Читать книгу: «Совокупность совершенства», страница 5

– А где мы находимся? – отец всегда говорил, что умом Бог обделил меня, наделив, зато массой талантов, которые мне мозгов не хватает реализовать. О да, по поводу ума, он, несомненно, был прав. Я внезапно вспомнил то, что уже казалось мне далеким сном – свою смерть, и внутренне похолодел. Но как же случилось, что я начал забывать об этом? Хель рассказал мне свои догадки по поводу нашего местоположения, и мое хорошее настроение улетучилось окончательно.

– Я полагаю, мы на перекрестье двух миров – нашего реального мира и загробного, – мой собеседник взял лекторский тон. – Видим мы этот участок по-разному, так как разум каждого из нас имеет свои воспоминания и впечатления. Здесь, безусловно, приятно находиться, так как умирающий мозг строит комфортные для себя декорации, и в этом причина различий.

– И я вижу вас негром, потому что таковой вас представлял? Чушь! – взвился я. А озеро? Известно ли вам, что я не люблю воду и не умею плавать? Я уж молчу про тучи, от которых явно стоит ждать не грибного дождичка.  Зачем моему мозгу создавать неприятные для меня образы, если согласно вашей теории этот мир для меня полностью комфортен.

– Этого я не знаю, – спокойно заметил Хель, – но могу предположить кое-что. Крепитесь молодой человек, это может Вас расстроить. Или обрадовать, в зависимости от вашего отношения ко мне.

Я приподнял брови: Хельга при жизни обращалась ко мне на вы, только в том случае если дело было крайне серьезное.

– Боюсь, что нам придется расстаться, – печально произнес парень. – Видишь ли,  друг мой, ты явно осознаешь этот мир гораздо более искаженным, чем я. Искажение распространяется и на меня самого и на цветовую гамму окружающего пространства. Озеро же – это заслон, которого для меня нет, но есть для тебя. И его можно преступить в случае, если ты того захочешь. Скалы – препятствие непреодолимое, они встают перед тобой именно в той стороне, в которую меня очень сильно влечет с того момента, как мы появились здесь. Ты видишь меня в нелепом облике, потому что я для тебя лишь призрак. Ты еще жив, Лешенька. Ты еще можешь вернуться назад. А мне уже скоро будет пора. – он грустно улыбнулся, глядя на меня с теплотой, от которой скребло на душе. – Если же ты решишь остаться, то за мной последовать не сможешь. И обратно вернуться, возможно, тоже.

– То есть кома? – я произнес эти слова шепотом, зная, что, скажи я их вслух, и голос мой задрожит.  Ира… мой сын (или может быть дочь?) – сирота. Без отца. Как я с 17 лет без матери. Грудь мою, сжатую в тиски, пронзала странная боль, как будто кто-то постоянно нажимал на нее, только очень медленно, словно пресс. – Что же делать?

– Войти в озеро, Леша. Полагаю, это твой способ вернуться.

Я взвился. Резко и неожиданно для себя самого.  Привел множество аргументов, один глупее другого, почему этот метод никуда не годится. На самом же деле единственная причина моего нежелания попробовать заключалась в том, что я попросту боюсь заходить в незнакомые водоемы. Ну да, боюсь, и что с того? Хель молча смотрел на меня и страх уступил место моей, с рождения, деятельной натуре.

– Значит так, – бодро начал я. – Первое: я вас здесь не оставлю. Второе: я же инженер, пусть и недоучка. А значит, что? Значит смогу из подручных материалов соорудить что либо, на чем можно будет переплыть озеро. Вдвоем переплыть, – я особенно акцентировал на этом внимание для Хеля. – Обычный плот не подойдет, озеро штормит. И третье: мне понадобится ваша помощь с чертежами. Мы выберемся, Хель, выберемся, я тебе обещаю.

Я говорил горячо, а он слушал меня и кивал, с печальной и мудрой улыбкой пожилого человека, никак не вяжущейся с простоватым лицом молодого мужчины. Сегодня, вспоминая это, я сознаю, что он лишь подыгрывал, чтобы я не опускал руки. Он хотел, чтобы я жил.

5.

