Читать книгу: «Дочь Авраама», страница 3

Глава 7

– Я несколько раз встречалась с Роббеном на различных академических приемах. Точнее с обоими Роббенами.

– Это как? – спросил я, поворачивая голову, любуясь обнаженным плечом Аманды и изгибами ее фигуры, едва накрытой простыней.

Простившись с Биллом Гровенером, я перекусил в баре точно таким же сэндвичем, оказавшимся совсем недурственным. Потом неторопливо поехал в сторону своего дома, где посвятил некоторое время наведению порядка.

Ближе к одиннадцати вечера, закончив работу на киностудии, ко мне на такси приехала Аманда.

Я не готовил для нее никакого ужина, не украшал стол цветами и свечами, даже напитки не стал предлагать. Едва она переступила порог моей квартиры и сняла туфли, мы сразу же направились в постель.

Любовниками с леди Амандой Хэйр мы стали совсем недавно и совершенно внезапно, еще пару месяцев назад подобное развитие событий даже не могло прийти мне в голову. Во-первых, потому что она была матерью Лекси Бальтазар, моей давней приятельницы и бывшей партнерши по детективному агентству. Во-вторых, Аманда была замужем – как мне казалось, счастливо – за своим вторым мужем, английским баронетом сэром Грегори Хэйром, отцом их общих сыновей-близнецов. Аманда была всего на пару лет старше меня, Лекси она родила очень рано, еще когда сама училась до войны в Сорбонне, будучи наполовину француженкой, наполовину американкой, и отчаянно влюбилась в другого студента, такого же неприкаянного американца на чужбине.

С Амандой мы не виделись несколько лет, казалось, поводы для общения окончательно иссякли, когда Лекси ушла из агентства и переехала на Восточное побережье, чтобы получить докторскую степень по психологии и сотрудничать с ФБР.

Однако случай свел нас снова в конце прошлого года, и я узнал, что в жизни матери Лекси также назревают большие перемены. Ее супруг, сэр Грегори, в течение многих лет преподававший какую-то заумь в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, решил не продлевать свой контракт и вернуться в родной Оксфорд. Причина была в том, что ему все никак не могли предложить обещанного пожизненного места, что, как я понял, в академических кругах считается величайшим оскорблением. Когда мы последний раз беседовали на эту тему с Амандой накануне Рождества, она сомневалась в том, что ей хочется покидать Калифорнию и ехать с мужем в Англию – в конце концов, у нее здесь была интересная и весьма хорошо оплачиваемая работа в собственной продюсерской компании, имеющей постоянный контракт с ведущими голливудскими студиями. Она до последнего надеялась, что Грегори как-то уладит свои разногласия с деканом колледжа и советом попечителей.

Как оказалось, рождественские каникулы совсем не сгладили, а только усугубили эти самые разногласия. Уже в январе Грегори объявил, что даже не будет дожидаться окончания учебного года, а уедет сразу в конце весеннего триместра перед пасхальными каникулами. Аманда была раздосадована, что такое решение муж принял, не посоветовавшись с ней, но, кажется, ожидала чего-то подобного. Так что супруги договорились временно пожить раздельно – пока Грегори будет обустраиваться на новом месте в Оксфорде, навещать старых друзей и родственников, Аманда начнет постепенно «завершать свои дела в Америке».

Не знаю, что именно она там планировала завершать, но одно странное дело она точно начала без подготовки. Две недели назад поздним вечером я услышал настойчивый звонок, а когда открыл дверь, то на пороге увидел Аманду с бутылкой красного вина. И не каким-то калифорнийским каберне, а с настоящим бургундским.

С тех пор Аманда приезжала ко мне вечерами два-три раза в неделю, все-таки предварительно позвонив и убедившись, что я дома. Она отпускала своего личного водителя и брала такси, поскольку даже спустя десять лет после возвращения в Штаты так и не нашла времени научиться водить машину.

