Читать книгу: «Противоречия любви», страница 3

Глава 4

Утро для Полонского было недобрым. Вчерашний вечер он, уехав из своего коттеджа в Москву, провел в ночном клубе. Ковало не остался с ним, намекнув, что его ждет Ирэн, и Гер отпустил его. Ему было достаточно охраны, которая молчаливой тенью присутствовала при нем. В клубе он был практически до утра, вливая в себя алкоголь и наблюдая за танцующими. Причем все попытки красивых девушек подсесть к нему за столик моментально пресекались, и охрана, видя его настроение, уводила от него красавиц.

Гер и сам не знал, что его так выбило из колеи. Неужели эта цыганская девчонка? Или то, что она всё-таки оказалась девственницей? Или то, что так сопротивлялась, или, возможно, то, что своим сопротивлением взбесила его? Он ведь не бил женщин. А если и бил, то это были в общем-то и не женщины как таковые, а те бой-бабы, ведущие себя как мужики и лезущие в мужские разборки. А здесь он сорвался и бил цыганку, причем понимал, что даже особо не сдерживался. Давно с ним такого не было – злости и потери контроля. Таким он был раньше, когда еще по юности два раза сидел. Вот там, в тюрьме, чтобы отвоевать авторитет, он бил зло и зверел от крови, да и потом, когда утверждал себя в банде. Тогда тоже дрался, зверея. Потом его жизнь стала другой, и у него появились те, кто дрался за него, а он лишь руководил ими.

И вот всё вернулось. Он опять, увидев кровь, как сорвался с цепи, а чувствуя такое сопротивление, уже не мог остановиться, не добившись своего. Жалость и сожаление о содеянном он старательно гнал из головы и глушил алкоголем.

Поэтому его утро и было столь недобрым. Звонок будильника болью отозвался в голове, но Гер заставил себя встать с кровати, куда еще час назад рухнул прямо в одежде.

Как же он был рад, что так и не позволил Лере жить с ним. Было проще купить ей квартиру, чем разрешить переехать в свою. Сейчас бы он не вынес еще и ее расспросов и упреков.

Зайдя в ванную, Гер увидел свое отражение в зеркале. Кроме явных признаков вчерашнего перепоя в виде опухшего лица, он видел и следы ее ногтей на своей щеке. Да и губа от ее укусов опухла.

Чертыхнувшись, он стал раздеваться, чтобы принять душ. В офис всё равно нужно было ехать. Дела никто не отменял.

***

Для Ковало утро было прекрасным. Утренний секс с Ирэн принес позитивное настроение. Взглянув на часы, он увидел, что время давно уже не утреннее и приближается к двенадцати. Конечно, в офисе он должен был быть к десяти, да еще и за Гером заехать. Но с другой стороны, Полонского и охрана без его контроля сможет в офис сопроводить, а сам он не так часто опаздывает на работу. Да и работа у него со свободным графиком. В жизни Полонского вообще графика быть не может. Поэтому его совесть точно чиста – в кои веки опоздал.

Уже на пути в офис его настиг телефонный звонок. Звонил его человек из коттеджа. Ковало помрачнел, понимая, что у него опять проблемы с цыганкой. Ничего другого там не могло произойти. Выслушав говорившего, Ковало помрачнел еще больше и отдал распоряжение разворачиваться и ехать в коттедж. Ему сообщили, что девчонка всё это время лежит в кровати, не встает и отказывается есть.

Чертыхнувшись, Ковало поехал туда, зная, что больше он не будет мягок с этой цыганкой. Такое поведение ему не нужно. Вместо того, чтобы заниматься делами, он летел за МКАД выяснять, почему девчонка опять отказывается есть. Он гнал от себя нехорошие мысли о произошедшем между ней и Гером вчера. Да и что там нехорошего могло произойти. Дело-то обычное. Ну переспал он с ней, и что теперь? Это еще не повод так себя вести и мешать ему заниматься делами. Он ей не нянька и не психолог. Слишком много уже проблем от этой цыганки. И что Гер ее не выкинул после первой же ночи?

