Читать книгу: «На юг», страница 3

«Этот ноябрь меня убьет», – подумал Освальд и увидел легко шатнувшийся листок бумаги с парой предложений. Он сразу понял, что к чему, и не стал тянуть с вопросом.

– Подписать? По собственному? – сказал он.

– Да, спасибо, герр сенатор, – ответила ему Моника.

Освальд достал перьевую ручку, подаренную мэром. Ей он обычно подписывал что-то чрезвычайно важное, и Моника знала об этом. Сделал росчерк пера и собирался вернуть лист обратно девушке, но сжал его и остановился в мыслях.

– Один вопрос: куда ты теперь пойдёшь? – сказал Освальд Монике, впервые поинтересовавшись о её делах и, наверное, в последний раз.

– Я пойду на прослушивание в оперу, герр сенатор.

– Что ж, удачи в достижении вершин на сцене.

ГЛАВА 4

Конрад Штайнер и Отто Гендевальд поздним вечером обедали в опустевшей столовой полицейского участка. Почему только обедали? Потому что были завалены томами дела на потрошителя Яммера.

Конрад заказал себе тарелку солянки и куриный стейк со спаржей. Своему меню и относительно нейтральной позиции к углеводам он никогда не изменял. Пухляш Отто набрал себе жареного картофеля и все баварские сосиски, что остались к вечеру, так что на одном противне не хватало места.

Конрад ел всегда очень быстро. Его желудок и кишечный тракт работали в три смены, как шахты с рудой, заполненные черными рабами. Отто Гендевальд, как обычно, растягивал трапезу на пару часов, после каждой баварской сосиски облизывая пальцы, чтобы никому ничего не досталось. Конрад в сотый раз перечитывал новый том о проститутке, убитой возле Цитадели, о том, что написала Грета-Виктория, и о свидетельских показаниях сенатора Освальда и женщины, что нашла труп.

Давайте немного преподнесу вам сводку про Грету.

Грета-Виктория мечтала стать врачом с самых малых лет – этим она пошла в своего деда-патологоанатома. Она была необычной девушкой, если понимать обычное представление о девушке конца XIX века. Закончившая врачебную академию с отличием и посетившая множество лечебно-исследовательских филиалов на юге Италии, Грета-Виктория готовилась к своей первой практике по стопам дедушки.

Сегодня был её первый день в морге. Она стояла в кабинете. Перед ней на старом немного ржавом столе лежал труп женщины лет 25–30. Грета-Виктория прижала большой и указательный пальцы к холодной, как лёд, плоти и очень туго натянула её над грудиной, как учил её дедушка. Довольно важно сделать надрез. В тот момент она вспомнила всю теорию и кусочки практики, что были в Италии. Сотни врачей и профессоров промчались у неё перед глазами, и вспомнились их советы. В конце концов она не хотела портить светлую память своего деда-врача.

Грета без колебаний провела скальпелем от одного плеча к грудине, с каждым сантиметром вгоняя лезвие всё глубже в кожу. Она пыталась сохранить маску безразличия к этому телу, совсем не думая о том, что когда-то это был человек с прошлым и определённой историей, с родителями и, может быть, детьми. Конечно, её будущее на этом врачебном поприще было совсем не обязательно, и она могла прожить намного дольше, чем ей было предначертано. Но что есть, то есть.

Сталь скальпеля разрезала грудную клетку намного мягче и легче, чем ожидала Грета. В моменте промелькнула мысль: «А делаю ли я всё правильно, и должно ли быть так просто… разрезать человека?» Тошнотворно-вишнёвый запах поднимался от сделанного разреза. Профессора уже давно привыкли к запаху крови, испражнений и других человеческих жидкостей. Грета держалась довольно хорошо. Она подавила нарастающую дрожь. Отступив от стола пару шагов, Грета с изумлением стала разглядывать свою работу.

