Читать книгу: «Слом», страница 4

Глава 4

Я чувствую, чувствую их, мечущихся, ищущих… Я жажду дотянуться до них, но не могу. Слишком далеко, я слишком голоден.

Придите ко мне! Я дам вам то, что вы так хотите. Но и возьму своё взамен.

***

Катя продолжала сидеть, не двигаясь, прикрыв глаза и расслабленно вдыхая вкусный лесной воздух. Но день разгорался, и вскоре солнечные лучи принялись гладить её по щеке, будить, возвращать в земной мир. И девушка, неохотно стряхивая остатки эйфории, встала.

Поляна и Хранилище Артефакта днём были совсем не страшными, заросшими, немного сказочными и пустыми. Девушка сначала даже не поверила увиденному, но кроме неё здесь больше никого не было. Осталось пятно от костра, смятая и утоптанная трава вокруг него. И ни души, ни лоскутка или черепка, ничего, словно всё это действительно было лишь кошмарным сном. И среди этой пустоты лишь одна забытая вещь – сама Катя.

Катя обернулась на вход к Артефакту и, преодолевая напавшую дрожь, подошла, заглянула внутрь и даже прошла несколько шагов по коридору. Но за поворотом было слишком темно, чтобы идти дальше, и пахло страхом. Страх смешивался с дыханием, прокрадывался в кровь, гася остатки радости и приглашая назад временно отступившие мысли. Левая ладонь начала гореть, а перед глазами сменяли друг друга видения мёртвых тел, расплывающихся кровавых пятен на одежде Эль-Элитина и лежащий ничком возле её ног человек.

Задыхаясь, Катя выбежала на улицу, но яркий солнечный свет не успокоил, лишь плеснул обиды – её бросили, словно ненужную вещь. И она заплакала. Слезы, копившиеся все предыдущие пять дней, текли по щекам, оставляя дорожки, и капали на перепачканную ткань.

Прошли часы, прежде чем Катя смогла взять себя в руки, вытереть рукавом лицо и взглянуть на начавшее темнеть небо.

– Мамочка, как же я хочу домой… – простонала она осипшим голосом. – Это кошмарный сон. Ведь правда, это кошмарный сон!

Катя начала методично осматриваться, надеясь найти хоть что-нибудь, что сказало бы, что её не вышвырнули, словно мусор. Но, увы, кроме крошечного родничка в трёх шагах от края поляны, не было ничего. У неё остались только её эльфийское тело, платье, снова сбросившее с себя всю грязь и оставшееся чисто-белым, и всегда холодный браслет, остальные украшения остались в гостевом доме. И ей предстояла, наверное, самая одинокая ночь в жизни.

***

Эль-Торис спешился возле гостеприимно распахнутых ворот гостевого дома и обернулся. Солнце уже скрылось за горизонтом, но в оставшемся слабом свете ещё можно было различить дорогу, а пригибаемая ветром трава обочин издали казалась белыми пятнами. Уставший конь не захотел ждать, пока эльф налюбуется пейзажем, и мелкими шагами пошел во двор к знакомой поилке.

Гостевой дом был разгромлен: повсюду валялись дрова из разбитой поленницы и осколки от глиняных кувшинов и кувшинчиков, а возле одной из стен ещё можно было различить высыхающие лужи. И никого вокруг, ни кухарок, ни служанок, ни мальчишки-конюха, ни хозяина, ни рабочих, ни гостей… Эльф снял уцелевший фонарь с привранного столба, затеплил фитиль и зашел в распахнутую дверь.

Эль-Торис обходил комнаты одну за другой, но везде встречал одну и ту же картину – опрокинутая мебель, смятые обрывки ткани и осколки посуды. И среди царящего здесь разорения не было ничего, что бы могло рассказать о случившемся за эти два дня.

Он дождался утра, думая при свете найти следы, но и эта надежда не оправдалась – если что и было, то оно исчезло под ногами прошедших следом. Да и растаскивали гостевой дом, вполне возможно, случайные жадные путники. Эль-Торис всё же побродил вокруг, выискивая хоть что-нибудь, но, видимо, прошло слишком много времени.