***

После ухода Гера Дара долго лежала, свернувшись калачиком, и не шевелилась. Физическая боль постепенно утихала, а вот осознание случившегося становилось настолько невыносимым, что она была бы рада физической боли, а не душевной. В один миг ее мир рухнул, и это была не метафора. Для цыганской девушки потерять девственность до замужества – самое страшное, что только может случиться. И это самое страшное случилось именно с ней. Как дальше жить и что делать – она не знала. Даже не было сил встать и дойти до душа. Да и зачем? Теперь она вообще не понимала, зачем ей всё это делать, зачем ей жить.

Когда прохладный ночной воздух, проникающий в открытую форточку, стал холодить ее кожу, она натянула на себя одеяло и завернулась в него. Это максимум, на что ее хватило. В голове проносились мысли о произошедшем и о жизни дальше. Конечно, она слышала о тех девушках, которые не сберегли себя. Но это они делали по любви, хотя, правда, потом сильно раскаивались в содеянном. Замуж их никто не брал, а вот порицание и отторжение они получали отовсюду. И им приходилось или жить с этим, надеясь, что какой-нибудь старый вдовец цыган возьмет вот такую себе в жены, или они уходили из табора навсегда. Дара не хотела ни первого, ни второго. Выйти замуж за старика лет шестидесяти, у которого его дети от первых жен старше ее, было бы ужасно. Она в такой семье всегда будет в роли домашней прислуги, всеми презираемая и забитая. А уйти из табора…

Дара вспомнила свою жизнь. Отец хоть и любил, чтобы она была при нем, но понимал, что дочка хочет и мир посмотреть, и поэтому разрешал ей кочевать с цыганами. Как только зима уступала свои права первому теплу, их табор собирался и отправлялся в строну юга. Они кочевали по Ставрополью, Краснодарскому краю, часто останавливались на берегу Черного моря. Это была настоящая цыганская жизнь. Правда, кочевали они не на лошадях, а на машинах, к которым были прицеплены трейлеры, оборудованные под жилье. Лошадей они тоже перевозили в специальном оборудованном фургоне, прицепленном к машине. И вот таким длинным «паровозиком» из машин с прицепами цыгане и кочевали из города в город. Основным их заработком были концерты в тех местах, где они останавливались. Иногда это были Клубы или Дома культуры, а иногда просто центральные площади городков и селений. Дара активно в этом участвовала. Она пела и плясала, и была счастлива такой жизнью. Ей казалось, что так будет всегда. Только вдруг всё завершилось, причем настолько страшно и необратимо.

Хотя, конечно, ее кочевая жизнь тоже должна была в скором времени завершиться. Отец договорился о ее замужестве, и этой осенью, после возвращения из армии ее жениха Янко, она должна была стать его женой. Только Янко Дара не видела, но такова традиция – судьбу молодых решают родители. Дара не противилась этому, а расспросив подружек из табора, где рос Янко, она узнала, что он даже недурен собой, высокий и красивый.

Только что теперь толку. О каком замужестве она думает? Его родители, наверное, уже расторгли их помолвку, как только услышали о ее похищении. А сам Янко плевать в ее сторону будет после всего произошедшего. Людям уже неважно – по доброй воле она пошла на это или нет. Люди злые и всё равно скажут, что она сама виновата, сама захотела этого. Дара осознавала весь масштаб своего позора. Ее морозило даже под одеялом, в которое она куталась. Или этот холод шел изнутри, и поэтому она не могла согреться. Не быть ей женой молодого красивого Янко. Она вспомнила и о Шандоре. Он ей никогда не нравился, а теперь и Шандор плевать в ее сторону будет. А ведь до этого она гордо проходила мимо него, зная, что Шандор и его табор – изгои в племени цыган. Шандор не уважает традиции и старших, и за это его считали недостойным быть с остальными. Но у Шандора был большой табор, поэтому совсем не считаться с ним не могли. Так что барон его терпел и даже приглашал на заседания старейшин. Даре тоже не нравился Шандор. Она знала о его жестокости, о том, как он расправляется с непослушными. Об этом много ходило рассказов среди цыган, и Дара сама видела, как он избивал провинившихся. Вот поэтому Шандор ей и не нравился, хотя она знала, что она ему нравится. Он даже сватался к ее отцу, но барон категорически сказал «нет». Дара была рада, что отец отказал. Пусть лучше неизвестный Янко будет ее мужем, чем Шандор… Только вот теперь всё переменилось.

