Читать книгу: «Социопаты», страница 2

II. СЕМЬ СМЕРТНЫХ ГРЕХОВ

Мне бы хотелось поделиться с Вами своим мнением о семи смертных грехах. А ещё о том, почему я считаю абсолютно наивной веру в их библейское происхождение. Приведу в пример священные книги: Тора, Коран, Библия. Разве они упоминают о смертных грехах? Так почему же набожные люди боятся нарушить запрет алчности или чревоугодия?

В скрижалях завета, данных Моисею на горе Синай, упоминаются лишь два греха: «не прелюбодействуй», говорится там, и «не возжелай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего». Прелюбодеяние и зависть, только два греха.

В нагорной проповеди Иисуса Христа говорится про гнев: «всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду», и прелюбодеяние: «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». В столпах ислама и наставлениях, данных Мухаммадом, нет ни одного упоминания о семи смертных грехах.

Смертные грехи были составлены богословами и периодически (не думаю, что этому нужно удивляться) список корректировался. Изначально существовало восемь смертных грехов, а иначе – восемь худших страстей, наличие которых приводило к не лучшей участи души в ином мире. Впервые о них упоминается в сочинении Киприана Карфагенского «О смертности», но по-настоящему громко заговорил об этом в своих трудах греческий монах-теолог Еваргий Понтийский. Он разработал учение о восьми помыслах, упорядочив их по степени вредоносности для человеческого духа. Эти записи и легли в основу понятия о семи смертных грехах. Давайте я перечислю их в порядке, установленном Еваргием Понтийским. Итак:

Гордыня, тщеславие, печаль, гнев, уныние, алчность, сладострастие и чревоугодие.

Как Вы могли заметить, в списке отсутствует зависть, а схожие между собой гордыня и тщеславие, печаль и уныние являются отдельными грехами. Папа римский Григорий I Великий в конце VI века сократил список, внеся в него новый порок: зависть. А ещё он слегка изменил порядок. Посмотрим:

Гордыня, зависть, гнев, уныние, алчность, чревоугодие и сладострастие.

Список из семи смертных грехов окончательно сформировался в XIII веке. Он был сформулирован Фомой Аквинским, отделившим понятие порока от греха, и утверждавшим, что грех превосходит порок во зле.

При этом остается множество вопросов: почему за уныние положена гибель бессмертной души, а за убийство – нет? Отчего гордыня, которая, вполне вероятно, есть не что иное, как порыв отстоять собственные позиции, приводит к смерти? Неужели подобной участи не заслуживают злословие и лжесвидетельство? Семь смертных грехов – удобная мораль для современного общества, нарушение которой не карается земным законом, но наказывается законом небесным. Отличный способ убедить: даже если тебя не накажут сейчас, ты будешь с лихвой наказан после смерти. Отличный ход, не правда ли?

Представим, человеческая природа такова, что единственная измена навсегда меняет сознание предателя. Завидуя чужому, теряешь себя. Алчность – главный порок современного общества: миром правят деньги, совсем не благородство и честность. Гордыня не позволяет человеку смотреть на других, как смотрят на равных. Гневаясь, ты не только оскорбляешь возможно невинного человека, ты обнажаешь всё порочное в себе, далеко запрятав истинную доброту. В гневе легко сотворить множество страшных вещей, а сказать – ещё более того. Потерять собственную душу ради мимолетных удовольствий – это выбор, который можно совершить по собственной воле, навсегда обрекая себя на духовное падение.

Но ведь и жизнь вне нарушения постулатов веры может быть всего лишь контролем. Она есть разум, такая жизнь. Не доброта, не истинность. Сделать такой выбор – также не означает быть достойным человеком. Так где же истина, связана ли она с суждениями разума – или только живёт глубоко в сердце? Чувствуете?

Жаль.

III

Даниэль был обескуражен походом на выставку.