 Я начал с того, что прошелся по поляне и лесу, в надежде найти материал, из которого  мог бы соорудить подобие судна. Не найдя ничего подходящего, я совсем было отчаялся, но тут Хель вновь направил мой ум в нужное русло.  Глядя, как он гуляет босиком по траве, я спросил, отчего человек, давно и прочно прикованный к инвалидному креслу, здесь может ходить, как ни в чем не бывало. Парень глянул на меня слегка удивленно, и дал ответ, как всегда незамысловатый и точный:

– Потому что я так хочу.

До меня, наконец, дошло: вокруг меня лишь плод моего воображения, остаточный бред простреленной головы (то-то она так безумно болит), а, значит, здесь существует всё, что я хочу, чтобы существовало. Мне следует только пожелать и…да, да, ватман и набор карандашей, ластик, линейка, линейка-уголок, еще одна, кульман… Я набрал всё необходимое, но с удивлением обнаружил, что не могу остановиться. Прямо из воздуха передо мной возникали все новые вещи, и, конечно же, не обошлось без коньяка. Остановился я только на губной помаде Иры, которую, видимо, наколдовал после чудесного исчезновения бутыли (к слову сказать, уходила она  вовсе не тем путем, что прибыла). Хель только качал головой, глядя на это безобразие, но не останавливал меня. И правильно: я, как уже оговорился ранее, быстро успокоился и, найдя среди вороха вещей, необходимые принадлежности, мановением руки растворил в воздухе все остальное.  Приятно было ощущать себя волшебником, но раскаты грома становились всё громче, и пора было заняться делом.

Хель искренне старался помочь, но к нашему общему удивлению, не смог. На этапе черчения обнаружилось, что он не видит рисунка и не может прочитать ни единой строчки из моих расчетов. Но я упорствовал, и, вскоре, проект был готов.

Мы сидели на маленькой открытой веранде. Сосед мой поднял голову вверх и жмурился, словно грелся на солнышке.  А с неба накрапывал дождь. Облака затянули почти весь небосвод, вокруг полыхали молнии, я дорабатывал чертеж – строить корабль не было необходимости, мне останется только представить то, что я придумал и мысленно составить воедино детали. Главное, чтобы работало. Листы под моими пальцами начали было разлетаться, но я велел им оставаться на месте и они будто бы приклеились к столу.

– Лешенька, – я уже не вздрагивал от мужского голоса, произносящего мое имя так ласково, по-женски. – Я молчал все время, что ты чертил корабль, но теперь пришла нам с тобой пора расставить все точки над i. Пойми, я не вижу грозы, не вижу чертежа, не увижу и корабля, что ты создашь, да и озера не увижу. Тебе придется плыть одному.

– Попытайтесь хотя бы, – устало попросил я. На эту тему нам уже довелось поспорить. – Меня же вы видите так, как и я себя вижу. И картинг видели, даже катались со мной. Возьмете меня за руку, и я вас перевезу.

– Я вижу тебя таким, какой ты есть, мой мальчик, потому что ты еще жив, – печально ответил Хель. – Ты не сможешь взять меня, я ведь уже призрак. – Он приподнял руку, и я, холодея, увидел, как ударила позади молния, сверкнув и просветив насквозь запястье. Полупрозрачное. – Я исчезаю. Мне уже не место здесь, и скоро я уйду.

– Значит надо торопиться, – упрямо ответил я. – Если не получится, я оставлю вам записи.

– Ты, наверное, запамятовал, что я не могу их прочесть, – заметил мой собеседник.

– Я предлагаю следующее, – я щелкнул пальцами и в воздухе завис еще один лист бумаги, – вы запишете за мной сами. И сможете увидеть то, что начертили.

 Я взял его руку, она была почти невесомой и теряла четкие очертания – будто держишь в ладонях облако. Молния ударила совсем рядом, заставив меня захлебнуться словами.  Музыка стала громче. Я водил рукой Хеля по бумаге, создавая копию своего наброска.

– Кстати, а почему вы сказали, что видите меня таким, какой я есть, – просил я между делом, – ведь сейчас я тоже смотрюсь иначе.

– И все же ты такой. Что-то случилось, когда ты был совсем молоденьким, Лешенька. Что?

Руки, моя и его, дрогнули, проведя неровную линию. Я подтер её ластиком и вздохнул.