От отчаяния, пронзившего ее, она заплакала, уткнувшись в подушку. Потом слезы кончились, и Дара просто лежала и смотрела в стену напротив. Внутри нее был ад, в котором она медленно варилась, и теперь избавиться от этого ада она не сможет уже никогда.

Наступило утро. Дара слышала, как в ее комнату зашли и, судя по звону тарелок, ей принесли еду. Спустя какое-то время снова зашли, но она так и лежала, завернувшись в одеяло, и пыталась согреться. Сейчас ей было уже всё равно. И даже угрозы Ковало уже не пугали. То, что произошло с ней… что может быть еще страшнее?

***

Зайдя в комнату девушки, Ковало подошел к ее кровати. Он был зол, слишком зол на ее поведение. Зол на то, что притащился сюда, чтобы заняться кормлением цыганки. Всю дорогу он кипел от злости, хотя внешне это и не было заметно. Войдя к ней в комнату и увидев ее в постели, он понял, что это ее очередной протест. Ковало сдернул с нее одеяло и застыл.

Дара не успела схватить срываемое с нее одеяло, но почувствовала это и перевернулась, подтянув ноги к груди и сжавшись. Ее длинные спутавшиеся волосы прикрывали ее наготу. Хотя Ковало успел увидеть достаточно. Тело девушки было покрыто синяками и красными гематомами. Его взгляд переместился на простынь, на которой засохли следы крови. Ковало посмотрел на лицо Дары: разбитые опухшие губы, на скуле следы от ударов, опухший нос и красные глаза, по которым было понятно, что она плакала.

Он взял одеяло, которое сдернул с нее, и протянул ей обратно. Девушка сразу натянула одеяло аж до подбородка и опять опустила голову, так, что спадающие на лицо волосы закрыли его.

– Я пришлю врача. Пожалуйста, веди себя хорошо, иначе мне придется присутствовать рядом с врачом и держать тебя. Ты меня слышишь?

Дара слышала его. И понимала, что он говорит. После всего произошедшего еще и этот мясник будет ее рассматривать вместе с врачом? Это было слишком. Поэтому она кивнула.

Ковало не стал добиваться от нее ответа, понимая, что с такими разбитыми губами ей и говорить-то больно. Он все-таки понадеялся, что она будет вести себя хорошо и не станет сопротивляться доктору. В ее состоянии это глупо. Он вышел из комнаты и набрал телефон врача, кратко и очень сдержанно попытался пояснить ему суть проблемы. Доктор вроде понял, что произошло с девушкой. Поскольку доктор был своим человеком и давно уже привык к таки вызовам, он не стал долго расспрашивать, а сказал, что выезжает. Вот только доктор привык лечить раненых бойцов Гера, а такое здесь произошло впервые. Но врач не показал виду, что шокирован. В любом случае он должен оказать помощь пациенту.

Ковало нервно ходил по гостиной, ожидая приезда врача. Он прокручивал в голове увиденное и сам не верил в это. Все-таки цыганка оказалась девственницей. Конечно, это удивительно, но факт был налицо, вернее, на окровавленной простыне. Налицо был другой факт, вернее, на лице у девчонки. Ковало не ожидал такого от Гера. Хотя они знают друг друга уже более двадцати лет. И Ковало помнил, каким Полонский был по юности, когда мог бить и звереть от крови. В последние же годы Гер предпочитал наблюдать, как били другие; ему самому, видно, это приелось, да и статус у него сейчас уже другой. И вот вдруг Гер как с цепи сорвался. Ковало не ожидал такого. Да и девчонку было жалко. Он ведь понимал, почему она сопротивлялась – себя пыталась сберечь. Но почему Гер не остановился? Зачем он так с ней?.. Ковало опять поймал себя на мысли, что жалеет цыганку.

***

Дождавшись, когда доктор спустится в гостиную, Ковало заговорил первым:

– Док, как она? Что-нибудь серьезное?