Как ни странно, наша любовная связь началась совершенно естественно и не причиняла нам обоим ни малейшей неловкости. Более того, Аманда оказалась первой женщиной, которую я без смущения принимал в своей крошечной квартире, где не было места даже для дивана.

Я знал, что она никогда не останется в этой квартире надолго, и что мне нет места в ее роскошном доме с бассейном, отдельным гаражом и ровными лужайками, но не испытывал из-за этого никаких страданий, а просто наслаждался каждой минутой, даже когда мы просто сидели рядом на кровати и пили вино, завернувшись в простыни.

– Прикури мне сигарету, – попросила Аманда, подкладывая подушку под спину.

Я раскурил две, для нее и себя.

– Так что ты говорила об обоих Роббенах?

– Вим Роббен и его сын Кристиан. Они часто появляются на разных университетских церемониях и торжественных сборищах.

– Про старика я могу понять. Он бывший сенатор и владеет собственным колледжем. А сын здесь причем?

– Ну как же. Кристиан профессор юриспруденции. Он возглавляет юридическую кафедру в колледже Роббена.

– Ты серьезно? Роббен преподает в Роббене? Ему совсем некуда было податься?

– Я не настолько близко с ними знакома, повторю, мы сталкивались только на публичных мероприятиях, где я сопровождала Грега. Но насколько я слышала, он серьезный ученый. Закончил Гарвард, защитил докторскую, потом работал в Кэмбридже и Колумбийском. Скорее уж это он слишком хороший куш для колледжа Роббена. В конце концов, это достойное, но не самое звездное заведение.

– А что ты еще можешь о них рассказать? О Роббенах, я имею в виду.

– Старый сенатор до сих пор производит впечатление. Вообще-то его имя Уильям, но все зовут его Вим, как я понимаю, семейство очень гордится своими голландскими корнями. Отец и сын оба нордические великаны, в них есть что-то от викингов. Или румяных бюргеров, как посмотреть. Вим Роббен напоминает старого льва, главу прайда. Даже его седые волосы похожи на расчесанную и уложенную гриву. Ну а его жена, Эллен Роббен – настоящая львица. Она младше мужа лет на десять, значит, ей около шестидесяти, может, чуть больше, но она по-прежнему красавица. Говорю безо всякой зависти, потому что это какая-то сверхъестественная красота, она не имеет отношения к возрасту или ухищрениям косметологов. Эллен вроде бы не голландка по происхождению, а датчанка, хотя, кем бы ни были ее предки, она явно выбила джек-пот в генетической лотерее. Мне она напомнила одновременно Елену Прекрасную и валькирию. Такая не просто начала бы Троянскую войну, она бы ее возглавила.

– Ого. Если она на тебя произвела такое впечатление, представляю, что о ней думают мужчины. Или думали. В ее молодости.

– Не уверена, что у Эллен было много поклонников. Как я говорила, такая красота скорее отпугивает. В отличие от книг в жизни мало кто из мужчин хочет обладать женщиной, которую надо вначале завоевать. Если он, конечно, не Вим Роббен.

– Ну а его сын Кристиан?

– О, вот он по-настоящему красивый мужчина. Он немного похож на отца, но больше пошел в мать. Если в лице Вима есть нечто львиное, но Кристиан мне напомнил гравюры Блейка¹¹. Всех этих златокудрых Люциферов из иллюстраций к Мильтону или Исаака Ньютона. Хотя, может быть, это просто мое воображение.

– Ты очень поэтично описываешь знакомых.

– Да. У Кристиана удивительно пропорциональное лицо. И золотые кудри, как у матери. Он потрясающе киногеничен.

– Ты не предложила ему случайно попробовать силы в Голливуде? – со смехом спросил я.