Эльф вернулся в общий зал, отыскал среди разрухи целый стол, поставил его в центре, оттащил обломки к стенам; случайно попалось несколько почти целых свечей. А на улице уже снова наступала ночь, и в комнате стояли густеющие сумерки. Он по очереди зажег найденные свечи, расставил их по комнате, закрепил последнюю из них в центре стола.

В неверной тишине остановилось время и сквозь желтоватый свет стали проступать тени памяти. Вот здесь, на этих досках лежал убитый Эль-Элитин, рядом с телами напавших.

– Надеюсь, там ты продолжаешь улыбаться, дурак, – он прикоснулся ладонью к сухому полу. – Зря ты выбрал быть воином, тебя бы всё равно приняли в Дом, не спрашивая о прошлом. Или ушел бы от нас раньше… но сейчас ты уже ушел на дымные тропы, так смейся теперь там! И я ведь никому не рассказал, что ты всё врал и среди нас ты был самым старшим…

Эль-Торис прощался с погибшим другом. Он вспоминал, как их с Эль-Самореном, Эль-Ренко и Эль-Бондаром привезли на первую из уготованных каторгу. И как там с ними, измученными долгой дорогой, поделился водой тогда ещё незнакомый эльф. Эль-Элитин всегда улыбался, всегда помогал, даже когда не просили, и никогда не требовал ничего взамен. Но теперь уже никто не узнает, как там, среди боли, смерти и безнадежности выжил пропавший более двухсот лет назад Аль-Элимитаин, правитель уже не существующего Королевства.

Эльф выпрямился во весь рост, стряхивая тени прошлого, новым взглядом осматривая разгром и восстанавливая в памяти, как тут всё было два дня назад. Там Эль-Ренко и Эль-Бондар стали смертельной стеной на пути атакующих. А вон там стояли шкафы, отгораживающие выход с кухни. В ту сторону убежала большая часть нападавших после истеричного крика «Маг! Среди них маг!». А ведь разбойники, или кем они были, в тот раз по настоящему могли одолеть эльфов. Но они отступили, приняв Катю за мага. Кстати, вот тут, всего в двух шагах от тела Эль-Элитина, она и стояла.

И он увидел её, словно бы это было не воспоминание, а действительно девушка стояла здесь. Бледная настолько, что сравнялась цветом со своим платьем, льдинками глаз рассматривая руку и будто бы не веря, что эта рука её.

– Наверное, она всё так же сидит там, – задумчиво прошептал он, разрывая наваждение, и обернулся к пустым доскам пола. – Ты пожалел её так же, как когда-то нас? Мне о ней позаботиться?

Утром он вновь пустил трофейного коня по дороге, туда, где они оставили возле входа к Артефакту эльфийку в белом.

Глава 5

Сухой ветер врывается в открытые двери, поднимает в воздух пыль и труху и, наигравшись, утихает. Но стоит мутному воздуху проясниться, как ветер налетает вновь, приносит случайные листья и играет мельчайшей каменной крошкой по углам.

***

Катя обрадовалась рассвету так, как никогда раньше не радовалась утру. Светлеющее небо для неё означало завершение ночи, полной кошмаров. Страх, преследовавший её, сменился жутью, которую было нечем отогнать – рядом не было ни тепла костра, ни тепла живого существа. Тени и шорохи леса говорили голосом совести и обманывали обрывками воспоминаний. Дом чередовался с днями пути, но все тропинки, как бы причудливо не гуляла по ним мысль, приводили к одним и тем же камням.

Она не приехала к маме.

Она видела, как убивали.

Она стояла рядом, когда погибал Эль-Элитин.

Она убила человека.

Как легко дышать этим воздухом.

