Читать книгу: «Восточный экспресс», страница 4

***

Панайотис собирался в редакцию, готовый к тому, что ближайшие дни ему не светит ни минуты покоя: началась подготовка очередного бумажного номера «Синопсиса», при которой, как всегда, не избежать авралов, исправлений чужой писанины и препирательства с авторами материалов. Эта суета порой утомляла, но сегодня главный редактор пребывал в хорошем настроении: они с семьей прекрасно провели выходные, и он был бодр и полон сил для сражений с нерадивыми журналистами. Поначалу назначение на руководящую должность испугало его – такая ответственность! Но Елизавета тогда лукаво улыбнулась, выслушав его жалобы, и напомнила, что он когда-то и женитьбы боялся под предлогом большой ответственности, а вот же, получилось не хуже, чем у других! А может, даже и лучше, как порой думалось Пану: жена всегда умела ободрить, а это дорого стоит в сумасшедшем мире стрессов! Впрочем, он скоро полюбил ежедневные утренние совещания с представителями отделов, распределение заданий, обмен новостями, перепалки с журналистами. Пану нравилось чувствовать себя нужным и задействованном в важных проектах – а «Синопсис», безусловно, являлся именно таким проектом. Его и раньше читали по всей Империи, но в последние четыре года рейтинги журнала были высоки, как никогда: нетривиальные действия, предпринятые императором во время злополучного бунта в октябре 2011 года, поначалу если не возмутили, то привели в некоторое недоумение многих граждан, и «синопсянам» пришлось задействовать все таланты и ресурсы, чтобы разъяснить общественности смысл и необходимость августейших решений. Зато результат превзошел все ожидания, и «Синопсис» не сходил с первой строчки в рейтингах византийских сетевых и печатных периодических изданий. Панайотису было, чем гордиться, ведь именно после той информационной кампании по следам мятежа прежний главный редактор избрал его преемником. Вот уже больше трех лет Стратиотис поддерживал журнал на уровне и… Ну, одним словом, Великий Пан держался молодцом и не посрамил избрания!

В детской дочери тут же повисли на нем:

– Не пустим тебя на работу!

Мать, услышав из соседней комнаты их крики, заявила:

– Если папа не будет работать, мы больше не сможем поехать летом на море!

Анна, младшая, захлопала глазами и спросила:

– Это правда, пап?

– В общем-то…

– Еще какая правда! – снова раздался голос Лизи. – Так что не мешайте папе, он наш кормилец, поилец, хранитель и вообще без него мы никуда!

Пан обожал дочерей, и Лизи иногда пеняла ему, что он их совсем избалует, а ему порой казалось, что она с детьми слишком строга. Но когда она выговаривала им таким приятным для отца способом, он чувствовал себя совершенно счастливым.

– Ладно, мы тогда тебя будем очень-очень ждать! – сказала Аглая, отпуская его руку. – И нарисуем картинку про твою работу, правда, Ани?

– Да-да, нарисуем! Красивую!

– Замечательно! – воскликнул Панайотис. – Я весь день буду в предвкушении.

Когда он зашел попрощаться с женой, Елизавета сидела в спальне у зеркала и красила ресницы. Радио из ее мобильника бормотало об очередном законопроекте, обсуждавшемся в Синклите. Пан обнял Лизи за плечи, она улыбнулась его отражению и спросила:

– Скажи-ка, а эти люди наверху, вершители судеб мира и всё такое, они вообще понимают, какие нити держат в руках? Думают о том, что их решения в будущем могут обернуться чем угодно, даже мировой катастрофой?

– Гм… – Стратиотис, как порой случалось, был озадачен тем, что жена внезапно за самым легкомысленным занятием или посреди пустой болтовни могла поднять серьезнейшую тему. – Вряд ли все они об этом думают, как это не прискорбно! – вздохнул он. – Но наш государь думает постоянно, это несомненно.

Лизи закрыла тушь и потянулась за помадой.

– А я уверена, что он об этом постоянно не думает.

– Это почему же?! – оскорбился за василевса Панайотис.