Впервые после свидания ему хотелось запереться в собственной комнате – и предаться хандре. Его удивила и непритворно расстроила девушка, легко совмещавшая в себе такую лёгкость, яркость, такую красоту с состоянием, наводящим мысли о душевных болезнях. Он и прежде встречал людей с потухшими, серыми глазами, смотревшими вдруг из-под улыбчивых масок, но их внутреннее состояние оправдывала внешность. А иногда бедственное финансовое положение. В случае с Леной было нечто совсем иное. Даниэль несколько раз повторил про себя, что станет видеться с ней, разве легко подавить в себе интерес? Где-то под слоем мыслей, надёжно укрытый плитами отрицания и беспокойства, этот интерес тлел, бередя душу. Даниэлю казалось забавной идея вернуть Лене вкус к жизни и он совершенно не мог заставить себя отказаться от этой забавы.

С момента их встречи прошло не меньше нескольких часов, но мысль всё возвращалась и возвращалась. Даниэль встал с кровати, распахнул балконную дверь и прислушался к тихому говору улицы. Но стоило ему закрыть глаза – перед ними снова появилось её лицо и тот самый диалог, состоявшийся сразу после того, как пара покинула выставочный зал.

– Попробуй мне объяснить, – Даниэль начал диалог первым, не дождавшись продолжения мысли, – Почему каждый человек несчастен?

Лена казалась уставшей. Она реагировала неярко, смотрясь на фоне московского вечера, как тихий призрак.

– Я говорила. Он не имеет свободы. Вот и всё, что я имела в виду.

– И почему мы не можем её достичь?

Лена взяла Даниэля за руку – и пристально посмотрела в глаза. Это был очень спокойный, немного печальный взгляд, который можно встретить всего раз, максимум два в жизни. Она слегка улыбнулась.

– Здесь что-то вроде замкнутого круга: ты покидаешь клетку, но обстоятельства или страх осуждения. Люди страшно зависимы. Тебе не наскучила эта тема? Кажется, словно мы плохо готовились к уроку по философии – и теперь пытаемся говорить об одном и том же.

Даниэль обиженно замолчал, не задав следующего вопроса. Вечер, который он представлял себе в мелочах, рассыпался на крошки прямо в его ладонях. Лена вела себя так, будто ей нечего больше скрывать, представляясь милой кокеткой. Значило ли это, что Даниэль не сумел заинтересовать её? Или, может быть, девушку так расстроили неприятные детали выбранных им картин?

Даниэль и сам, разумеется, высмеивал принятые обществом рамки, разбивая или возводя одну за другой на своё собственное усмотрение. Но встречать людей с таким тихим и страшным презрением к ним – этого ему ещё не доводилось.

– Я убежден, – в голосе Даниэля послышалась твердость, не раз вынуждавшая его оппонента отступить даже в самом горячем споре, – что истинный смысл правил в умении их нарушать. Делать это красиво и вовремя, выстраивая жизнь по собственным лекалам. Порядочность, скромность и прочая чепуха давно утратили смысл, если мы говорим о современном обществе. Цель – это счастье, Лена, а разве счастье не представляется людям в предельно разных вещах?

Даниэль, распалившись, широко жестикулировал, не смущаясь прохожих. В его представлении о мире вести себя тихо, особенно испытывая яркую, нечастую эмоцию, совершенно не казалось необходимым. Люди, проходившие мимо, зашушукались, кто-то пожал плечами, тихонько хихикнув. Заметив это, Лена болезненно поморщилась.

– Не думаю, что моя жизнь может зависеть от чьих-то представлений о ней! – Даниэль был возмущён, – Никто не знает, как стоит жить другому, так что давать советы – слишком глупо, если, конечно, не удалось побывать в шкуре того, кому их раздаёшь. И разве, говоря о рамках и законах, говоря о том, сколько боли они приносят, ты не обманываешь себя, не преступив их? Разве ты не обманываешь своё собственное счастье в угоду чьей-то морали?

Лена глубоко вздохнула и закатила глаза. Даниэль действительно был ей симпатичен, но понять, как можно так громко, без тени стеснения, заявлять, что готов поступиться моралью себе в угоду, кричать об этом, стоя на улице? «Совсем как ребёнок, – подумала Лена, чувствуя лёгкие признаки головной боли, – Эгоистичный подросток почти тридцати лет. Студент театрального ВУЗа». Решив не спорить, она ещё раз улыбнулась ему. Устало, почти бесцветно.