– Ничего серьезного… Кроме душевной травмы, но это не моя область лечения… Это Герман ее так? – видя, как Ковало отвел глаза, врач всё и сам понял. – Я за ним такого уже лет двадцать не помню, чтобы так сорвался…

– Я тоже не понимаю, с чего он так… Девчонка же…

– Красивая. Но ладно, это не мое дело. Завтра заеду, проверю ее. Сейчас можешь не беспокоиться – я ей успокоительное вколол, до вечера поспит. Вот рецепт – купи всё, что там написано.

Ковало взял листочек с рецептом, а затем двинулся за врачом, который пошел к входной двери.

Всю дорогу до офиса Ковало думал о произошедшем и пытался убедить себя в том, что ему вообще всё равно, как ведет себя Гер с этой цыганкой. Только откуда-то непонятно появившаяся совесть говорила, что не все равно. Что ему жалко девчонку и нужно как-то попытаться поговорить с Гером – о том, что не стоит себя так вести.

Зайдя в кабинет Гера, Ковало увидел на его лице следы вчерашней борьбы. То, что это дело рук цыганки, он не сомневался. Гер был мрачен и раздражен. Он стоял у окна и смотрел на раскинувшийся у его ног город. В руке у Гера был стакан с виски, хотя и была только середина рабочего дня. Обычно Гер если и пил в офисе, то только вечером.

– Что опоздал? С Ирэн что-то? – бросив на Ковало взгляд, спросил Гер.

– Спасибо, что беспокоишься за Ирэн, но с ней всё в порядке… А вот с цыганкой не очень хорошо, – видя, что Гер продолжает смотреть в окно, изображая равнодушие на лице, Ковало продолжил, – я ей нашего дока вызывал…

– Что с ней?

– Тебе лучше знать.

– Хватит! Моя совесть не проснется от твоих намеков.

– Док сказал – в целом всё в порядке. Уколол снотворным и дал список лекарств, мази и успокоительные…

– Ты купишь всё, что он ей прописал.

– Уже купил и в коттедж своего помощника отправил со всем этим. Твоя домработница ей всё отдаст и проконтролирует процесс. Гер, я давно тебя таким не помню…

– Выпить хочешь? – перебил его Герман и, видя утвердительный кивок, пошел к бару, чтобы наполнить бокалы.

– Я и сам себя не помню таким. Даже не знаю, что на меня нашло. Она так сопротивлялась, вот я и завелся.

– Теперь понятно из-за чего, – Ковало взял протянутый Полонским бокал и отпил. – Я ведь говорил, что она может быть еще девственница.

– Ей двадцать, она что, до старости себя беречь хотела? По-моему, не стоило так за это цепляться.

– Нехорошо, конечно, вышло… Это ведь ее первый раз.

– Я предлагал ей по-хорошему, но она как дикая кошка. Сам видишь – всего меня исцарапала. Вот я и завелся. Ладно, хватит об этом. Нужно и к нашим делам переходить, – Гер отошел от окна и направился к креслу за столом.

– Спросить хотел. Может, ее в сад под охраной выпускать, а то сколько она в комнате сидеть будет?

– Хорошо, но под твою ответственность. Смотри, чтобы не сбежала. И хватит уже о ней.

В голосе Германа проскользнули нотки раздражения. Больше к этой теме они сегодня уже не возвращались.

***

Дни Дары теперь стал более разнообразным. Ее выводили на прогулку в сад. В первый раз она отказалась туда идти, и тогда охранник, без всяких эмоций на лице, подошел к ней и перекинул ее через плечо. Так он и донес ее до сада, а там просто поставил на дорожку и отошел в сторону. После этого раза Дара стала сама выходить в сад, осознавая, что особого выбора у нее и нет. Хотя прогулка по саду ей нравилась. Сидеть в четырех стенах после всего случившегося было невыносимо. То, что творилось в ее голове, сводило с ума. Но она заставила себя держаться, твердо приняв решение сбежать отсюда. Травиться, топиться в ванне и резать себе вены она не будет. Этого удовольствия Полонскому она не доставит. Она хочет сбежать от него, а как жить дальше – когда сбежит, тогда и решит. Все-таки в душе Дара надеялась, что отец поймет ее и поможет. Пусть и придется ей уехать, но отец… Он же ее любит, а значит, не отвернется от нее. И еще она надеялась, а вдруг отец скажет, что она не виновата в произошедшем. Ведь он барон и как скажет, так и будет. И тогда никто не посмеет о ней плохого сказать. Замуж, конечно, не возьмут, только если вдовец какой, но хоть в спину плевать не будут. Может, еще всё и образуется. Вот поэтому Дара и жила, веря в хорошее.