Кровь совсем не полилась из раны и была темно-алого цвета. Если бы эта проститутка была убита менее 40 часов назад, то кровь бы залила весь стол фонтаном. А так всё закупорилось и застыло, и можно было рассматривать каждую ткань и орган. Грета протёрла скальпель об белую простынь на столе и простерилизовала его. Вдоль зелёной стены лежал ещё десяток трупов с уже дряблыми конечностями. Каждый из них мог бы стать целым аттракционом для любого из интернов, закончивших академию.

Взяв другой, более длинный скальпель, Грета направилась обратно к трупу проститутки с намерением сделать надрез от другого плеча вплоть до пупка. Она не ожидала, с какой силой надо было разделить рёбра, чтобы увидеть сердце. Это уже не было похоже на нарезку свиной колбасы по утрам на завтрак.

В глазах Греты в очередной раз помутнело, и она взялась перечитать заключение полиции. В первом абзаце было сказано о ножевой ране в районе живота, что совпадало с вскрытием, и печень была в застывшей от холода крови. Лицо отсутствовало. Но ничего не было сказано про синяки на шее. Как их могли не заметить? «Возможно, обычная халтура», – подумала тогда Грета и вписала это в свой отчёт.

Ножевое ранение было нанесено задолго до изнасилования. «Что за мерзость крайней степени», – подумала Грета-Виктория. Вот таким врачом была она… Грета-Виктория.

Конрад резко поднял глаза от дела, как только звук его чтения в голове прекратился, и он снова услышал, как Отто облизывает свои пальцы.

– А та женщина, которая нашла труп, случайно не твоя мать, Гендевальд? – спросил Конрад.

– Это почему? – выпучив глаза, но не оторвавшись от еды, ответил ему Отто.

– Ну смотри, мы знакомы полтора года, и я ни разу не спросил тебя о твоей личной жизни и семье. Вот интересно, не твоя ли это мать, так как вы очень похожи.

– Чем это?

– Вы оба толстые, Отто, – сказал Конрад.

– Открою вам секрет, инспектор Штайнер, не все жирные между собой родичи, – сказал Отто, отодвинув тарелку от лица.

– Ладно, прости. А та женщина, которая каждый день в час дня приносит тебе обед, это кто, курьер? – сказал Конрад, закинув туфли на край столика и закурив сигарету марки «Ред Эпл».

– Нет, это моя мать… – тихо сказал Отто своему начальнику.

– Вот видишь, вы оба толстые и родственники. Значит, моя версия ещё жива, не так жива, как проститутка возле Цитадели, но всё же, – сказал Конрад, затушив недокуренную сигарету.

Конрад, несмотря на свой иногда показательный цинизм и черный юмор, был человеком довольно практичным и через чур верующим в Бога. Если бы даже Бога не было, он бы придумал его сам и поклонялся. Для таких людей, как он, нужно что-то, чтобы сдерживало его в рамках правил. Вы спросите, а почему его не держат законы? Он же инспектор полиции со стажем и должен следовать лишь букве закона. Во-первых, отвечу вам я, буква закона в Германии, да и в любой другой стране мира, это не такая аксиома, как сейчас. Многие госслужащие брали взятки, это было в порядке нормы. Но Конрад не из этих. Он более редкий экземпляр. Хоть он и не брал взятки, его брали немного другие утехи. Ему казалось, что Бог, а не закон, дает ему право вести это расследование по Яммеру. А когда человек во что-то верит, а потом его вера терпит тотальный крах и тонет, что может случиться? Катастрофа или Армагеддон? Явно ничего хорошего из этого не выйдет.

Между делами по Яммеру, которые он читал на постоянной основе, во внутреннем кармане его пиджака всегда лежала маленькая карманная Библия. Штайнер с виду мог казаться человеком внесистемным, честно говоря, мне так иногда и казалось. Холодный взгляд из голубых глаз и брови, которые держались на одном уровне, какую бы эмоцию ни испытал инспектор. Если бы существовала медаль за брови, её точно дали бы Штайнеру. Под пиджаком пряталось не только слово Божье, но и шестизарядный револьвер, вечно готовый к бою, то есть взведённый в боевое положение.