– Мне правда пора ехать, – сказала Лена, – Спасибо за вечер, Даниэль.

IV

УНЫНИЕ

Наверняка каждый хоть раз сталкивался с таким пороком, как уныние. Можно смело назвать его пороком, ведь грехом признаётся ближайший родственник уныния – леность. А раз уж мы затронули тему порока и греха, позвольте мне объяснить, в чём их отличие.

Грех проявляется систематически. Это то, от чего человек жаждет отказаться, но, оказавшись не в силах из-за окружающих его обстоятельств, возвращается в отправную точку – снова и снова. Порок же заложен в нём, как некий ген, и со временем он разрастётся, прогрессируя, порабощая. Побороть порок куда сложнее, чем избежать грехопадения, и оттого радость победы над ним слаще. А ключ к победе над унынием лежит на поверхности, но для начала стоило бы разобраться, что из себя представляет этот сложный, упорный сорняк.

Уныние – это апатия, это пассивность. Попросту – это потеря смысла собственной жизни. Вот человек: он недоволен тем, что имеет, и потому начинает роптать на судьбу, считать свою жизнь никчёмной. И как же часто люди ищут смысл в праздном образе жизни! Рестораны, бары, походы в театры и магазины в конце концов надоедают. Таким развлечением можно заполнить внутреннюю пустоту, но ненадолго, на незначительный, мизерный отрезок времени. И, как только ощущения, оставленные просмотром очередного нелепого спектакля, забудутся, внутри опять появится пустота. Перед нами всё тот же человек, недовольный тем, что имеет.

Наслаждения исчерпывают себя. Хороша остаётся лишь новизна, но то, что случается часто, приестся. Не правда ли?

Может быть, выходом станет дело всей жизни. Процесс, заставляющий подобного человека гореть, наполняя бывшую пустоту постоянным светом, а не обманчивым мерцанием неоновых вывесок. Или, как многим могло показаться, люди из высших слоёв общества успешно борются с пустотой, ведя неизменно праздный образ жизни, но давайте представим себя на их месте. Несколько дней в неделю отданы пышным приёмам, обязательна благотворительность, поддержание образа отнимает множество времени, средств и сил. А ежедневная кропотливая работа над собой, обязанность уметь вести светские беседы, какой бы темы они ни коснулись на этот раз? Как быстро приестся и это?

Некоторые люди настолько горят своей работой, что отдают ей всё возможное время. Это – дело их жизни, это свет, в который они верят, долг перед собой, который они любят. Не стану говорить о тех, кто видит в своей работе только рутину или же бесконечное испытание – такие люди быстрее всего теряют вкус к жизни. Но разве Вы никогда не слышали простого рецепта радости: «Найди любимое хобби, позволь ему приносить тебе деньги – и будешь счастлив»?

Иногда может помочь вера. Не стоит думать, что это повод уходить в монастырь или даже посвятить себя определённой конфессии. Совсем нет. Вера может быть рациональной, будь то вера в абсолютную демократию в исламских государствах – или же вера в мир, в котором преступность отсутствует, как таковая. Вера требует идти по её пути, достигая рисуемых ей картин в реальности, будь то маленькая квартира новорождённой семьи или огромная страна.

Иногда проблема уныния заложена в представлениях человека о нравственности. Тогда он теряет интерес ко всему окружающему, считая моральным ориентиром только собственные поступки. Ведь он видит только собственную жизнь.

Пожалуй, необходимо быть крайне тесно связанным с миром, чтобы не терять веру в человечество. И особенно – в свои собственные силы.

V

Зазвенел будильник.

Вздрогнув, Белла тут же вскочила с постели – и толкнула мужа локтем.

– Просыпайся! Не хочу даже знать, где ты шатался всю ночь!

Давид сгрёб одеяло. Головная боль мглисто-серым пятном заполнила его голову.

– Не кричи, умоляю. Ещё пять минуточек…

– Боже, – Белла страдальчески сморщила лицо, – Чем от тебя несёт? Вставай, Дина в школу опаздывает!

– Я встаю! Встаю, не ори!

«Свинья!» – подумала Белла, брезгливо отвернулась и вышла из комнаты.