– Мама умерла.

– И ты её не отпустил, я прав? – после паузы спросил  Хель.  Он смотрел на меня мягко и с сочувствием, как смотрят, возможно, на чудаков или юродивых. Меня это сильно вывело из себя.

– Да причем здесь она, это не связано! – рявкнул я и снова вложил в руку Хеля ластик. А затем внезапно начал говорить. – Мать была единственным человеком в мире, кто мог сдержать отца. Он совершенно слетел с катушек после…этого и мне пришлось сидеть тише воды, чтобы остальные домочадцы не были биты. Стоило нам поссориться, и он распускал руки, но не со мной дрался трус! С нами сестра жила и тетка. – я резко замолчал. Удивился, что все же рассказал кому-то о позоре своей семьи. Имидж отца я старался поддерживать в глазах окружающих несмотря ни на что, а проблемы решать тихо и наедине. Потом вздохнул и продолжил, внутренне понимая, хотя и не признаваясь самому себе, что Хель уже вряд ли что-либо расскажет в обществе. – Он срывался на слабых. Когда я бросил университет, то ушел из дома. Наверное, в отца пошел…

– Почему? – спросил он вроде бы удивленно,  но в мудрых его глазах не было вопроса.

– Никого с собой не прихватил, ушел сам. И знать до сих пор не желаю, что у них происходит. Одним словом, трус –  это наследственное. А мама, она была вроде вас…сильная, смелая, умная. Да что уже говорить. – я закрыл глаза, а в горле щемило от воспоминаний. Хотелось выть, да вот только луны здесь, кажется, не предвидится. Небо этого мира заволокло тучами – их я не мог разогнать силой мысли. Над нами царила грозовая ночь.

– Ты остался таким же, каким был в год её смерти, верно? Не изменился. Волосы постриг, оделся как человек, но душа твоя осталась прежней. Ты можешь убеждать себя, что ты уже взрослый, но ты всего лишь мальчик, запуганный отцом, обиженный на жизнь. Я хотел бы дать тебе напоследок парочку советов: отпусти мать и прости себя. Одним словом – повзрослей.

Я обернулся с Хелю, желая возразить, но застыл с открытым ртом. Он стал совсем прозрачным.

– Я тоже ухожу, и тебе придется принять это обстоятельство, – строго сказал мой собеседник. – И никаких но.

– Нет уж, «но» будут, – я впервые возразил ей…ему, в ответ на этот безапелляционный тон. Хельга могла быть убедительной. – Вы можете прочитать, что, что написано вашей рукой?

Хель нахмурился, сделав неосознанное движение пальцем у переносицы – она носила очки при жизни.

– Нет, – печально ответил парень, – и это тоже не могу.

Ветер стал почти ураганным, теперь я чувствовал его и трясся от холода.  А ведь еще предстояло подняться на корабль. Как же болит голова! Сосредоточиться было необходимо. Мне бы еще полчаса…

Раздался раскат грома, и в нём, как указание свыше пророкотало низким женским голосом:

– Очнись, милый.

В этом небесном гласе мне почудились интонации, с которыми обычно говорила …кто? Не помню… Да пропади оно все пропадом!

– Хель, почему мы здесь?

– О…мальчик мой, я не помню. Но кажется мы умерли?

Нам надо идти. Надо идти, повторял я себе как заведенный.

Мы выскочили с веранды и бегом кинулись в сторону озера. Бежать было недалеко, но страшно, так как молнии били, буквально, под ногами. Снизу вверх. На грудь давило всё сильнее, я почти задыхался, а в голове гремели тяжелые металлические аккорды.

– Выключите вы эту проклятую музыку, – рявкнул я, сам не зная к кому я обращаюсь. Но, похоже, меня услышали.

– …си, сказано… – пророкотало в небе. Я уже не успевал уворачиваться от молний, бьющих из земли. Они с треском поднимались из следов, оставленных моими ботинками. Хеля я не видел. – …ное радио…

– Хватит, – я уже умолял небеса. – Я не пойду никуда сейчас, мне нужно время. Время, слышите, подождите…

– Сердечная… – ответили мне.

И молнии внезапно прекратились, давая мне передышку, необходимую для постройки корабля.