Штайнер и Гендевальд не с самого начала вели расследование по Яммеру. Изначально убийства в разных районах расследовали местные участки. Лишь через пару лет, во время пивного марафона в одном из центральных пабов, которым владеет бывший коп на пенсии, встретились пару следователей по мокрухе и обсудили очень похожие эпизоды из своих районов. Когда картинка начала складываться, что убийства похожи и, возможно, орудует один и тот же человек, то созвали комиссию во главе с комиссаром Нижней Силезии. Тогда и создали штаб.

Главой штаба назначили Конрада, а в помощь дали Отто и немного финансов из казны города.

Конечно, это были сущие гроши для поимки маньяка. Не было ни описания, ни одного свидетеля, ни одной уцелевшей жертвы. Проститутка, найденная сенатором Освальдом в проулках квартала возле Цитадели, была девятой жертвой.

Что вообще такое девять жизней? Девять жизней – это чья-то судьба, кто-то любил этих людей, а их просто утилизировали и всё? Если вдаваться в практическую часть вопроса, то в конце 19 века половина Ганновера читала Ницше вместо посещения протестантской или католической церкви, и что для тех, что для тех жизнь человека мало что стоила.

Честно говоря, если бы меня спросили, что можно сделать, чтобы могло сойти вам с рук без наказания – убить десять человек или украсть десять лодок, то здравомыслящий человек того времени выбрал бы убийство людей. Ведь лодки стоят денег, не говоря о том, что они банально большие. А уход десяти маленьких экономических ячеек на тот свет мало кто заметит.

Ситуация накалилась в 1899 году, когда убили семилетнюю девочку. Её нашли изнасилованной, как ту проститутку. Тогда владелец газет Иммерман взорвал настоящую пороховую бочку, и на комиссара начали давить общественность и политики. Тот начал давить на председателя штаба Штайнера, конечно, без увеличения его финансовых возможностей для поиска убийцы. Штайнер, в свою очередь, начал давить на пухлого Отто, выдавливая из него кишки своими библейскими притчами.

Ночь под тусклой лампой сменила тон позднего обеда в столовой, но не было никакого просвещения в деле. Гендевальд уже был измотан опросом зевак со всего квартала, а пальцы Штайнера украсили малиновые мозоли от количества перелистанных страниц уголовного дела. Отто разложился на диване и приложил ко лбу слегка холодный графин с водой, чтобы испытать каплю облегчения от напряженной ситуации. Штайнер и не думал отдыхать и начал подкидывать дров в костер изнеможения пухлого Отто.

– Мы его обязательно поймаем, – сказал Штайнер своему подопечному.

– Это было бы хорошо, герр инспектор, но как? – ответил Отто, не убирая графин со лба.

– "Ибо плата за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем", – в рифму и поправив галстук, сказал инспектор.

– Вы опять цитируете Библию? Вы же знаете, что я еврей и не читал это, – ответил Отто.

– Еврейство не порок. Иисус тоже был евреем, но в первую очередь сыном Господа… хотя знаешь, Отто, мне кажется, я знаю, как мы поймаем этого подлеца, – сказал Конрад, прикрыв лицо руками, продумывая мелочи.

Отто присел и поставил графин на комод, стоящий рядом. Не прерывая мысли Конрада, он держал паузу и молчание, чтобы выслушать его.

– Твоя искалеченная вера мне кое-что подсказала, но мы воспользуемся моей верой. Мы, как Господь Бог, принесем в жертву сына Господнего Иисуса Христа, не в спасение от греха, а как наживку.

– Что вы имеете в виду… – ответил Отто, уже поняв, к чему ведет мотив инспектора Штайнера.

– Мы используем парня или девушку как наживку, – сказал Штайнер, хлопнув ладонью по дубовому столу.