– Я бы не упустила возможности, – улыбнулась Аманда. – Но, боюсь, у Кристиана Роббена нет шансов. При всей внешней красоте у него абсолютно нет… харизмы, вот точное слово. Сенатор сразу оказывается в центре внимания, он излучает мужественность и силу, которую ты физически ощущаешь и затягиваешься в его орбиту. А Крис… совершенно замороженный, он неуютно чувствует себя в обществе. Заметно, какие мучения ему причиняют светские разговоры на приемах. Нет, конечно, он улыбается и кивает, временами вставляет уместную шутку, но видно, что мыслями он где-то далеко. К тому же, когда он волнуется, а волнуется он в любой компании, то начинает преувеличенно четко и медленно произносить слова. Я думаю, что это следствие вылеченного заикания. Окружающих это слегка пугает. Как будто перед ними не живой человек, а искусственно созданный андроид. Так что Крис при любой удобной возможности стремится улизнуть от толпы, зато когда встречает коллегу, с которым может поговорить о каком-то редком юридическом казусе, то может делать это часами, наплевав на общество. Его жене нередко приходится вмешиваться, она, кстати, довольно милая. Бев… Бет.. точно, Беттани. Так ее зовут.

– Не знал, что ты увлекаешься научной фантастикой.

– Да ты что! Обожаю Саймака и Шекли. Я бы хотела заняться экранизацией «Снова и снова»¹², но сейчас фантастика не пользуется большим успехом в Голливуде. Ну и если поднимать эту тему, что у андроидов должны быть те же права, что у людей… на студии могут решить, что речь идет о гражданских правах негров. Хотя я например андроидов в книге я представляю себе в точности как Кристиан Роббен. Я вообще удивляюсь, как ему удается преподавать студентам. И совсем непонятно, зачем его потянуло в политику. Хотя по телевидению и на фотографиях Крис выглядит очень импозантно, думаю, голоса домохозяек у него в кармане.

– Подожди, в какую политику?

– Ты не читаешь газет?

– Только вторую половину. Там где частные объявления, кроссворды и комиксы.

– О, мы могли бы выписывать одну газету на двоих и делить ее пополам. Так вот, Кристиан Роббен собирается баллотироваться в Конгресс. В конце учебного года он уходит из колледжа и начинает осенью предвыборную кампанию от демократической партии в нижнюю палату от 31-го округа. В принципе, у него неплохие шансы, если бы не дебаты и встречи с избирателями. Но, может, его поднатаскают жать руки и улыбаться. Действующий конгрессмен покидает пост и поддерживает его кандидатуру, политические связи папы сыграют роль, к тому же у него черная племянница, которая будет участвовать в предвыборной кампании. Я видела ее фото в газете, думаю, ради нее многие республиканцы станут демократами и начнут поддерживать расовое равноправие. Она мне напомнила царицу Савскую.

– А я, когда ее увидел, первым делом подумал о Клеопатре.

– Клеопатра была из династии Птолемеев, которые происходили от Птолемея Первого, военачальника Александра Македонского. Они правили всего триста лет и все эти годы женились исключительно на собственных родственниках. Хотя матерью Клеопатры вроде бы была какая-то наложница. Но все равно источники изображают последнюю египетскую царицу как типичную гречанку.

– Ты слишком долго была замужем за профессором. Стоит мне что-то брякнуть, как в ответ я получаю маленькую лекцию. К тому же у Пиппы Роббен голубые глаза. Мне кажется, даже в Средиземноморье, не говоря уж об Эфиопии, в те времена это было большой редкостью.

Аманда улыбнулась и попросила меня смешать ей еще один напиток. Ночью сквозь сон я слышал, как она тихо ходит по комнате, одевается, а после щелчка автоматической двери снова провалился в черноту.

Глава 8

Утром, позавтракав яичницей и сардинами, я решил, что нет никакого смысла ехать в контору. Секретарша из телефонной службы сообщила, что меня никто не разыскивал, а к делам стоило приступить немедленно.

Для начала я позвонил в участок Анахайма и спросил детектива Билла Гровенера.