– Да потому, что если об этом всё время думать, свихнешься! Или вообще сложишь руки и не станешь ничего делать, потому что будешь постоянно в страхе из-за возможных последствий твоих действий. Жизнь ведь не программа! Это комп как запрограммируешь, так он и будет работать и иначе не сработает, хоть ты тресни, пока другую программу не поставишь. А с людьми не так. К тому же программу можно тестировать, пока не добьешься нужного результата, и если найдешь ошибку, неверный код можно выправить. А жизнь пишется набело! И кнопки «отменить предыдущее действие» там тоже нет. И кнопки «перезагрузка» нет. Это бесконечный опыт, эксперимент… химия! Но в химии что – там вещества, не страшно. А тут живые люди, чьи-то судьбы…

– Да, но всё же мы планируем, оцениваем шансы, учитываем прошлый опыт…

– Знаешь, кто-то из юмористов сказал: «Только опыт учит нас тому, что он совершенно бесполезен». – Лизи усмехнулась. – Люди разные, и что с одним хорошо, с другим не прокатит… даже несмотря на психологию толпы. Чтобы заставить всех жить по твоей программе, нужна тирания и тотальный контроль, и то такая систем долго работать не будет. А если без тирании, то программирование возможно в очень ограниченных пределах. Хороший правитель ведь это должен понимать! А если он считает, будто может всё предусмотреь, всё обеспечить, заставить всех делать то, что ему надо, то он плохой правитель… и жить под его властью вообще небезопасно!

– Ты преувеличиваешь! Не думаю, что есть правители, считающие себя всемогущими и всеведущими. Но всё же, – солидно добавил Стратиотис, – хороший правитель должен быть максимально предусмотрителен, без этого нельзя… А почему ты об этом заговорила?

– Да просто, знаешь, слушаешь всякие речи – как часто они говорят: «Мы обеспечим, мы не допустим, мы уверены…» Будто они и впрямь всё запрограммировали! Ну, понятно, что это риторика, гипноз для толпы, но интересно: может, они втайне и правда отчасти думают, будто могут обращаться с миром как с компом?

Панайотис задумался. С одной стороны, «они», скорее всего, редко думали о подобных вещах и часто, как сказала бы Лизи, «выпендривались», чтобы показать себя активными деятелями, дальновидными политиками и прочее – он уже не раз замечал, что многие политические прогнозы, некогда озвученные и жарко обсуждавшиеся в СМИ, не сбывались и легко забывались, а иные «великие проекты» канули в лету столь же быстро, сколь жарко их авторы при начале доказывали их необходимость и важность. С другой стороны, заявить, что Синклит наполнен безответственными болтунами, он тоже был не готов: там хватало порядочных и серьезных людей, талантливых аналитиков и деятелей с хорошим политическим чутьем и интуицией. Именно они, а не амбициозные болтуны, вершили реальную политику. Но чем для них была страна, чьей судьбой они распоряжались – химической ретортой, компьютером или чем-то иным?.. «А ведь это тема для статьи… или для опроса», – подумал Стратиотис и сказал:

– Это интересный вопрос. Спасибо, ты подала идею!

Прежде чем завести машину, он занес идею в записную книжку. Во всем нужен порядок, чтобы ничего не забыть. А теперь можно ехать!

***

Елизавета сидела на диване и, грызя орешки, в ожидании выпуска теленовостей проглядывала свежий номер «Зова Константинополя», где вышла статья мужа о «всемирной роли Империи» в связи с двухсотлетней годовщиной окончания последней европейской войны. Став главным редактором «Синопсиса», Панайотис не прекратил сотрудничать с другими изданиями: будучи одним из немногих журналистов, умевших писать торжественно, но не безвкусно, с имперским пафосом и долей благочестия, он нередко получал заказы на материалы в честь юбилейных дат и праздненств. Лизи мысленно посмеивалась над фирменным Пановским стилем, но одновременно гордилась тем, что за мужем закрепилась репутация «лучшего энкомиаста столицы». Сейчас, на авральной неделе в «Синопсисе», Пан пропадал на работе до позднего вечера, но не забывал ежедневно в обеденный перерыв звонить домой, чтобы спросить, как дела. Да, вы только поищите такого заботливого мужа!