Ее побои, благодаря мазям, проходили, душевное состояние с помощью таблеток тоже возвращалось в норму. Пожилой доктор регулярно приезжал к ней, и даже казалось, что он относится к ней с сочувствием. Его внимание и забота были приятны. Только одно омрачало ее жизнь. Дара понимала, что эта ночь может повториться. И чем бледнее становились синяки на ее лице, тем грустнее становилась она. Пока она не придумала, как сбежать из этого дома, а время шло, и каждый раз при наступлении вечера она замирала от шагов около своей двери. Она ждала его. Того, кто разрушил ее жизнь.

Глава 5

Две недели для Германа пролетели незаметно. Он закрутился в череде событий. Как всегда его бизнес забирал время и силы. Но это была его жизнь и она ему нравилась. Только вот в последние дни его настроение сильно ухудшилось. На выкупленной под реконструкцию нефтеперерабатывающей базе, теперь уже принадлежащей ему, были обнаружены наркотики. Откуда «ноги растут» Гер знал. Только это же не объяснишь правоохранительным органам, которые их там нашли по заявлению бдительных граждан. Зато Герман оценил ход цыганского борона в отместку за избитых его людей и потерю бароном вокзала, как точки сбыта наркотиков. Хоть Полонский и ждал в ответ удара, но не ожидал, что он будет таким существенным. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы замять это дело. Естественно, пресса сразу подняла шум о проблеме распространения наркотиков в Подмосковье. База Полонского стала мелькать в строчках новостей, и Гер только и успевал отсчитывать купюры, с помощью которых затыкал рты журналистам, и убирать репортажи о своем предприятии из новостей. Далее последовала его череда визитов к нужным людям с просьбами о том, чтобы забыли это пришествие. Естественно, таки вещи решались в обмен на услуги от него. И вот к концу недели, измотавшись от трудовых будней, Гер дал команду ехать в коттедж.

Ковало знал зачем туда едет Гер. Он молча сидел с ним рядом в машине.

– Гер, может, сегодня не стоит?

– Что не стоит? – раздраженно ответил Герман, просматривая новости в телефоне.

– Срывать злость на девчонке.

– Будет хорошо себя вести – я тоже буду сама краткость, – ехидно бросил Гер.

– Она не виновато в том, что делает ее отец.

– Да что ты говоришь? Может она и не виновата. А барон? Он что, даун? Его дочь у меня, а он мне такую «свинью подложил». И на что он надеялся? Знаешь, если ему плевать на свою дочь, то мне и подавно.

Ковало понимал, что этот разговор бесполезен. Гер был заведен и в целом прав. Ковало и сам не ожидал, что барон решится на такое. Неужели ему не жалко дочки? Он же должен понимать, что с ней будет после того, что сделал барон.

***

Все это время Дара жила в ожидании Полонского. Хотя тяжело жить и ждать плохого и она старалась не давать себе думать о плохом. Дневные прогулки отвлекали, а потом можно было заполнить тишину комнаты работающим телевизором. Вечерами же, чтобы отвлечься, Дара продолжала мастерить фигурки из листков бумаги. Те, первые, сделанные ею, были безвозвратно испорчены и выкинуты в мусорное ведро, как, впрочем, и ее жизнь. Но она не стала унывать и, сидя на ковре, стала опять складывать из листков, вырываемых из журнала, новые оригами. Когда-то давно, в детстве, ее этому научил старый цыган. Он давно уже умер, но она запомнила то, как, будучи ребенком, ей нравилось мастерить лягушат и аистов из бумаги. Или сделать пароходик с трубами и пустить его в лужу. Теперь эти воспоминания счастливого девства давали ей возможность сохранять мир в душе. Постепенно изо дня в день ее коллекция поделок всё пополнялась и разнообразилась. Она вспоминала всё, чему ее учил цыган и даже пробовала сама придумать новых зверушек, складывая их из бумаги, И если ей это не удавалось, она не расстраивалась, а бралась заново, вырывая новый листок.