Утром, после выпитой на ночь бутылки крепкого трёхлетнего рома, Отто выкатился из дома, забыв свой галстук. По дороге в офис инспектора он позавтракал в закусочной на Бэйкерштрассе и, как всегда, превысил суточную норму калорий. Ветер дул прямо в лицо Отто, и его большие небритые щеки надувались ещё больше, а пуговицы на пальто, не сходящиеся, извивались по ветру, как у героя из комиксов. Только без суперспособностей, а с диабетом, хроническим перееданием и проблемами с алкоголем на ночь. Отто Гендевальд много курил, и сегодня был один из тех дней, когда он курил особенно много. Пачки сигарет на день оперативной работы ему показалось мало, и он купил ещё две про запас. Поджигая сигарету утром, Отто чувствовал неописуемое чувство эйфории, напоминающее ему его самую первую сигарету, выкуренную в школе. Лёгкий дурман, окутывающий лёгкие и кружащий голову, немного расслаблял притупленные чувства после ночной смены в участке. Но если у первой сигареты было оправдание, то в чём смысл двух выкуренных пачек в сутки?

Когда Отто закончил академию полиции с отличием и был лучшим выпускником на факультете, он был совсем не тем, кого мы знаем сейчас. Он был подтянутым и стройным парнем с очень острым и логически верным умом. Логические полицейские задачи на лекциях криминологии возбуждали чувство справедливости и наказания преступников в отдалённых глубинах души Отто. Когда Отто дали первое дело в 1895 году, ему было немного за 22, совсем молодой парень со знаком отличия из академии. Дело было под стать его уму и сноровке, но опыта было слишком мало… Ах, опыт, да, конечно, он имеет значение. Полицейскому дали дело мясника Дойла, рекетира, по локоть измазанного в крови. Днём он работал мясником на забое скота у тёти Кондебульд, а вечерами грабил лавочников. Кличка мясник появилась из-за одного лавочника, который не хотел расставаться со своими кровными, и был пущен, по слухам, мясником на убой как скот. Отто Гендевальд долго собирал показания свидетелей и косвенные улики, и вместо того чтобы доложить начальству, не выдержал и не соблюл устав, заявившись пьяным к Дойлу с папкой улик. Дойл, отсидевший два срока в Зибецгруфе на севере, вблизи Дании, так просто не собирался идти с повинной и, выхватив пистолет, прострелил живот юному полицейскому, убежав как цыганский табор летом. Отто пережил это ранение. С тех пор из-за раны и проблем с кишечником он заметно набрал в весе и сменил гардероб на более тихий и прищемлённый. Значок отличия полицейской академии он больше никогда не крепил на свою грудь.

В ту ночь, когда Заг исчез, Конрад и Отто были на дежурстве. Заг, девятилетний мальчик, подрабатывающий газетчиком, часто оставался допоздна, разнося последние выпуски. Он был сообразительным и находчивым ребёнком, любимцем всей полицейской станции. В ту ночь его отправили домой пораньше из-за опасностей, связанных с потрошителем Яммера.

Но Заг не послушался. У него была своя причина – он хотел помочь инспекторам поймать преступника. Он заметил подозрительного человека, который часто мелькал в их районе, и решил проследить за ним. Когда Конрад и Отто узнали, что мальчик пропал, они бросились на его поиски.

Это был мрачный и туманный вечер. Лампы на улицах горели тускло, словно не желая прогонять густую мглу, окутавшую город. Заг, уверенный в своих силах, следовал за тенью мужчины, который двигался с настороженностью и скрытностью. Улица была пустынной, только звуки шагов мальчика и его подозреваемого нарушали тишину.

Тем временем Конрад и Отто, обеспокоенные отсутствием Зага, прочёсывали близлежащие кварталы. Они разделились, чтобы охватить больше территории. Конрад пошёл на север, к старым складам, а Отто направился на юг, к парку. Оба знали, что ситуация критическая: с тех пор как Яммер появился в городе, ни одно дитя не могло чувствовать себя в безопасности.

Заг следовал за мужчиной до старого склада на окраине города. Он видел, как мужчина оглядывается, проверяя, не следит ли кто за ним. Мальчик спрятался за бочками, затаив дыхание. Его сердце билось как сумасшедшее, но он не собирался отступать. Когда мужчина вошёл в склад, Заг осторожно прокрался за ним, стараясь не производить шума.