Госпожа Стратиоти была очень, очень довольна своим замужеством и мысленно благословляла тот августовский вечер, когда ее плохое настроение и глупые страхи Панайотиса привели к совместному распитию коньяка, которое перешло в бурную – по их тогдашним меркам – ночь и закончилось утренним предложением руки и сердца Пана. Лизи, хоть и растерялась поначалу, не замедлила уже вечером их принять, и с тех пор ее жизнь складывалась исключительно удачно: замужество, переезд в новую квартиру, а позже и переход на работу мечты – одним из ведущих программистов в «Гелиосе», где раньше Лизи была только на подхвате. Наконец, двое чудесных дочерей – никогда бы раньше она не подумала, что сможет так лихо управляться с маленькими детьми, но у нее всё получилось! Так же как получилось понемногу очеловечить мужа: Панайотис был уже далеко не таким занудой и нытиком с кучей комплексов на почве религии, как в момент их помолвки. Но Лизи не собиралась останавливаться на достигнутом: Пан был ее персональной компьютерной программой, пораженной разнообразными вирусами, которые она глушила и вытравливала с азартом профессионального охотника, между трудами в «Гелиосе», где разрабатывали космические программы, и воспитанием детей, тоже, в общем-то, в некоторой степени похожим на программирование. Словом, жизнь у Елизаветы совсем не была скучной!

Зазвонил мобильник, и Лизи лениво потянулась за ним к журнальному столику.

– Привет! – раздался в трубке голос Иларии. – Как дела, чем занимаешься?

– Привет! Да вот, пока малышня спит, смотрю по телеку на народную любовь к ее высочеству.

Двадцать четвертого ноября Константинополь праздновал именины принцессы Екатерины. День не был выходным, но праздничное шествие, тем не менее, собрало немало людей, несмотря на дождливую и ветреную погоду. Народ пришел на Августеон с воздушными шарами, цветами и плакатами, распевал традиционные поздравительные аккламации, а принцесса приветствовала всех с балкона над Медными вратами Дворца. Всё это прямым включением показывали в новостях, и Елизавета, глядя на экран, вспомнила тот занятный вечер у Василия Феотоки, когда она неожиданно лично познакомилась с принцессой и заодно поняла, что мечтам о браке со знаменитым возницей осуществиться не суждено. С тех пор Катерина повзрослела, еще похорошела и тоже вышла замуж – теперь ее высочество носила фамилию Враччи-Кантакузин. Молодой красавец-муж стоял рядом с ней на балконе, неведомо с каким чувством читая на плакатах пожелания увидеть своих детей и внуков «до четвертого колена»… Все-таки иногда византийский традиционализм выглядел, по мнению Лизи, очень по-дурацки!

Да она и вообще не была поклонницей избыточного традиционализма. Квадриги на ипподроме и император, восседающий в Кафизме в одеяниях двенадцатого века – это, конечно, прикольно, но когда такие квадриги и далматики почти на каждом шагу, оно порой начинает утомлять. Всё же в музеи хорошо ходить время от времени, а не жить там постоянно. В этом смысле Галата тоже нравилась Елизавете больше, чем старый Город: здесь куда меньше всяких культурных «артефактов» и дух более современный – открытый скорее будущему, чем прошлому.

Возглавив «Синопсис», Панайотис стал бывать на всех значительных придворных мероприятиях, включая знаменитые бега Золотого Ипподрома, и супруга редактора получала приглашения туда вместе с мужем. Сейчас Лизи знала о балах, приемах и обедах в Большом Дворце не только из телевизора или журнальных статей – могла ли она подумать еще лет пять назад, что всё это так быстро и естественно станет частью ее жизни! Но вот, теперь она покупала одежду от Трано, пусть и не самых дорогих линий, а косметику от Шанель, у нее были вечерние платья, она умела танцевать и даже научилась вальсировать получше иных придворных львиц. Ну, а острить она умела и раньше, так что среди мужской части завсегдатаев Ипподрома Елизавета имела определенный успех, порой вызывая ревность у мужа. Впрочем, Пан просто всё еще был мнителен и не слишком уверен в себе, на самом же деле Лизи никогда не давала ему настоящих поводов для ревности и не собиралась давать: в их жизни ее всё вполне устраивало. Во Дворце она, конечно, встречалась и с принцессой; Катерина помнила ее и как-то раз весело поинтересовалась, каково это – быть замужем за «самым главным занудой Империи»?

– Намного лучше, чем было бы за «Новым Порфирием», уж поверь! – ответила Елизавета. После первого знакомства, состоявшегося дома у Феотоки в две тысячи десятом году, Лизи сохранила привилегию быть с ее высочеством на «ты», что, кстати, прибавляло ей веса в глазах придворной публики.