Когда дверь в ее комнату распахнулась, Дара вздрогнула и обернулась. Она даже не испугалась, увидев его, просто продолжала сидеть на ковре с смятым листком бумаги и смотреть на Гера.

– Что, детка, соскучилась по мне? – Гер прошел по комнате и остановился напротив нее, – Пойдем, займемся более интересным делом.

Он протянул ей руку. Дара отшатнулась и стала отползать от него.

– Давай в этот раз по-хорошему. Теперь тебе терять уже нечего, поэтому не вижу смысл ломаться. Пойдем.

Гер, подойдя к девушке, попытался поднять ее с ковра. Только вот слова Гера о том, что теперь ей нечего терять, так больно резанули ее, что Дара, уже не сдерживая ненависть к этому человеку, стала яростно вырываться.

Гер пытался держать себя в руках. Он дал себе слово, что больше не будет так себя вести. Но девчонка не оставляла ему шансов. Когда ее ноготочки прошлись по его щеке, он почувствовал, что его сдержанность трещит по швам. Звонкая пощечина окончательно смела все грани разумного в нем. Он никогда не позволял женщинам так с собой обращаться. Гер с размаху ударил девушку по лицу и, пока она приходила в себя, стал срывать с нее одежду. Видно, его удар был сильный. Только когда он ее полностью раздел, цыганка пришла в себя и опять стала яростно сопротивляться. Но сейчас Гера уже ничего не сдерживало. Он видел под собой ее тело, оно было красиво, и он чувствовал в себе животный инстинкт обладания. Несколько ударов по лицу сломили ее сопротивление и Гер, чувствуя, что она обмякла, развел ей ноги. Он брал ее жадно, грубо, с такой страстью, как, наверное, в древности победители брали своих пленниц, захваченных в битве. Она была его трофеем, его призом, его добычей. Такая гремучая смесь порождала в нем низменные инстинкты и затмевала разум. Он вообще не понимал, почему рядом с этой девчонкой с ним такое творилось. Он буквально превращался в монстра и уже не мог контролировать себя.

Дара, отвернув голову в сторону, ждала, когда всё это кончится. Спина при каждом толчке терлась о ковер, и кожа от соприкосновением с ворсом уже горела. Но ей было так легче – отвлекаться на физическую боль, чем осознавать, что сейчас с ней происходит. Теперь его движения в ней уже не вызывали такой боли, как в первый раз, хотя ей всё равно было больно там, между ног, от его проникновения. Но Дара кусала губы, чтобы не стонать и не заплакать. Она просто ждала, когда всё закончится.

Оргазм, накрывший Гера, был невероятным. Это уже второй раз, когда его так накрывало. К такому он не был готов и не мог понять, почему именно с ней он это испытает. Ведь не мальчик уже, столько женщин побывало в его жизни и вроде даже влюблялся во многих, да только такого ощущения, как с этой цыганкой, он никогда не чувствовал в себе. Возможно, ее сопротивление его так заводило или она сама слишком нереальная, не такая, как у него были, ведь и вправду настоящая цыганка.

Встав и оправив одежду на себе, Гер краем глаза наблюдал, как девушка на ковре, свернулась, как и в прошлый раз, в позу эмбриона и стянув с кровати покрывало, завернулась в него.

Он сдержал в себе непонятный ему порыв и, придав голосу стандартные властные нотки, произнес:

– Доктор оставлял противозачаточные таблетки. Надеюсь, ты их начала принимать. Залетишь – он тебе всё выскоблит. Мне от тебя детей ненужно. Ты меня слышишь?

– У цыганок только от любви дети рождаются, – тихо произнесла девушка, но Гер расслышал ее слова. Он помолчал, а затем вышел из ее комнаты.