И как только наступило утро, Катя поспешила покинуть поляну. Выход на тропинку девушка нашла ещё вчера, и сейчас, придерживая длинную юбку, спотыкаясь, шла вперёд. Звуки просыпающегося леса успокаивали, и ночной бред отступал, ослабляя хватку своей когтистой лапы на сердце. Очень скоро Катя начала засыпать на ходу, спотыкаться и вновь открывать глаза. И не заметила, как тропка раздвоилась. Да и если бы заметила, то что бы это изменило, если она сама весьма смутно представляла свой дальнейший путь? Идти обратно? Так а с какой стороны её привезли?

Вот и брела Катя, мимолётно удивляясь, что тропка всё не заканчивается. Хотелось пить, живот слипся от голода, но больно было больше от обиды. Несколько раз ноги подводили, и она падала. Но каждый раз девушка вставала, вытирала широким рукавом выступившие слёзы и продолжала идти.

На широкую дорогу она выбралась уже далеко за полдень, и торный путь её встретил светлым тёплым дождиком. Крупные капли быстро прибили пыль, размыли грязь на платье причудливыми разводами, насквозь промочили низкие сапожки, но не принесли облегчения. И когда Катя упала в очередной раз, она так и осталась сидеть, давясь обидой, острой, злой и беспомощной, но рыдать в голос, как на поляне, не было ни сил, ни желания. Но всё же она поднялась и пошла дальше, не обращая внимания на радугу, загоревшуюся на небе. Просто что ей до неба, когда натёрли сапоги и каждый шаг было больно делать.

Шаг за шагом по пустой широкой дороге, час за часом. Один раз она решилась отдохнуть, устроилась на обочине, почувствовала, как тело начало наливаться тяжестью. Но минуты шли, а легче не становилось и девушка, закусив губу, заставила себя подняться. Это оказалось так мучительно – вставать и выходить на просохшую дорогу, острей ощущая боль в намозоленных ногах, что больше мыслей о привале не было.

– Эй, да это, кажись, эльфийка! – вдруг послышалось у неё за спиной. – Она, кажись, одна, выходите.

На дорогу из кустов один за другим начали выходить люди. Заросшие, ухмыляющиеся, поигрывающие кто топором, кто ножиком. Они подходили со всех сторон, обмениваясь шуточками, большую часть из которых Катя не слышала за шумом в ушах.

– Мамочка, – пискнула она, закрываясь руками. – Не трогайте меня! Пожалуйста, не трогайте! И чего я на эту электричку попёрлась… – всхлипнула девушка.

– Погоди, атаман, – жестом остановил удивлённо замолчавших разбойников один из них. – Может она того, юродивая? Помнишь, вчерась говаривали?

– А что, похожа. Непонятное лепечет, – поддакнули со стороны.

– А платье эльфье? Бохатое.

– А кто их знает, этих, тьфу, эльфов. От своей бессмертной скуки что они только не творят. Поди поймали девочку, наделали пакостей каких и выставили, разодев.

Катя следила за мужчинами, подглядывая между руками и всё сильнее дрожа от нахлынувшего страха. Слова пробивались к ней с запозданием и очень трудно доходили до понимания.

– Да и отпустили бы эльфы свою молодку бродить одной?

– Дело говоришь! Дело! – поддержали со всех сторон.

– Коль юродивая, то и позаботиться не лишне, – убрал оружие атаман, показывая остальным пример. – Больно пуганая девочка-то, – почесал он затылок, пристально рассматривая всхлипывающую, сидя на земле, Катю.

Разбойники по молчаливой команде немолодого товарища понемногу расходились, оглядываясь назад. Вскоре на дороге из высыпавших почти трёх десятков людей осталось пятеро. Атаман нервно вытер ладони о штаны и начал осторожно, как к перепуганному зверьку, подходить к девушке.

– Девочка, – тихо обратился он, присаживаясь рядом. – Девочка, тебя как зовут? Не бойся, никто тебя не тронет. Просто как тебя зовут?

– Катя, – всхлипнула она, отползая.

– Точно юродивая. Имя-то какое, ни разу не слыхал такого, – проворчал один из оставшихся, но на него сразу шикнули, чтобы не мешал.