– Отвлеку тебя буквально на минутку, – извинился я. – Вчера я об этом не подумал, а к утру возникла пара вопросов.

– Валяй, приятель.

– Ты говоришь, что в карманах Абрахама Рэйми были все его документы и личные вещи.

– Ну, по крайней мере, те, что нужны ему для обычной жизни. У многих бездомных часто и того нет.

– А как же его Пурпурное сердце? Он получил ранение во время боевых действий, парня должны были наградить медалью.

– Тут все просто. Парень оставил награду дочери. Подарил ей, когда она еще была маленькой. Спроси сам у своей клиентки. Но я видел медаль, девчонка ею махала у меня перед носом, когда в очередной раз приходила в участок.

– Понятно. И скрипку он тоже ей оставил?

– Скрипку?

– Рэйми играл на скрипке. Как утверждает его дочь, он никогда с ней не расставался, постоянно упражнялся, чтобы разрабатывать пальцы после травмы. В конце концов даже восстановил чувствительность настолько, чтобы извлекать что-то вроде настоящей музыки. Судя по фотографиям, скрипки при нем не было.

– Не было. Мы даже не подумали об этой чертовой скрипке. О ней никто не упоминал. Скорее всего, он оставил ее на Лорел-стрит вместе с остальными вещами.

– А старуха Браунсвик ее выбросила?

– Да черта с два. Продала наверняка, как и остальные вещи жильца, если они представляли какую-то ценность. Но что это дает?

– Понимаешь, странно получается. Рэйми где-то мотался полгода, ни разу не востребовал свои пенсионные чеки, наплевал на вещи, даже на любимую скрипку. Чем он занимался все это время?

– Не вижу особой загадки, приятель. Устроился на сезонную работу, а потом пошло-поехало. Стал мотаться по штатам. Знаешь, как это бывает с запойными: получил пару зеленых, купил бормотухи, заснул в товарняке, проснулся – уже Канзас.

Следующий мой звонок был Пиппе по номеру, который она мне оставила.

– Резиденция Роббенов, – услышал я торжественный голос в трубке.

– Могу я поговорить с мисс Роббен? Мисс Эпифани Роббен, – уточнил я.

– Как вас представить?

– Дуглас Стин.

– Могу я узнать, по какому делу вы звоните?

И так еще минут десять. Конечно, в доме, который называется «резиденцией», к телефону просто обязан подходить какой-то чопорный цербер, всеми силами стремящийся доказать, что ваш звонок является крайне нежелательным. Жаль, что со мной больше не было Лекси, наверняка она бы просто проигнорировала этого дворецкого, сказав что-то вроде «Эй, привет, позови старушку Пиппу к телефону, да поживее», я же так и не научился этой надклассовой легкости и общался с секретаршами и обслугой с подспудным чувством вины, будто действительно звонил, чтобы навязать пожизненную подписку на прошлогодние журналы.

Наконец после суровых расспросов и долгого ожидания в трубке раздался запыхавшийся голос Пиппы Роббен.

– О Боже, мистер Стин. Надеюсь, вы не сказали Перкинсу, что вы частный детектив?

– Перкинсу?

– Да, дворецкому, который взял трубку. Он совершенно ненормальный. До сих пор считает, что молодые леди не должны разговаривать по телефону, если им звонит незнакомый мужчина. Чуть было не попросил Алана ответить вместо меня, мы собирались играть в теннис.

– Я сказал, что у меня к вам дело личного характера.

– Ну теперь Перкинс доложит Виму, а дедушка начнет меня расспрашивать. А, ладно, пошлю его к черту.

– Вы же обещали, что расскажете деду о том, что наняли меня.

– Расскажу, конечно. Когда появится что-то конкретное. Вы уже раскопали что-нибудь?

– Пока не могу сказать определенно. У меня к вам пара вопросов.

– Только давайте побыстрее. А то Алан ждет.

