Чуну, оно и логично: Хёк не принадлежал этому миру. Именно это изначально и привлекло Чуну к этому существу с юным лицом, но старой душой. Он напоминал токкэби о его собственных невзгодах. О его навсегда застывшем в закате подростковых лет теле и бремени вечности на душе. Хёка, похоже, бессмертие никогда не тяготило, и раньше Чуну тоже к этому стремился, пока не отказался от попыток обрести внутренний покой.

Хёк был одет с головы до ног в черное, и даже федора у него на голове попадала в тон. Будь он простым смертным, Чуну обеспокоился бы, что парень получит тепловой удар, но он знал, что чосын саджа чувствуют все иначе, даже когда посещают мир смертных.

– Что ты здесь делаешь? – Чуну попытался придать лицу нейтральное выражение. Жнецы никогда не умели распознавать людские эмоции; у них это получалось почти до смешного плохо. Но за то время, что они провели вместе, Хёк научился видеть Чуну насквозь.

– Я думал, ты будешь ждать меня. Ты ведь встречал моего посланника?

– Ну да, я заметил, как ты старался привлечь мое внимание, – ответил Чуну. – Чего ты хочешь?

Хёк неловко улыбнулся, но Чуну знал, что эта неловкость была вызвана лишь его неумением выражать эмоции.

– Мне ничего от тебя не нужно, старый друг. На самом деле я явился, потому что хочу тебе помочь.

– Как мило с твоей стороны, – проворковал Чуну так сладко, что в его голос хотелось упасть с головой. Его терпение подходило к концу. И он знал, что Хёк поймет это тонкое предупреждение.

– Похоже, что-то влияет на наши миры.

– Что-то помимо обычных ужасных болезней? – Чуну приподнял бровь.

– Что-то происходит в Срединном мире. Нечто из мира живых создает разрыв.

– В Срединном мире? – переспросил Чуну. Он провел с Хёком много времени, но так и не научился понимать мир жнеца до конца.

– Срединный мир – это место, где обитают души, прежде чем смогут перейти в загробную жизнь.

Это звучало не очень хорошо.

– Что-то вроде царства призраков? Что его может связывать с миром живых?

– Именно это я и явился выяснить. Слишком многое изменилось. Призраки появляются в этом мире. И мои способности работают не так, как должны. Сегодня я следовал за одним из сбежавших призраков, и меня увидел смертный, хотя я должен был быть скрыт от его глаз.

– Призраки и раньше просачивались в мир смертных, – отметил Чуну.

– Да, но на время и лишь там, где границы между миром живых и миром Срединным истончились. Однако, если призрак пробудет в мире смертных слишком долго, он начнет плохо влиять на живых.

– Ну поразвлекаются они чуток в мире смертных, походят по пятам за людьми, на которых затаили обиду. Что в этом плохого?

– Их долгое присутствие чересчур сильно влияет на психику живых. Смертные начнут медленно сходить с ума, а это может привести к фатальным последствиям, – пояснил Хёк. – Нарушится баланс жизни и смерти.

Чуну не понравилось зловещее предостережение, прозвучавшее в словах Хёка, но он никак не мог понять, причем тут он.

– И что тебе нужно от меня?

– Я мало что знаю, но могу сказать, что источник разрыва находится неподалеку отсюда. Словно некая нить энергии соединяет два мира.

Нить энергии где-то неподалеку. Нить, связанная с кем-то, кто еще недавно мог отойти в царство призраков. Сердце у Чуну упало: он вспомнил некую бывшую кумихо, которая буквально несколько месяцев назад потеряла мать и лисью бусинку. Но он оставил свои мысли при себе и просто пожал плечами.

– Извини, не видал никаких нитей энергии в последнее время.

– Ты забываешь: я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. Мне кажется, тебе что-то известно.

Хёк никогда не играл в игры Чуну. Его всегда раздражало это в жнеце.

– Полагаю, я мог бы предложить свои услуги. В конце концов, я живу в Сеуле уже несколько лет и занимаюсь поиском информации.