– Катя, Катя, не бойся. Я – Ратира, а это мои люди. Мы хоть и разбойники, но душегубами не были и становиться не собираемся, – спокойно, не спеша говорил он, внимательно следя за девушкой. – Катя, пойдём с нами, отдохнёшь, посмотришь. А утром, слово даю, проводим до деревни. Давай, Катя, – протянул он руку ладонью вверх, – никто из нас тебя не обидит. Мы богов чтим, юродивых не трогаем. Так что пойдём, пойдём.

Он осторожно помог ей встать, продолжая говорить, старательно сохраняя хрупкое подобие доверия. Катя не переставала всхлипывать, и её по-прежнему трясло, но покорно поплелась следом, спотыкаясь на каждом шагу. Ей, наверное, было уже всё равно, а может, очень хотелось поверить этому человеку с успокаивающим голосом. Она даже не вслушивалась в слова, запоздало понимая их смысл, и даже не заметила, как за её спиной оставшиеся разбойники затёрли следы в пыли.

Идти предстояло недолго – всего в нескольких десятков шагов от дороги обнаружилась разбойничья стоянка. Мужчины обжили берег полноводного ручейка, спрятанный со всех сторон деревьями, подлеском и крутым склоном холма. Между ветками в нескольких местах они натянули пологи, под которыми рядами были обустроены лёжки из веток. Весь лагерь выглядел обжитым, основательным, но всё равно временным.

Катю усадили поближе к одному из костров, заверили, что «вечерять» будут совсем скоро, а пока пусть отдыхает, а если что нужно, так каждый обязательно поможет, и оставили в покое. Девушка немного отодвинулась, прислонилась к ближайшему стволу и прикрыла глаза. А вокруг кипела жизнь – дежурные суетились возле котелков, кто-то притаскивал хворост и дрова в запас, а остальные громким заговорщицким шепотом обсуждали и случившееся, и собственные проблемы.

– А она правда юродивая? А то о них не слышно было ещё с тех пор, как мой дед холостым ходил.

– Да ты шо! Ты только имя её послушай – Катя. Да и слова странные она говорила, непонятные. И-ли-ри-чи-ка. Во! Всё, как люди говорят.

– Воды принесите! Каша подгорает! – крик дежурного перекрыл остальные голоса.

– Не, не похожа. Эльфка она, сбеглая. А эльфы не юродствуют.

– Да несу я! Несу я воду!

– Может и эльфка, только определить-то как? Это эльфы своих нутром чуют, а нам как?

Спорщики отошли в сторону, и стало слышно обрывок другого разговора. Эти собеседники не пытались прятаться и не боялись никого обидеть своими словами.

– Атаман, нам тоже жаль ребят, но ты поступил правильно. Разве встреча с Катей не подтверждение? Разве это не одобрение богов?

– А может, наоборот? Кто знает, что боги хотели увидеть…

– Не винись, атаман. Мы все пришли сюда за большими деньгами, остальное без надобности. А Кархи ещё до прошлой войны странный был. И остальные, кто с ним ушел, того же толка.

– Да, Ратира, Кархи только старика и слушался, а как дед первым от мора помер, так и ополчился. Кто его знает, чем ему эльфы так нагадили, а нам девок выкупать нужно.

– Ну куда! Не видишь, что там картоха, потопчешь!

– Боги на нас не погневаются, атаман. Ты уж сколько себя мучишь, но хватит. Юродивой повинись, если так уж жжёт, но руки опускать не смей!

– Не, девочка и так запугана, что тени боится. Зачем ещё пугать тем, что мы Кархи из-под контроля выпустили.

– Как знаешь, атаман, как знаешь…

Остаток разговора командиров Кате, мгновенно замёрзшей, услышать не довелось, его заглушил спор вернувшихся шептунов.

– Да не бывает людей с такими волосами! Я скольких повидал, когда к купцу нанимался. И не видел ни одного такого человека. Эльфка это!

– Ну как ты хочешь это проверить? Ну одели девочку в эльфийское платье, ну и с волосами, поди, что-то сделали. Да человек это. Ну, пошли прямо спросишь!