Внутри склада было темно и холодно. Заг видел, как мужчина двигался к дальнему концу здания, где тускло мерцала лампа. Мальчик притаился за старыми ящиками, наблюдая за каждым движением незнакомца. Он понимал, что оказался в очень опасном месте, но возвращаться было уже поздно.

Тем временем Конрад и Отто снова встретились в центре района. Их поиски не дали результатов, и тревога усиливалась с каждой минутой. Они знали, что с каждой минутой шансы на спасение Зага уменьшаются. Инспекторы приняли решение обыскать район склада на окраине, последнее место, где их подозрения могли оправдаться.

Когда Конрад и Отто подошли к складу, они заметили едва заметные следы на земле – маленькие отпечатки ног Зага. Сердце Конрада сжалось от страха и вины. Они двинулись к входу, стараясь не производить шума.

Внутри склада тем временем Заг наблюдал, как мужчина остановился перед старым столом, на котором лежали странные инструменты. Мальчик почувствовал, как его охватывает ужас. Он понимал, что ошибся в своих действиях, но уже было слишком поздно. Мужчина повернулся, и Заг увидел его лицо – лицо, искажённое жестокостью и безумием.

– Ты что тут делаешь, мальчик? – произнёс мужчина с холодной усмешкой.

Заг попытался убежать, но мужчина схватил его за руку. Мальчик закричал, но его голос утонул в гулком пространстве склада. Мужчина бросил Зага на пол и достал из-за пояса нож. Заг, напуганный до смерти, понял, что оказался в лапах потрошителя Яммера.

Конрад и Отто облазили все близлежащие рощи. Правый берег реки Ляйне прочёсывали отряды с кинологами, парк Людвига и сквер рядом прочесали сверху донизу. И ничего, абсолютно ничего. Не было никаких зацепок. Преступник словно испарился, будто его и не было. Тело мальчика было божественно девственным и нетронутым. Но это не должно было впускать иллюзию безопасности в вены Конрада. Губы Зага с каждой минутой всё больше синели, а вороны, сидящие на высоком дереве в роще, ждали своего пира, радуясь смерти маленького человека.

Отто Гендевальд, как всегда, запыхался и напрочь сбил дыхание. С его больным сердцем и лишним весом и его упорством… они должны были его поймать. Должны были… но не поймали. Сигарета, выкуренная после погони за тенью, была последней, и стресс отходил на задний план драмы. Ум Отто начал осознавать, что именно из-за его с Конрадом действий и их жалкого тщеславия в данную минуту в роще лежит труп маленького газетчика. Конрад Штайнер не мог не заметить волнений Отто. Раньше, если бы у этого парня закончились сигареты, он бы тут же побежал в ближайшую лавку за новой пачкой, не смотря на график и субординацию перед инспектором. Сейчас Отто просто смотрел на труп, как алые губы Зага всё синели и синели. Гаврош лежал в полуметре от его тела. Видно, что парень пытался убежать… но не сразу. Маньяк его чем-то заманил… но этого уже не узнать. Ногти рук были забиты землёй, а земля вокруг расцарапана и напоминала узор снежного ангелочка вокруг невинного парня.

Конрад взял под руку своего младшего напарника. Холодный взгляд окутал Отто, и он в который раз не мог сопротивляться харизме и цинизму инспектора Конрада.

– Завтра будет служение церкви на правом берегу. Сходишь со мной. Пастырь будет проводить крещение. Может, там кто-то что-то видел. Проведем время полезно и немного приятно, – сказал Конрад в сторону Отто.

– Да, полезно и приятно. Я понял вас, герр инспектор, – мямля, ответил Отто Гендевальд.