Поскольку «Новый Порфирий» женился на лучшей подруге Лизиной невестки, в конечном счете три семьи быстро сдружились. Правда, Елизавета чаще общалась с Иларией, а с Дарьей встречалась в основном на днях рождения или когда все три подруги собирались вместе, с Василием же пересекалась и того реже, но всё же могла составить представление о жизни семейства Феотоки и постепенно стала считать большой удачей то, что вышла замуж за журналиста, а не за возницу. Василий, с точки зрения Лизи, был… пусть не пресным, но, пожалуй, слишком статичным. В отличие от Пана, который, хоть и имел определенные – зачастую нелепые, с точки зрения его жены – представления о том, «как надо жить», при столкновении с жизнью нередко начинал сомневаться в правоте своих установок и пересматривал их. Василий же, хотя тоже был православным и, как казалось Елизавете, весьма благочестивым, соблюдал, однако, определенную меру: его нельзя было обвинить ни в излишнем аскетизме, ни в разгильдяйстве, он не занудствовал, но и не балагурил, он соблюдал все посты, пусть и не строго по уставу, и старался по воскресеньям ходить в церковь, но по будням пропадал в таком далеком от благочестия месте, как ипподром… Словом, он был, что называется, «золотой серединой» – так, наверное, охарактеризовали бы его многие. Но Лизи определенно было куда занимательней и веселей общаться с «занудой» Паном, чем со «знающим меру во всем» Василием. Феотоки, казалось, избрав определенный путь, следовал по нему как по накатанной дороге: если он и ощущал внутреннюю потребность в переменах, риске, «движухе», то удовлетворял ее, видимо, на ипподроме, а в обыденной жизни был скучноват. Впрочем, Елизавета эти наблюдения держала при себе. Панайотис любил поболтать и поспорить с Василием о политике, да и Илария вряд ли согласился бы с тем, что Феотоки скучный: она всегда относилась к нему с большой симпатией, еще с тех времен, когда состояла послушницей в монастыре Живоносного Источника, а Василий приходил туда на службы и пообщаться с сестрой. Только Григорий, пожалуй, понимал, что имела в виду Елизавета, называя Феотоки «слишком правильным», но с братом она тоже предпочитала не обсуждать возницу: пусть каждый живет, как знает, какое ее дело! Тем более что Дарья мужем была вполне довольна, как и ее подруги – своими.

Все эти годы Лизи искренне считала Дарью такой же благочестивой и «правильной», как ее супруг, – поистине идеальная пара! Поэтому она удивилась, когда в конце октября, болтая с Иларией по телефону, спросила, как там Дарья, и узнала, что та наняла детям няню, а сама устроилась на работу в химическую лабораторию. Лари объяснила эта тем, что подруга «задомоседствовалась» и решила на время сменить обстановку и горизонты. Елизавета, однако, заподозрила, что всё не так просто, хотя и не могла бы объяснить, почему ей так думалось. Может быть, потому, что в Дарье, при всей ее «правильности» всё же ощущалось нечто непокорное, страстное – даже в том, как она иной раз нетерпеливо заправляла за ухо вылезшую из косы прядку волос, или в том, с каким почти сладострастным удовольствием обгрызала поджаристый рыбий хвостик, торчащий из ароматного меганикса… Василий душевный огонь питал лошадиными бегами и скачками, а вот Дарье, видимо, не хватало топлива? Но и это соображение Лизи оставила при себе, только решила при встрече приглядеться к Дарье попристальней, а у Иларии при случае спрашивала, как поживает подруга. Вот и сейчас она, поболтав с Лари о детях и работе, полюбопытствовала:

– Ну, а у Дари как дела? Нравится ей в лаборатории?

– Вроде нравится, ага. Правда, к ней там уже заведующий успел пристать, ну, он такой донжуан, за всеми пытается ухаживать, даже ко мне подкатывал, я же туда иногда захожу… Но там один коллега его так отбрил, что он к Дари теперь и не подступается!

– Ого, так у нее уже и поклонники появились? – с интересом спросила Лизи.

– Ой, да какие поклонники! – Лари засмеялась. – Говорю же, заведующий этот ко всем лезет с комплиментами, это всё несерьезно, раздражает только.

– Ну, а рыцарь, который его поразил наповал?

Илария расхохоталась.