– Непременно доложи мне обо всем, что услышишь, – велел Хёк. – Но будь осторожен. В Срединном мире есть не только призраки и неупокоенные души, но и сверхъестественные существа, попавшие в ловушку.

У Чуну екнуло сердце. Он резко втянул воздух.

– Ее удерживает не один вид магии. Она не сможет освободиться.

– Если можно заманить кого-то ловушку, то можно из нее и выбраться. Как бы глубоко и крепко ты в ней ни запутался.

– Она не выберется, – настаивал Чуну. – Мне обещали.

– Надеюсь на это – ради твоего же блага. Мне бы на твоем месте не хотелось, чтобы на свободе оказался кто-то вроде нее, особенно если она мигом начнет за тобой охотиться.

– Со своими проблемами я сам разберусь, – огрызнулся Чуну. – Мне твои советы не нужны.

– Раньше ты так не думал.

– Что ж, ты и сам знаешь: времена меняются.

Хёк кивнул, спокойно принимая отказ Чуну. Эта его черта всегда одновременно восхищала Чуну и разочаровывала.

– Надеюсь, ты поймешь, что я имел в виду. В память о былых временах.

– Конечно, – кивнул Чуну прежде, чем отвернуться. – Ты действительно думаешь… – Он повернулся обратно, но жнец уже исчез. Он разговаривал с пустотой. Чуну грубо провел руками по лицу, словно пытаясь стереть этот разговор.

Он не видел Хёка больше века. Но от встречи с чосын саджа все его чувства спутались в тугой клубок. Он знал, что жнец не является в мир смертных просто так. Вот почему его предупреждения так сильно взволновали Чуну.

Он медленно двинулся обратно в квартиру и остановился на середине лестницы, увидев, что навстречу ему спускается Миён с мешком мусора. Несмотря на тысячи одолевавших его забот, Чуну заметил, что она выглядит измученной. Бледный цвет ее щек ему не понравился.

– Давай возьму, – потянулся он за мешком, но Миён отстранилась.

– Ккоджё ¹⁹, – прорычала она сквозь стиснутые зубы. Однако усталость смягчила ее голос.

Вблизи Чуну увидел мешки у нее под глазами, которых раньше не замечал. Миён застряла в каком-то подвешенном состоянии, о котором он никогда не слышал за все столетия своего существования. Кумихо, которая потеряла свою лисью бусинку и больше ста дней не питалась человеческой энергией, но все еще ходила по земле. Он бы в это не поверил, если бы Миён не стояла перед ним. Бледная и растрепанная, с капельками пота на лбу, но определенно целая и живая. Одно было ясно наверняка: Миён не стала полноценным человеком. Она все еще была связана со сверхъестественным миром.

Иногда ему хотелось спросить ее, почему она это сделала. Почему она пожертвовала своей бусинкой, чтобы спасти умирающую мать? А теперь Йена все равно мертва, и бусинка исчезла вместе с ней. Стоило ли оно того?

Затем Чуну вспомнил, что сказал ему Хёк, и внимательнее присмотрелся к Миён. Было ли в ней что-либо, какая-нибудь аура, которая бы указывала на ее связь со Срединным миром? Узнал бы Чуну какой бы то ни было знак, если бы увидел его?

– Как ты себя чувствуешь? – рискнул спросить он.

– Как будто у меня над ухом постоянно жужжит надоедливый жук. И сколько бы я его ни била, он не подыхает.

– Ха-ха, – сухо рассмеялся Чуну. – Ты слишком много времени проводишь с Сомин. Твои оскорбления становятся все более ядовитыми.

– Ты невыносим.

– Миён-а, – начал он, – позволь мне помочь тебе. – Он и сам не был уверен, говорит ли только о мусоре или о чем-то большем.

– Нет, – твердо отрезала Миён. – Я не понимаю, почему ты все еще здесь. Ты притворялся, что тебе не все равно, получу ли я обратно бусину, но все это время тебя волновало лишь, что ты в итоге поимеешь. Что ж, тебе заплатили, и всего-то и нужно было – предать меня да помешать мне найти Джихуна с мамой, пока отец их не схватил.