– Да нет, нет! Чтобы я такое у неё спросил. Да лучше провалиться, чем юродивую обидеть. Это же, это же… да ну вас, но эльфка это!

Сердитое бурчание начало удаляться, а оставшиеся разбойники дружно захихикали. Шум обжитого лагеря странным образом умиротворял, а обыденные разговоры добавляли уверенности, что здесь безопасно, что бояться нечего.

– Девушка, – говоривший подошел тихо, и его оклик стал неожиданным. – Говорят, тебя Катей звать? – любопытный мальчик заглядывал в глаза, присев рядом. – Идём вечерять, сейчас кашу раскладывать дядька будет.

– А руки вымыть? – растерявшись, невпопад спросила Катя.

– Зачем? Ну, пошли до ручья, там и помоешь, ели хочется, – удивился парнишка и протянул руки, чтобы помочь встать.

Мальчик изрядно робел, но отчаянно пытался не показать этого. Он старательно приосанивался и пытался казаться взрослым, но только заметней было, что ему лет двенадцать, вряд ли больше. Смотрелось забавно. А остальные провожали девушку взглядами, на мгновения благоговейно замолкая. Но Катя вряд ли бы решилась объяснить, как на неё смотрели: с надеждой, ожиданием, восхищением? Тем более ей стало не до этого, когда внезапно она обнаружила утоптанный подход к воде.

– Вот. Я тут подожду, покараулю. Никто тебя не побеспокоит. – Мальчик демонстративно повернулся спиной к ней и изготовился охранять. – Только не задерживайся, а то всю кашу скушают! – добавил он, не выдержав.

– Хорошо, не волнуйся, – не выдержав нелепости ситуации, засмеялась Катя.

Минутой позже она, наконец-то, опустила руки в воду и плеснула прохладой на лицо. Девушка с удовольствием смывала пыль и грязь с ладоней и лица, пила прямо из горсти. И ей стало легче, но вместе с тем на неё навалилась усталость и ноги стали ватными.

– Ну, ты скоро? – мальчик беспокойно обернулся. – Каша же!

– Идём, – она улыбнулась и сама удивилась своей легкости этой улыбки. – Только помоги, падаю.

– Да, да, только поспешим, покушать уж больно хочется. А то сегодня дядька мой дежурит, а он может… Ну, коль опоздаем, так и каши не достанется!

Мальчик тянул её вперёд, не замолкая ни на секунду, через лагерь. И действительно – многие уже достали миски и ложки и подтягивались поближе к котелкам. Да и до Кати сейчас дошел запах еды, напоминающий о голоде.

– Катя, – перехватил их атаман. – Идём к нашему костру, – он осторожно перехватил её руку и развернулся к мальчику. – Принесёшь гостье её порцию, и хлеб не забудь.

***

Вечер прошел, словно в тумане. Катя начала клевать носом, ещё пока ела. Она будила себя, чтобы съесть ещё ложечку, но всё равно уснула сидя. Девушку заботливо подхватили, чтобы не упала, положили, укрыли и оставили спать до утра.

Проснулась Катя уже в полупустом лагере. Её дожидался тот же мальчик, который провожал накануне к ручью, а невдалеке спорили, кто пойдёт за дровами, дежурные. Чувствовалось, что время уже не раннее, но всё же её никто не разбудил.

– Проснулась? Вставай скорей, велено тебя до деревни проводить, как позавтракаешь, – вместо приветствия заёрзал паренёк. – Тут идти-то, но мне обратно до ночи надо, – затараторил он, протягивая миску с завтраком.

Катя постаралась побыстрей умыться, собраться и не задерживаться у гостеприимных разбойников. Но всё равно на это ей потребовалось немало времени – натёртые ноги болели при каждом шаге. Она решилась снять сапоги и захотела зажмуриться и не видеть лопнувшие и загноившиеся мозоли. Но всё, что она рискнула сделать – это ополоснуть их чистой водой и вновь затолкать в непросохшие сапожки. И в путь она выходила, стараясь не хромать.