Сомнение – вещь страшная, и сомнение сейчас бушевало в душе Конрада. Что если напарник его сдаст, что они по его указке превысили свои полномочия и что это привело к смерти, что ещё хуже, к смерти ребёнка. Читатели газет сожрут их с дерьмом за такую историю, а время на свободе останется просто фикцией, которую комиссар Нижней Силезии быстро исправит. Самое плохое, что может случиться с полицейским, это далеко не смерть, а факт нависающей, словно дамоклов меч, тюрьмы над головой. Все те, кого ловили ранее, будут там ждать и устроят настоящий ад на земле, и всё ради того, чтобы заставить копа умолять, умолять о смерти. Но она не придёт так скоро, и пытки будут долго продолжаться: иголки под ногти, сломанные рёбра и выбитые зубы, разбитые головы и выколотые глаза – вот что ждёт любого полицейского в тюрьме. Конрад это прекрасно понимал. Хоть у него и не было с женой детей, но такую жизнь ему не хотелось. Значит, срочно нужно найти преступника.

Конрад и Отто встретились в назначенный час близ улицы Кригмарин. Конрад опоздал на пару минут, что было непривычно для строгого начальника. Отто был сам не свой и немного нервничал, покуривая очередную сигарету. Конрад подошёл и привычным взглядом, снизу от туфель до макушки черных, как октябрьская туча, волос, оглядел Отто.

– Ну что, готов к божьему крещению? – спросил Конрад, поправляя манжеты на рукавах.

Отто медленно кивнул и, кажется, от волнения забыл выдохнуть сигаретный дым и подавился. Старшего инспектора это подзадорило, ему нравилось, когда кто-то рядом нервничал. Они сверили часы и спустились к низкому берегу реки. Пляж после летнего сезона был заполнен мелким мусором, фильтрами от сигарет, коричневыми бутылками от дешёвого разливного пива из близлежащих пляжных баров. Спустя метров двести такой картины низкие ботинки Гендевальда наполнились песком. Это не был привычный песок, который можно видеть на пляжах курортов в Эгейском или Средиземном море, песок с мелкими камнями быстро стирал кожу до крови. В довесок к плотной обуви располневшего Отто это добавляло ему нервов и неудобства перед начальником. Каждые несколько шагов он приостанавливался, потирая туфлю об туфлю, затем снова шёл. Отто знал, что вся эта ситуация с потрошителем Яммера не к добру, но сегодня нужно опросить свидетелей, может, победа совсем близко.

Вдали мелькали белые пятна, похожие на маленькие кораблики из бумаги. Два кораблика плавали в воде, а полсотни стояли на берегу, как в порту. При приближении к корабликам отросли руки и ноги, и стало понятно, что это паства протестантской церквушки проводит крещение новоприбывших.

Священник толкал пафосную речь про ад и рай, бога и дьявола, вечные муки и благословение, всё в этом роде, стиле. Для каждого прихожанина можно найти что-то на свой вкус и цвет, ведь у каждого есть проблемы, а когда их нельзя или не хочется решать, бог – это наша последняя инстанция, куда мы обращаемся, обращаемся без заявления в письменной форме. Темный уголок папы устных фраз, и всем кажется, что с неба упадёт рояль, и пневмония сама себя вылечит. Людям нужна вера во что-то, это как эффект плацебо в медицине, и положительное свойство этого эффекта вполне имеет доказательную базу.

Священник, хотя тут его называют пастырь, был плодом совокупления немки и ливийца. Его локоны кучерявы, а из-под чудной белой шапки чуть выступают седоватые волоски. Его мужские толстые руки под речь опускали под воду очередного уверовавшего. Это называют крещением, как Иисуса когда-то крестил Иоанн. На берегу стояла паства из человек сорока-пятидесяти и что-то шептала себе под нос, они молились за новеньких.

Глаза Конрада загорелись пламенем, и блестка выступила наружу. Он тоже начал молиться и потеть, его начало трясти, и он чуть не упал на колени. Отто стоял в стороне, он был евреем и читал Тору, не так активно, как Конрад – Библию, но всё же не понимал всего того мрака, который тут творился.

Конрад зашёл в воду к священнику, похлопал его по крепкому плечу и спросил:

– Святой отец, вчера вечером вы не видели тут чего-то подозрительного? На другом берегу, в зарослях, убили мальчишку.