Шестилетняя дочь уже была в ванной, когда Белла открыла дверь детской, чтобы её разбудить. Дина уже два месяца ходила в школу и, нужно признать, была в настоящем восторге. Девочка росла умницей: в свои шесть она знала и любила математику, свободно читала тексты на английском и прекрасно излагала свои мысли. «Боже мой, – умилённо говорили соседи Белле, любуясь выходящей во двор девочкой, – Да у вас рекламный ребёнок!» Красота ей досталась от матери – симпатичный курносый носик, выразительные карие глаза, большие губы, всегда готовые рассмеяться. Длинные рыжие волосы делали Дину героиней весёлой ирландской сказки, а всегда пронзительный, но по-детски наивный взгляд мог растрогать любого за считанные секунды.

Родители отдали Дину в престижную школу на Ленинском, и пока что она оставалась лучшей ученицей первых классов. Помимо учебы, девочка занималась балетом – чувство ритма и пластичность так же достались от матери. От отца она унаследовала разве что тягу к азартным играм. Девочка часами могла простоять у автоматов с игрушками, но в детстве такие вещи выглядят безобидно.

Белла готовила завтрак, когда Давид, с трудом фокусируя взгляд, появился на кухне.

– Ну, солнышко? Что у нас сегодня? – приобняв жену за талию, спросил он.

– А ты спроси у своей секретарши.

Белла вывернулась из объятий мужа, продолжая управляться со сковородкой. Давид закатил глаза.

– Белка, ну ты чего начинаешь? Нужна мне эта Софья, я умоляю тебя!

Белла на секунду перевела взгляд на мужа. Она не могла перестать думать о том, каким жалким он казался ей теперь. «Жалкий, жалкий, жалкий» – произнесла она про себя. Никаких эмоций это слово больше не вызывало. Она вздохнула.

– Прекрати врать, – Белла поставила тарелку на стол, – И умойся. От тебя разит.

– Спасибо, милая.

Из последних сил изобразив сарказм, Давид побрёл в ванную. Дина быстро позавтракала и убежала за школьной формой. Через полчаса и отец – приподнятая бровь, трёхдневная щетина, – и дочь – искрящиеся глаза, до блеска натертые ботиночки, – были готовы отправляться. Белла поцеловала Дину, бросила мужу сухое «пока», и осталась одна в квартире. Щёлкнув кнопкой электрочайника, она провалилась в кресло и закрыла глаза. Её затопили воспоминания.

Белле было двадцать, когда родители выдали девушку замуж за Давида Мельцова – некрасивый, с тяжёлыми веками, смешно полноватый парень, он, казалось, должен был вызывать одно только сочувствие. Но стоило ему начать говорить, как харизма и обаяние включались в нём, словно огромный прожектор. Давид знал, как вести себя в обществе: он всегда держался уверено, казалось, он может найти ответ на любой вопрос. Несмотря на то, что к моменту знакомства с Беллой Давиду исполнилось только двадцать два года, юноша был большой интеллектуал – и с лёгкостью мог поддержать беседу. Остроумные замечания приятного увальня не оставляли равнодушными никого, а умение найти общий язык с человеком любого социального слоя открывали большие возможности.

У каждого есть свой талант, и талант Давида заключался в общении.

Впрочем, и с учёбой у него складывалось прекрасно: закончив университет, юноша с гордостью водрузил на полку тиснённый красный диплом. Давид жил в обеспеченной семье крупных предпринимателей Мельцовых, они и по сей день занимаются продажей частной недвижимости, и мечтал добиться такого же успеха. С Беллой их познакомили водившие знакомство родители, на свадьбе симпатичной молодой пары – жених приходился Давиду одним из нескончаемых родственников. Во время застолья, в располагающей обстановке, намного легче связать узами любви двух симпатичных незнакомых людей – так рассудило заботливое семейство.