Как я и думал, стоило Пиппе свалить расследование убийства отца на «компетентного независимого специалиста», у нее сразу же появились дела поинтереснее.

– В полиции сказали, что отец подарил вам свою Пурпурную звезду.

– Да, это правда. Еще когда я была совсем маленькой, чтобы я не забывала о нем, когда папа был в отъезде. Бабушка запрещала мне с ней играть, медаль так и хранится у меня в наградной коробке. Я хотела вернуть ее отцу, когда приехала из Швейцарии, но он сказал, что с таким лицом все равно не собирается появляться ни каких встречах сослуживцев. К тому же, я думаю… он боялся, что ее пропьет. Что-то еще?

– А скрипка? Он не отдавал вам скрипку на хранение?

– Нет, – недоуменно ответила Пиппа. – Он бы ни за что с ней не расстался. Это была одна из редких вещей, которая всегда доставляла отцу радость. Я подумала, что у отца ее украли…

– Это была какая-то ценная скрипка?

– Совсем нет. Хорошая, но ничего особенного. К тому же, не первая. Папа был самоучкой, он рассказывал мне, увлекся музыкой еще в детстве, его учил какой-то старик на ферме в Алабаме. Естественно, скрипки у него всегда были самые дешевые, а когда он начал заново пытаться играть после выписки из госпиталя, то часто рвал струны или просто разбивал корпус от злости. Последнюю скрипку я сама подарила ему на Рождество три года назад. Заказала ее в Бостоне в известной мастерской Йоргассона за триста долларов.

– Три сотни это большие деньги.

– Вы думаете, отца могли убить из-за скрипки?

– Не знаю. Но лучше если вы расскажете детективам об этом инструменте и опишете его. Вдруг скрипка всплывет в каком-то из ломбардов.

Хотя, скорее всего, сдала ее туда предприимчивая миссис Браунсвик, подумал я.

– И последний вопрос, Пиппа. Вы не могли бы устроить мне встречу с Вирджилом Гаррисоном?

– Устроить встречу? Как?

– Просто предупредите его, что я собираюсь посетить Юго-западный Комитет защиты гражданских свобод, чтобы поговорить о вашем отце. Не хочу, чтобы несколько черных крепких ребят просто вышвырнули меня из их офиса.

– О, ладно.

Я воочию представил, как вытягивается лицо девушки. Надо же, только наняла частного детектива, а он уже придумал для нее кучу заданий, которые рушат все планы на каникулы. Теперь вместо тенниса и похода по магазинам – очередной утомительный визит в полицию и разговор с активистом Гаррисоном.

– Вы вовсе не обязаны все это делать, Пиппа, – дружески сказал я. – Но все-таки будет лучше, если вы сможете связаться с мистером Гаррисоном в ближайшее время. Я бы хотел сегодня нанести ему визит.

– Я поняла, – раздраженно ответила клиентка. – Мистер Стин, вы и правда думаете, что смерть моего отца не глупая случайность, или просто имитируете расследование?

– Я и правда думаю, что дело серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

– Спасибо.

Пиппа повесила трубку.

Глава 9

Я сел за стол и начал набрасывать в блокноте шаги, которые мне предстояло предпринять.

Посетить Вирджила Гаррисона в его логове гражданских свобод, это первое. Дружески поболтать с миссис Браунсвик о судьбе скрипки ее постояльца. Позвонить в комитет ветеранов флота и узнать, на каком корабле служил Рэйми. Еще неплохо было бы запастись мелкими купюрами, дешевым алкоголем и храбростью и пошляться вечерком в парке Санта-Мария. Вдруг удастся разговорить кого-то из местных завсегдатаев и они расскажут нечто, о чем умолчали в полиции.

Я попытался вспомнить, что еще видел в отчете. Квитанции из тотализатора. Абрахам ставил по мелочи, вряд ли это могло дать какую-то зацепку. Адреса Армии Спасения и брошюра АА. Можно было бы обойти подобные места в городке Анахайм и расспросить, не видел ли кто там Рэйми незадолго до убийства.