– Нет, сын мой, Господь видит всё, спроси у Него. Давайте помолимся за душу ушедшего и за душу убившего его, чтобы тот раскаялся, и бог простил его, – сказал пастырь.

«Простить убившего? Какая чушь», – подумал про себя Отто. Через секунду он почувствовал холодный взгляд Конрада, нехотя встретил его своими глазами.

– Мой друг Отто – он еврей и не крещённый. Мог бы он сегодня принять крещение? – спросил Конрад у пастыря.

– Да, конечно. Вера одна для всех, – ответил ему пастырь.

– А могу ли я сам крестить его, с вашего позволения? – добавил Конрад.

– Ну раз на то воля бога всевышнего, то дерзайте, – усмехнулся пастырь, отойдя чуть в сторону.

– Отто Гендевальд, тебе пора креститься, и крестить тебя буду я, твой инспектор. Войди же в врата Господа нашего, – сказал Конрад, приказав своему подчинённому спуститься в воду.

Отто понял, что выхода из ситуации нет и нужно идти на поводу.

Он снял ботинки, оставив их на берегу. Его носки были пропитаны кровью от песка, стёршего пятки почти до костей. Он снял пиджак и попросил подержать даму лет тридцати. Затем начал входить в воду. Она была очень холодной, хотя если не думать, что ноябрь, и представить пляж полный красоток, может стать легче. Может, именно эти мысли трясущийся Отто проговаривал про себя в голове. Быстро прошли секунды, и Конрад, при приближении, погрузил его в воду. Держал сильно и не отпускал. Глаза Конрада наполнились кровью, капилляры лопнули, дьявольская сущность как будто завладела им. Отто пытался выбраться из лап, но из-за выкуренных сигарет и лишнего веса он ничего не мог противопоставить в этой шахматной партии. Он проиграл, и лёгкие быстро наполнились водой. Вскоре, от отсутствия кислорода, Отто перестал подавать признаки жизни. Тогда инспектор Конрад отпустил его. Труп пухлого Отто Гендевальда всплыл, он уже никогда не выйдет на берег и не оденет свои туфли.

Всю паству окутала тишина, лишь было слышно, как маленькие волны бьются о брюки выходящего из воды Конрада Штайнера.

ГЛАВА 5

Карта преступлений потрошителя Яммера стремительно расширялась. Не было понятно ни мотива убийцы, ни того, чем он наслаждается. Убивал он от мала до велика, детей, женщин и мужчин разного возраста и комплекции. Раны, причинившие смерть, находились либо в районе брюшной полости, либо в районе головы. Раньше преобладали случаи быстрого убийства жертвы, но три последних жертвы были убиты ударами в брюшную полость чуть ниже пупка. Также наблюдались множественные гематомы от больших рук потрошителя. От синяков на горле проститутки были тонкие отметины, что привело Конрада к предположению, что убийца не из простого рабочего класса, а довольно деликатный человек, возможно, с письменной работой. Его раздумья поддержала доктор Грета-Виктория, хоть она и патологоанатом. Всем медикам хоть немного преподают психологию, и её предположение основывалось на том, что убийца работает на достаточно сложной работе, а убийства для него – радость и средство непостижимого отдыха, как для нормальных людей – посиделки на пляже в субботу с друзьями и кружками тёмного пива из лавки Гонгофера.

Собралась комиссия по решению этого вопроса. Во главе стола был сенатор Освальд, Конрад Шнайдер в качестве главного инспектора города, направленного комиссаром региона. Также присутствовали врач Грета-Виктория, осматривающая трупы убитых, пара юристов-детективов Винфрид и Оделия Штайнер которые пришли из-за пропажи Отто, и Эмили Маейр, единственный свидетель, видевший убийцу, и Мила, искавшая справедливости для семей умерших.