Мальчик вёл её напрямик сквозь лес, без тропинки, перешагивая через поваленные стволы. Он порывался идти побыстрее, но постоянно возвращался за отставшей на несколько шагов Катей, потом, не выдержав, сцапал её за руку, потянул следом. И, не умолкая, говорил, не давая вставить ни слова, да и не нуждался болтун в ответах.

– … как же хорошо, что ты к нам пришла. Значит, боги на нас не в обиде, значит, прав атаман, монетки стребывая. Мы же не душегубы какие, мы даже товары не трогаем, там более людей. Так, попугаем немного, но не трогаем. Ну, монетки заберём, ну, может что из товаров все жиш чуток возьмём, нам же надо что-то на хлеб менять. А так никого не трогаем. Дядька вчера просил рассказать, чтобы ты не сомневалась, не душегубы мы. Мы осенью по домам вернёмся, не нужна нам эта дорога. Дома-то хорошо. Только после мора половины села нет… – он загрустил, но тут же встрепенулся и сменил тему.

– Хорошо, что ты решилась юродавать. Я ведь и сам маленьким был – хотел выйти юродивым. Вот ходишь, мир смотришь, и везде тебе рады… А шо, в городе каком пожить, слов диковинных наслушаться и пойти по деревням. Но дядька рассказал, что видно таких хитрых. Что люди опытные легко отличат, нахватался кто или настоящий. А ты настоящая, дядька сказал, да и атаман не сомневался, – мальчик притих на минуту, помогая Кате перебраться через огромный заросший мхом ствол.

– Ой, одёжку-то жалко. Извозякалась вся. Такое платье только красавицам на праздник надевать. Ташрика бы в таком ой как смотрелась… Ташрика-то самой нашей красавицей была, её в жёны для Кархи сговорили. Но жаль мором ушла, прям вслед за стариком и схоронили. Ой, что тогда было! Ни разу не видал, чтоб кто так дебош в селе рушил. И староста наш, и батя мой полдня Кархи урезонить пытались. А сейчас он и вовсе куда-то делся, забрав таких парней. Только батя всё ждёт, когда Кархи вернётся, одумается…

Катя внимательно слушала мальчика, его болтовня отвлекала от мыслей о стёртых ногах и помогала не думать о каждом болезненном шаге. А главное, что за эти несколько часов от него она узнала о новом мире больше, чем за все предыдущие дни. Но начать расспрашивать словоохотливого пацана девушка так и не решилась, только благодарно улыбалась, когда он в очередной раз помогал перебраться через ручей или поваленное дерево. И со смешанными чувствами вздохнула, едва они вышли к краю деревни и она стряхнула грязь с подола.

– Вот и пришли, – обернулся парень и закричал, поворачивая в ближайшие ворота. – Тётя Рисса, а я юродивую привёл! Настоящую! Только эльфами запуганную. Тётя Рисса!

– Явился! – из дверей большой избы показалась женщина. – Ну и где ж ты шатался. Я тебя ещё с утра ждала. Ой, да свалились вы мне на голову, – она подошла и замахнулась на довольного мальчика полотенцем. – А коль искать пойдут по деревням и увидят, столько у меня хлеба дома, да спросят, зачем?

– Ну тётя Рисса, да кому мы нужны-то. А коль кто в городе нажалуется, то пока они там разберутся да искать пойдут? Мы к тому времени дома третий урожай собирать будем. Ты лучше глянь, кого мы встретили! – он показал на Катю, остановившуюся в воротах. – А я обратно пойду, а то до вечери не успею.

– Да успеешь ты, проныра, – успокоилась хозяйка и подтолкнула мальчика в сторону избы. – Там на столе рядом с хлебами тебе поесть. Как съешь, так и пойдешь.

Мальчик, всё так же хихикающий, поспешил спрятаться внутри дома. А женщина покачала ему вслед головой и повернулась к своей гостье. Хозяйка, невысокая и очень пышная, в платье с запахом, больше напоминающем широкий халат с укороченным рукавом, в платке, из-под которого выбивались тёмно-рыжие пряди, казалась суровой. Она строго осмотрела девушку со всех сторон, неодобрительно пыхтя.