– Это несправедливо, – начал оправдываться Чуну. – Я сделал то, о чем меня попросила Йена. Откуда мне было знать, что твой отец желал вам с Йеной зла? – Он потянулся к Миён, но та низко зарычала – она так и не избавилась от этой хищной привычки – и оттолкнула его руку.

А затем остановилась.

– Чем ты таким занимался?

– Что? – переспросил Чуну, не зная, как реагировать на ее подозрительный взгляд.

– На тебе энергия смерти, – тихо проговорила Миён. – Словно гнилая ци.

– Ты все еще чувствуешь вкус ци? – удивился Чуну.

– Просто ответь на мой вопрос, – ощетинилась Миён.

– Даже не знаю, – пожал он плечами. Ему не хотелось рассказывать о разговоре с Хёком – сначала он попытается разобраться во всем самостоятельно. – Клиенты у меня порой бывают не самые вкусные. Может быть, ты учуяла одного из них.

Еще секунду Миён пристально смотрела на Чуну, а потом отвернулась.

– А, какая разница, – отмахнулась она.

Но, как только Миён начала спускаться по ступенькам, она споткнулась. Подвернула лодыжку. Вскрикнув от неожиданности, она полетела с лестницы вниз, и мешок выпал у нее из рук. Чуну бросился вперед, но кумихо уже приземлилась на землю.

Ее руки покрывали синяки, а кожа на ладонях была разодрана: она пыталась остановить падение.

Ее вид выбил Чуну из колеи: девушка, в прошлом бессмертная, теперь лежит на земле с кучей синяков и порезов.

Вся эта боль – и зачем, чтобы не чувствовать вины за убийство нескольких душ?

«Стоило ли оно того?» – снова задумался Чуну.

7

Снова оказавшись в лесу, Миён поняла: это происходит вновь. Еще одно осознанное сновидение. Она стояла у мэхвы ²⁰, где установила мемориальную табличку в память о матери. На дереве не было листьев, и воздух казался по-зимнему холодным, хотя Миён знала, что в реальном мире летняя жара буквально сжигает город.

Она начала искать мать, прежде чем услышала шорохи среди дерев. Шелест листьев, как гром, эхом отдавался в ее ушах.

– Омма? – Голос у Миён дрогнул. – Омма, если ты здесь, скажи что-нибудь.

Треснула сухая ветка, мелькнули тени, и Миён развернулась лицом к тому, кто появился из леса. Но там никого не было. И когда чья-то рука опустилась ей на плечо, она с криком подпрыгнула.

– Почему ты продолжаешь возвращаться? – в голосе Йены слышалась тревога.

– Я не хотела. – Миён задыхалась от испуга. – Где мы? Во сне?

– Не совсем, – промычала Йена и не стала продолжать.

– Тогда где? – Разочарование вытеснило наполнявший Миён страх.

– Тебе нельзя больше сюда приходить, – сказала Йена вместо ответа. – Это небезопасно. Они знают.

– Кто знает? – Миён осмотрелась в поисках таинственных «они».

– Уходи. – Йена отступила, ее лицо, становясь прозрачным, сливалось со стволом сливы. – Не возвращайся.

– Омма, подожди. – Миён шагнула вперед, но земля под ногами как будто превратилась в зыбучие пески, и до матери ей было не добраться. – Не уходи. Скажи мне, что ты имела в виду? Кто знает?

Йена не ответила. Ее кожа стала бледной, затем серой, фигура ее слилась с деревом. А потом она исчезла совсем.

– Омма! – звала Миён, отчаянно желая вернуть мать.

Ее голос эхом разнесся по лесу. По этому месту, которое было сном и в то же время им не было. Глубоко в костях Миён засел холод, словно она находилась там, где не полагалось. Словно это место отвергало ее, и, если она не уйдет, неизвестно, что может с ней произойти.