Эмили Майер была настоящим виртуозом своей профессии. Несмотря на женские половые органы, фройляйн имела большой опыт в починке автомобилей марки «Бенц». Машина вышла в свет в Германии в 1885 году. Всего на три года позже, в родильном доме на улице Императора Карла, в палате номер 34, юный крик разбудил полэтажа. Это рвала и метала маленькая новорожденная Эмили. Тогда она еще не понимала, что кричит, потому что ее легкие открылись, и она узнала, что такое кислород и какой он приятный.

С самого детства она не отличалась ростом и не считала себя красивой. Ее отец и мать переквалифицировались с рабочих по деревообрабатывающим станкам на тогда только появившиеся новомодные автомобили. На улицах совсем еще не было дорог, но изредка машины проезжали. Везли они, конечно, тех, кто мог себе позволить их купить – удовольствие не из дешевых.

Раз то, что работает, может и ломаться, подумали родители Эмили и открыли сначала небольшой гараж вблизи городского порта, а потом, спустя время, оборудовали уже целый ангар со стоянкой, платя по 15 золотых марок за неделю аренды. Шли годы, Эмили росла и видела, как отец и мать обслуживали новомодные автомобили. Ее увлекало это больше, чем куклы с двоюродными сестрами. И она училась, и училась. Но жизнь Эмили была не без проблем. Однажды она по уши влюбилась в местного парня на 10 лет старше. Он покупал героин у китайцев в Чайнатауне, что тоже был недалеко от порта. Поставки героина тогда сделали бум в Ганновере.

Ввиду своего возраста Эмили не понимала абьюз со стороны своего компаньона и считала его модным, хотя ей, честно говоря, и не нравились наркотики. Ничего поделать с этим она не могла. Спустя несколько месяцев отношений к ней пришло осознание всей маргинальности своего парня, и Эмили решила его бросить. Парня это задело за живое так, что сразу стало видно, кого в детстве не любили родители и что он из себя представляет. Он ударил Эмили, потом еще. Пощечина за пощечиной от старшего и намного выше парня выбивали чувство достоинства с маленькой и ни в чем не повинной девушки. Слезы лились рекой по щекам, а соседство веснушкам составили алые капли крови с ее рта.

Он избил Эмили и ушел, просто ушел, с обещанием, что вернется и что она пожалеет. Эмили пришла домой поздно вечером, полностью вытерев кровь, но синяки остались. Родители делали вид, что устали после работы, и не придали этому никакого значения. Все же ей 14 – она сама уже должна справляться со своими проблемами.

Утром Эмили пошла в школу, все думая о произошедшем. Уроки прошли незаметно, где-то в мыслях. Выйдя из школы, ее подруга позвала на день рождения и сказала, что будет рада ее видеть. Темный силуэт накрыл тенью двух маленьких подруг. Девочка в тот же час испарилась со своим приглашением. Над Эмили стоял он. Он сдержал обещание и пришел, как один из всадников апокалипсиса.

Он взял ее за руку и потащил к себе в притон, чтобы надругаться над ней. Что могла противопоставить 14-летняя девочка здоровому героиновому наркоману? Верно, ничего. Так продолжалось день за днем. Школа, притон, дом. И по кругу. Знаете, что отличает человека от множества животных? Это огромная тяга к жизни, к жизни нормальной и с достоинством. В очередной раз, когда наркоман пришел за ней после уроков, чтобы утащить к себе в берлогу, Эмили дала ему отпор. Не силой, а словами. Она так опустила человека в своих же глазах, что ему в ту же секунду захотелось испариться. Тогда он отступил, но еще долго смотрел на нее издалека. Спустя пару лет он умер от передозировки. Никто даже не помнит его имени. Только тело Эмили помнит те глубокие моральные и не только шрамы, которые он, безымянный наркоман, оставил на ее теле. Но годы идут, а уроки помнятся. С тех пор Эмили – сильный морально человек, который прошел через ад, чтобы стать тем, кем она сейчас является. Хотела бы она это изменить? Возможно, да. Но это именно тот шрам, который сделал ее.

И второй ее шрам помог ей пережить и увидеть убийство вблизи Католической церкви, где единственный раз был замечен потрошитель, близь ее рабочей станции напротив.