Казалось, Давид случился подарком судьбы для семьи Беллы: родители девушки находились в плачевном финансовом положении. В постсоветское время отец девушки, Леонид Тодерович, довольно быстро разбогател – он построил сеть магазинов парфюмерии в столице, имел влиятельных компаньонов. К несчастью, долго купаться в роскоши семье Тодеровичей не пришлось. Один из компаньонов Леонида оказался находчивее и хитрее двух других. Подделав документы, он переписал все права владения магазинами на своё имя. С тех самых пор старший Тодерович не имел никакого желания заниматься парфюмерным бизнесом – и начал работать управляющим гостиницы, расположенной напротив Манежной площади. Деньги, которые получал теперь отец семейства, покрывали коммунальные расходы, относительное пропитание и покупку кое-каких вещей. Это совсем не походило на те времена, когда Тодеровичи могли позволить себе не экономить средства. А потому семейство пришло к блистательной мысли: Беллу было необходимо срочно выдать замуж за богатого молодого человека. Услышав, как родные обеспокоены якобы невыносимым несчастьем девушки, до сих пор не нашедшей в жизни вожделенное женское счастье, приятели и приятельницы четы Тодеровичей наперебой стали предлагать варианты. И Давид показался идеальным.

К счастью родителей, любовь молодых людей не оказалась пустыми родительскими надеждами. Мало того, она вспыхнула молниеносно! Весельчак Давид сразу обратил внимание на красавицу Беллу, и та не осталась равнодушной. Каждый вечер молодые люди созванивались, а после едва могли понять, что проговорили до самого утра. Вереница начавшихся свиданий, казалось, не знала границ. Им было легко друг с другом, Белла и Давид казались идеальной парой: они заканчивали друг за другом предложения, трогательно держались за руки и смеялись так, что ни один человек в их обществе просто не мог предаваться тоске. Пара часто сыпала шутками о том, что в прошлой жизни они были знакомы друг с другом, что чувствуют это, и будто бы их души всегда шли рука об руку. И в этом не было ни слова лжи: так действительно ощущалась их яркая, сверкающая любовь, случившаяся с первого взгляда. Спустя полгода знакомства, Давид сделал Белле предложение, девушка согласилась – и не успела понять, что совершает чудовищную ошибку. Любовь Давида и Беллы, головокружительное счастье, вызывавшее зависть любого, кто видел их вместе – всё это закончилась так же стремительно, как началось.

После рождения Дины Давид стал пропадать по ночам.

Белла узнала, что её муж – игрок, и проигрывает почти всё, что может заработать на должности замдиректора в отцовской компании. Он тратил деньги с такой же неимоверной лёгкостью, как и зарабатывал их. Помимо того, Давид становился всё больше и больше падким на женщин. В какой-то момент стало понятно, что он не стесняется флиртовать с другими при жене, а спустя еще несколько месяцев Белла поймала мужа на первой измене. Девица по имени Софья работала в той же компании, и про её связь с Давидом Белле сообщила одна из его коллег, совершенно не скрывая при этом своего удовольствия. Первый год после этого Белла впадала в бесчисленные истерики, в последующий – смирилась, а на пятый год совместной жизни поняла, что никто, ни один человек на земле не достоин больше её слёз.

Белла была верна мужу. Она терпела его наплевательское отношение, но в душе злилась так, что было страшно признаться даже себе самой. Она уговаривала себя, что нужно сдерживаться и не портить последнюю видимость семьи – ради Дины, конечно же. Остальное больше не представлялось важным. Белле больше не нравилось, что Давид прикасается к ней, не нравилось, как целует ее. Ей не нравилось готовить для него ужин и гладить рубашки, в которых ночью он снова отправится в казино или к очередной женщине. То, что раннее казалось желанным, теперь отталкивало Беллу. Красноречие мужа вызывало только отвращение, а все его шутки они считала примитивными и глупыми. Она ненавидела каждую их совместную ночь, каждое совместное утро. Она не желала больше делить с ним постель и, что хуже, она не желала больше делить с ним свою душу. Белле стал противен звук голоса мужа, и казалось, что осталось ей – это смирение. Беллу приводила в ужас мысль о том, что Дина будет расти в неполной семье, без достаточной любви со стороны двух родителей. Она была загнана в клетку, из которой не видела выхода.

Закипел чайник. Белла заварила крепкий кофе и отправилась к ноутбуку. С недавнего времени она писала. Это была серия эссе, а точнее, это были письма к незнакомцу. В письмах говорилось о семи смертных грехах.