8

Сомин ненавидела ждать, но только это ей и оставалось делать после того, как отвезли Миён в больницу. Врачи разрешили Джихуну посидеть с ней, главным образом потому, что он попросту отказывался ждать снаружи. Но Сомин и Чуну отправили в большую зону ожидания, где перед большим телевизором, по которому крутили новости, рядами стояли десятки стульев.

Сомин притворилась, что смотрит в экран, но на деле даже не вслушивалась в обсуждение ведущих.

Тревожную монотонность ожидания нарушил Чханван, вбежавший в больницу и что-то спросивший на стойке регистрации. Наверное, пробормотал какой-нибудь бессмысленный вопрос.

Его направили в зону ожидания, и он поспешил туда.

– Сомин-а, хён, что случилось?

– Они все еще ждут результатов анализа крови, – ответила Сомин. Она практически чувствовала волны тревоги, исходящие от Чханвана. Он плохо справлялся со стрессом.

– Чханван-а, давай-ка ты лучше сядешь и вместе с нами подождешь? – предложил Чуну. Его голос был мягким и спокойным. Кто-нибудь мог бы даже назвать его успокаивающим, но только не Сомин.

– Я бы лучше что-нибудь поделал, – отказался Чханван. – Кофе хотите?

– Нет, – сказала Сомин.

– Конечно, – одновременно с ней ответил Чуну.

Чуну бросил на нее тяжелый взгляд, подразумевавший, что она не права. Сомин хотела упрямо настоять на своем, но, заметив, как нервно мечется взгляд Чханвана между ней и Чуну, поняла, что дело не в кофе. Просто некоторым нужно что-то делать, а не сидеть и ждать. А ведь буквально парой минут ранее она сама сокрушалась о том же.

– Ладно, – сдалась Сомин. – Мне бы не помешало чего-нибудь выпить.

– Договорились. – Чханван отправился на поиски кофеина, в котором он сам явно не нуждался.

– Послушай, я знаю: ты волнуешься… – начал Чуну.

– Тогда тебе следует оставить меня в покое, потому что ты моим нервам не поможешь. – Сомин отвернулась, чтобы пересесть на другое место.

– Я все понимаю: я тебе не нравлюсь. Но я тоже беспокоюсь о Миён. У меня есть право быть здесь.

– Ах вот как? – Сомин снова повернулась к Чуну. – У тебя есть право быть рядом с человеком, чью жизнь ты буквально четыре месяца назад перевернул с ног на голову своими секретами и ложью?

– Это несправедливо. Я считал, что помогаю ей. В этой игре оказалось больше игроков, чем я подозревал. – Чуну запустил руки в волосы и взъерошил их, и Сомин вдруг поняла, что впервые на ее памяти он выглядит не очень. Рубашка на нем была расстегнута, волосы растрепаны, а между бровями залегла тревожная морщинка.

И все же Сомин отказывалась давать ему слабину.

– Мне трудно поверить, что тот, кто может, по его словам, выяснить все на свете, понятия не имел, что отец Миён вернулся и что-то замыслил. Ты мог бы предупредить ее. Мог бы защитить их обеих.

– Да, я могу выяснить все что угодно, но не стану же я искать информацию, которая меня не касается. Я ищу только то, за что мне платят.

Сомин покачала головой:

– Как скажешь. Делай что хочешь, только меня не трогай.

– Да за что ты так сильно меня ненавидишь? – вскинул руки Чуну.

Сомин насмешливо хохотнула:

– Я же только что сказала.

– Нет, ты вела себя так задолго до того, как с Миён что-либо случилось. Ты ненавидела меня с самой нашей первой встречи. – Чуну приблизился, внимательно рассматривая Сомин, как будто собирал ее по кусочкам.

– Мне просто не нравятся такие люди, как ты.

– Такие люди, как я? – Губы Чуну изогнулись в изумленной улыбке, и Сомин яростно захотелось стереть ее с его лица. – Ты имеешь в виду дьявольски привлекательных людей?

– Ну, слово «дьявольский» ты точно подобрал, – съязвила Сомин.

– Ты же знаешь, мы бы отлично провели время. – Чуну заискивающе улыбнулся.

Сомин издала звук рвотного позыва.