– Как тебя звать, милая? – поинтересовалась она, заглядывая в лицо.

– Катя, – испугано пискнула девушка, отступая.

– Не позаботились о тебе, бедняжке, мужики эти. Да что они в этом понимают! Поди, до утра разговорами разговаривали, да и не дали с дороги отдохнуть. Ну идём, идём в дом. До чего тебя, красавицу-то, довели, совсем худа… – продолжала причитать хозяйка, приобнимая Катю и направляя к дому. – Ой, а что это с ножками? Вот не позаботились они о тебе, не позаботились.

– Простите. Они меня хорошо приняли, накормили, спать устроили…

– Ой, да разве это еда, и ну можно ли отдохнуть среди толпы мужиков! – Рисса погрозила полотенцем в сторону скрывшегося в дверях парня. – Идём, уж я-то приведу тебя в порядок…

Пока прихрамывающая на обе ноги Катя плелась ко входу в дом, из него уже показался её провожатый, сыто облизывающийся и с полной котомкой хлеба, заботливо завёрнутого в ткань, но продолжающего вкусно пахнуть.

– Тётя Рисса, я послезавтра прибегу. И дядька хотел тебя навестить, только не знает, как спина отпустит.

– Беги уже, дядькин хвостик. Позабочусь я о девочке. И у нас найдётся, что юродивой показать и рассказать. Чай не у вас одних есть повод перед богами оправдаться, – замахала хозяйка, отправляя парнишку к его родным и односельчанам.

Рисса, несмотря на первое впечатление, оказалась очень заботливой и радушной хозяйкой. И хоть громкий голос мальчика сразу оповестил всех о появлении юродивой, женщина грудью встала на пути соседей, защищая от лишнего внимания свою гостью.

И вскоре уже Катя сидела чистая, в хозяйском платье-халате на завалинке за домом и промывала травяным отваром мозоли на ногах, наблюдая краем глаза за прополаскивающей белое платье Риссой. Девушка, конечно, ещё на выходе из леса отряхнула всю грязь с одежды, но вещи, особенно нательные, всё равно нуждались в стирке. И в этот раз Катя, наконец, поняла, что же так помогает с одеждой – буквально на считанные мгновения потеплела одна из висюлек на браслете. Но сейчас об этом думать не хотелось, ведь так хорошо сидеть на солнышке и промакивать щиплющимся тёплым отваром мозоли. А из приоткрытой двери уже шли такие аппетитные запахи, что в ожидании ужина рот наполнялся слюной.

Но платье и сорочка высохли очень быстро, поэтому за стол она садилась уже вновь в белом, с расчёсанными частым гребнем и заплетёнными волосами и перебинтованными ногами. Ужинать к Риссе пришли самые уважаемые в селе люди. Солидных лет бодрый старичок среди гостей выделялся не только морщинами и сединой, но и вышивкой на свитке. Его спутники – похожие друг на друга и на старичка, зрелые мужчины в почти одинаковой одежде из красно-коричневой ткани, держались чуть поодаль. Они долго присматривались к гостье, а потом приступили к разговору.

– Девочка, вот вовремя ты к нам пришла, ой как вовремя, – начал сухонький староста, поглаживая клочкастую бородку. – Нам совет надобен, ты уж подсоби. Вот у нас мальчик есть, так уж не знаем, что с ним делать-то. Он работать, как заведено, не хочет. – Дедок помедлил, пощипал бороду, досадливо отложил вырванный волосок и продолжил. – Ну не так, может, он хороший. Только может внезапно остановиться и долго смотреть куда-нись. То на цветочек, то на облака, а то и просто на лучинку засмотрится. Ну и что с ним делать? Косить не поставишь, посев затянет, если не подгонять постоянно. Но как зимнее затишье, так все детишки кто деревянную птичку, кто из лоскутика куколку от него получит. Только куколки хлеб не посеют, дрова с леса не приволокут, скотину не обиходят…

Катя слушала, слушала, слушала бесконечные рассуждения о неизвестном ей «мальчике», порой поглядывая на сотрапезников. Хозяйка сочувственно кивала, порой подкладывая плюшки гостям. Два подручных старосты – крепкие мужчины с такими же щипанными бородами – согласно кивали и непрерывно жевали. А староста продолжал рассуждать о проблемном односельчанине и, похоже, мог ещё очень долго говорить.