Неплохо было бы попросить у Пиппы снимок отца, живого, а не из прозекторской. У дочери должно быть фото отца, хотя я сомневался, что Абрахам был из тех, кто обожал сниматься.

Надо еще раз позвонить Пиппе, если она сама не свяжется со мною в ближайший час. Пиппа, Пиппа, Пиппа. Что-то мне ее имя напомнило. Конечно же – так называлась поэма Роберта Браунинга. Я вычитал ее в книге, которую мне подарил друг Маркус Ван Ренн. Несмотря на мою в целом нелюбовь к поэзии, здесь мне понравился сюжет. Юная работница фабрики в свой единственный выходной гуляет по окрестностям и любуется пейзажем, а в это время вокруг нее кипит неведомая ей жизнь: жена с любовником только что зарезали престарелого мужа, какие-то карбонарии планируют правительственный заговор, управляющий собора убивает по приказу монсеньора. А Пиппа знай себе гуляет и поет.

Год у весны,

У утра день;

А утр ведь семь;

И холм в росе;

Птица летит;

Улитка ползет;

Бог в своих небесах —

И в порядке мир!¹³

Черт возьми, как я мог забыть о Маркусе. А ведь он был первым, о ком я подумал, когда впервые услышал фамилию Роббен. С прошлого года мой друг получил постоянное место на кафедре английской литературы в этом колледже, а до этого несколько лет работал там на неполной ставке.

Мне определенно следовало пригласить его куда-нибудь на ужин и подробно расспросить о жизни и нравах, царящих в Роббене. Я усмехнулся, представив себе, как удивится Ван Ренн, узнав, что мне впервые за все время нашего знакомства требуется не литературная консультация, а слухи и сплетни его родной академической среды.

Господь благословил мои забавы.

Так или иначе, но гимны правы.

Пред Богом все дела равны –

Мы куклы Бога, в этом – свет,

Ни первых, ни последних нет.

Что ни говори, а викторианцы умели эффектно поставить точку в любой истории.

Глава 10

Через полчаса мне позвонила Синди, моя любимая секретарша из телефонной службы, с сообщением от мисс Рэйми, что мистер Гаррисон будет ждать меня в конторе в семь тридцать вечера.

Меня это не слишком обрадовало. Он явно рассчитывал, что к этому времени остальные сотрудники комитета разойдутся, так что мы можем встретиться наедине. Или парню было, что скрывать, или он задумал что-то недоброе.

Поэтому я решил играть на опережение. Коль скоро мистер Гаррисон предупрежден о моем возможном визите, то почему бы не нанести этот визит прямо сейчас?

Я схватил со стула шляпу, перекинул через руку пиджак и поспешил к своему «плимуту».

Пока я ехал в направлении офиса Юго-Западного Комитета защиты гражданских свобод, то пытался упорядочить в памяти новые факты. Поскольку телевизора у меня не было, а газетных передовиц я действительно не читал, то в ожидании звонка от Пиппы я сам позвонил нескольким знакомым журналистам, чтобы получить из первых рук информацию, которую, по идее, и так должен знать каждый прогрессивный житель Калифорнии.

Гражданские свободы – это вечный двигатель любых начинаний в США. Мой кумир Кларенс Дэрроу¹⁴, из-за которого я во многом и решил в юности стать адвокатом, готов был нападать даже на Библию, если считал, что это улучшит качество американского образования. Впрочем, как подсказывал мне опыт, если дураков даже в Конституции назвать дураками, они не перестанут быть таковыми.

Итак, Юго-Западный Комитет защиты гражданских свобод, он же ЮЗКЗГС (интересно, хоть кто-то в своем уме мог это выговорить?) был некоммерческой организацией, существующей основном на пожертвования неравнодушных граждан. Главный офис находился в Сакраменто, были также отделения в Сан-Франциско, Тусоне, Портленде и Карсон-Сити, ну и конечно эта организация не могла обойти вниманием самый рассадник попирания гражданских прав – Лос-Анджелес.