– Поверь мне. Мне противен твой типаж.

– И какой же у меня типаж?

– Ты из тех, у кого за внешней дымкой таится пустота. Ты хочешь, чтобы люди думали, что ты такой весь горячий и загадочный, но держу пари, что за всем твоим блеском и улыбками нет ничего, что могло бы подкрепить твои громкие слова.

Сомин привыкла к тому, что ее слова попадают в цель. Именно так она держала в узде школьных хулиганов. В конце концов, Чуну похож на них – на ребят, крадущих у первоклассников ²¹ деньги на обед, настолько неуверенных в себе, что приходится прятаться за бравадой. Но ткни их пальцем – и они сдуются, как старый воздушный шарик.

Но вопреки ее надеждам улыбка Чуну стала шире. Он наклонился немного ближе.

– Просто признай: ты заинтригована, что может таиться за этой дымкой. Или ты боишься обжечься?

– Я боюсь заболеть эмфиземой, – ответила Сомин, скрестив руки на груди. Не позволяя ему увидеть ее истинные чувства, хотя пульс у нее участился.

Из-за угла показался Чханван, осторожно несущий три переполненных стакана с кофе, и Сомин использовала эту возможность, чтобы повернуться спиной к непоколебимой ухмылке Чуну. Чханван, должно быть, купил кофе в одном из автоматов, потому что крышек у стаканов не было, а зря – часть кофе уже расплескалась и испачкала ему рубашку.

– Чханван-а, – укорила его Сомин, – вот зачем ты так быстро идешь с кофе в руках?

– Я не хотел, чтобы он остыл. – Чханван поморщился: кофе ошпарил ему голую руку, уже розовую от пролитых ранее капель.

Прежде чем Сомин смогла протянуть руку, Чуну ловко выхватил у Чханвана два стакана и подал один ей. Она засомневалась, стоит ли ей брать его. Или лучше опрокинуть стакан на него? Но она знала, что это ребячество, поэтому приняла стакан, стараясь ни в коем случае не прикоснуться к руке Чуну.

Она подула на свой напиток, но, сделав глоток, буквально зашипела от боли – такой горячий был кофе.

– Осторожнее, неужто ты обжечься решила? – сказал Чуну, наблюдая за ней поверх края своего стакана. Судя по его самодовольному и многозначительному тону, он имел в виду нечто большее, чем кофе.

Громкий голос эхом разнесся по больничной приемной.

– Чханван! – Это не был крик, но прозвучало очень глубоко и властно. – Как ты посмел сбежать с занятий? – К Чханвану подошел его отец и недовольно ткнул того пальцем в грудь.

Как и сын, он был высоким. Но если Чханван выглядел неуклюжим и угловатым, то у его отца от регулярных тренировок была плотная фигура. Однажды Чханвана заставили тренироваться с ним целую неделю. У него все так разболелось, что он едва мог ходить и жаловался, что у него появились синяки в местах, о существовании которых он раньше и не подозревал. Вскоре его отец отказался от попыток заставить сына нарастить мышечную массу, точно так же как он отказался от многих других вещей в отношении сына.

– Но абоджи ²², моя подруга…

Отец отвесил ему звонкий подзатыльник, и Чханван умолк. Сомин хотела вмешаться. Но вместо нее за друга вступился Чуну.

С открытым ртом Сомин наблюдала, как токкэби встал, словно живой щит, между Чханваном и его кипящим от злости отцом.

– Господин, кажется мне, мы до сих пор не встречались. Меня зовут Чуну, – холодно поздоровался он, не удосужившись даже поклониться в знак приветствия – вместо этого он только слегка наклонил голову. Этот жест определенно не ускользнул от внимания отца Чханвана.

Господин О сжал челюсти:

– У меня нет времени вести светские беседы с твоими друзьями, Чханван. Садись в машину.

– Да, абоджи.

– Неужели он не может навестить больную подругу? – спросил Чуну.

– Она умирает? – уточнил господин О.

– Насколько я знаю, нет, – сказал Чуну, и Сомин заметила, что токкэби прижимает к боку крепко сжатый кулак, как будто иначе он мог не сдержаться и врезать в лицо господину О.