– Да ты бы видела этого рыцаря! Необщительный, мрачный, слова из него не вытянешь! А если вытянешь, то пожалеешь – еще та язва! То есть я-то с ним только так, «здрасте – до свидания», но одна знакомая из этой лаборатории про него рассказывала: на язык ему лучше не попадаться! Хотя ученый он очень хороший, это все признают. Но на дамского угодника точно не потянет! Он просто заведующего терпеть не может, вот и воспользовался случаем отбрить, а Дарья тут сама по себе не при чем.

Лизи недоверчиво хмыкнула, но спорить не стала. Может, Лари и права – ей виднее… А всё же Елизавете казалось, что если мужчины, чтобы сцепиться, используют в качестве повода женщину, они вряд ли к ней совсем равнодушны. Тем более если женщина так красива, как Дарья…

«Хотя Дари благочестивая, так что из этого всё равно ничего не выйдет, даже если б и появился какой рыцарь, – подумала Лизи и зевнула. – А было бы любопытно поглядеть, как бы Василь отреагировал на ее поклонника! Как он вообще ревнует, интересно? Пан, вот, так смешно ревнует! А Василь бы что? Надулся бы и выдал речугу про христианский долг? Или пошел бы и врезал тому поклоннику? Хмм… Вот надо же, вроде я давно с ним знакома, а даже и не представить, что бы он сделал! Впрочем, о чем это я? – Она тряхнула головой. – Пусть у всех всё будет хорошо! Особенно если их такая жизнь устраивает. Как меня – моя!» И Лизи счастливо улыбнулась.

Уробóрос

В начале декабря в лаборатории почв случилась драма местного масштаба. Точнее, это Дарье происшедшее казалось драмой, но сама ее героиня, симпатичная турчанка Лейла, специалист по биогеохимии, вовсе не видела беды в создавшемся положении. Она просто заявила во время чаепития:

– Можете меня поздравить, я вчера получила развод. Так что я свободна, как птица, и рассмотрю подходящие кандидатуры на роль спутника жизни. – Она засмеялась.

Лейла была мусульманкой и соблюдала правила своей религии: носила хиджаб и постилась в Рамазан, а после работы нередко заходила в близлежащую мечеть. Одевалась она со вкусом, и Дарья иной раз размышляла о том, почему православные любители соблюдения традиций за столько веков не могли научиться повязывать платок так же красиво и изящно, как мусульманки, или так же удачно подбирать себе юбки, кофточки, жилетки. По крайней мере, у нее на родине традиционно одетые женщины часто походили на мешки или, в лучшем случае, на матрешек. В Византии подобный традиционализм встречался куда реже, но и здесь православные благочестивицы выглядели более мешковато, чем большинство мусульманок, особенно молодых. Возможно, потому, что слишком серьезно смотрели на женское тело как на предмет соблазна и старались не привлекать внимания к своей внешности? Дарья знала, что у них в приходе некоторые особо строгие матроны – к счастью, таковых было немного – осуждали ее за одежду, не скрадывающую формы… Но она не обращала на это внимания: насмотревшись на такое благочестие в Сибири, она совсем не хотела следовать той же модели поведения здесь, тем более что в Империи подобное было в целом не в чести.

После первых ахов и вопросов по поводу новости – разумеется, со стороны женской части коллектива лаборатории, мужская предпочитала дипломатично отмалчиваться – выяснилось, что двое детей Лейлы остались с бывшим мужем.

– Он их тебе не отдал?! – воскликнула Эванна. – Какой ужас!

– Почему ужас? – удивилась Лейла. – Я их и не собиралась забирать. У турок главное правило жизни: за всё ответственен папа! Он главный кормилец в семье и хозяин, поэтому и дети при разводе всегда остаются отцу. Это очень удобно: во-первых, ему легче их прокормить, во-вторых, разведенной женщине без детей легче снова выйти замуж. А новых нарожать недолго!

Эванна смотрела на нее округлившимися глазами. Остальные реагировали спокойнее: турецкие обычаи были достаточно известны, хотя Дарья всё же не понимала, как это можно вот так легко расстаться с собственными детьми.