Честно говоря, я подозревал, что ребята, окопавшиеся в Анахайме, просто били баклуши, пока их братья сражались за равноправие в Алабаме и Джорджии. Там негра могли избить полицейские только за то, что он сел на скамейку, предназначавшуюся для белых. У нас негры и белые мирно спали на одной скамейке, а потом их с равным энтузиазмом били как белые, так и чернокожие полицейские.

Впрочем, я не сильно разбирался в политике, поэтому не рискнул бы вступать в дебаты по этому вопросу. В отличие от управляющего директора местного отделения комитета, мистера Вирджила Гаррисона, который, как мне сообщили, был довольно публичной фигурой. Он часто мелькал в телевизоре и на радио, охотно давал интервью прессе и с чувством цитировал Мартина Лютера Кинга. Мистеру Гаррисону было около пятидесяти, он возглавлял лос-анджелесский офис чуть более двух лет.

Зайдя в здание, где располагался комитет, я понял, почему они выбрали недорогой Анахайм, а не район в деловом центре Лос-Анджелеса или где-то поближе к Голливуду. Контора занимала целый этаж и имела собственную приемную с телефонистками и секретаршами.

На минуту я растерялся, потому что ожидал увидеть тесную прокуренную комнату, наполненную неулыбчивыми черными мужчинами в рубашках с закатанными рукавами. Теперь же я оказался в светлом холле с относительно новыми креслами, а из-за стола на меня удивленно смотрела девушка, по красоте немногим уступавшая Пиппе Роббен, хотя глаза у нее были темно-ореховыми.

– Вы что-то хотели, сэр?

– Это офис ЮЗКЗГС?

– Совершенно верно. Я могу вам чем-то помочь? Может, вы хотите получить наши брошюры или сделать пожертвование?

– Вообще-то я пришел на встречу с мистером Гаррисоном. Мы договаривались по телефону.

– Мистер Гаррисон сейчас занят, – неуверенно ответила девушка. – Подождите, я уточню.

Она подняла телефонную трубку.

– В чем дело, Рут? Кто этот джентльмен? – раздался строгий голос и в приемную вошла белая женщина средних лет с завитыми волосами, вытравленными пергидролью, и крепко сбитой фигурой.

Ее появление окончательно выбило меня из колеи. Почему-то мне казалось, что в такой организации должна царить атмосфера свободы и братства, дверь директора всегда будет открыта для посетителей, а не охраняться армией секретарш. К тому же в отличие от прекрасной Рут, эта дама явно сразу оценила меня и причислила к классу бесполезного мусора.

– Назовите свое имя и по какому делу вы явились, – сурово заявила она.

– Дуглас Стин. Мы договорились с мистером Гаррисоном о встрече. Конфиденциальной.

– Это невозможно, – решительно заявила она. – У мистера Гаррисона сейчас совещание с другими сотрудниками комитета. И неизвестно, сколько оно продлится.

– Тем лучше, – миролюбиво заявил я. – Дело, о котором пойдет речь, касается всех сотрудников. Так что, возможно, мне лучше присоединиться к этому совещанию. Доложите, пожалуйста, мистеру Гаррисону, что пришел Дуглас Стин, чтобы поговорить об Абрахаме Рэйми.

Судя по тому, как вздрогнули Рут и неизвестная пергидрольная мегера, это имя было им явно знакомо.

– Вы журналист? – подозрительно спросила последняя.

– Нет, я частный детектив. Передайте, пожалуйста, мистеру Гаррисону, что я хочу его видеть. Он предупрежден о нашей встрече.

Услышав о моей профессии, мегера бросила на меня презрительный взгляд, ясно дав понять, что она не ошиблась в первоначальной оценке моего статуса.