Он не возник из ничего, а  просто поднялся из под воды. Совсем небольшое судно, я видел такой кораблик совсем недавно по телевизору. Вот только, что такое телевизор?

– Скорее, – прошелестел Хель. – давай прощаться мальчик мой.

Я упрямо подвел его к кораблю, что уже стоял у берега, качаясь на обезумевших волнах.

– Заходите, – Хель вслепую ощупывал судно, и в этот миг рухнула моя последняя надежда, – его руки проходили сквозь борт.

– Ветер поднялся, – Хель смотрел на меня. Нет не чернокожий парень Хель, а молодая привлекательная женщина, в платье, от которого веяло духом 50х  и с огромными глазами, чистейшего, как слеза, голубого цвета. Хельга улыбалась, юная и красивая как никогда. Точно бы влюбился, если бы не…кто-то еще?

– Меня уносит. Скорее плыви, – прокричала она сквозь шум ветра и шторма. – Мне пора.

Ветер подхватил ее словно пушинку, и через мгновение она растворилась в воздухе. В это самое последнее мгновение мне почудилось, что это не Хельга вовсе протягивает мне руку в прощальном жесте, а словно бы моя мать прощается со мной. Её голос затих вдали последней фразой «Отпусти её, слышишь?». Я же остался на корабле – капитан пустого судна. Скалы, за которыми исчезла Хельга, внезапно пришли в движение и я понял, что это вовсе не скалы, а застывшие облака. Пройти сквозь них не сложно. Палубу тряхнуло, и я едва не упал за борт. С усилием я обернулся на озеро и стал свидетелем совершенно невероятной картины, от которой волосы мои мгновенно поседели как в забытьи, так и наяву. Озеро кипело, вздымалось и опадало бурлящими гребнями и пузырями, производя впечатление гигантского разогретого чайника, в который случайно упала мошка – то есть я. Уже не озеро видел я перед собой, но океан, бурлящий во гневе Посейдона. Вдалеке поднялась гигантская волна, словно стена вздымалась она над моим маленьким суденышком – я видел его отражение в зеркальной глади вставших на дыбы величественных вод.  А за этим адом простиралось ничто – чернота, разлившиеся чернила. Тьма была в глубине волн, в небе, за мной и подо мной. Она расползалась кругом, будто гигантский спрут, окрашивая воду словно чернила, разлитые в ванне. Не было более ни гор, ни луга, ни рощи. Все исчезло в потрясающем своими размерами водовороте, что, казалось бы, затягивал в себя все сущее, даже небеса. И туда мне следовало плыть. Не лучше ли пойти за Хельгой? Лишь в той стороне, куда ушла умершая, сквозь облака еще пробивается свет.

– … три, два… – отсчитывало небо. Еще одна молния вылетела из под воды и ударилась о небосвод.

– Пожалуйста…, – еле слышный шепот сквозь ветер напомнил мне о…ком-то. В сердце разлилось тепло, вот только кто же это говорит, вспомнить я не мог.

Не осталось ничего, лишь только тьма в глубинах и свет в облаках… Кажется мне нужно плыть? Но куда? Зачем?

– …три, еще…

– Пожалуйста…слушай меня…слушай…

– Слушаю, –  я блаженно улыбнулся. Музыка слов расслабляла, прохладной волной смывала боль со лба, а тьма и пустота вовсе перестала казаться столь устрашающей. И тут…чей-то плач раздался у меня в ушах, но будто бы отдаленно, и я почувствовал дождь у себя на щеке. Всего лишь каплю.

Воспоминания всплывали на мгновение, чтобы угаснуть навсегда, оставляя после себя лишь смутные ощущения чего-то не сделанного.

– Леша… Лешенька…– кого завет небо? Чье это имя? Еще одна капля упала мне на губы, я слизнул ее и обнаружил, что она соленая. Видения прошлого вновь ворвались в мою многострадальную голову.

«Это же просто вода» – сказал я себе. Я был трусом, когда не защитил сестру от отца. Я был трусом, когда испугался воды и не вытащил из озера тонущую мать.

«Всего лишь вода» – я переплыву эту чертову лужу, чтобы не быть трусом сейчас, когда какая-то женщина плачет с той стороны.