Спустившись вниз и не смотря на Ковало, махнул рукой и пошел к выходу из дома. Ковало понял его жест и последовал за ним следом.

– Ей врач нужен? – спросил он.

– Да, пусть приедет, – сухо ответил Гер.

Ковало про себя чертыхнулся, но вслух промолчал, понимая, что что-либо говорить бесполезно.

***

Для Дары опять всё повторилось. Хотя Гер был прав – что теперь-то переживать. Себя она не сберегла и уже неважно – один раз это с ней будет или несколько. Ни на что это не влияет, только, наверное, для нее самой было всё это важно. Не хотела она потерять себя, не сможет она жить, зная, что уступила не сопротивляясь, что сдалась. Нет, пусть лучше так – через побои, кровь и боль, так лучше. Так ей понятней – она сделала, что могла, она сопротивлялась. Дара прижимала пальчики к носу, из которого так и шла кровь.

Сколько так она лежал, она не знала, постепенно проваливаясь в сон, потом вздрагивая от шагов за дверью.

Дверь открылась – она сжалась в комочек и услышала голос доктора. Он выставил за дверь охрану и, подойдя к ней, перевернул ее, заглядывая в лицо. Дара была благодарна ему, что он ничего не стал говорить. Скорее всего, на его практике были случаи и похуже. Она не хотела ни слов жалости, ни слов успокоения.

– Давай я помогу дойти тебе до ванны.

Дара кивнула и почувствовала, как он помогает ей подняться. Опираясь на его руку, она дошла до ванной комнаты и уже не стесняясь врача, скинув покрывало, зашла в душевую кабину.

Как же хорошо было стоять под струями воды и смывать с себя всю эту грязь.

Доктор не отходил от нее, наверное, боясь, что она может упасть.

Когда она вышла из душа, врач подал ей полотенце и опять помог дойти до кровати, а дождавшись, когда она ляжет, стал обрабатывать следы побоев. Закончив с этим, он сделал ей по вене укол, и Дара ощутила, что проваливается в сон.

***

Ковало сам перезвонил врачу и подробно расспросил его о состоянии цыганки. Врач был сдержан, и по его тону Ковало чувствовал, что тот еле сдерживается, чтобы не нагрубить ему. Ковало понимал пожилого доктора, но только что он мог сделать. Одно его порадовало, что в этот раз всё было не так серьезно. Хотя побои все равно были, и назвать это несерьезным было тяжело. С утра он поехал вместо офиса в коттедж. Зайдя в комнату Дары, застал ее сидящей в кровати и кутающуюся в одеяло.

Ковало подошел к ней и аккуратно поднял ее лицо, которое она старалась скрыть от него, отворачиваясь и закрывая лицо кудрями волос.

По характеру побоев Ковало оценил слова доктора, что в этот раз всё было не так страшно, как в первый. Действительно, всего лишь опухший нос и разбитая губа, да и небольшой синяк на щеке.

Девушка зло посмотрела на него, сверкнув темнотой глаз, и отшатнулась от его руки.

– Постарайся в следующий раз быть с ним чуть более уступчивой, – Ковало и сам не знал, зачем он завел эту беседу, – Гер не такой плохой. Просто тебе ненужно злить его.

Цыганка молчала, продолжая прятать лицо под кудрями волос. Ковало вздохнул, понимая, что из него плохой советчик. Тем более, ничем особым успокоить её он не может. Постояв, он пошел к двери.

– Можно я сегодня не пойду в сад.

Ковало обернулся на слова девушки.

– Конечно, я скажу охране. Если не хочешь – можешь и завтра не идти.

– Спасибо.

Видя, что девушка опустила голову, он вышел из комнаты. Ковало осознавал, что всё происходящее ему давно уже не нравится. Даже в его понимании это был перебор. Хотя как раз он отличался большей жестокостью по сравнению с Гером. Только вот сейчас то, что делал Гер, переходило все рамки разумного, и даже Ковало этого не понимал – зачем Гер так себя ведет с этой девчонкой.

***

В это день картина в офисе повторилась – Гер стоял и пил виски, хотя и был день. Ковало сам налил себе, не дожидаясь приглашения.