– Тогда повидаются, когда она выйдет из больницы. Чханван! – прогремел господин О, направляясь к выходу. Он даже не оглянулся убедиться, что сын последовал за ним, настолько он был уверен в своей власти.

– Увидимся позже, хён, Сомин-а, – пробормотал Чханван, смущенно опустив глаза. Сомин подняла было руку, думая утешить Чханвана, но он, ссутулив плечи, бросился вслед за отцом.

– Что это было? – повернулась Сомин к Чуну.

– Ничего.

– Ты выглядел так, словно хотел ударить отца Чханвана.

– Просто ненавижу таких людей, – пояснил Чуну. – Давят на всех, превращают их в ничто, лишь бы почувствовать свое превосходство. Этот человек – трус и хам.

Сомин вздернула брови к челке. Впервые они с Чуну в чем-то были согласны.

– Ого, а ты умеешь удивить.

– Почему? Тебя разве не бесит то, как отец Чханвана с ним разговаривает? Как он принижает его? – отозвался Чуну, и из-за язвительности в его голосе Сомин подумалось, что, возможно, Чуну возмущает не только грубость господина О, но и нечто большее.

– Конечно, меня бесит, как он разговаривает с Чханваном, но что я могу поделать? Он его отец.

– Даже если ты отец, это не значит, что ты автоматически знаешь, как для твоих детей будет лучше, – пробормотал Чуну.

– И что это должно означать? – полюбопытствовала Сомин, впервые искренне заинтересовавшись токкэби. Похоже, он не так прост, как кажется. Из стакана, все еще зажатом в руке Чуну, повалил пар, а кофе начал пузыриться.

– Эм, Чуну? – позвала его Сомин. – У тебя кофе… кипит.

Чуну взглянул на свой стакан и спрятал его за спину.

– Пойду прогуляюсь. – Он развернулся на каблуках, выбросил дымящийся стакан в мусорное ведро и свернул в первый попавшийся коридор.

Сомин чуть не бросилась за ним. В животе у нее возникло странное чувство. Чуну определенно было больно, даже если он этого не признавал. Но Сомин беспокоило не это. Беспокоило ее то, что ей вдруг почему-то захотелось его утешить.

«А ну прекрати», – велела она себе. Она направилась в зону ожидания, но тут по ее спине пробежал холодок. Сомин повернулась в сторону коридора, где только что скрылся Чуну. Там стоял какой-то человек. Из-под бейсболки, закрывавшей его глаза, торчали волосы с проседью. Тот самый странный мужчина с улицы!

– Извините, – сказала Сомин. Мужчина пошел по коридору, и она последовала за ним. – Эй! Я только хотела вас кое о чем спросить. – Что-то в этом человеке казалось ей таким знакомым… но что?

Сомин шла и шла, пока не оказалась в совершенно другом крыле. Стояла тишина. Похоже, большинство палат здесь были пусты. Не пищали медицинские аппараты, не болтали медсестры, и без этого привычного шума Сомин показалось, будто она слышит какие-то странные звуки. Как шепоток в воздухе.

– Тут кто-то есть? – позвала она, гадая, куда мог подеваться мужчина. Она напрягла слух, надеясь уловить его шаги, но услышала только свист кондиционера.

Сомин уже собиралась сдаться и вернуться, когда заметила старика. Он стоял, практически прижавшись лицом к двери. На нем был больничный халат, и Сомин подумала, что, может быть, его палату заперли. Могут ли вообще запирать палаты в больнице?

– Господин, вы в порядке? – Сомин оглянулась в поисках медсестры или кого-нибудь, кто мог бы помочь.

Он повернулся к ней, и Сомин, невольно вскрикнув, отпрянула назад.

Глаза у мужчины были белыми как снег, и сквозь них был виден другой конец коридора.

Сомин закрыла рот руками, испугавшись, что крик может спровоцировать мужчину. Но тот только свернул в холл. Он не шел; его ноги не касались земли. Он мягко плыл по коридору.