– Извините, а сколько мальчику лет? – рискнула осторожно перебить его девушка.

– Да молодой совсем, двадцать третий год ему. Вот и женить его всё не выходит, а пора бы. Так вот, совсем он от рук-то отбился…

– А можно я с ним завтра сама поговорю? Может, и найдём решение. Но всё равно нужно и его мнение выслушать. Согласны?

Гости с хозяйкой переглянулись и согласились. Староста хотел продолжить рассказ о «мальчике», но спутники его ловко отвлекли и увели. А хозяйка убрала в ведро оставшуюся грязную посуду и села напротив.

– Староста хороший человек, но поговорить любит. И его правнучатый племянник весь в него балабол пошел. Жаль, что в то село мор пришел. Мужики не от злобы своей в разбойники подались. Не рассказали они тебе, так я расскажу, пока время есть. Послушай-послушай, пусть боги узнают. Не зря ведь говорят, что они присматривают за нами глазами юродивых и говорят их голосами…

Рисса подлила себе в кружку кваса из кувшина, притянула поближе тарелку с оставшимися булочками и начала рассказывать.

– Зимой это началось у них, мор свалился. К весне уже в каждом доме хоть по одному человеку схоронили, а некоторые дома пустыми встали. Что у них в селе, там дворов за много было, что у соседей ближних. И староста их, вдовец, на сестре нашего старосты был женатым, да и многие другие семьи у нас роднились, вот и знаю, что там было. Так вот, когда у младшего сына старосты, Ратиры, жена с сыном от мора сгорели, так он походил молчаливым, забрал дочерей, племянниц обеих незамужних, сироток, и уехал, никому не сказавшись. А потом вернулся с лекарем городским и с побрякушкой магической, но без девочек. Лекарь мор остановил да уехал, а Ратире пришлось с односельчанами да соседями объясняться. Он девочек ростовщику заложил до дня перелома осени, а на деньги лекаря привёл дорогущего. А откуда денег взять девочек выкупать? Вот и пошли мужики в разбойники, детишек с женами дома пооставив. А теперь мало того, что такое на совесть они себе взяли, так ещё и Кархи половину мужиков с собой уйти подбил. И оставшиеся тоже недовольны, да что уж теперь. – Женщина задумчиво допила свой квас и со стуком поставила кружку. – У меня же сестра в то село замуж ушла семь лет тому…

– Простите… – попыталась разбить тишину Катя. – Я не вовремя на вас свалилась.

– Не переживай, девочка. Лучше спать ложись.

На завтра староста прислал своего проблемного «мальчика», который и постучался в дверь Риссиного дома в середине утра. Это оказался улыбчивый молодой мужчина, совсем не подходивший под описание старичка. Он взвешенно рассуждал, если Катя спрашивала, и ни на минуту не переставал что-то делать руками. Мужчина скрутил из травинок куколку, обстругал попавшимся под руку топориком щепочку.

– А что староста на тебя жалуется? – уже провожая мужчину, поинтересовалась Катя.

– Да, – махнул он, задумчиво примериваясь к очередной веточке, – душно мне, а он не верит. Красиво вокруг, а он не видит.

– А что он женит тебя, а ты не женишься? – усмехнулась она.

– Почему не хочу? – возмутился он, даже веточку выронил и наклонился поднять. – Просто не на старостиной же правнучке. В девках уже третий год как пересидела, никто не берёт. Ну зачем такая жена нужна – ни обед сготовить, ни рубаху пошить, ни дом и двор присмотреть, да того же, на лицо страшна! Но что староста на меня взъелся и поедом ест, в зятья требуя, не разумею. Пойду я, мамке воды с колодца натаскать обещался, а то руки у неё уже болят после ночи…