– Как она?

– Странно, что тебя это интересует, – Ковало плюхнулся на длинный кожаный диван и положил ноги на невысокий журнальный столик перед ним.

– Да, меня это интересует, – сухо произнес Гер.

– Док сказал, что в этот раз лучше, чем в прошлый. А она просила пока в сад ее не выводить. Что тебе еще интересно?

Гер неопределенно пожал плечами.

Ковало, видя, что тот молчит, продолжил:

– Она всего лишь девчонка, на двадцать с лишним лет младше нас. Может, не стоит с ней так поступать?

– Я не понимаю ее сопротивления. Хорошо, в первый раз это понятно. Но сейчас? Можно было быть посговорчивей. Я готов быть нежным с ней. Но она не оставляет шансов – ведет себя, как дикая кошка. Чуть глаза мне не выцарапала.

Гер, повертев пустой бока в руке, поставил его на стол.

– Я сам не понимаю, почему рядом с ней я теряю контроль. Хотя нет, понимаю. Никто и никогда так не сопротивлялся мне… Ладно, хватит о ней. Что по нашим делам? Кстати, нам дорого стало «отбелить» себя перед прессой после подставы с наркотиками на нефтебазе. И, думаю, еще придется денег нормально отвалить, чтобы до конца всё замять.

– Это дела ее отца. Она здесь не причем.

– Хватит уже о ней. Не старайся – моя совесть не проснется, меня уже не переделать. А она, если не хочет повторения такого, пусть научится себя вести.

Ковало понимал, что более эту тему не стоит поднимать и решил, что пока Гер к ней не поедет, так как лицо девчонки опять будет долго заживать, а значит у всех есть время на передышку.

***

Поставив тарелку с борщом перед своим мужем, Роза заботливо поправила нарезанные кусочки черного хлеба в плетеной корзиночке на столе и специально чуть замешкалась, надеясь, что Мирчи наконец обратит на нее внимание. Но мужчина, взяв кусок черного хлеба, стал есть борщ, дуя на ложку, с которой вверх поднимался прозрачный дымок.

В дверь позвонили и Роза, поняв, что не успела ничего сказать, вздохнув, пошла открывать.

В дверях стоял Шандор и его друг Ромо, а во дворе толпились его люди, недобро бросая взгляд на людей Чечера.

– Барон дома? Разговор к нему есть. Поди, скажи ему, – Шандор смотрел поверх головы Розы и так зная, что барон дома.

Роза захлопнула перед носом Шандора дверь и вернулась на кухню, где ее муж продолжал невозмутимо есть горячий борщ.

– Шандор приехал со своими…

– Зови, – перебил ее барон.

***

Когда в просторную кухню, расположенную на первом этаже коттеджа, вошли Шандор и Рому, барон поднял на них недобрый взгляд.

– Здравствуй, барон. Звал? -Шандор отодвинул стул от стола и сел.

– Я не приглашал тебя за стол, – Мирчи отодвинул от себя пустую тарелку.

– А я думал – к обеду пригласил. Напоишь, накормишь…

– Встань из-за стола.

То, каким тоном это произнес барон, не оставило даже у Шандора желания продолжать сидеть на стуле. Он нехотя встал. А Рому, так вообще все это время стоявший в проеме двери, даже попятился назад.

– Хорошо, я и стоя тебя выслушаю, – Шандор не хотел обострения и так непростых отношений с бароном, поэтому хоть и нехотя, но подчинился его приказу.

– Зачем Полонскому наркотики подкинул?

– Ах вот для чего ты меня позвал, – Шандор знал, что курить в доме барона нельзя, но, демонстративно достав сигареты, закурил. – Знаешь, я все-таки цыган и за своих привык вступаться. Полонский твоих людей избил, дочку забрал… и что, я должен был спокойно сидеть и на все это смотреть?

– Ты не цыган… ты не чтишь традиции и не уважаешь старших, так как и твои люди. Всё, что касается Полонского – это мои дела. Не лезь туда. Иначе…

– Иначе что? – Шандор выпустил струйку дым, на его губах играла улыбка.