– Это как-то слишком… прагматично, – заметила она. – Понятно, что ты сможешь с ними видеться в любое время, но неужели тебе совсем… не жаль? – Она хотела сказать «не больно», но не решилась употребить такое сильное слово. Лейла пожала плечами:

– Жаль, конечно, но… Вот честно, я не понимаю, почему у многих женщин такое сверхтрепетное отношение к этому! Может, у меня материнский инстинкт плохо развит, не знаю, но лично я прежде всего люблю мужчину, а потом уже всё, что от него, так сказать, исходит. Это, кстати, мужчины ценят! И греки, между прочим, я замечала – еще и ревновать будут, если внимание слишком переключишь с мужа на ребенка, они же эгоцентричны до ужаса! У меня подруга из-за этого как раз с мужем рассталась, сидит теперь одна с ребенком, замуж трудно выйти, звонит мне и плачется на жизнь… Ну вот, а когда любовь к мужчине исчезла, то уже и дети от него… Нет, я их люблю, конечно, но не до такой степени, чтобы повесить себе на шею. Кому от этого лучше? Одной вырастить их будет нелегко, а замуж попробуй выйди с такой обузой! А так и они при отце, материально обеспечены, и я могу дальше жить полноценной жизнью. По-моему, при разводе это лучший вариант из возможных.

– Как цинично! – воскликнула Эванна.

– Зато честно, – вдруг подал голос Ставрос, – и не лишено разумности.

– О! – округлила губы Лейла, а затем улыбнулась. – Как приятно, что вы меня поняли!

– Ну еще бы! Легко сделать понимающий вид, когда у самого… – возмущенно начала Эванна, но осеклась под пронзительным взглядом Алхимика.

– Я бы не советовал рассуждать о том, о чем вы не имеете понятия, госпожа О’Коннор, – холодно сказал он. – Во-первых, это ненаучно. Во-вторых, глупо. В-третьих, у вас самой пока нет не только детей, но и мужа, так что вряд ли вы способны здраво судить о материях, о которых даже женщины, имеющие всё это, часто судят весьма нездраво.

– Вы… – выдохнула Эванна.

– Страшный циник и хам. Для вас это новость? – насмешливо спросил Ставрос.

– Мальчики, девочки, не ссорьтесь! – примирительно сказала тетя Вера. – Разные бывают ситуации и способы выхода. Зачем навязывать свое понимание всем подряд? Если отец может хорошо воспитать детей и позаботиться о них, так почему бы им не жить с ним?

– Вот и я так думаю, – кивнула Лейла. – Вообще не знаю, почему европейцы считают, что дети должны непременно оставаться с матерью, а иначе ужас-ужас. Ну, хочется детей, роди еще, какая проблема! Я вот лично вовсе не собираюсь останавливаться на достигнутом. А моим мальцам с отцом точно будет лучше!

Эванна пришибленно молчала. Дарье стало жаль ее, и она украдкой взглянула на Алхимика: что он имел в виду, осадив ирландку? Неужели он когда-то всё же был женат?..

– Знаешь, Лейла, я бы тоже не отдал сына жене, если б она от меня ушла, – внезапно произнес Контоглу. – Тут я твой расклад поддерживаю.

– Ты лучше гляди, как бы она не прознала про кое-что да и впрямь не ушла, – пробурчала тетя Вера.

Дарья едва не поперхнулась чаем, но Алексей только басисто расхохотался: похоже, тетя Вера одна имела здесь право безнаказанно – и без всякого эффекта – попрекать начальника за аморальное поведение.

– Вера, твои понятия давно устарели! – заявил Контоглу. – Или, если хочешь, у тебя слишком узкий взгляд, которого нынче далеко не все придерживаются. Уверяю тебя, мое «кое-что» – самая последняя причина для моей драгоценной половины меня покинуть!

– Просто какие-то Марк и Марго, – пробормотала Эванна, вспыхнув. Похоже, ее потрясло услышанное во время этого чаепития.

Дарья испытывала сходные чувства: она не могла и вообразить такой ситуации, чтобы, узнав об интрижках мужа на стороне, она посмотрела бы на это как на невинное развлечение, не мешающее счастливой семейной жизни. А получается, бывает и такое?!..

– Может быть, вы поддержите и эту прекрасную теорию, господин Ставрос? – вдруг ядовито спросила ирландка. – Широкий взгляд! Ведь вам это должно быть так близко!

– Пошлость – последнее, что мне может быть близко, – процедил Алхимик, резко поставил чашку на стол и поднялся. – Спасибо за чай и компанию, но мне уже пора к своим трансмутациям. – И он стремительно вышел из «трапезной».