«Мама, я отпускаю тебя». Я увидел ее лишь на мгновение, чтобы через миг уже забыть ее, как забывал и себя сейчас, и многие годы стирались из разума, который погружался в черный пьяный сон без сновидений. Что ж, в этот раз, полагаю, я уже не проснусь.

И тут корабль тронулся. Сначала медленно, но все набирая скорость он понесся по краю водоворота, крен всё увеличивался, и я, лежа на палубе и обняв стропила, уже видел под собой бездну, когда внезапно вода подо мной взбурлила с особой силой и вышвырнула меня в воздух. Из глубины водоворота, в который погружался корабль,  сверкнула молния и прошила корпус моего суденышка и меня вместе с ним. На мгновение я будто завис в прострастве, не в силах даже кричать, но когда чувства вернулись ко мне, я обнаружил, что падаю…все ниже во тьму. Или, может быть, тьма рухнула на меня с небесных высот? Не ясно уже было, где верх, где низ, и существуют ли они вообще в этом сошедшем с ума мире.

Пустота сомкнулась вокруг меня, и в этот момент я  почувствовал, как трясет и жжет мое тело, и грудь снова подверглась давлению медленного пресса. Наконец-то я что-то вообще почувствовал, кроме боли в голове. Хотя и не могу назвать ощущения приятными, но они принесли кое-какое облегчение. Я как будто вырвался из ватной тишины.

– …три – есть пульс!

Тьма из черной стала бордовой, чтобы исчезнуть через мгновение, когда дрогнули мои веки.

– Слушай меня милый, солнышко мое, проснись! Проснись, подумай о ребенке! У нас будет дочка, я сегодня была на УЗИ! А потом я рожу тебе сына, у нас обязательно будет сын, как ты хотел. Не умирай, Господи, не надо, не надо, не может быть с нами этого….

– Дыхание в норме, прекратить стимуляцию.

– Все готово? Каталку! Санек, еще раз врубишь свой грёбаный Би-2 в карете – уволю к чертям собачьим!

Кто-то просунул руки мне под плечи, и голова взорвалась болью.

– Ты как взял? Придерживай сказал, мать твою так растак!

– Готов? Давай за ноги. Дамочка, отойдите с прохода, мешаете!

– Тык…это ж радио. Ему ж нравилось всегда.

– Тык, тык! С пулевым в башку. Дубина! Не заткнешь гребаный динамик – Палычу скажу, он с тебя точно шкуру спустит. Каталку выносим, живо, черти сраные!

Это мои ребята. А как совпало, вроде и не наша смена была…

6.

Таким образом, закончилось мое приключение, в палате реанимации и с кислородной трубкой в носу. Пуля застряла в черепе, не причинив тогда существенного вреда. Когда же меня перевели в общее отделение, жизнь снова пошла своим чередом. Жена моя, Ирочка, не отходила и шагу от моей кровати, пока я не упросил главную сестру погнать ее вон, хотя бы что и на день. Отдохнув же, жена моя взялась за дело еще с большим энтузиазмом, потребовав себе спальное место прямо на этаже, где я располагался. Палату мне дали одноместную, несмотря на протесты среднего медицинского персонала. Как я узнал много позже  – сия любезность была следствием распоряжений, полученных от нашей доблестной полиции, а около моих дверей круглые сутки дежурил некий ее представитель, видно сильно проштрафившийся накануне. По сей день задаюсь вопросом: кого и от кого он защищал? Через день ко мне приходили следователи всех мастей и видов, чтобы задать миллион и более вопросов, на которые я, как мог, добросовестно отвечал. В начале расследования я чуть было не оказался в кругу подозреваемых, и хорошо, что нынче 21 век, когда существует судебная экспертиза. И еще лучше, что всему произошедшему был свидетель: внучатый племянник Хельги, так же, как и я проснувшийся от шума. Он получил свою порцию свинца, но только в ногу, и слава Богу, что на этом у Алексея закончился порох. Суд проходил без меня, показания я давал заочно. Анну и Алексея, в итоге, посадили надолго, а я оказался крайне богат, и хотя эти, свалившиеся на меня деньги, не сказать, что сильно радовали меня, использовать я их не отказался.